Мой почтенный отец сидит в позе лотоса, Калькутта

.

В тот день, исполненный самых высоких предвкушений, я повез Йоганандаджи из Калькутты в Серампур. Проехав мимо каких-то причудливых лавок, в одной из которых в годы обучения в колледже Йоганандаджи любил перекусить, мы наконец выехали на узкую обнесенную стеной улочку. Внезапный поворот налево – и вот перед нами простой, невнушительный двухэтажный уединенный дом с выступающим на верхнем этаже балконом в испанском стиле. Все создавало впечатление мирного уединения.

С почтением вошел я за Йоганандаджи во внутренний дворик, расположенный за стенами дома. С сильно бьющимся сердцем мы проследовали вверх по старым цементным ступеням, истоптанным, без сомнения, бесчисленным множеством искателей истины. По мере того как мы поднимались, напряжение возрастало. Перед нами у верхней ступеньки в достойной позе мудреца спокойно предстал великий человек – свами Шри Юктешварджи.

Сердце мое было взволновано и переполнено чувствами, когда я ощутил себя благословенным привилегией пребывания в его возвышенном присутствии. Слезы затуманили мой взор, когда Йоганандаджи с преклоненной головой, припав к его коленям, коснулся рукой его стоп, а затем своей головы, выразив в смиренном послушании душевную признательность. Потом он поднялся и оказался в объятиях Шри Юктешварджи.

Вначале не было слов, но самое сильное чувство выразилось в немых фразах души. Как горели их глаза, выражая тепло возобновленного душевного единения! Какая-то нежная вибрация прошла по патио, и даже солнце выскользнуло из-за туч, чтобы добавить внезапного величественного сияния.

Преклонив колена перед учителем, я передал свою собственную невыразимую любовь и признательность, коснувшись его стоп, огрубевших от времени и служения. Затем я встал и встретился взглядом с парой прекрасных глаз, в которых ощущалась внутренняя глубина и в то же время искрилась радость.

Мы вошли в его гостиную, одна из сторон которой целиком открывалась на внешний балкон, тот самый, что был виден с улицы. Учитель сел на подстилку, постеленную на цементном полу. Чтобы облегчить позу, Йоганандаджи и я сели, опершись на подушки оранжевого цвета, лежащие на соломенной циновке у стоп гуру.

Я все пытался проникнуть в беседу на бенгали между двумя свами. Английский язык, как я обнаружил, теряет свою законную силу, когда они вместе, хотя свамиджи магарадж, как называют другие великого гуру, зачастую говорил и на нем. Но я через согревающую сердце улыбку и сверкающие глаза воспринимал святость великого человека. Одно свойство, легко различимое в его радостной, серьезной беседе, – решительная определенность утверждения – признак мудрого человека, знающего то, что он знает, ибо знает Бога. Его великая мудрость, сила устремленности и решительность, проявлялись во всем.

Одет он был просто: в обыкновенное

Дхоти

И рубашку, выкрашенные когда-то в яркий цвет охры, но теперь вылинявшего оранжевого цвета. Почтительно время от времени изучая его, я отметил, что у него крупное, атлетическое тело, закаленное испытаниями и жертвами отречения. Осанка величественная. Ходит он достойно и прямо. У него веселый раскатистый смех, очень радостный и искренний, исходящий из глубины груди, заставляющий его дрожать и сотрясаться всем телом.

Лицо и тело его, как и пальцы, имеют поразительную силу. Волосы посреди расчесаны на пробор, начинаясь серебром и переходя в серебряно-золотистые и серебристо-темные пряди, они как бы подчеркивают его черты и характер – в одно и то же время глубокие и светлые. Борода и усы поредели и, казалось, укрупняли черты лица. Высокий, как бы устремленный в небо лоб властвует в его божественном лике. Радужки властных темных глаз окружены светло-голубым кольцом. У его довольно большой и незаурядный нос, которым он забавляется в праздные минуты, щелкая и теребя его пальцами, как дитя. В покое его губы сдержаны, однако едва уловимо тронуты нежностью.

Оглядевшись вокруг, я заметил довольно обветшавшую комнату, которая наводит на мысль о непритязательности ее владельца к материальным удобствам. Выцветшие белые стены длинной спальни имели полосы обесцветившейся синей штукатурки. В одном конце комнаты висел портрет Лахири Махасая, благоговейно украшенный цветами. Там же был старый снимок Йоганандаджи, стоящего среди делегатов Конгресса Религий во время своего первого прибытия в Бостон.

Я отметил странную гармонию современности и старомодности. Большая хрустальная люстра для свечей без употребления покрылась паутиной, а на стене – яркий ультрасовременный календарь. Вся комната излучала аромат мира и покоя.