Царство Осириса и трудный путь в Дуат

Когда Осирис пригрозил напустить на богов «похитителей сердец», владыка Дуата отнюдь не шутил. И в том, как он обустроил свое царство, тоже не было ни намека на шутку.

Взяв за образец собственную тяжелую судьбу, Осирис связал загробную жизнь египтянина с сохранением его бренного тела. «Воистину, как живет Осирис, так живешь и ты. Воистину, как не исчез Осирис, так не исчезнешь и ты», – было написано в сотнях египетских гробниц. Этот тезис, с одной стороны, внушал надежду на жизнь по ту сторону смерти, но с другой стороны – слишком уж много условий нужно было выполнить для того, чтобы «жить, как живет Осирис».

Во‑первых, следовало сохранить мумифицированное тело умершего – если мумия уничтожалась, то душа египтянина, включавшая в себя сложные понятия «Ах», «Ба» и «Ка», исчезала навечно. Мумификация сама по себе была очень хлопотным делом (Геродот перечисляет три способа изготовлений мумий – дорогой, подешевле и самый дешевый), но сохранение тела было лишь началом пути на блаженные загробные Поля Камыша.

В Дуате умершего подстерегали сотни опасностей – там кишели крокодилы, змеи, скорпионы и львы; там подземные рыбаки готовы были поймать покойника в свои сети; там свирепые стражи ворот задавали египтянину множество коварных вопросов, на которые нужно было давать абсолютно точные (хотя и не всегда осмысленные) ответы. Должно быть, только высшие жрецы могли легко ориентироваться в этом нагромождении загробных препон, но что было делать умершему земледельцу, ремесленнику или воину? Их шансы попасть на вожделенные Поля Камыша были ничтожно малы, какими бы достоинствами эти люди ни отличались при жизни.

Кое‑какую надежду на благую загробную жизнь грамотным египтянам давали путеводители по Дуату, такие как «Тексты пирамид», «Тексты саркофагов», «Книга мертвых», «Книга о вратах» и «Книга о том, что есть в подземном мире». Подобные бестселлеры, бывшие в большом ходу в Древнем Египте, предостерегали людей от многочисленных опасностей, поджидавших их на том свете, и содержали советы, как эти опасности преодолеть. В книгах приводились тексты гимнов, которыми надлежало задабривать тех или иных богов, перечислялись имена всех стражей подземных врат с упоминанием их слабостей (дабы знать, как улестить каждого из привратников), содержались магические заклинания для борьбы с загробными чудовищами, а также давались подробные описания дорог в Дуат с приложением карт потустороннего мира…

Если умерший был грамотным, а его близкие могли позволить себе роскошь приобрести такую книгу, ее клали покойнику в гроб – и тогда усопший мог в нужную минуту быстренько найти там подсказку, вычитать правильный ответ на вопрос подземных стражей или сориентироваться по карте, куда ему идти.

Вообще снарядить египтянина в последний путь было делом дорогостоящим и нелегким – покойника требовалось снабдить не только путеводителем по Дуату, но и едой, питьем, одеждой, утварью, статуэтками‑слугами «ушебти», статуэткой бога воздуха Шу, дабы усопший не задохнулся в гробу, запасной головой из известняка (на тот случай, если бедняга ненароком забредет на место подземных казней и попадет под руку тамошнему палачу), а также каменным сердцем в виде скарабея и амулетом в виде Ока Уджат.

Положив все это в усыпальницу и совершив при помощи жреца сложные погребальные обряды, близкие умершего отправлялись к соседям просить в долг на пропитание, а усопший египтянин оказывался перед вратами «Дома Осириса‑Хентиаментиу».

Найдя соответствующее место в «Книге мертвых», покойник называл по именам сторожащих врата богов и после длинного собеседования с ними направлялся к следующим вратам, где привратники задавали ему очередные замысловатые вопросы, на которые следовало давать не менее замысловатые ответы:

– Как имя твое?

– Я – растущий под лотосом и находящийся в маслине, вот имя мое… <…> Я прошел по северному городу маслины.

– Что ты видел там?

– Бедро и голень.

– Что ты сказал им?

– «Я видел ликование в стане врагов».

– Что они тебе дали?

– Пламя огня и кристалл.

– Что ты сделал с этим?

– Я зарыл их на берегу бассейна правды, как вечерние вещи.

– Что ты нашел там на берегу бассейна правды?

– Жезл из кремня – «податель дыхания» – имя его.

– Что ты сделал с огнем и кристаллом после того, как ты похоронил их?

– Я возгласил. Я вырыл их. Я загасил огонь. Я сокрушил кристалл. Я создал озеро,[30]–

торопливо отвечал несчастный египтянин, украдкой подглядывая в спасительную шпаргалку и в который раз жалея, что имел неосторожность умереть.

Такие экзамены покойник проходил у каждых ворот Дуата, а чтобы умерший не скучал на пути от одних ворот до других, его поджидали еще препятствия в виде огненных озер и узких тропок, в зарослях возле которых обитали чудовища. Имена чудовищ тоже полагалось знать наизусть (или вовремя подсмотреть их в «Книге мертвых») – монстры Дуата были весьма придирчивы по части правил хорошего тона и беспощадно съедали всех, кто не мог назвать их по именам.

Правда, милосердные боги поставили по пути к жилищу Осириса нечто вроде постоялых дворов – аритов, где можно было отдохнуть и перевести дух… Но войти туда могли только умершие, которые знали имена богов, содержащих эти ариты, а также ухитрялись без запинки произнести специальные заклинания, открывающие вход.

Должно быть, немногие счастливчики, все же попавшие в арит, не спешили оттуда выйти, но в конце концов подземные вышибалы выкидывали гостей за дверь, чтобы освободить место для новых постояльцев – и покойники вновь брели от одних врат к другим, шарахаясь от чудовищ и жалея, что они не родились, скажем, в Элладе. Везет же эллинам – их подземный перевозчик Харон радушно переправляет через реку Стикс всех, кто платит ему один‑единственный жалкий обол, и даже не требует, чтобы к нему обращались по имени!

Вероятно, большинство умерших египтян безвозвратно заканчивало свое существование в пасти чудовищ Дуата или навечно застревало возле каких‑нибудь врат, не поладив с тамошними привратниками, но отдельные выдающиеся личности все‑таки умудрялись добраться до «призовой игры».

Уникум, который вспоминал правильные названия карнизов всех врат, порогов всех врат, правой и левой сторон дверного оклада всех врат, а также правильно отвечал на вопросы всех стражей и называл по именам всех чудовищ, достигал наконец чертога Обеих Истин…

И, прежде чем войти в заветный чертог, сдавал свой самый главный экзамен – произносил так называемую «Исповедь отрицания», клянясь перед Великой Эннеадой в том, что он не совершал сорока двух преступлений, в том числе:

– Я не чинил зла людям.

Я не нанес ущерба скоту.

Я не совершил греха в месте Истины. <…>

Я не творил дурного. <…>

Имя мое не коснулось слуха кормчего священной ладьи.

Я не кощунствовал.

Я не поднимал руку на слабого.

Я не делал мерзкого перед богами.

Я не угнетал раба пред лицом его господина.

Я не был причиною недуга.

Я не был причиною слез.

Я не убивал.

Я не приказывал убивать.

Я никому не причинял страданий.

Я не истощал припасы в храмах…[31]

И так далее, и так далее – после чего умерший возглашал: «Я чист, я чист, я чист, я чист!»

Правдивость этих показаний проверялась при помощи весов истины – на одной чаше лежало сердце покойника, на другой – страусовое перо богини Маат. При лживом ответе сердце оказывалось легче истины, и чаша с ним круто поднималась вверх; тогда подсудимый отправлялся в пасть ужасной Аммат, «Пожирательницы» – богини с телом гиппопотама, львиными лапами и пастью крокодила, на чем мытарства усопшего заканчивались.

Если же испытание завершалось благополучно, египтянину следовало оправдаться еще перед Малой Эннеадой, которая, хотя и называлась малой, была почти в пять раз обширнее Большой. В состав этого судилища входили сорок два бога различных номов – и запомнить их правильные имена и титулы мог разве что Шампольон:

– О Усех‑немтут, являющийся в Гелиополе, я не чинил зла! – дрожащим голосом рапортовал египтянин, одним глазом подглядывая в «Книгу мертвых», а другим косясь на свирепых судей. –

О Хепет‑седежет, являющийся в Хер‑аха, я не карал!

О Денджи, являющийся в Герпомоле, я не завидовал!

О Акшут, являющийся в Керерт, я не грабил!

О Нехехау, являющийся в Ро‑Сетау, я не убивал!

О Рути, являющийся на небе, я не убавлял от меры веса!

О Ирти‑ем‑дес, являющийся в Летополе, я не лицемерил!

О Неби, являющийся задом, я не святотатствовал!

О Сед‑кесу, являющийся в Ненинисут, я не лгал!

О Уди‑Несер, являющийся в Мемфисе, я не крал съестного!

О Керти, являющийся на Западе, я не ворчал попусту!

О Хеджи‑ибеху, являющийся в Фаюме, я ничего не нарушил![32]

Одного последнего пункта хватило бы для оправдания перед судом инквизиции даже знаменитой Синей Бороды – Жиля де Реца, но вслед за этим египтянин зачитывал еще тридцать подобных заявлений, начинающихся с «о» и содержащих «не» – и если весы истины показывали его правдивость, с облегчением выкрикивал заключительные слова:

– Я чист, я чист, я чист, я чист!

После еще одного легкого допроса без пристрастия (единственного, на котором судьи выслушивали показания свидетелей о земных делах подсудимого) египтянин целовал порог Чертога Двух Истин, называл порог по имени, называл по имени всех стражей и наконец‑то оказывался в вожделенном зале, где мог лицезреть самого великого Осириса.

Но даже там измотанный всеми перенесенными ранее испытаниями покойник должен был сдать еще один экзамен, ответив на пару‑другую вопросов бога Тота.

– Кому я должен возвестить о тебе? – напоследок спрашивал бедолагу Тот.

И, видя полное отупение на лице умершего, а также вспомнив, что в процессе мумификации у бедняги извлекли мозги (а то, что от них осталось, начисто иссушили предыдущие экзамены), добрый бог задавал египтянину наводящий вопрос.

– Кто это? – спрашивал он, указывая на владыку, восседающего на троне.

– Это Осирис, – отвечал покойник, сверившись с «Книгой мертвых».

– Воистину же, воистину ему скажут имя твое! – облегченно восклицал Тот и немедля передавал умершего богу Шаи.

Под опекой этого бога египтянин наконец‑то мог проследовать на блаженные Поля Камыша…

…чтобы убедиться, что после всех сложнейших испытаний он должен жить в Дуате такой же жизнью, какую вел на земле. Земледельцы продолжали выращивать в царстве Осириса хлеб, пастухи – пасти скот, ремесленники тоже выполняли здесь свою обычную работу.[33]

Правда, вместо себя можно было послать трудиться статуэтку‑ушебти. Стоило окликнуть ее, как она тут же отзывалась: «Я здесь!» – и выполняла за хозяина всю работу.

Это – да еще то, что в Дуате урожаи были щедрее, а скот тучнее, чем на земле, – несколько скрашивало пребывание в подземном мире, и все‑таки люди предпочитали как можно дольше пребывать в царстве Гора, да живет он, да здравствует и да благоденствует!

…А Гор жил, здравствовал и благоденствовал на земле еще очень долго. Он разумно и заботливо управлял Египтом, но потом передал корону своим наследникам – фараонам, а сам занял место в ладье великого Ра.

С тех пор Гор и Сет стали путешествовать вместе в Ладье Вечности, бок о бок сражаясь со змеем Апопом и другими порождениями тьмы, пока внизу правили их смертные преемники и век за веком разворачивался длинный свиток удивительной истории Египта.

Но чтобы люди впоследствии смогли прочесть этот свиток – пусть отрывочно, заполняя многочисленные пробелы догадками, порой равными по своей фантастичности самым причудливым египетским мифам, – понадобилось много времени и усилий. Удивительные стечения обстоятельств способствовали тому, что люди шаг за шагом продвигались вглубь веков, навстречу Началу Времен, и на этом трудном пути сплетались судьбы ученых, художников, военных, кладоискателей и авантюристов.