Деревянные «Стоунхенджи» каменного века

В Центральной Европе свои «Стоунхенджи» появились почти на три тысячи лет раньше, чем на Британских островах. Уже в V тысячелетии до нашей эры здесь возникают крупные церемониальные центры. Эти деревянные постройки принадлежат к старейшим памятникам монументальной архитектуры. Древние оригиналы давно истлели и сровнялись с землей, но археологи продолжают находить их следы. Для чего же предназначались эти странные кольцевые сооружения? Были ли они обсерваториями, храмами, жертвенниками или торжищами?

Одна из самых ранних построек такого рода возведена в Нижней Австрии, в местечке Шлец, около 6800 лет назад. Первое, что встречало человека, пришедшего сюда, – это огромный ров, опоясывающий постройку. Через него вело несколько узких мостков. Преодолев ров, посетитель встречал новый барьер – частокол, ограждавший внутреннее пространство. Высота его достигала 2–3 метров. За его сплошное кольцо было уже не заглянуть – так плотно оказывались пригнаны друг к другу столбы. Центральная часть сооружения – «святая святых» – оставалась недоступной постороннему взгляду, что привносило в обыденный пейзаж некую тайну.

Деревянный «Стоунхендж» в Шлеце

В федеральной земле Нижняя Австрия открыто около сорока таких построек. Порой они окружены не одним, а двумя частоколами, не одним, а несколькими рвами, которые опоясывают круговое пространство диаметром от 40 до 160 метров.

В последние десятилетия эти монументальные сооружения находят по всей Центральной Европе: в Чехии и Словакии, Венгрии и Польше, Баварии и Саксонии. Их насчитывается уже около трех с половиной сотен. Что же происходило внутри их? Ученые пока не могут точно ответить на этот вопрос.

По одной из гипотез, эти сооружения были громадным календарем, который отмечал самые важные события года, – своего рода обсерваторией, помогавшей вести наблюдение за звездным небом. В некоторых постройках ворота были ориентированы так, что солнце заглядывало в них точно 21 декабря, в день зимнего солнцестояния. Другие ворота отмечали, например появление Плеяд и, стало быть, приход весны – время сева.

Самая известная из этих построек находится на территории бывшей ГДР, в местечке Гозек. На сегодняшний день она – древнейшая в Европе. Время ее возведения датируется примерно 5000–4900 годами до нашей эры. Ее диаметр достигал 75 метров. Это было громадное сооружение, хорошо видное издали. Оно было оборудовано тремя воротами и двойным кольцом частокола. Археологи и астрономы доказали, что двое ворот указывали место восхода и заходасолнца в день зимнего солнцестояния в начале V тысячелетия до нашей эры.

Как полагают ученые, в этот день внутри ограды собиралась племенная знать – VIP‑персоны каменного века. Частокол отделял их от рядовых членов племени. В ожидаемый час в проеме ворот показывалось солнце – светило, поворачивающее зиму на лето, ночь на день, тьму на свет, смерть на жизнь. Первые лучи его рассекали покой святилища, словно молнии. В проеме других ворот оно вспыхивало, когда, свершив свой подвиг, снова скрывалось во тьме. В полночь в проем третьих ворот заглядывал месяц.

В тот давний век солнечная обсерватория была едва ли не столь же значима для человека, как и компьютерные технологии для наших современников. В системе хозяйствования свершился важный переворот. Люди отказались от охоты и собирательства и начали заниматься земледелием и скотоводством, то есть приручали природу, обуздывали ее, познавали ее норов, ее циклические перемены.

В Центральной Европе тогда сложилась очень благоприятная обстановка для занятий сельским хозяйством. Средняя температура была примерно на два градуса выше, чем теперь. Обсерватория в Гозеке находилась на окраине самой плодородной области Германии – ее житницы, Магдебургской равнины. Очевидно, это было ведомо и людям того времени. На территории бывшей ГДР, между Галле и Лейпцигом, археологи не раз обнаруживали следы поселений человека, датируемые VI–V тысячелетиями до нашей эры.

Впрочем, было бы неправильно сводить назначение всех этих построек к одной‑единственной цели. Наверняка они играли еще и важную социальную роль, были местом встречи всех членов племени – своего рода форумом людей каменного века, – играли ту же роль, что базарная площадь в Средние века.

Тот же Гозек, по признанию немецкого археолога Франсуа Бертемеса, руководившего здесь раскопками, был не только обсерваторией и священным местом, но и рынком, местом казни и захоронения, а также крепостью, где члены племени укрывались в случае нападения врагов: «Если бы речь шла только о наблюдении за небом, достаточно было бы двух колышков и камня, служившего визиром».

Подобные сооружения, видимо, были главной достопримечательностью всех крупных поселений того времени, их визитной карточкой; они демонстрировали мощь и богатство общины, как впоследствии это делали подлинные храмовые комплексы – святилища античности, соборы и мечети Средневековья. Они располагались непременно посреди поселения. В некоторых общинах имелось даже по два кольцевых «храма» – один поменьше, другой, в нескольких сотнях метров от него, побольше. Так в Средние века рядом со скромной церковкой со временем вырастал красавец собор.

Судя по всему, эти постройки времен неолита следовало бы впрямь называть святилищами без всяких кавычек. Под защитой частокола пребывали незримые боги – на огороженной территории не было следов обитания людей, ни мусора, оставленного ими, ни развалин жилищ. Здесь отправлялся некий культ, смысл которого пока непонятен ученым.

Возможно, жители Центральной Европы исповедовали на исходе неолита одну и ту же религию. Можем ли мы теперь реконструировать их верования, исходя из отдельных артефактов, известных нам? Почти во всех рвах обнаружены расколотые глиняные статуэтки – так называемые идолы. Вероятно, они являлись посредниками между реальным, обыденным миром и непостижимым потусторонним. Встречаются также статуэтки, изображающие женщин с пышными бедрами, – вероятно, символы плодородия. Внутри святилищ, за частоколом, проводились, наверное, и какие‑то празднества, устраивались торжественные церемонии, например здесь возносили молитвы, заключали брачные союзы, оплакивали умерших, совершали обряды инициации юношей. По окончании обряда из‑за ограды выходил «новый человек» – новый полноправный член племени.

Около 4500 года до нашей эры святилища каменного века пустеют – всего через несколько столетий после появления первых подобных сооружений. В соседних поселках по‑прежнему течет обыденная жизнь, но рвы старательно засыпают, как будто их и не было. Что это? Они разом вышли из моды? В Европе торжествует культура строителей мегалитов. Возводятся менгиры (одиноко стоящие камни высотой до 20 метров), дольмены (гробницы, похожие на ворота, сложенные из огромных каменных плит), кромлехи (круги из отдельных вертикально поставленных камней).

Остальное довершили эрозия и будничная работа пахарей, ежегодно перекапывавших землю на участках, которые почитались когда‑то священными. Ко времени строительства Стоунхенджа деревянные храмы каменного века были давно забыты. «И все же, быть может, и впрямь именно в Центральной Европе возводились монументы, которые послужили образцом для строителей Стоунхенджа?» – таким вопросом нет‑нет да и зададутся исследователи. Эта история еще ждет своего продолжения.

Вдоль «Великого кремневого пути»

О «засилье импортных товаров» шли разговоры, наверное, еще на неолитических сходках, когда иной «презрительный Терсит», обломавший по неловкости не одну иглу за шитьем одеяния, завистливо косился на модника, что появился, «из дальних странствий возвратясь», – на этот «шик перекатный», чей портрет – какой‑то каталог магазина оптовой торговли того времени: и пояс у него раковинами украшен (такие везли с берегов Эгейского моря), и в нож вставлено лезвие из импортного кремня (голландского, говорят археологи), и топор, с которым не сравнится патриотический фабрикат (лучшие в то время выделывали в Словакии). Славная репутация была у этих товаров, о которых многие могли лишь мечтать; они были в большой чести у жителей Центральной Европы 7 тысяч лет назад.

Это «засилье импорта» вело к тому, что уже тогда пол‑Европы носило одежду, скроенную и украшенную по одной – «последних столетий» – моде, пользовалось одним и тем же оружием, теми же орудиями труда. На протяжении пяти веков, с 5500 по 5000 год до нашей эры, люди линейно‑ленточной культуры, расселившиеся на всей территории от Франции до Украины, одевались на удивление одинаково, и само название их культуры подсказывает, что в час трапезы они раскладывали еду и разливали питье в стандартную керамическую посуду.

Кремниевые орудия труда первобытных людей

Нет, они не были единым народом. Их соединяло нечто иное – не общность крови, а прочно налаженные торговые отношения. Поток одних и тех же товаров, растекавшийся во все концы Центральной Европы, уравнивал рыбаков и горцев, жителей леса и речных долин. Их соединяла сеть взаимных обязательств, единое чувство долга перед деловыми партнерами.

По оценке археологов, международная торговля в ту пору процветала. Для коммивояжеров каменного века даже Альпы не были непреодолимой преградой. Близ швейцарского Церматта, на высоте 2600 метров, найдена стоянка, где около 6000 лет назад останавливались древние купцы. В ту пору путешествовать по альпийскому высокогорью было приятнее, чем сейчас, ведь климат был мягче. Так, в эпоху неолита в летние месяцы можно было без особого снаряжения подняться на Теодульский перевал, лежащий на высоте 3317 метров неподалеку от Церматта, ведь он был по большей части свободен ото льда. Здесь проходил один из двух важнейших трансальпийских путей каменного века.

Другой путь пролегал из Южного Тироля через Этцальские Альпы в долину реки Инн. Именно тут был найден труп самого знаменитого человека эпохи неолита – Этци. Немецкий археолог Александр Бинштайнер доказал, что клинки, которыми был вооружен Этци, изготовлены из кремня, добытого к северу от Вероны. Изделия из данной разновидности кремня находят также в Баварии и Швейцарии. Судя по находкам, между племенами, жившими на территории современных Италии и Германии, установились оживленные торговые отношения.

Кремень был главным сырьем неолита. Он тверд, как сталь, и из него можно изготавливать острые пластины. Именно из него делали оружие: кинжалы, клинки, наконечники стрел, а также серпа и ножи, которые долго не притуплялись. Потребность в этих орудиях резко возросла с тех пор, как около 8000 лет назад жители Центральной Европы начали заниматься земледелием. Спрос на качественный материал был высок. Кто владел крупными месторождениями кремня, тот обладал богатством и властью. Кремня требовалось все больше и больше, и тут действительно имело смысл наладить его поставки из отдаленных уголков Европы, даже минуя для этого Альпы. Шесть тысяч лет назад целые караваны тянулись по альпийским долинам и перевалам, словно вся Европа тогда была единой; и не было препятствий для коммерсантов эпохи неолита – ни государственных границ, ни таможенных барьеров.

В ту пору люди были гораздо мобильнее, чем принято считать. Тот же Александр Бинштайнер обнаружил еще одну торговую тропу «седой древности». Маршрут протяженностью 250 километров связывал Баварию с Богемией. По нему еще 7 тысяч лет назад перевозили кремень. Вдоль этой дороги встречаются следы его обработки – отходы производства. Очевидно, торговцы кремнем, пустившись в путь на лодках‑однодеревках по Дунаю и Регену, останавливались в безлюдных местах, где им ничто не угрожало (археологи выявил уже более 60 таких мест), и из сколков кремня, взятых с собой, выделывали клинки и наконечники стрел, топоры и ножи – всё, что можно было подороже продать. Ведь готовый товар во все времена ценился гораздо выше сырья.

По гипотезе Бинштайнера, реки Центральной Европы превратились в эпоху неолита в «Великий кремневый путь» – древнейшую торговую трассу Европы. На протяжении тысячелетий по ней развозили кремневые орудия и кремень – спрос на них был велик у всех племен, населявших этот регион. Само существование подобного пути предполагает определенное разделение труда в обществе: одни люди добывали кремень, другие развозили и обрабатывали его, третьи изготавливали из него оружие и орудия труда.

Историки расходятся во мнениях, пытаясь понять, почему в эпоху неолита так важно было отправляться за кремнем почти за полтысячи километров вместо того, чтобы взять тот, что поближе лежит. Одни полагают, что был высок спрос именно на этот сорт сырья, а потому легко находились смельчаки, готовые, ничего не боясь, ради коммерческой выгоды отправиться в далекую страну.

Другие считают, что людей каменного века меньше всего волновала мысль о приоритете прибыли над страхом. Возможно, эти путешествия за кусочками кремня превратились со временем в особый ритуал, напоминавший паломничества позднейших эпох.

По расчетам немецкого археолога Андреаса Циммермана, одной семье на год требовалось чуть больше килограмма кремня, чтобы обеспечить себя необходимыми орудиями. Привычный к своей работе коммивояжер мог перенести за день свыше 20 килограммов кремня, преодолев около 30 километров, то есть ему по силам было при счастливом стечении обстоятельств обеспечить нужным товаром два десятка семейств.

Можно предположить, что отдельные общины отряжали нескольких человек, чтобы те добрались, например в долину Вероны и на год вперед запаслись кремнем на всех. Эти люди, как и их современники, строители «деревянных Стоунхенджей», были освобождены от обычной крестьянской работы.

…Эпоха кремня завершилась в Европе с появлением нового чудо‑материала – меди. Медные топоры были намного острее и, значит, опаснее традиционного кремневого оружия. Кроме того, медное оружие считалось символом высокого статуса его владельца. Какое‑то время оба материала – кремень и медь – мирно сосуществовали, поскольку медь была редким товаром. Однако в конце III тысячелетия до нашей эры кремень был окончательно потеснен бронзой. Распался прежний торговый союз, снабжавший всю Центральную Европу качественным кремнем, – «Европейский союз» каменного века. Теперь в поисках сырья, необходимого для производства меди и бронзы, старатели и рудокопы отправлялись в недавно еще глухие районы, открывая новые рынки поставок и сбыта. Однако масштабы торговых операций сохранились. Медь и бронза, как и сотни лет назад кремень, пользовались спросом по всей Европе. В медном и бронзовом веке отдаленные ее области по‑прежнему оставались близки друг другу. Политике изоляционизма не было места и теперь. По исхоженным тропам Европы все так же брели искатели удачи, и их появление с восторгом встречали во многих деревнях.