Граф Лейнсдорф и река Инн

За этим бурным днем последовал «Большой вечер» у Туцци.

Параллельная акция красовалась во всем своем блеске; сверкали глаза, сверкали драгоценности, сверкали имена, сверкал ум. Душевнобольной мог бы, пожалуй, сделать из этого заключение, что на таком светском рауте глаза, драгоценности, имена и ум сводятся к одному и тому же, он был бы не совсем не прав. Явились все, кто не находился на Ривьере или на северно‑итальянских озерах, кроме тех немногих, кто в это время, к концу сезона, принципиально не признавал больше никаких «событий».

Вместо них пришло много людей, которых еще не видели. Долгий перерыв образовал пробелы в списке личного состава, и для их восполнения новых людей привлекали поспешнее, чем то соответствовало осмотрительному обычаю Диотимы. Граф Лейнсдорф сам передал своей приятельнице список лиц, которых он по политическим соображениям просил пригласить, и раз уж принцип исключительности ее салона был принесен в жертву этим высшим соображениям, то и всему остальному она не придала уже такого значения, как обычно. Вообще только его сиятельство и был причиной этого торжественного собрания; Диотима держалась того мнения, что человечеству можно помочь только по парам. Но граф Лейнсдорф упорно утверждал: «Собственность и образованность не выполнили в ходе исторического развития своего долга. Мы должны сделать последнюю с ними попытку!»

И граф Лейнсдорф возвращался к этому каждый раз.

– Дорогая моя, вы все еще не решились? – спрашивал он. – А пора. Кто только не вылезает уже с деструктивными тенденциями! Мы должны дать образованности последнюю возможность не уступить им.

Но Диотима, отвлеченная многообразием форм соединения людей в пары, забывала обо всем остальном.

Наконец граф Лейнсдорф стал ее увещать:

– Право, дорогая, я вас просто не узнаю! Мы сейчас бросили лозунг «Действовать!». Я лично заставил министра внутренних дел – ну, вам‑то я могу доверить, что это я заставил его уйти в отставку. Все делалось наверху, очень высоко наверху. Да и правда, получался уже скандал, а ни у кого не было храбрости положить этому конец! Ну, вот, вам я это доверил, – продолжал он, – и теперь премьер‑министр попросил меня, чтобы мы сами активнее участвовали в опросе для установления желания заинтересованных кругов населения в связи с реформой управления внутренними делами, ведь новый министр еще не успел разобраться во всем. И как раз вы, которая всегда была самой стойкой, вы хотите сейчас бросить меня на произвол судьбы? Мы должны дать собственности и образованности последний шанс! Знайте же: либо… либо!

Этот несколько неполный конец фразы он произнес так угрожающе, что не могло быть сомнений: он знает, чего хочет, и Диотима услужливо пообещала поторопиться; но потом она опять забыла об этом и ничего не сделала. И вот однажды графа Лейнсдорфа обуяла его известная энергия, и он явился к ней, принесенный сорока лошадиными силами.

– Произошло наконец что‑нибудь?! – спросил он, и Диотиме пришлось ответить отрицательно.

– Знаете ли вы Инн, дорогая? – спросил он.

Конечно, Диотима знала эту реку, самую известную из всех, кроме Дуная, и всячески фигурирующую в отечественной истории и географии. С некоторым сомнением взглянула она на своего гостя, хотя и постаралась улыбнуться.

Но граф Лейнсдорф сохранял величайшую серьезность.

– Веди не считать Иннсбрука, – объявил он, – какие все это жалкие деревушки в долине Инна, а между тем какая это у нас видная река – Инн! А мне и на ум такое не приходило! – Он покачал головой. – Сегодня я, понимаете, случайно взглянул на автомобильную карту, – объяснился он наконец, – и вдруг обратил внимание на то, что Инн течет из Швейцарии. Ну, конечно, я, наверно, знал это и раньше. Мы все это знаем, но мы никогда об этом не думаем. Его исток – близ Малойи, там это – жалкий ручей, я же сам видел, – как у нас Камп или Морава. Но что сделали из него швейцарцы? Энгадин! Знаменитый на весь мир Энгадин! Энгад‑Инн, дорогая!! Вы когда‑либо думали, что весь этот Энгадин происходит от слова «Инн»?! Вот меня и осенило сегодня: а мы‑то с нашей невыносимой австрийской скромностью, конечно, никогда ничего не делаем из того, что нам принадлежит!

После этого разговора Диотима спешно созвала нужное общество, отчасти из‑за сознания, что должна согласиться с его сиятельством, отчасти же из опасения, что толкнет своего высокого друга на крайности, если и теперь уклонится. Но когда она пообещала ему это, Лейнсдорф сказал: – И прошу вас, дражайшая, не забудьте на сей раз эту… ну, ту, что вы называете Докукер. Ее подруга, Вайден, уже несколько недель не дает мне покоя из‑за этой особы!

Даже это пообещала Диотима, хотя в другие времена она усмотрела бы в терпимости к конкурентке нарушение долга перед отечеством.