Запись беседы у тов. Сталина, состоявшейся в понедельник, 23 декабря 1946 года

Как и в прошлый раз, меня разыскали в Институте истории еще днем, в 4 часа. Звонил П.Н. Поспелов по поручению А.Н. Поскребышева. Сообщил, что в 6½ часов нужно быть в бюро пропусков у Спасской башни, а без ¼ семь – у тов. Поскребышева. Я выбрался из дома весьма заблаговременно. Пришлось даже прогуляться полчаса от Спасской башни к Москве‑реке и обратно. На вопрос в бюро пропусков, знаю ли я, где это и куда мне идти, я уверенно отвечал, что год назад я уже был там и дорога мне известна, дескать, там‑то и там‑то…

В знакомых уже коридорах так же часто встречаются постовые, и, наконец, перед входом в приемную мне вышел навстречу один из секретарей тов. Сталина в военной форме.

– Я, кажется, добрался раньше всех, – сказал я.

– Да, вы пришли первым, – подтвердил он и провел меня в приемную. Здесь я, действительно, оказался один. И приемная мне уже была знакома по прошлому посещению. На большом столе, как и тогда, – много иллюстрированных заграничных журналов. Газета только одна – свежий номер “Правды”. Я его еще не видел… Беру его и усаживаюсь к столу с прохладительными напитками. Минут через пятнадцать появляется т. Митин. Он садится напротив меня, предлагает выпить нарзану, но мне не хочется отвлекаться от своих мыслей, и я отказываюсь от приятного напитка. От него узнаю поточнее, что вызвали нас в связи с переизданием биографии И.В. (П.Н. же мне по телефону невнятно сказал, что будут говорить с теми, кто принимал участие в первом издании… а чего – он не сказал или я не разобрал, не знаю.)

Вошедший в приемную А.Н. Поскребышев, приветливо поздоровавшись, сказал:

– Придется с полчаса обождать.

Постепенно один за другим появляются: генерал‑майор Галактионов, Иовчук, Федосеев, Кружков, Поспелов, Александров, через приемную проходят тт. Кузнецов и Патоличев – секретари ЦК.

Прошло немного времени, и всех нас позвали в кабинет тов. Сталина. Он встречает нас, стоя около большого стола, предназначенного для заседаний. Мы быстро рассаживаемся вокруг этого стола. Едва мы успели разместиться, как тов. Сталин начал говорить. Первые слова из‑за не улегшегося еще шума от нашего размещения, стука стульев, шуршания вынимаемых листочков бумаги и блокнотов и т. п. даже трудно улавливались…

Темой беседы, как уже можно было уловить из первых слов тов. Сталина, являлся вопрос о биографиях Ленина и Сталина.

– Обычно начинают изучение Ленина, – заговорил тов. Сталин, – с биографии. Так знакомится с Лениным громадное большинство людей. Я говорю о простых людях, а не о тех, что сидят в канцеляриях. Они не могут читать 30 томов, им не под силу. Поэтому нужна хорошая биография Ленина.

Здесь тов. Александров вполголоса подал реплику, что ИМЭЛ издал биографию В.И. Ленина.

– Уж я знаю, как у вас ИМЭЛ издает, – несколько возбужденно заметил на это тов. Сталин.

После того как т. Александров снова хотел что‑то добавить в духе своей первой реплики, тов. Сталин с упреком добавил:

– Вы в отношении ИМЭЛа хорошо настроены…

– Когда ИМЭЛ, – продолжал тов. Сталин, – издает что‑либо без подписи, без фамилий авторов, это хуже воровства. Нигде в мире ничего подобного нет. Почему боятся поставить фамилии авторов? Надо, чтобы люди имели свободу писать… Свободу высказываться, чтобы было кого раскритиковать. А то когда спросишь, то Управление пропаганды ссылается на ИМЭЛ – как будто ЦК написал, – а ИМЭЛ прикрывается именем ЦК. За спиной ЦК вы все храбрые люди… Нужна свобода высказываться, а то никто не смеет трогать. Какие взаимоотношения у Агитпропа ЦК с ИМЭЛом?

Тут я подал реплику, что согласно Уставу партии, принятому XVIII съездом партии, ИМЭЛ значится при Управлении пропаганды ЦК ВКП(б), а до этого он был Отделом ЦК.

– Тогда, – сказал тов. Сталин, – Агитпроп ЦК должен дать обстоятельную, вернее, среднюю по размерам, биографию В.И. Ленина. Это очень большое пропагандистское дело.

Дальше тов. Сталин перешел к краткой биографии И.В. Сталина, второе издание которой подготовил ИМЭЛ и исправленный им самим экземпляр которой он во время беседы держал в руках.

– Очень много ошибок. Тон нехороший, эсеровский, – сказал тов. Сталин о представленной ему на просмотр биографии И.В. Сталина.

– У меня всякие учения, – продолжал с сердцем и с некоторой иронией в голосе тов. Сталин, – вплоть до какого‑то учения о постоянных факторах войны. Оказывается, у меня есть учение о коммунизме, об индустриализации, о коллективизации и т. д.

– Похвал много в этой биографии, возвеличивания роли личности. Что должен делать читатель после прочтения этой биографии? Стать на колени и молиться на меня.

После этого тов. Сталин разразился целым рядом сердитых характеристик такого рода изображения исторических личностей:

– Марксизму не воспитываете…

– Все дело рисуете так, что становись на колени и молись… о ком вы пишете… Воспитатели чертовы…

– Нам идолопоклонники не нужны…

– Вот вы пишете, что у меня есть учение о постоянных факторах войны, тогда как в любой истории войн об этом написано. Может быть, у меня это же сказано сильнее, но и только… У меня, оказывается, есть учение о коммунизме. Как будто Ленин говорил только о социализме и ничего не сказал о коммунизме. В действительности о коммунизме я говорил то же, что есть и у Ленина. Дальше, будто бы у меня есть учение об индустриализации страны, о коллективизации сельского хозяйства и т. д. и т. п. На самом деле именно Ленину принадлежит заслуга постановки вопроса об индустриализации нашей страны, также и относительно вопроса о коллективизации сельского хозяйства и т. п.

– У нас есть учение Маркса – Ленина, – заключил тов. Сталин. – Никаких дополнительных учений не требуется.

– Люди рабов воспитывают… – еще раз подчеркнул тов. Сталин.

– А если меня не станет?.. Любовь к партии не воспитываете… Меня не станет, тогда что?..

И еще и еще тов. Сталин говорил о необходимости воспитания нашего народа в духе любви к ВКП(б)… Любовь к идеям, идейное содержание (все записать не удалось).

Под рукой тов. Сталина лежало богато оформленное, иллюстрированное издание биографии И.В. Сталина. Показывая на него, тов. Сталин спросил:

– Такое издание для чего?

Тов. Александров попытался в оправдание выпуска в небольшом тираже иллюстрированного издания сказать, что оно нужно для библиотек, клубов и т. п.

– Библиотек у нас сотни тысяч, – сказал на это тов. Сталин. – От такого издания тошнота берет…

Возвращаясь к самой биографии, тов. Сталин отметил:

– Глава насчет Отечественной войны неплохо составлена.

А затем, опять касаясь остальных частей биографии, продолжал:

– Вот относительно Баку говорится, что, дескать, до моего приезда там у большевиков ничего не было, а стоило мне появиться, как все сразу переменилось…

– Один все устроил… Хотите – верьте, хотите – не верьте!..

– На самом деле, как было дело? Надо было создать кадры… Такие кадры большевиков в Баку сложились… Имена этих людей я в соответствующем месте перечислил…

– То же касается и другого периода…

– Ведь такие люди, как Дзержинский, Фрунзе, Куйбышев, жили, работали, а о них не пишут, они отсутствуют…

– Это же относится и к периоду Отечественной войны…

– Надо было взять способных людей, собрать их, закалить… Такие люди собрались вокруг главного командования Красной Армии…

– Нигде не сказано ясно, что я – ученик Ленина… Не помню, только где‑то глухо об этом упоминается…

– На самом деле я считал и считаю себя учеником Ленина. Об этом я ясно сказал в известной беседе с Людвигом… Я – ученик Ленина. Ленин меня учил, а не наоборот. Никто же не может сказать, что я не ученик Ленина.

– Он проложил дорогу, а мы по этой проторенной дороге идем, – подчеркнул тов. Сталин.

– Коль скоро биография в мои руки попала, я таких штук не пропущу, – добавил тов. Сталин.

В ходе дальнейшей беседы зашла речь о лучшем внешнем оформлении биографии, чем прежняя (сероватая обложка и пр.).

– Хорошо была бы написана по содержанию, – заметил на это тов. Сталин.

Тов. Александров и другие высказали то соображение, что выходящая вторым изданием биография И.В. Сталина чересчур краткая и поэтому надо теперь же приступить к подготовке более полной биографии. В связи со всем этим тов. Сталин сказал:

– Надо написать биографию Ленина. Это – первоочередная задача. Все прежние биографии – Керженцева, Ярославского и др. устарели…

Тов. Александров снова напомнил, что биография Ленина уже во время Отечественной войны была издана ИМЭЛом и была просмотрена тов. Сталиным. Тов. Сталин не помнил об этой биографии и сказал только, что он ее посмотрит. А относительно своей биографии сказал:

– Хотел бы, чтобы эта скорее пошла, пока была издана в этом виде.

– Какой тираж? – спросил тов. Сталин.

– 1 миллион, – назвали цифру тиража.

– Бумаги не хватит. Довольно 500 тысяч.

– Бумаги теперь много, – сообщили товарищи.

В это время тов. Сталин, держа в руках книжку с золоченым профилем головы Сталина, сказал:

– Нельзя ли без отрезанных голов?..

Относительно тиража под конец сказал:

– Не больше миллиона.

После этого тов. Сталин направился к своему письменному столу и, возвращаясь обратно с книгой в руках (“История западноевропейской философии”), сказал, обращаясь к тов. Александрову (автору этого издания. – Ред.):

– Я хотел еще сказать относительно вот этой книги. Она не понравилась мне. Неудачная книга получилась. Читал ее и тов. Жданов. Она ему также не понравилась. Это написал не боевой марксист, а книжник.

– В прошлом были социалисты в кавычках и социалисты без кавычек. Легальные марксисты, они не были настоящими марксистами. Были катедер‑социалисты. Они занимались пережевыванием бумажек. От настоящего марксизма они были далеки. И я боюсь, что у нас также будут катедер‑коммунисты. Автор этой книжки смахивает на катедер‑коммуниста. Может, это грубо сказано, но для ясности необходимо. Досадно, что такая книга появилась.

– Непонятно, почему в Греции появилось так много философов (почему там получила такое развитие философия?). Появился торговый класс из среды свободных. Греки вели тогда большую торговлю со всем миром. А тогдашний мир – это был район Средиземного моря. Они торговали со всеми средиземноморскими городами, везде по берегам имели свои колонии. Тянули за собой всех свободных. Греки объехали весь мир и развивали науку.

– Нечто подобное произошло в Европе и в эпоху Возрождения, когда корабли европейцев – итальянцев, испанцев, голландцев весь мир обошли, стали бороздить по всему свету…

– Принято считать, что Гегель был идеологом немецкой буржуазии. Это не так. Философия Гегеля отражала реакционные стремления аристократии, боязнь немецкого дворянства перед Французской революцией…

– Поход на французский материализм – вот подоснова немецкой философии.

– Вот вы ловите Фурье на противоречиях, ругаете его за эти противоречия. К чему это? Хорошо, что у них были противоречия.

– Все они (немецкие философы) были против революции. Они были запуганы Французской революцией.

– Без всего этого совершенно нельзя понять, почему появляются те или иные философские школы, чем объясняется их появление…

– Вы на протяжении всей книжки не видите различия между понятиями “реакционный” и “консервативный”, не различаете их между собой. Реакционный – значит идущий назад от того, что есть. Консервативный – значит стремящийся к сохранению того, что есть. Гегель, Кант, Фихте тянули назад. Все что угодно, только не идти по стопам Французской революции.

– Льюис так писал историю философии. Марксист так не должен писать. Надо уму дать пищу…

Далее тов. Сталин для иллюстрации цитирует следующее место из книжки тов. Александрова, касающееся системы Фурье:

“Большим достижением социальной философии Фурье является учение о развитии человечества…”

– Что же это за “большое достижение”? – спрашивает тов. Сталин и продолжает уже иронически цитировать дальше:

“В своем развитии общество проходит, по Фурье, четыре фазы: 1) восходящее разрушение, 2) восходящую гармонию, 3) нисходящую гармонию, 4) нисходящее разрушение…”

Попутно тов. Сталин комментирует:

– Это же сумасбродство, глупость, а не “большое достижение”…

– Вы подымаете из пыли то, что забыто.

– Затем, нельзя все публиковать из того, что самим автором не предназначалось для печати… Вот “Философские тетради” Ленина. Из них надо брать и цитировать только принципиальное, а не все, что там есть…

– Откуда вы почерпнули какое‑то “учение о кругах”? Какое же это учение? Подумайте? Вы пустили в оборот “учение о кругах”… Молодой марксист ухватится за это и будет наворачивать, сбивая с толку массу рядовых читателей…

– Учений всяких было много в истории. Но надо различать между авторами учений – лидерами, как, например, Ленин, за которым шла масса, и философами, тоже имевшими свои учения, но с которыми они сами по себе, писали для себя.

– Марксизм – это религия класса. Хочешь иметь дело с марксизмом, имей одновременно дело с классами, с массой…

– Мы – ленинцы. То, что мы пишем для себя, – это обязательно для народа. Это для него есть символ веры!

– Эта книжка, конечно, не учебник. Разумеется, когда нет хлеба, едят и жмых, и лебеду едят…

– Я, тов. Сталин, книжку переработаю, – сказал тов. Александров.

– Я хотел бы, – сказал на это тов. Сталин, – чтобы вы все это продумали…

– Возражайте! – с некоторым раздражением сказал тов. Сталин.

– Не то, чтобы системы перечислять, это Льюису предоставьте. А вы социально объясните подоснову немецкой философии… У Гегеля и других немецких философов был страх перед Французской революцией. Вот они и били французских материалистов, – еще раз резюмировал тов. Сталин одну из основных мыслей беседы.

– Кстати, – сказал тов. Сталин, – намек на то, о чем я только что говорил, у меня был сделан еще в “Анархизме или социализме?”.

И тов. Сталин процитировал следующее место из этой своей работы:

“Прежде всего необходимо знать, что пролетарский социализм представляет не просто философское учение. Он является учением пролетарских масс, их знаменем, его почитают и перед ним “преклоняются” пролетарии мира. Следовательно, Маркс и Энгельс являются не просто родоначальниками какой‑либо философской “школы” – они живые вожди живого пролетарского движения, которое растет и крепнет с каждым днем. Кто борется против этого учения, кто хочет его “ниспровергнуть”, тот должен хорошо учесть все это, чтобы зря не расшибить себе лоб в неравной борьбе” (Соч. Т.1. С. 350).

И еще раз тов. Сталин вернулся к вопросу, которым он начал беседу:

– Целых шесть учений “открыли” у меня… На самом же деле нет ни одного…

Под конец беседы тов. Сталин заговорил о письме проф. Белецкого, полученном им:

– Если уже человек вынужден был писать мне, когда я был в отпуску, значит, уже был доведен до крайности.

Заговорили о том, что напрасно Белецкому предъявляют обвинение, что он еврей… что, дескать, отец его русский, до сих пор жив и т. п.

В связи с этим тов. Сталин заметил:

– Тот, кто скрывает национальное происхождение, – трус, гроша ломаного не стоит…

Еще раз возвращаясь к книжке тов. Александрова, тов. Сталин сказал:

– Автор, как старый перипатетик, скользкий, скользит на лыжах. Надо писать так, чтобы каждая глава имела центр удара…

– Не надо торопиться. Серьезные книжки так быстро не пишутся, – сказал тов. Сталин по поводу намерения т. Александрова в полгода переработать свою книгу.

– И подход и манера автора писать безразличная, не тот (слово неразборчиво. – Ред.), – продолжал тов. Сталин. – Книга не заряжает. Книга развинчивает…

По поводу преследований проф. Белецкого тов. Сталин сказал:

– Нам нельзя бросаться людьми…

И еще, опять же в связи с разговором о Белецком, после характеристики Белецкого тт. Иовчуком и Федосеевым как человека не “позитивного”, не способного к положительной работе, а только способного критиковать, тов. Сталин добавил:

– Неряха, но человек думающий…

(Далее в рукописи отсутствует одна, 21‑я страница. – Ред.)

Тов. Сталин, говоря о письме Белецкого, отметил, что автор его хотел бы подискутировать по поводу книги т. Александрова.

– Разрешим мы такую дискуссию? – поставил вопрос тов. Сталин сначала перед секретарями ЦК тт. Кузнецовым и Патоличевым, а затем перед заместителями начальника Управления пропаганды тт. Иовчуком и Федосеевым.

Секретари ответили положительно на этот вопрос… Тоже вынуждены были нехотя согласиться с этим и заместители…

О дискуссии в принципе, таким образом, во время беседы договорились.

В. Мочалов.

Косолапов Р.И. Интервью составителя газете “Щит и меч” (1998)

В редакцию пришло письмо:

“Здравствуйте, уважаемые товарищи!

Пишет Вам Ваш постоянный читатель.

Недавно я был в отпуске в Москве и в одном из книжных магазинов увидел только что вышедшие 14, 15, 16 тома Собрания сочинений Сталина.

Я простой милиционер, не историк, и потому мне интересно узнать Ваше мнение: стоит ли сейчас издавать речи и статьи человека, совершившего столько преступлений, уничтожившего 100 миллионов наших сограждан?

Думаю, Ваш ответ на мое письмо будет интересен не только мне.

С уважением…”

Редакция попросила журналиста Николая Леонтьева встретиться с философом и историком Ричардом Косолаповым – составителем и издателем завершающих томов Собрания сочинений И.В. Сталина – и задать ему ряд вопросов.

Предлагаем Вашему вниманию эту беседу.

– Ричард Иванович, почему вы взялись, скажем прямо, за столь неординарную задачу доиздания Собрания сочинений И.В. Сталина?

– Отвечу Вам двумя словами: мне надоело …

Надоело циничное, доведенное до абсолютного бесстыдства издевательство надо всеми строителями Российского – Советского государства.

Не думайте, что я говорю об одном Сталине. Пройдитесь по длинной цепочке исторических деятелей Отечества, и Вы увидите, что перед “демократами” “провинились” все те, кто собирал и наращивал русские земли, кто сплачивал союз российских народов. В немилость попали три Ивана – Калита, Третий и Грозный, Петр Великий и Ленин – вершинные фигуры, которыми венчался общенациональный подъем. Сталин – Верховный Главнокомандующий Отечественной войны – попал под нож первым. С него начали, запалив бикфордов шнур. А когда “процесс пошел”, перестали щадить кого бы то ни было. “Демократам” не угодил Пушкин и Лев Толстой, Щедрин и Чернышевский, Горький и Блок, Маяковский и Шолохов. Они обвинялись в том, что укрепляли в нашем народе “имперский синдром”, навязывали ему “проклятие силы”. И “новорусский” обыватель вдруг уверовал, что слону очень даже подходит мышиная норка, что национальная гордость – это удел “нецивилизованных” людей, а “проклятие силы”, если послушать шелест зеленых, лучше сменить на проклятие слабости…

Вы сами наблюдали, как горбисты разрушали политический стержень Советского Союза, как “сняли голову не большой горой, а соломинкой” его вооруженным силам. Немецкий мальчишка Руст со своей шалостью дал повод для разгрома без боя “несокрушимой и легендарной”, нападкам на воинскую честь. Разве не то же свершилось и в отношении советских правоохранительных структур?

Может показаться, что я ухожу от вопроса. Но это далеко не так. Завершением Собрания сочинений Сталина, на мой взгляд, восстанавливается историческая справедливость. Спустя 45 лет после кончины он опять заговорил с читателем, в то время как все его оппоненты уже высказались. И вот что примечательно. В отличие от них только этот человек, которого в течение жизни целого поколения лишали слова, может толково поведать нашим современникам, как надо управлять Россией.

– Наши читатели задают такой вопрос: надо ли издавать речи и статьи человека, совершившего столько преступлений? До сих пор ведется спор о количестве жертв ГУЛАГа, и цифра доводится кое‑кем чуть ли не до ста миллионов. Вы‑то в этом вопросе разобрались? Превышают ли заслуги Сталина в державосозидании его ответственность за террор?

– Отвечая на этот вопрос, следует сохранять полнейшую трезвость исторических оценок и помогать другим не терять ее. Говорю так потому, что на протяжении сорока лет – от Хрущева до наших дней – оценки, как правило, исходили от пристрастных, не заинтересованных в полной истине людей. Как бы предвидя это, Сталин еще в 1939 году сказал А.М. Коллонтай (она была тогда послом СССР в Швеции): “Многие дела нашей партии и народа будут извращены и оплеваны прежде всего за рубежом, да и в нашей стране тоже. Сионизм, рвущийся к мировому господству, будет жестоко мстить нам за наши успехи и достижения. Он все еще рассматривает Россию как варварскую страну, как сырьевой придаток. И мое имя тоже будет оболгано, оклеветано. Мне припишут множество злодеяний”.

Больше всего шума было поднято вокруг пресловутых “сталинских репрессий”, но при этом частенько фальсифицировались, во‑первых, их причины, во‑вторых, их размеры. И теперь данная тема требует тщательных и честных исследований.

На период жизни и деятельности Сталина выпало три революции, две мировые, Гражданская и несколько локальных войн, сложнейшие конфликты и преобразования. Одна только борьба против “пятой колонны” накануне ожидаемой гитлеровской агрессии чего стоила! И было бы наивно думать, что подобные процессы могли проходить без тяжелых и серьезных ошибок.

Если говорить о фактической стороне дела, то с 1921 по 1954 год за антигосударственные деяния всеми видами правоохранительных инстанций было осуждено 3.777.330 и к смертной казни приговорено 642.980 человек. Напомню: речь идет о трех наиболее бурных для нашей страны десятилетиях. Разумеется, сами по себе эти цифры немалые, хотя им далеко до астрономических солженицынско‑волкогоновских фантазий. Но сейчас только в РФ содержится под стражей около 1,2 миллиона человек, а ежегодная убыль населения в мирное время держится на уровне миллиона. Согласитесь, что одной‑двумя хлесткими фразами такое положение не охарактеризуешь. Нужен основательный и взвешенный сравнительный анализ.

– Где и как Вы находили сталинские тексты?

– Большая часть материалов, вошедших в завершающие тома 14, 15 и 16 Сочинений Сталина, рассыпана по газетам и журналам. Кое‑что из “новенького” мне передали добрые знакомые (к примеру, Р.Ф. Иванов и К.А. Корнеенкова). Многое извлечено из специализированных сборников и книг.

Кроме того, на завершающем этапе работы я воспользовался американским опытом. Дело в том, что Гуверовский институт войны, революции и мира 30 лет назад опубликовал похожий трехтомник на русском языке для нужд советологов США. Знакомство с этими книгами не обеспечило решения задачи, но облегчило ее. Во всяком случае, мое издание в сравнении с американским полнее на полсотни документов, а половину последнего, 16‑го тома составляет приложение, проливающее новый свет на многие стороны “сталинской эпохи”.

– Вы обращались в Центр изучения документов новейшей истории, бывший Институт марксизма‑ленинизма?

– Нет, не обращался.

Думаю, если у наших соотечественников сохранится интерес к трехтомнику и его понадобится переиздать, названный Вами Центр может послужить свежим резервом.

– Где еще могут храниться сталинские документы?

– В самых разнообразных местах – от личных коллекций до партийного, военного, мидовского и чекистского архивов.

В тома, в частности, не включены послания Сталина президентам США и премьер‑министрам Англии 1941–1945 годов, выходившие дважды в двухтомной “Переписке” (М., 1957, 1976), его выступления на союзнических конференциях (См.: Тегеран – Ялта – Потсдам. М., 1967, 1970) и другое. По‑видимому, многое, в том числе новое и неожиданное, можно извлечь из протоколов пленумов ЦК и других деловых совещаний, из писем разным лицам. Так что без археологических раскопок не обойтись.

– В чем Вы видите необходимость такого издания?

– Все мы оказались в абсурдной ситуации. Наша молодежь читает Нострадамуса и Гитлера, Блаватскую и Керенского, Нилуса и Тору, масонские и порнографические, астрологические и расистские книги, а Сталин, возглавлявший российское общество на гребне его могущества и авторитета, остается самым неизвестным автором. Он отдан на поругание комплексующим, пресмыкающимся писакам, похоронен под терриконами сотворенной ими макулатуры.

Тома 14, 15 и 16 Сочинений Сталина относятся к двадцатилетию наиболее значимых подвижек в экономическом, культурном и государственном строительстве, антифашистском сопротивлении, послевоенном восстановлении народного хозяйства. Если хотите, это самый динамичный и конструктивно‑творческий период в истории нашей Родины. Писать эту историю совершенно без Сталина или же, хуже того, постоянно черня его – все равно, что рыть у себя под носом яму, жить без опоры на прошлое и без надежды на будущее. Издание, о котором идет речь, необходимо как для воссоздания исторической истины, заделывания “черных дыр”, проверченных всюду “демократами”, так и для возвращения нашему народу уверенного и гордого самосознания, без которого он обречен.

– Ваша оценка личности И.В. Сталина и его вклада в мировую и отечественную историю?

– Большое видится на расстоянии. В 1956 году Сталин был слишком близок к нам по времени, чтобы по‑настоящему осознать, какое преступление совершается уже только началом кампании по его дискредитации. Теперь мы пьем из этой горькой чаши сверх меры.

На рубеже XIX–XX веков Россия испытывала жесточайший кризис межклассовых и межнациональных отношений, страдала из‑за вопиющей отсталости своей государственной организации, ее отчужденности от народа, тяжеловесности и неэффективности. Страна была вынуждена пройти через три революции, чтобы обрести, наконец, современный, передовой тип социальной структуры и гибкую, лучшую в мире систему управления. У истоков этого великого дела стоял Ленин, – осуществить его выпало на долю Сталина.

При сохранении дореволюционных порядков Россия могла стать жертвой империалистического передела мира еще в результате Первой мировой войны. Хорошо известны планы на этот счет как германского императора Вильгельма, так и союзных России держав – Англии и Франции. Кроме Советов, втянувших в свою орбиту совершенно новые слои демократической общественности, массы крестьян и рабочих, не оказалось другой силы, которая смогла бы омолодить Российское государство. Более того, из стадии полураспада оно, быстро миновав этап стабилизации, вступило в стадию собирания сил, а после победы над фашистской Германией стало одной из вершин современного двухполюсного мира. Без интеллекта и воли Сталина, при состоянии умишек наших политиков 80‑90‑х годов, представить себе такое просто невозможно.

Сталин сложен и противоречив, как не проста и противоречива его эпоха. Но это был нормальный и ответственный человек на своем месте. Те, кто пытается приписать ему некую патологию, доказывают лишь то, что либо им многое не известно, либо у этих самых очернителей “не все дома”…

– Согласны ли Вы с такой точкой зрения: если отбросить ничем не обоснованное утверждение, что Сталин – продолжатель дела Ленина, и взглянуть на их деятельность непредвзято, то в деятельности двух вождей заметны взаимоисключающие тенденции – Ленин разрушал государство, раздавал области и республики (губернии), Сталин, напротив, собирал их?

– Нет, не согласен. Мода противопоставлять Сталина Ленину, к сожалению, распространена сейчас, в том числе и среди патриотической оппозиции, но оснований она не имеет. Сталин считал себя учеником Ленина, но не был его повторением. Разница между этими деятелями состоит не в том, на что Вы указываете, а в двух очевидных вещах. Во‑первых, и тот и другой – весьма крупные и оригинальные личности, во‑вторых, их наиболее активная деятельность относится к различным периодам последовательного развития общества.

“…Ленин разрушал государство, раздавал области и республики (губернии)…” – это предельно упрощенная и несостоятельная версия. Дело в том, что государство было уже разрушено до прихода большевиков к власти. Ни для кого не секрет нехватка волевого начала и способности мыслить реалиями империалистической эпохи у последнего российского монарха, расшатанность отечественной политической системы в результате поражения в войне с Японией, первой русской революции и неудач на фронтах Первой мировой войны. Сейчас, когда эти события отделены от нас сроком жизни двух‑трех поколений, на Советское правительство, сформированное в октябре 1917 года, легко валят то, что проделали его незадачливые предшественники и что потом с огромным трудом и жертвами пришлось исправлять. “Мы восстановили независимость Финляндии, – не без гордости говорил бывший премьер Временного правительства Керенский. – Она была аннексирована Россией в ходе наполеоновских войн и вошла в империю в качестве независимого государства, заключившего союз лично с императором. В царство Николая II многие права Финляндии были отменены, что, естественно, вызывало недовольство, даже восстания в Финляндии. Кстати, либеральное общественное мнение России никогда не принимало политики насильственной русификации. Временное правительство немедленно вернуло Финляндии все права при одном единственном условии: независимость Финляндии должна быть принята Учредительным Собранием. Одновременно мы провозгласили и независимость Польши. Начал разрабатываться режим предоставления независимости для прибалтийских стран, для Украины…” (Литературная газета. 1990. 5 сентября. С. 13). Несколько месяцев 1917 года, в которые “царил” Керенский со товарищи, удивительно напоминают осень 1991‑го. Но Ленин тут не при чем. Инициаторами и героями раздачи областей и республик были Керенский и его последователи. Ленину и Сталину после революции предстояло державу вновь собирать. Кто сумеет выполнить эту миссию в наше время – большой вопрос.

Да, Ленин призывал считаться с тягой народов к независимости, настаивал на признании права на самоопределение вплоть до отделения и создания самостоятельного государства. При этом он выступал как реалист, отлично понимая, что одними административными решениями типа прославляемой ныне “губернизации” внутренней консолидации общества не добиться. Юридическое равноправие наций, выравнивание экономического, социального и культурного уровня национальных окраин Ленин считал непременным условием выковки взаимного доверия трудящихся всех национальностей, в результате которой народы сами потянутся к братскому союзу. И не ошибся.

Нынче принято писать о том, что Сталин предлагал “автономизацию” национальных районов в составе РСФСР и был, дескать, прав против Ленина, настоявшего на образовании Союза ССР. Но жизнь доказала, что план Сталина в 1922 году еще не мог быть принят из‑за отсутствия многих важных предпосылок, прежде всего органично сложившегося единого народнохозяйственного комплекса. Сталин прекрасно понимал преждевременность своей идеи, всесторонне испытал на практике достоинства и преимущества именно Союзной Советской Федерации, а после Великой Отечественной войны твердо заявил: “Теперь речь идет уже не о жизнеспособности советского государственного строя, ибо его жизнеспособность не подлежит сомнению. Теперь речь идет о том, что советский государственный строй оказался образцом многонационального государства, что советский государственный строй представляет такую систему государственной организации, где национальный вопрос и проблема сотрудничества наций разрешены лучше, чем в любом другом многонациональном государстве” (Соч. Т. 16. С. 9).

Напомню, что Ленин еще в 1914 году в статье “О национальной гордости великороссов” заметил: “мы вовсе не сторонники непременно маленьких наций; мы безусловно, при прочих равных условиях, за централизацию и против мещанского идеала федеративных отношений” (Полн. собр. соч. Т. 26. С. 109). Но условия для осуществления этого подхода на советской почве стали созревать только после Победы и динамичного восстановления экономики страны. Приступить к решению задачи Сталин не успел. Хрущев же, который во многом действовал наперекор, дал новую пищу сепаратизму, искусственно возбудив разговор о расширении прав союзных республик. Вместо нормальной общеисторической логики подъема производительных сил и подчиненного ей экономического районирования СССР, основы которого разрабатывались еще перед войной, приоритет зачастую стал предоставляться местническим интересам и притязаниям, что и привело в дальнейшем к центробежным тенденциям и гибели Советского государства. Так что Ваши упреки Ленину направляются явно не по адресу.

– Почему, по Вашему мнению, личность И.В. Сталина вызывает столь противоречивые и яростные споры столь длительное время?

– Сталин оказался в эпицентре, в самом пекле главных “разломов” современной эпохи. Это, с одной стороны, антагонизм между трудом и капиталом, вылившийся в ряд революционных потрясений глобального масштаба, с другой – перемещение геополитических центров силы, которое осуществлялось через две мировые войны и десятки войн локальных. В ходе этих штормовых процессов Сталин неизменно придерживался двух основных позиций – проводил в жизнь интересы людей труда, добивался гегемонии России – Советского Союза в международных отношениях. Он не был “революционером в перчатках” и стремился действовать применительно к конкретным обстоятельствам – натиском и обходом, с помощью лавирования и компромиссов, умел настаивать и хитрить. В течение трех десятилетий Сталин систематически переигрывал всех своих стратегических противников и партнеров. А это были крупнейшие политические фигуры, не чета нынешним – Троцкий и Черчилль, Чемберлен и Пилсудский, Рузвельт и Чан Кайши, Гитлер и Трумэн, Маннергейм и Мао Цзэдун. Это были мировой империализм и мировое мещанство. Неужели трудно понять, какая масса злобы при этом накопилась? Судя по последнему интервью от 21 декабря 1952 года в связи с избранием президентом США вместо Трумэна генерала Эйзенхауэра (См.: Соч. Т. 16. С. 230), Сталин готовился к новому дипломатическому броску, но вмешалась смерть… “Много писали и говорили о жестокости Ленина, – читаем мы у Горького. – Разумеется, я не могу позволить себе смешную бестактность защиты его от лжи и клеветы. Я знаю, что клевета и ложь – узаконенный метод политики мещан, обычный прием борьбы против врага. Среди великих людей мира сего едва ли найдется хоть один, которого не пытались бы замазать грязью. Это – всем известно.

Кроме того, у всех людей есть стремление не только принизить выдающегося человека до уровня понимания своего, но и пытаться свалить его под ноги себе, в ту липкую, ядовитую грязь, которую они, сотворив, наименовали "обыденной жизнью"” (Собр. соч. в 18 тт. Т. 18. С. 271). Не избежал этой участи и Сталин.

– Что Вы думаете о причинах его смерти?

– Сталин умер на 74‑м году. Он был крепким человеком, но возраст и сверхнапряжение в работе не могли не сказаться на его здоровье. В январе 1945 года Сталин перенес болезненный мозговой спазм, в 1949‑м – инсульт. Это, однако, не помешало ему написать две отличных, несправедливо охаянных потом работы – “Марксизм и вопросы языкознания” (1950) и “Экономические проблемы социализма в СССР” (1952).

В то время, когда каждый второй в стране (по Маяковскому) “жизнь свою, глупея от восторга, за одно б его дыханье отдал”, Сталин оказался в поистине безысходном одиночестве и изоляции. За ним не было (а почему, еще надо изучить) постоянного медицинского наблюдения. Поэтому когда случился удар, несмотря на довольно раннее предупреждение охраны, “соратники” (прежде всего Маленков и Берия) в течение полусуток не сделали ничего, чтобы оказать больному элементарную врачебную помощь. Уже одно это, если отбросить другие факты, соображения и догадки, свидетельствует о некоем заговоре, который либо готовился заранее, либо сложился по случаю в тогдашних верхах. Иначе, чем преступлением, такое не назовешь.

– Тайна рождения Сталина?

– Всякое рождение есть тайна, а вокруг рождения Сталина сложились легенды.

В приложении к тому 16 его Сочинений имеется справка о дате регистрации Иосифа Джугашвили в Горийской Успенской соборной церкви. Согласно этому документу, Сталин оказывается старше на один год. Сохранилась лично им заполненная анкета одной шведской газете (1920), где годом его рождения указан 1878‑й. Однако уже с 1921 года постоянно обозначается (правда, не его рукой) 1879‑й. Немало разговоров велось вокруг якобы негрузинского происхождения Сталина. По осетинской версии, фамилия Джугашвили переделывается на “Джугаев” (Железов), с чем связывается и привычная для нас фамилия “Сталин”. Поскольку сам Сталин считал себя русским, ищут и другие корни – вплоть до объявления его внебрачным сыном знаменитого путешественника, генерала Н.М. Пржевальского. Все это по‑своему любопытно и, может быть, заслуживает дальнейших расследований, но Сталин интересен нам все же не этим.

– Был ли Сталин агентом царской охранки?

– На сей счет существуют две противоположные точки зрения. Есть историки, которые (причем со ссылкой на какие‑то документы) говорят: “Да”. Есть историки, которые это решительно опровергают.

Лично у меня сложилось мнение. Сталин был высокопрофессиональным революционером, человеком большой отваги и выдержки. Он наверняка знал нравы и порядки в противном стане и вряд ли избегал (разумеется, при практической необходимости) контактов и общения с его представителями. Это несомненно использовалось, чтобы “замазать” стойкого борца. Однако подкупить или же соблазнить Сталина было немыслимо. Если бы что‑то порочащее можно было бы извлечь из его уникальной тюремно‑ссылочной одиссеи (с 1902 до 1913 года 7 арестов, 6 ссылок и 5 побегов из них), это еще в 30‑х годах использовал бы Троцкий, изучивший биографию Сталина вдоль и поперек и любивший смаковать детали. Сталин органически не мог быть агентом царской охранки среди большевиков, но я не исключаю того, что он мог быть в какой‑то момент агентом большевиков в ее агентуре. Эти люди умели работать в любых, самых, казалось бы, невероятных условиях и, как правило, добивались своего (Вопрос, как представляется, неплохо освещен в исследованиях последующих лет, в частности в книге А.В. Островского “Кто стоял за спиной Сталина”, вышедшей в 2002 году. – Ред.).

– Каким Вам видится будущее России?

– Будущее вытекает из настоящего, а оно, мягко говоря, не блестяще…

Народ наш, объединенный русским языком и в основном общей культурой, все еще чувствует себя одним целым, а государство грубо расчленено. Промышленность и сельское хозяйство подорваны на десятилетия. Частный капитал только на? является производственным, – он по большей части посреднический, торгово‑банковский, то есть ничего реально обществу не дающий. Трудящееся население деклассируется, теряет квалификацию, нищает и деградирует духовно. Это, может быть, не так заметно в завешенной рекламой столице, но резко бросается в глаза на местах. Согласно оценкам Центра по стратегическим и международным исследованиям (Вашингтон, 1997), “в течение шестого по счету года валовой национальный продукт (ВНП) снизился на 6 процентов. Четверть населения едва сводит концы с концами, находясь за чертой бедности, составляющей 25 долларов в месяц. Средняя продолжительность жизни упала с 69 лет в 1990 году до 57,7 лет в 1996 году. Демографы прогнозируют, что в последующие три десятилетия население России уменьшится со 147 до 123 миллионов человек – уникальная убыль населения в стране в мирное время”. Несмотря на уверенные высказывания президента Б. Ельцина насчет значительных положительных сдвигов в 1998 году, американцы “подтверждают необходимость осторожного подхода к прогнозированию быстрых перемен к лучшему”.

В принципе у России два стратегических варианта. Первый – это плыть по течению, окончательно становясь сырьевым придатком “золотого миллиарда”, то есть деградирующей колониальной страной. Тут очень влиятельна сила инерции, и ее необычайно тяжело переломить.

Россия спасет себя как народ, государство и цивилизацию только на втором пути. Это путь прогрессивного возрождения, не повторяющий буквально прошлое, но и не чуждый того, что было наработано нашими предшественниками. У меня есть на сей счет свои конкретные соображения, но это – тема особого разговора. Во всяком случае, размышляя о будущем России, вырабатывая его оптимальную формулу, при всей противоречивости отношения к личности Сталина, и у него есть чему поучиться.

Косолапов Р.И. Уверенно торить тропу в будущееДоклад “О решениях XX и XXII съездов КПСС по вопросу "О культе личности и его последствиях"” на Чрезвычайном XXXII съезде СКП‑КПСС 21 июля 2001 года

Товарищи!

Начнем с исторической аналогии.

2 сентября 1945 года Сталин выступил с Обращением к народу по поводу признания Японией себя побежденной, а значит и успешного полного окончания второй мировой войны.

Сталин говорил не только о современности, но и напомнил о поражении русских войск в 1904 году, в период русско‑японской войны. Это поражение, отметил он, “легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил” (Соч. Т. 15. С. 241).

Очевидно, тогда, в обстановке всеобщего ликования, траурно оттененного печалью о павших, вряд ли кто мог предсказать появление нового, куда более крупного и ядовитого “черного пятна”. Я имею в виду пресловутый доклад Хрущева “О культе личности и его последствиях” на закрытом заседании участников ХХ съезда КПСС и намеченную им “линию”. Этим советский народ, подрастающие поколения были фактически до окончания века отлучены от правды о наиболее продуктивном тридцатилетии нашего послеоктябрьского развития. Мы, коммунисты старшего поколения, знавшие истину или же догадывавшиеся об ее искажении, сорок пять лет ждали, когда, наконец, настанет ее час. Хотелось бы надеяться, что мы этого часа дождались.

В соответствии с поручением Рабочей группы по подготовке Чрезвычайного, XXXII съезда СКП‑КПСС вношу следующий проект:

“О решениях ХХ и XXII съездов КПСС по вопросам “культа личности” и его последствий.

Заслушав и обсудив доклад тов. Шенина О.С. “О работе СКП‑КПСС после XXXI съезда, положении в коммунистическом движении на территории СССР и задачах по сплочению марксистско‑ленинских сил в борьбе за социализм и возрождение Союзного Советского государства”, XXXII съезд СКП‑КПСС подтверждает данные в нем оценки исторического пути советского народа в послеоктябрьский период (1917–1991 годы). В свете современного объективного исследования, вновь вскрывшихся фактов и последующих политических событий съезд квалифицирует то изображение периода истории, когда во главе ленинской партии находился И.В. Сталин, которое было навязано коммунистам и общественности хрущевской группировкой на ХХ‑XXII съездах КПСС, как несостоятельное в научном и лицемерное в нравственном отношении, как враждебное интересам пролетариата физического и умственного труда, делу социального освобождения всех трудящихся, построения социализма и коммунизма.

XXXII съезд СКП‑КПСС постановляет:

1. Постановления ХХ съезда по докладу Н.С. Хрущева “О культе личности и его последствиях” (25.02.56) и XXII съезда – о Мавзолее В.И Ленина (30.10.61), принятые в нарушение уставных норм КПСС и поведшие к субъективистской антикоммунистической дискредитации партии и ее марксистских руководителей, к многолетней клевете на научно‑пролетарскую идеологию и советский социалистический строй с очевидно контрреволюционными результатами, – отменить.

2. Считать важнейшей задачей политического просвещения трудящихся масс всестороннее раскрытие правды о подвижнической, бескорыстно‑самоотверженной деятельности Ленина, Сталина и их последователей, о драматических противоречиях и фактических трудностях борьбы за социализм, обусловленных как многогранностью и глубиной преобразований, так и жестоким, изощренным сопротивлением эксплуататорских элементов.

3. Признать вопросом вопросов нынешней политики коммунистов тщательное диалектико‑материалистическое обоснование их стратегии и тактики, систематическую работу в гуще трудового народа, формирование в его сознании четких представлений о содержании предстоящего нового переходного периода от капитализма к социализму, о реалистических контурах возрождаемого общества”.

Поскольку документы, об отмене которых идет речь, основательно подзабыты, позволю себе прочесть их здесь, тем более, что они не велики по объему.

Вот постановление по хрущевскому докладу 25 февраля 1956 года:

“Заслушав доклад тов. Хрущева Н.С. о культе личности и его последствиях, ХХ съезд Коммунистической партии Советского Союза одобряет положения доклада Центрального Комитета и поручает ЦК КПСС последовательно осуществлять мероприятия, обеспечивающие полное преодоление чуждого марксизму‑ленинизму культа личности, ликвидацию его последствий во всех областях партийной, государственной и идеологической работы, строгое проведение норм партийной жизни и принципов коллективности партийного руководства, выработанных великим Лениным” (ХХ съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. Т. II. М., 1956. С. 498).

Обращает на себя внимание то, что доклад Хрущева только заслушивался, но не обсуждался. Прений по нему не открывали. Участникам заседания трудно было после всего услышанного посмотреть друг другу в глаза, заговорить. Никто не аплодировал. Резолюция голосовалась, можно сказать, “всухую”.

Лживо утверждение, будто это был “доклад Центрального Комитета”. По словам непосредственного составителя текста. Д.Т. Шепилова, “до съезда капитального обсуждения доклада не было”. Шепилов, получивший от Хрущева поручение на второй день съезда, 15 февраля и имевший от него “полный карт‑бланш”, пользовался при написании только подготовленным ранее материалом П.Н. Поспелова. По предположению Шепилова, окончательно “компоновали доклад помощники Хрущева – Лебедев, Шуйский”. Причем от соавторства Шепилов решительно отказывался. “Это, – говорил он о Хрущеве, – целиком и полностью его и только его идея!” (И примкнувший к ним Шепилов: Правда о человеке, ученом, воине, политике. М., 1998. С. 125–126). Тем самым подтверждается и то, что в начале 70‑х годов рассказывал мне бывший член Президиума ЦК Д.И. Чесноков: “Он (Хрущев. – Авт.) обманул ЦК”. Если к тому же учесть, что вопрос о “культе” был вытащен вне повестки дня, утвержденной ЦК и съездом, то налицо прямое произвольное нарушение того, во имя чего такое якобы предпринималось, – “норм партийной жизни и принципов коллективности партийного руководства, выработанных великим Лениным”.

Но и это еще не все.

Самая, пожалуй, большая, трудноразоблачимая аппаратная хитрость, на которую пошел Хрущев, состояла в том, что антисталинский доклад “состоялся на другой день… после официального закрытия съезда (подчеркнуто мной. – Авт.), в обстановке полусекретной, когда уже ушли все иностранные гости, в том числе руководители братских коммунистических партий, и были приглашены сотрудники идеологических отделов ЦК КПСС” (Свидетельство И.С. Черноуцана. В кн.: Бурлацкий Ф.М. Вожди и советники. О Хрущеве, Андропове и не только о них… М., 1990. С. 88). К этому моменту были избраны новые ЦК и ЦРК. Иллюзию продолжения съезда создавало то, что доклад о “культе” произносился на утреннем заседании 25 февраля, а состав обоих руководящих органов счетная комиссия оглашала после перерыва. Но в этот день, поскольку голосование состоялось накануне, 24‑го, зал являл собой пока что съезд и уже не съезд. Делегатские полномочия исчерпывались с появлением на свет другого Центрального Комитета и лишались постановляющей, партийно‑законной силы. Если бы у самого Хрущева жестко спросили, докладом какого ЦК – прежнего или будущего – является то, что он изрекает, он, при всем своем нахрапе, наверняка бы смутился. Так и родилась прочитанная вам “висячая” резолюция, ущербная и с уставной, и с политической, и с моральной, и с научной точки зрения.

Что касается постановления XXII съезда о Мавзолее В.И. Ленина от 30 октября 1961 года, то оно принималось в другой, резко изменившейся обстановке, на фоне позорной вакханалии, подогретой гонениями на так называемую антипартийную группу 1957 года, то есть на былых соратников Сталина. Этот документ примечателен сегодня в той его части, где признается “нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом И.В. Сталина, так как серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее В.И. Ленина” (XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. Т. III. М., 1962. С. 362).

Полагаю, отменяя это постановление XXII съезда, мы не станем настаивать на возвращении сталинского саркофага в Мавзолей, а сделаем упор на другом: объявим недействительными содержащиеся там политические оценки. Это – во‑первых. А во‑вторых, мы морально осудим факт кощунственного обращения с прахом великого революционера и патриота, осудим само явление “гробокопательства”, которым ради возбуждения низменных гиенских инстинктов в последние годы цинично пользовались “демократы”.

Товарищи! Вам, конечно, известно постановление V съезда Единой коммунистической партии Грузии о партийной реабилитации Сталина (Гласность. 2001. № 3. С. 2). В принципе нельзя не согласиться с его идеей и направленностью. Справедливости ради следует только подчеркнуть, что задолго до этого съезда и его решений вопрос ставили сотни честных и знающих коммунистов из всех республик Советского Союза, и среди них хотелось бы отметить ленинградку Нину Андрееву, москвичей Киру Корнеенкову, Татьяну Хабарову, Алексея Голинкова, днепропетровца Эдуарда Ояперва, одессита Гурама Цушбая. Выдвигался вопрос и перед XXXI съездом СКП‑КПСС.

В то же время представляется целесообразным сделать одну оговорку. Лично мне в суждениях о реабилитации Сталина, в целом обоснованных, все же видится некоторая некорректность. Объясняется это тем, что кампания по реабилитации, затеянная еще в 1953 году Н.С. Хрущевым и А.И. Микояном, временами проводилась “чохом”, а, попав под эгиду А.Н. Яковлева, и вовсе превратилась в бесстыжее средство оболгания большевиков и советского строя. Согласно ельцинскому Закону от 18 октября 1991 года, реабилитировались лица, осужденные за контрреволюционные преступления, начиная с 25 октября (7 ноября) 1917‑го. “Жертвами политических репрессий” стали часто изображаться полицаи и власовцы, “крутые” уголовники – от бандитов до фальшивомонетчиков. Данные о результатах кампании умышленно перепутываются и тщательно скрываются. Яковлев как‑то заявил о полутора миллионах “реабилитированных” (Там же. С. 5). Стоит ли применять это запачканное слово к прямому морально‑политическому преемнику Ленина, нашему вождю? О реабилитации когда‑нибудь попросят сами “реабилитанты”, да кто им ее даст? Думается, вместо подобных формальных акций надо без устали доводить до людей слово самого Сталина и слово правды о Сталине. Здесь особенно уместен мудрый принцип Спинозы: не плакать, не смеяться, а понимать, – и практика дает тому все более весомые доказательства.

Недавно в журнале “Альтернативы” (2001. № 2) опубликована характерная статья обществоведа и публициста Б.Ф. Славина, возможно, знакомого делегатам по его работе в ИМЛе и “Правде”, а также по роли “переходящего” члена ЦК РПК, КПРФ, а затем и партии Святослава Федорова. Статья называется “Социализм или сталинизм?” и объявляет это противопоставление “гамлетовским вопросом для каждого сознательного представителя левого движения, сохранившего приверженность научным социалистическим идеалам” (С. 117).

Забавно, что новоиспеченный “Гамлет” не замечает собственного политического самоубийства, поскольку для мыслящего коммуниста стержневым моментом является не выдуманная Славиным фальшивая, буржуазно‑интеллигентская альтернатива, а историческое противостояние социализма и капитализма. Кто подменяет этот момент каким‑либо другим, тот вольно или не вольно по сути склоняется на сторону прокапиталистических сил.

В развязанной хрущевцами критике “культа личности” Сталина превалирует два обвинения. Первое из них связывается с репрессивными акциями Советского государства, особенно во второй половине 30‑х годов; второе вменяет Сталину ответственность за тяжкие поражения Красной Армии в битвах 1941–1942 годов.

В своем февральском докладе Хрущев приписал Сталину попытку “теоретически обосновать политику массовых репрессий под тем предлогом, что по мере нашего продвижения вперед к социализму классовая борьба должна якобы все более и более обостряться” (Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 139). Хрущев сослался на доклад Сталина на февральско‑мартовском (1937 года) Пленуме ЦК. Удивительно, но в течение 40 лет никто эту ссылку не проверил. Неужто и в самом деле, как говаривал Пушкин, “мы ленивы и не любопытны”. В действительности названного тезиса, который без конца тиражировался как “сталинский”, ни в докладе Сталина, ни в его заключительном слове нет. Верно то, что Сталин отмечал необходимость “разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится все более и более ручным”. Подчеркивал Сталин и то, что “если один конец классовой борьбы имеет свое действие в рамках СССР, то другой ее конец протягивается в пределы окружающих нас буржуазных государств” (Соч. Т. 14. С. 166). Но “теории обострения” во второй половине 30‑х годов, то есть когда в СССР уже было обеспечено абсолютное преобладание социалистических форм хозяйства и принята Конституция победившего социализма, он не выдвигал, а выступал против “теории затухания”. Вы как политики, надеюсь, хорошо чувствуете этот нюанс.

Нам незачем выгораживать Сталина и изображать его этакой беспечной беззубой овечкой. На январском (1933 года) Пленуме ЦК и ЦКК, говоря об итогах первой пятилетки и необходимости всемерной защиты общественной собственности как священной и неприкосновенной основы нашего строя, он, и правда, выдвинул тезис: “Уничтожение классов достигается не путем потухания классовой борьбы, а путем ее усиления”, – и призвал “иметь в виду, что рост мощи Советского государства будет усиливать сопротивление последних остатков умирающих классов” (Соч. Т. 13. С. 211–212). Но действовал он конкретно‑исторически. Усиление или ослабление классовой борьбы, – причем в меняющихся, подчас новых, не знакомых ранее формах, – зависело от степени упрочения Советской социалистической системы, от ее устойчивости, а она, как показал опыт последних десятилетий ХХ века, никогда не была постоянной, неизменно гарантированной величиной. Сталин это хорошо понимал. Он был гибким диалектиком, в то время как Хрущеву в этом смысле, говоря по‑русски, медведь на ухо наступил…

Любимой игрой оппортунистов и антисоветчиков всех мастей, в которой задействована ложь фантастических размеров, стала цифирь, якобы отображающая число репрессированных большевизмом. Рекорд тут поставил Юрий Карякин – 120 миллионов человек. Есть “свидетельства” и поскромнее – Александр Солженицын и Рой Медведев довольствуются показателем, меньшим примерно вдвое. При населении СССР перед войной 190–195 миллионов и это выглядит внушительно. Остаются недоуменные вопросы: кто воевал, кто трудился в тылу, кто остался в живых, кто восстанавливал народное хозяйство, откуда взялся народ, который до развала Советского Союза готов был взять 300‑миллионную высоту?

В свете новейших изысканий (прежде всего В.Н. Земскова и И.В. Пыхалова) считаю своим долгом дать здесь объективную справку. Так, число приговоренных к высшей мере наказания в 1921–1953 годах (периоды окончания гражданской войны, нэпа, коллективизации, Великой Отечественной) близко к 800 тысяч. Части этих лиц смертная казнь заменялась заключением на сроки 10–15 лет. В 1934–1940 годах таких заключенных насчитывалось в лагерях от 4 до 7 тысяч (См.: Пыхалов И.В. Время Сталина: факты против мифов. Л., 2001. С. 19, 10).

Контингент пресловутого “архипелага ГУЛАГ” в марте 1953 года составлял 2,5 миллиона человек, несколько больше полутора процентов населения страны. Любопытно сопоставить эти данные с сегодняшним положением дел в США. На конец 1999 года в “цитадели прав человека” зафиксировано за два миллиона заключенных, вдвое меньше на 100 тысяч населения (около 0,75%), чем у нас при Сталине (См.: Там же. С.16). Но и страна другая, и эпоха не та. Одно дело – государство и общество, претерпевшее в течение полувека на своей территории драмы трех революций и двух мировых войн, едва залечившее раны последней из них, и совсем иное – государство и общество, сумевшее два века оставаться в стороне от разорительных вторжений, извлечь колоссальный экономический выигрыш от сражений на чужих континентах и занять уникально выгодные геополитические позиции.

Впрочем, приведенные российские данные по США поправляют сами американцы. И, что интересно, в сторону увеличения. Так, М. Соуса утверждает, “что количество заключенных в тюрьмы в США в 1996 г. составило 5,5 млн. человек”, – оно “сегодня на 3 млн. больше, чем когда‑либо было в СССР!” (Соуса М. ГУЛАГ: архивы против лжи. М., 2001. С.10).

До сих пор историки в долгу перед народом, не дав должную принципиальную оценку двух негативных явлений в советском прошлом – фактов массового доносительства в 30‑х годах и фактов изменничества – в начале 40‑х.

Явление доносительства было отмечено в известном, долго замалчивавшемся постановлении январского (1938 года) Пленума ЦК ВКП(б). В нем верно указывалось, “что многие наши парторганизации и их руководители до сих пор не сумели разглядеть и разоблачить искусно замаскированного врага, старающегося криками о бдительности замаскировать свою враждебность и сохраниться в рядах партии – это во‑первых – и, во‑вторых, стремящегося путем проведения мер репрессий – перебить наши большевистские кадры, посеять неуверенность и излишнюю подозрительность в наших рядах” (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч.III. М., 1954. С. 312).

Кто, к примеру, побуждал упомянутую в документе заведующую отделом Ростовского обкома Шестову инспирировать исключение из партии 30 безвинных коммунистов пединститута? Какая сила заставила секретаря Киевского обкома Кудрявцева провоцировать половину городской парторганизации подать политически компрометирующие заявления на другую ее половину? “Демократская” журналистика вылепила, в частности, из Михаила Кольцова и Всеволода Мейерхольда – фигур, по‑настоящему крупных и заслуженно популярных – кумиры святых великомучеников. Но у всего этого выпячивается и другая сторона. Кольцов, уличенный руководителем интербригад Андре Марти в связях с испанскими троцкистами, после второго допроса и месячной паузы стал давать показания на (назову только известные имена) подругу Маяковского Лили Брик, ее мужа Осипа и сестру (жену Арагона) Эльзу Триоле, на пушкиниста Зильберштейна, писателей Вишневского, Ставского, Пастернака, Эренбурга, Бабеля, Евгения Петрова, Кирсанова и Алексея Толстого, на кинорежиссера Кармена, артистов Сац, Берсенева и Гиацинтову, дипломатов Литвинова, Майского и Потемкина, на ряд военных, даже на свою жену Марию Остен (См.: Сопельняк Б. Смерть в рассрочку. М., 1998. С.149 и др.).

Похоже вел себя Мейерхольд. На допросах он говорил о своем “антисоветском влиянии” и о якобы близких настроениях Эйзенштейна, Охлопкова, Дикого, Гарина, Олеши, Пастернака, Шостаковича, Шебалина, Сейфуллиной, Кирсанова, Всеволода Иванова, Федина, Эренбурга и др. Правда, потом Всеволод Эмильевич от этих наветов отказался (См.: Там же. С. 238 и др.), они не помешали перечисленным деятелям внести свой вклад в золотой фонд советской культуры. Но как вела себя прочая доносительская мошкара (имя ей – легион), мы и поныне почти не знаем. Без тщательного социологического изучения ее следов в архивах – этой стихийной отрыжки классовой борьбы и буржуазно‑обывательской психологии – нам не уяснить всех причинно‑следственных связей того, что столько лет приписывается “культу личности”. Пожалуй, отчасти прав историк В.Т. Логинов, которого никак нельзя причислить к “сталинистам”. “Террор 1937 года имеет свою логику, – рассуждал он. – Сталин вряд ли планировал репрессии в таких масштабах. Но террор – как снежный ком. Берут одного, он с испугу называет еще десять человек, значит, их тоже нужно брать, они тоже кого‑то называют, цифры растут” (Караулов А.В. Вокруг Кремля. Книга политических диалогов. М., 1990. С. 59). Тут историкам, как говорится, еще пахать и пахать.

В декабре 1977 года мне довелось беседовать с В.М. Молотовым, которому тогда шел 88‑й год. Вячеслав Михайлович по‑прежнему искренне считал предвоенную кадровую чистку правильной в целом мерой, предотвратившей образование в стране “пятой колонны”. “Иначе мы потерпели бы поражение”, – сказал он. Подобное мнение в предсмертном интервью с горечью выразил со своей стороны Гитлер (См.: Война и мы. Кн. 2. М., 2001. С.84). Повторяли его и наши союзники. Если и при этих условиях, по некоторым сведениям, на германских фашистов работало до 1,5 миллиона предателей Родины (См.: Семиряга М.И. Коллаборационизм: Природа, типология и проявления в годы второй мировой войны. М., 2000. С. 782), можно представить себе, какой опасности мы избежали. Ваш покорный слуга не стал бы говорить об этих вещах, если бы осенью 1942 года не наблюдал в оккупированной маленькой Элисте формирование немецкой полиции и двух фронтовых эскадронов преимущественно из дезертиров кавалерийской дивизии полковника Хомутникова, если бы не видел двух городских голов – русского, по фамилии Труба, и калмыка Цуглынова, не был на похоронах сотен жертв четырехмесячного гитлеровского террора…

Полтора десятилетия “перестройки” и “реформ”, во многом мотивированных жупелом сталинизма, привели нас, дав соответствующий фактический материал, к необходимости новых выводов и обобщений. Самое важное из них состоит в том, что результатом хрущевско‑горбачевских переворотов явилось не затухание или же прекращение, а, напротив, усиление и обострение классовой борьбы. Перевод ее на качественно новую ступень с реставрацией социального антагонизма в его наиболее вульгарном и контрастном виде, когда преступной плутократии объективно противостоит коварно ограбленная и психологически зачумленная масса пролетаризуемого населения.

Для вас не открытие старое марксистское положение о трех основных формах классовой борьбы – экономической, политической и идеологической. Это положение Ленин конкретизировал определением пяти новых специфических форм классовой борьбы в эпоху диктатуры пролетариата. Таковыми явились а) подавление сопротивления эксплуататоров, б) гражданская война, в) нейтрализация мелкой буржуазии, первоначально крестьянства, г) использование на службе пролетариату профессионалов из буржуазии, д) воспитание новой дисциплины (См.: ПСС. Т. 39. С. 261–264). К началу 80‑х годов в литературе считалось, что из этих форм сохраняется только последняя – воспитание новой дисциплины, да и то правящая партноменклатура всякий раз поеживалась при у