ИХ ОТКРЫТИЕ

В 1880 году профессор богословия Арчибальд Генри Сэйс переполошил своей лекцией все лондонское Библейское общество, заявив, что наряду с вавилонянами, ассирийцами и египтянами во II тысячелетии до н. э. существовал еще один великий древний народ – хетты!

Не то чтобы о хеттах никто ничего раньше не знал; об этом народе несколько раз вскользь упоминается в Библии, в том числе в рассказе о похоронах Авраамом жены его Сарры. Но к концу XIX века к священной книге уже было принято относиться с изрядной долей скепсиса – во всяком случае, как к источнику реальных исторических сведений. Поэтому преподобного Сэйса вскоре наградили ироническим прозвищем «изобретатель хеттов».

То, что в 1884 году ирландский миссионер Уильям Райт выпустил книгу «Империя хеттов», ничуть не уменьшило критического отношения к хеттам в научном мире. «Должно быть, два священника чересчур начитались Библии, – раздавались насмешливые голоса, – а может, им слишком напекло голову во время путешествий по языческим землям?»

Доводы Райта и Сэйса и впрямь вытекали из их знакомства с кое‑какими древностями сирийской земли.

В 1872 году преподобный Райт принял приглашение британского консула Кирби Грина осмотреть некую диковинку в провинциальном турецком городке Хаме. Экскурсия обещала быть опасной, так как нравы местных жителей вполне соответствовали названию их городка. К тому же покрытый странными письменами камень, по глубокому убеждению турок, излечивал от ревматизма, поэтому горожане крайне враждебно относились к любым попыткам чужеземцев покуситься на их святыню.

И все же Райту удалось осмотреть не только чудодейственный камень, лежащий у дороги, но и три других, вделанных в стену здания. Все четыре камня оказались покрытыми неизвестными письменами!

Решение «неверных» увезти священные реликвии едва не вызвало бунт обитателей Хамы. Прошедший ночью метеоритный дождь еще больше подогрел страсти: видите, правоверные – сам Аллах возражает против нечестивого посягательства франков на мусульманские святыни! Только благодаря вмешательству просвященного Субхи‑паши история закончилась благополучно. Находчивый паша ухитрился истолковать небесное знамение в благоприятную для исследователей сторону – и гипсовые копии загадочных надписей отправились в Британский музей, оригиналы же заняли место в музее Стамбула.

Вскоре обнаружился еще один похожий камень, вделанный в стену алеппской мечети. В отличие от своего собрата в Хаме этот предмет излечивал глазные болезни, что отнюдь не способствовало его сохранению: оттого, что страждущие постоянно терлись лицами о поверхность камня в надежде на излечение, надпись на нем сильно пострадала, но все еще была видна…

Но кому принадлежали эти письмена? Сэйс уверял, что хеттам – тому народу, который в Библии называется хеттеями и из которого вышла, между прочим, мать великого Соломона, сына Давида (мир с ними обоими!). В 1876 году Сэйс установил, что надпись на хаматском камне следует читать способом «бу строфе дон» – то есть так, как ходят по пашне быки: первый ряд – слева направо, следующий – справа налево и так далее. Но только спустя семь лет «изобретателю хеттов» удалось правильно прочесть первые шесть знаков неведомого языка.

Шли годы, археология и история накапливали все новые факты, подтверждавшие правоту Сэйса и Райта. Два священника, конечно, не были свободны от ошибок и заблуждений, но главная их ошибка состояла в том, что они явно недооценили значение открытого ими народа!

Медленно, очень медленно из тумана веков выплывали контуры державы, властвовавшей когда‑то почти над всей Малой Азией.

Прошлое неохотно расставалось со своими тайнами, и работа исследователей, пытавшихся заглянуть в лицо загадочным хеттам, порой сопровождалась такими драматическими обстоятельствами, что они могли бы составить канву для дюжины авантюрно‑археологических фильмов вроде «Индианы Джонса».

Чего стоили хотя бы раскопки немецкого археолога Карла Хуманна в Зинджирли! Взбеленившаяся погода, болезни, нечеловеческий труд, бюрократизм и враждебность местного населения словно объединились для того, чтобы привести экспедицию к провалу. Однако перед Хуманном вставали стены первой открытой археологами хеттской крепости, и это не позволяло ему расстраиваться из‑за всяких пустяков, вроде несусветной жары, скорпионов, ядовитых змей, малярии, воспаления легких и прочих мелочей жизни. Возвращение экспедиции к морю по своей невероятной трудности напоминало путь Роберта Скотта от Южного полюса (к счастью, не с таким трагическим финалом), и все‑таки самоотверженное упорство немецких исследователей помогло им вывезти в Европу 23 бесценных хеттских рельефа.

Затем последовало открытие в 1887 году тель‑амарнского архива в столице фараона‑еретика Эхнатона. Одно из посланий, адресованных Аменхотепу IV, еще не успевшему тогда сменить имя «Амон доволен» на «Полезный Атону», содержало братское поздравление некоего Суппилулиумы по поводу восшествия молодого фараона на престол… В этом послании неведомый правитель осмеливался обращаться к владыке великого Египта как равный к равному! Так кто же он такой, хеттский царь, по‑братски похлопывавший фараона по плечу? В ту пору это еще никому не было известно, потому что история хеттов по‑прежнему оставалась загадкой. Чтобы ее разгадать, необходимо было изучить язык и письменность этого народа, а хетты как будто нарочно старались сбить исследователей с толку, «подбрасывая» им документы на двух разных языках: иероглифическом (как в надписи на хаматском камне) и клинописном (как на табличках из тель‑амарнского архива).

В 1905–1906 годах состоялось – как бы помягче выразиться – нашествие Гуго Винклера на Богазкёй, в самое сердце хеттского царства. Хотя эта экспедиция и возглавлялась ученым с мировым именем, она работала с варварской небрежностью, заставляющей вспомнить лихие троянские «подвиги» Генриха Шлимана. Тем не менее Винклеру повезло не меньше, чем удачливому искателю клада Приама. Ценой разрушения акрополя Хаттусы[132]были добыты тысячи таблиц, исписанных аккадской клинописью на вавилонском и хеттском языках, а также таблички с египетскими иероглифами.

И – самая поразительная из находок! – на свет божий был извлечен договор о «вечном мире», заключенный три тысячи лет назад между Рамсесом II и хеттским царем! Призывая в свидетели тысячу хеттских и египетских богов, в вечной дружбе клялись два могущественных владыки: последний великий египетский фараон и (опять‑таки никому доселе не известный) царь Хаттусилис.

Теперь все зависело от лингвистов и филологов: несмотря на первые успехи Сэйса, хеттский язык все еще оставался тайной за семью печатями.

Эти печати были взломаны в те годы, когда весь мир раскололся на два враждующих лагеря и когда военное безумие, казалось, не оставляло места для занятий академическими науками. Но именно во время Первой мировой войны чешский ученый Бедржих Грозный вплотную подступил к раскрытию тайн хеттского языка. Сидя на армейском складе, профессор‑интендант ухитрялся совмещать выдачу солдатам ботинок и подштанников с исследованием клинописных текстов. К счастью для науки, его непосредственный начальник обер‑лейтенант Камергрубер благодушно отнесся к забавному увлечению близорукого «интеллигента» – и одновременно с завершением военных действий была завершена монография «Язык хеттов», ставшая воистину революционным прорывом в юной науке хеттологии. Оказывается, язык хеттов оказался индоевропейским!

Предварительное сообщение Грозного к его книге называлось «Решение хеттской проблемы», хотя, конечно, до окончательного решения этой проблемы было еще далеко. Далеко до нее и поныне.