Уголовное право феодальной Беларуси

В истории уголовного права разных народов имелось много общего. Однако в процессе развития государств проявлялись и определенные особенности. Институты уголовного права, как и характер применяемых мер наказания, изменялись в зависимости от эпохи, общей культуры народа, образа жизни людей, их обычаев. История уголовного права в Беларуси, как и вообще правовое наследие белорусского народа, достаточно долгое время замалчи-вались. Тем более важно отразить важнейшие вехи в становлении уголовного права народов, проживших на территории Беларуси [1, c. 46].

Основным источником изучения уголовного права Беларуси являются памятники права. В первых писаных памятниках права феодальной Беларуси, которые дошли до нашего времени, содержались незначительные фрагменты норм о преступлениях и наказаниях и по ним трудно судить об уровне развития уголовного права. Однако уже первые законодательные акты Великого княжества Литовского (государства, политико-экономическим центром которого были белорусские земли) свидетельствуют о достаточно высоком уровне развития уголовного закона. Например, в общеземских грамотах 1447 и 1492 гг. говорилось об ответственности каждого человека за свою вину в судеб-ном порядке в соответствии с правовыми нормами и “подлуг их великости проступков”.

Первый кодифицированный уголовный закон — Судебник Казимира 1468 г., разработанный на основе местного обычного права и судебной прак-тики, развил идею индивидуализации наказания, сделал попытку ограничить возраст уголовной ответственности, установил единые для всего государства виды наказаний за имущественные преступления. В Судебнике проявился и новый взгляд на цели наказания. Прежде обычное право основной целью наказания считало возмещение причиненного преступлением вреда, что достигалось денежной компенсацией, выплачиваемой не только виновным в преступлении, но и всей семьей или даже общиной. Судебник выдвинул главной целью наказания устрашение, хотя не исключал и имущественную компенсацию. Судебник 1468 г. положил начало новому этапу в развитии правовой теории и практики кодификации законодательства, что завершилось изданием трех Статутов 1529, 1566 и 1588 годов. Именно в Статутах уже ярко прослеживается тенденция зарождения отраслевой структуры права. К тому же следует отметить, что Статут 1588 г., который состоял из 14 разделов и 487 статей и был действующим законодательным актом почти до середины XIX в., сразу же после принятия был издан на средства Л. Сапеги в Виленской типографии братьев Мамоничей на старобелорусском языке и поэтому являлся доступным широкому кругу населения.

В Статуте нашли отражение идеи ренессанского гуманизма в области применения наказания. Обращаясь ко всем подданным государства и уточняя — “как к богатым, так и к бедным”, великий князь обещал “справедливость водле права чинити” (р.XI, ст.14 — здесь и далее ссылки на Статут 1588 г.) и “судити и справовати всех станов... однако и одностейне” (р.IY, ст.3). Закон устанавливал относительно небольшие сроки тюремного заключения (до одного года и шести недель), запрещал смертную казнь в отношении беременных женщин, закреплял повышенную ответственность за преступления против женщин, требовал при определении меры наказания учитывать все обстоятельства дела и руководствоваться судьям только законом и собственной совестью, а в сомнительных случаях — склоняться к освобождению подсуди-мого от ответственности. Статут стал одним из первых законодательных актов Европы, уголовные нормы которого были направлены на охрану природы, поддержание и увеличение ее ресурсов, рациональное их использование.

При разработке новых уголовно-правовых норм учитывались достижения мировой юридической науки. Многие правовые термины имели в то время уже устойчивый характер, хотя и использовались иногда в разных значениях. Законодатель, как правило, пользовался обычным разговорным белорусским языком, хотя некоторые слова приобретают уже юридический характер и начинают использоваться как специальные правовые термины.

Понятие преступления. Процесс эволюции феодального уголовного права нашел отражение, прежде всего, во взглядах на сущность и содержание преступного деяния. Содержание преступного деяния в эпоху обычного права определялось чисто внешними признаками — причинением вреда частной особе. Позже, особенно в XV в., понятие преступного начинают видеть в пося-гательстве на сферы частных прав, а еще позже — и на общественный право-порядок [2, c. 71].

На протяжении XV-XVI ст. вырабатывается специальная юридическая терминология для обозначения преступления. Законодатель, правда, пользуется обычным разговорным языком, некоторые слова используются в разных значениях. В законодательных актах указанного периода встречаются такие названия преступного деяния: “выступ”, “выступок”, “кривда”, “учинок”, “злодейство”, “шкода”, “гвалт”, “збыток”, “злочинство” и пр. Все эти термины подчеркивали разные стороны преступного деяния, в содержание которого законодатель часто одновременно включает и “кривду” для потерпевшего, и “шкоду” государственную, и нарушение “покоя посполитого”, и грех “противный пану Богу”. Для раскрытия определенных характерных черт преступления иногда используются термины “учинок”, “злочинство”, “гвалт”, причем законодатель отграничивает от простого “учинка” “горячий учинок” — преступление, после осуществления которого не прошло 24 часа. Термины “злочинство” и “злодейство” в смысле “злого” (плохого) дела чаще всего использовались для определения посягательства на имущественные права.

При характеристике ряда преступлений законодатель одновременно дает им моральную оценку, называя эти преступления греховными, постыдными, безнравственными. Например, говорит, что преступник совершил злодеяние “пробачивши боязни бозское и встыду людского”.

Впервые понятие преступления, близкое к современному, встречается в общеземской грамоте Казимира 1447 г., где оно характеризуется как “просту-пок”. В первом кодифицированном криминальном законе — Судебнике 1468 г. дается более четкое определение противоправного характера преступного деяния — законодатель использует такие словосочетания как “выступ из пра-ва”, “над правом сягнуть”.

В Статуте 1588 г. постоянно повторяется, что преступление является общевредным, общеопасным, противозаконным деянием. Несмотря на то, что феодальный закон еще не содержит полного и четкого понятия преступления, однако, исходя из анализа соответствующих уголовно-правовых норм, можно сделать вывод, что законодатель признает преступлением противоправное, виновное деяние, несущее в себе элемент общественной опасности и посягаю-щее на феодальный общественный строй, правопорядок, феодальную собст-венность, человека, его права и интересы.

Объект преступления. Законодатель признает объектом преступления конкретные блага и интересы человека, однако проводит разграничение между благами и интересами привилегированного сословия (шляхты) и простых людей. Статут 1588 г. признает также объектом преступного посягательства отношения по поддержанию общественного порядка (“покою посполитого”) и общественной нравственности (р.XI, ст.60). Одновременно в Статуте оговариваются и случаи, когда посягательства на блага и интересы людей не являются преступными. В частности, не признается криминальным убийство “выволанца” (лица, присужденного к изгнанию за пределы государства), не подлежит уголовному наказанию и посягательство на жизнь убегающего государственного изменника (р.I, ст.7) [2, c. 72].

Статут регламентирует и двухобъектные преступные деяния. Так, при посягательстве на жизнь лица, имеющего охранную грамоту государя (“глейт наш господарский”), объектом преступления является не только жизнь человека, но и нарушение “уставы” великого князя, его воли (р.I, ст.13).

Объективная сторона преступления. В XVI в. законодатель много внимания уделяет признакам, которые характеризуют преступление в его внешнем проявлении: общественно опасному деянию, причинной связи между деянием и последствиями, а также месту, способу, времени и обстановке совершения преступления. Статутные нормы говорят о том, что преступления могут совершаться как в форме активных действий человека, так и в форме воздержания от определенных действий, которые желаемы и угодны законодателю, так называемое преступное бездействие (неисполнение воинских обязанностей, недонесение о преступлении и др.).

Для наличия состава некоторых государственных преступлений доста-точно обнаружения преступной воли в форме угрозы (“похвалка”, “отповедь”). По Статуту 1588 г. покушение характеризуется двумя признаками: во-первых, началом реализации преступной воли и, во-вторых, недостижением преступ-ного результата. Право говорит о покушении только применительно к госу-дарственным преступлениям и преступлениям против человека.

Законодатель прямо не указывает, но подразумевает так называемые усеченные составы преступлений (государственная измена, ношение оружия при дворе великого князя, “угроза от неоседлого” человека), а также в определенной степени различает материальные и формальные составы преступления, поскольку иногда в описание признаков объективной стороны преступления он включает и причинную связь между деянием и наступившими последствиями. Так, в случае смерти потерпевшего от причиненных ему ран виновный наказывается как за убийство, однако если смерть наступила по истечении 24 дней, то законодатель в этом случае не усматривает связи между деянием и последствиями (р.XI, ст.53).

В уголовном законе говорилось о продолжаемых преступлениях, за совершение которых иногда устанавливался весьма интересный порядок назначения наказаний. Так, если должностные лица суда в отношении заклю-ченных в тюрьму “яркую фольгу у везенью чинили” (разрешали “комины у вежи будовати” и пр.), то за это они подвергались наказанию столько раз, сколько бы их в этом обвинили (р.IV, ст.32).

Говоря о способе совершения преступного деяния, законодатель в боль-шинстве случае включает его в состав преступления, употребляя при этом выражения “изменнически”, “тайно”, “исподтишка” и т.д.

Большое значение в законе придается месту совершения преступления. В статьях, где говорится, что преступление произошло “при дворе господарском”, “в месте нашом судовом”, “на проезжой дорозе” предусмотрены более жесткие санкции. Законодатель также обращает внимание на особенную опасность преступлений, совершенных в местах массового скопления людей. В ряде норм акцентируется внимание на времени совершения преступления (“в зваде вечерней”, во время “посполитого рушенья” и т.д.) [3, c. 77].

Субъект преступления. Принцип индивидуальной ответственности провозглашался в законодательных актах X в. В грамоте Казимира 1447 г. говорилось, что каждый преступник сам несет ответственность за свои «про-ступки» и не может нести ответственности «ни жена за проступку мужа своего, а ни отец за проступку сына, а ни иный прироженый, а ни слуга...». Исклю-чение делалось только в отношении государственных преступлений. В отношении простых людей длительный период действовало древнее обычное право с его коллективной ответственностью. Так, в копном судопроизводстве, если след преступника вел в конкретную деревню, ее жители должны были найти и выдать преступника или коллективно выплатить судебные штрафы и покрыть нанесенный преступлением ущерб.

Субъектом преступления закон признавал только физическое лицо (даже если вред причинен животным), достигшее определенного возраста и вменяе-мое. Впервые о возрасте уголовного вменения упоминал Судебник 1468 г., где говорилось, что дети до семилетнего возраста не могли передаваться в рабство за преступление, совершенное отцом (ст.1). Статут 1566 г. устанавливает уголовную ответственность с 14-летнего возраста. Статут 1588 г. повышает возраст уголовной ответственности до 16 лет.

Как правило, не подлежали уголовной ответственности психически боль-ные лица. Законодатель не дает определения состоянию невменяемости, однако отличает «дурней» от «шаленых», которые «за допущеньем Божьим от розуму отошедши». Эти лица при совершении преступлений подлежали специальной изоляции и надзору со стороны родственников, слуг или «вряда» (местной администрации). В случае побега они могли быть подвергнуты тюремному заключению, а в отдельных случаях (повторное совершение тяжкого преступ-ления) и более тяжкому наказанию (р.XI, ст.35).

Закон говорит и о состоянии алкогольного опьянения, приравнивая преступления, совершенные «з опильства», к деяниям, совершенным «по злому умыслу» (р.XI, с.15, 22).

Субъективная сторона преступления. Статут 1588 г. достаточно четко разграничивает вину умышленную и неосторожную и использует термины «умысльне», «неумысльне» как общеизвестные. В умышленных преступлениях закон различает два элемента: осознание субъектом противоправности совершаемого им деяния и желание совершения его или наступления вредных последствий. Для характеристики умышленности преступления законодатель использует слова «ведаючи», «умысльне» и др. Свидетельство о желании лица осуществить преступление мы видим в ряде диспозиций, где описывается характер действий преступника: «тайно», «скрыто», «исподтишка», «гвалтовн-е» и пр. Однозначно характеризуются как умышленные государственные преступления.

Относительно неосторожной вины законодатель непоследователен. Так, при «неумысльном, а пригодном мужобойстве», которое случилось при опре-деленном стечении обстоятельств («с пригоды, а не хути, не в зваде, але з неведомости», он упускает из виду основной признак отличия случая (казуса) от неосторожности — отсутствие возможности предвидения опасных послед-ствий, хотя само понятие «казус» известно законодателю под названием «пригода». Неосторожность, как правило, влекла за собой только выплату штрафа, который в случае убийства назывался «галоущызнай». Статут 1588 г. специально выделял как неосторожные преступления убийства во время охоты; при строительстве дома (когда кирпич или что-либо иное свалилось на голову человека); при рубке дров (когда топор сорвался с топорища); при спиливании деревьев (когда подрубленное дерево придавило человека); при стрельбе из лука или ружья (когда стрела или пуля, отклонившись в сторону, попала в человека) (р.XI, ст.23) [4, c. 78].

Мотив преступления почти не влиял на степень опасности и наказуемости, однако в некоторых случаях законодатель прямо указывает на него как на отягчающее или смягчающее вину обстоятельство (убийство «в зваде» (ссоре), в состоянии сильного душевного волнения и пр.). Цель преступления была обязательным признаком уголовных деяний, совершаемых с прямым умыслом. В некоторых статьях законодатель вводит в разряд характерных признаков преступления указание на цель действий субъекта. Так, побег в неприятельские земли признается преступлением, если совершается с целью причинения вреда «господару, и речи посполитой» (р.I, ст.6).

Соучастие и прикосновенность к преступлению. Статутам ВКЛ хоро-шо известно соучастие и они описывают его основные формы: простую, при которой все соучастники принимают участие в действиях, которые составляют данное преступление (соисполнительство); сложную, с выполнением различ-ных ролей; преступное сообщество — устойчивое объединение лиц для совместного совершения преступлений. Однако, даже Статут 1588 г. пока не различает четко типы соучастников, не отделяя интеллектуальное виновниче-ство от укрывательства и пособничества.

В ряде статей виды соучастников достаточно четко определены. Как правило, одинаковую ответственность несут все участники преступления, которые были соисполнителями. Так, за умышленное убийство шляхтича людьми «простого стану» все преступники наказывались смертью (р.XI, ст.39). Тем не менее, часто, особенно в связи с сословной принадлежностью человека, ответственность распределяется неравномерно. Например, за убийство шляхтича «в зваде», смертной казни подлежал один шляхтич или же трое простых людей (семеро — по Статуту 1566 г.), остальные соучастники подвер-гались штрафу и тюремному заключению (р.XI, ст.29, 39). При этом закон не регламентирует, на каком основании осуществлялся выбор.

При сложной форме соучастия закон выделяет организатора преступ-ления (называя его иногда главным виновником) и «помочников», то есть тех, кто содействовал совершению преступления своими указаниями, материаль-ными средствами («конми, зброею, людьми албо пенезми» и пр. Причем в законе сделана оговорка, что «слуги панов своих за помочники розумены быти не могуть» (р.XI, ст.38, 1).

Много внимания закон уделяет такому виду соучастия как подстрека-тельство, регламентируя роль лица, явившегося инициатором совершения пре-ступления и возбудившего у другого лица желание осуществить злой умысел. В случае, если подстрекатель осуществляет свое намерение физическими силами другого лица («з направы своее через кого колвек»), то, как правило, за тяжкие преступления оба подвергались одинаковому уголовному наказанию (р.XI, ст.17, 60 и др.). Если же суд усматривал в деянии только «кривду» или «шкоду», то отвечали только исполнители. При отсутствии исполнителя удовлетворить потерпевшего должен был подстрекатель, который при этом мог далее искать исполнителя (р.XI, ст.41).

Подстрекатель психически больного человека рассматривался как исполнитель: «хто такому шаленому брони додал альбо его ку збытку словы побудил, тогды тот сам водлуг важности выступку за то терпети повинен» (р.XI, ст.35) [5, c. 80].

Статуты различают несколько видов заранее не обещанного деяния, не связанного причинно с преступным результатом и образующего самостоятельное преступление (прикосновенность к преступлению): укрывательство злоумышленников, пользование плодами преступления, недонесение о готовящемся преступлении и попустительство.

Особую законодательную регламентацию получило в Статуте 1588 г. укрывательство преступления, которое проявлялось в активном поведении лица с целью укрыть преступников или сокрыть орудия и средства совершения преступления. Закон говорит о «переховываньи» преступников, принятии их на службу (р.XI, ст.36; р.XIV, ст.13); оказании помощи при побеге или допущении побега виновного лица до судебного разбирательства (р.XIV, ст.13); создании препятствий должностному лицу в поимке преступника (р.IV, ст.32); освобождении осужденного (р.IV, ст.31) и др.

Степень наказуемости за укрывательство зависела от тяжести совершенных преступлений, категории преступников и других обстоятельств. Так, лица, которые укрывали «злочинцев, разбойников, злодеев явных, людей выволаных», подлежали такому же наказанию, как и сами преступники (р.XI, ст.36).

Объективная сторона такого вида прикосновенности, как пользование плодами преступления, выражена в Статуте словами: «тех речей злодейских ведома поживал» (р.XI, ст.36). Однако в диспозиции данной правовой нормы не уточнялось, каких именно «речей» и не давалось определение понятия «поживал». Говорилось только об обязательном условии — знании того, что в пользовании находились «речи злодейские».

Относительно недоносительства о преступлениях Статут, по общему правилу, не предписывает подданным государства доносить о преступных деяниях и даже считает доносы общественным злом и пытается бороться с ними путем не только непризнания тайных доносов, но и установления лжедоносчику такого наказания, которому мог быть подвергнут обвиненный им человек. Однако закон делает исключение и даже обещает вознаграждение в случае доноса о готовящемся государственном преступлении. В Статуте предусмотрено тяжкое наказание («честь и горло тратити мають») за недоносительство совершеннолетних сыновей о подготовке их отцом государственного преступления, однако закон требует убедительных доказательств того, что сыновья преступника были «ведомыми тое здрады отцовское» (р.I, ст.3).

Такой вид прикосновенности к преступлению, как преступное попусти-тельство, приравнивался к соучастию, и виновный подвергался аналогичному с исполнителем наказанию (р. р.III, ст.36; р.XIV, ст.33). Прямой обязанностью должностных лиц государства (воевод, старост, державцев, войтов и др.) был надзор за использованием торговыми людьми правильных мер и весов, а также борьба с преступностью, тайными корчами и др.

Обстоятельства, исключающие преступный характер деяний. В соответствии с провозглашенными Статутом 1588 г. принципами справедли-вости и законности судопроизводства закон регламентировал и основания, которые исключали преступный характер деяний. Это прежде всего необхо-димая оборона (хорошо известная уже в Статуте 1529 г.), крайняя необходи-мость, а в некоторых случаях реализация частного права и согласие потер-певшего [5, c. 81].

Наибольшую разработку в законе получил институт необходимой обо-роны. В Статуте 1588 г. говорилось, что состояние необходимой обороны имеет место тогда, когда «за початком» нападающего лицо вынуждено защищаться от нападения («ку обороне примушоный»), то есть речь идет о правомерной защите путем отражения агрессии и причинения вреда нападающему. Действиями защищающегося лица руководит не злая воля, а необходимость, в силу которой оно отражает агрессию и вынуждено защищает жизнь, здоровье, имущество, причем не только свои, но и третьих лиц.

Крайняя необходимость как обстоятельство, исключающее преступный характер деяния и его наказуемость, признается Статутом 1588 г. в двух случаях: при сдаче крепости неприятелю по причине внезапного голода (р.I, ст.3) и при убийстве чужой собаки «кием або якою бронею, себе боронячи не пометом, ани стрелбою» (р.XIII, ст.13).

Классификация и виды преступлений. В первых писаных законода-тельных актах древней Беларуси содержались только отдельные уголовно-правовые нормы. Однако уже в них можно увидеть определенную попытку законодателя сгруппировать нормы в определенной последовательности. Так, в Судебнике 1468 г., просматривается первая попытка кодификации уголовного законодательства. В XVI в. в Статутах была осуществлена полная кодификация законодательства государства. Конечно, классификация уголовных деяний, которая основывалась, прежде всего, на объекте преступного посягательства, еще далека от совершенства. Тем не менее, на то время это была достаточно разработанная система размещения правовых норм. Так, самые тяжкие, по мнению законодателя, государственные преступления содержались в основном в первом разделе («О персоне нашой господарской»); преступления против имущественных и личных прав сконцентрированы главным образом в один-надцатом разделе («О гвалтех, о боех, о головщизнах шляхетских»); название четырнадцатого раздела соответствует его содержанию — «О злодействе вся-кого стану»; преступления против правосудия сгруппированы в четвертом разделе («О судьях и о судех»); воинские преступления — во втором разделе («О обороне земской») и т.д. [6, c. 122]

Одновременно с классификацией преступлений по объекту посягатель-ства Статут делит их на «речи крвавые, где о горле идеть» и на «речи меньшие, не крвавые, где о горле не идеть», то есть классифицирует их по степени тяжести (опасности). В одной из статей дается примерный перечень «речей крвавых»: убийство, разбой, изнасилование, поджог, наезд, сопряженный с убийством, после чего законодатель говорит: «и иншие речи крвавые, то есть за што горлом карають» (р.IV, ст.35). Все это дает основание считать, что приве-денные понятия соответствуют современным определениям тяжких и менее тяжких преступлений.

Наказание и его цели. Институт наказания в своем историческом развитии прошел несколько стадий. Сначала сам обиженный при помощи своего рода мстил обидчику. Позже само общество стало контролировать эти процессы, устанавливая обязательность наказаний за конкретные деяния и определенные формы этих наказаний. С течением времени государство берет на себя миссию наказания преступника, хотя назначается оно главным образом в интересах потерпевшего. Только постепенно карательная деятельность подчиняется идее общественной пользы и интересы потерпевшего вытесняются интересами государства.

На формирование института наказания в Беларуси существенное влияние оказала христианская религия и церковь — как православная, так и католи-ческая. Особенно это проявляется в статутовом законодательстве. В предисло-вии к Статуту 1588 г., которое состояло из манифеста короля Жигимонта и двух речей Льва Сапеги, произнесенных им перед королем и сеймом при пред-ставлении печатного экземпляра Статута, нашли отражение основные поло-жения теории уголовного права того времени. В предисловии говорится, что нарушение закона является не только нарушением человеческой воли, но и воли Бога. Упоминания о Боге, христианской религии и о святой справед-ливости при назначении наказаний постоянно встречаются в статьях Статута. В законе подчеркивается, что преступлением «пан Бог бывает ображон» и наказание необходимо для избавления от совершенного греха. Наказанием обеспечивается охрана «святой правды и справедливости». Одновременно оно необходимо и для поддержания общественного спокойствия и укрепления общей свободы. Законодатель подчеркивает, что наказание сдерживает «злых» людей от преступных деяний. В нормах Статута постоянно подчеркивается, что наказание должно побуждать потенциальных преступников к соблюдению закона и одно должно настигать преступников ради «покою посполитого», «абы небезпечность не множилась», «абы злость ся в паньствах наших християнских не множилась» (р.I, ст.25; р.IV, ст.32, 62, 105; р.XI, ст.14; р.XIV, ст.29 и пр.) [6, c. 123].

В связи с тем, что наказание преступников соответствует принципу свя-той справедливости и является гарантом общественного спокойствия, обеспечение его применения является прямой обязанностью государства. Одновременно с точки зрения потерпевшего наказание выступает и средством удовлетворения «кривды». Законодатель высказал это в классической форму-лировке: «нихто ни от кого в невинности своей терпеть не повинен».

Следует отметить, что даже в Статуте 1588 г. не всегда просматриваются цельные и вполне законченные по своим логическим последствиям правовые принципы, наблюдается смешение воззрений различных эпох. Однако в целом публично-уголовные наказания образуют достаточно стройную систему и теоретическое обоснование и стремятся вытеснить ту форму наказания, которая господствовала в предшествующий период. Общественное правосознание начи-нает постепенно склоняться к тому, что преступление — это «шкода земская» (вред государственный), и на смену системе различного рода материальных компенсаций приходит система публично-уголовных и устрашающих наказа-ний. Эта тенденция наблюдается во всех трех Статутах.

Для определения понятия наказания законодатель использует разные термины («каранье», «вина», «покута», «казнь» и пр.), которые отражают те или иные характерные черты данного института. Так, «вина означала в большинстве случаев имущественные наказания и лишение свободы, «покута» — телесные и позорящие наказания. Наказание выступает не только «карой за злы учынак», мерой государственного принуждения, но и средством устра-шения и мести, что проявляется в причинении физических и моральных страданий, материальных потерь, ограниченности в правах и пр. Во многих уголовно-правовых нормах санкции статей подразделяются на три части: сначала определяется личное наказание нарушителю закона, затем указываются вид и размер денежных штрафов и в конце говорится о необходимости компенсации вреда и убытков («маеть шкоду платити», «нагородити», «спра-вити», «оправовать» и т.д.).

Если в древности наказание носило черты частного удовлетворения потерпевшего и являлось, в сущности, заменой мести первобытного человека, то с развитием государства оно проникается задачами публичного возмездия и охраны общества от преступных деяний. В связи с этим главными целями наказания становятся возмездие по отношению к преступнику, а также предупреждение и устрашение потенциальных преступников, что особенно проявилось и получило законодательное закрепление в Судебнике 1468 г. В нем регламентировался запрет освобождения преступника от наказания, а смертная казнь устанавливалась даже за кражу имущества на сумму свыше тридцати грошей.

Во второй половине XVI ст. представление о строгости уголовного закона становится неотделимым от самого понятия закона: в статьях Статута, в судебных решениях постоянно говорится «о срокгости посполитого права». Закон направлен на то, чтобы устрашить преступника и других лиц, поэтому физические и морально мучительные меры наказания совершаются публично, часто в местах наибольшего скопления народа (на торгах, возле церкви и пр.).

Законодатель выдвигает в качестве одной из главных целей наказания предупреждение преступлений, и потому правовые нормы должны показывать своевольным и злым людям, что им невыгодно нарушать закон, так как грядущее наказание перевешивает «преимущества» совершения преступного деяния. Эта мысль законодателя проходит через все статуты (например, Статут 1529, р.VII, ст.15; Статут 1566, p.II, ст.13; Статут 1588, p.XI, ст.8 и т.д.).

В этот период наказание продолжает выступать и возмездием за совершенное преступное деяние. Древнейшее правило «око за око, зуб за зуб» является принципом, которым руководствуется законодатель и наказание поражает не только соответствующий орган, которого лишился потерпевший, но даже осуществляется аналогичным образом — «утял, урезал, выбил» (р.XI, ст.27) [6, c. 124].

Поскольку наказание основывается на велении Бога и имеет в виду искупление совершенного греха, то оно означает и божеское возмездие. Преступление есть оскорбление Бога и чтобы умилостивить его, необходимо покарать виновного, пролить его кровь, подвергнуть мучениям и страданиям, которые очищают и искупают вину. Этой теорией объясняется практиковавшееся у всех народов на ранних периодах развития принесение в жертву преступников, а позднее животных как символическое очищение. В определенной мере наказание в статутах сохраняет еще характер такого очищения (искупления греха), так как оно является и «покутой» и выступает иногда как дополнение к церковной «покуте» — публичному покаянию.

Виды наказаний. Поставленные законодателем цели наказания опре-деляли характер всей системы наказаний и каждого из его видов. Анализ статутовых норм позволяет говорить об определенной системе наказаний с разделением видов наказаний на основные и дополнительные. К первой катего-рии принадлежали: штрафы в пользу потерпевшего (головщизна, навязка, гвалт, вина, заклад), а также в пользу государя или администрации (вина, заклад); личные публично-уголовные наказания (смертная казнь, телесные наказания, лишение свободы, прав и чести) и имущественные (общая и специальная конфискация, отнятие землевладений); месть, отдельные формы которой имеют место и в XVI ст., хотя она ограничивается рамками судебного приговора. В число дополнительных видов наказания входили: изгнание, лишение прав и покаяние. В качестве замены других видов наказания применялись «выволанье», выдача в кабалу и в вечную неволю. Исключитель-ными наказаниями являлись отрешение от должности и обращение в «отчича».

При определении меры наказания закон прежде всего учитывал сословное положение как преступника, так и потерпевшего. Одновременно Статут 1588 г. декларировал ряд прогрессивных принципов в отношении института наказания: индивидуализацию ответственности; ответственность только в судебном порядке и в соответствии с законом; гуманизм; справед-ливость наказания; презумпцию невиновности. Закон требовал от судей учи-тывать все обстоятельства дела, а в сомнительных случаях склоняться «ку вызволенью, нижли ку каранью» подсудимых (р.XIV, ст.3).

Самыми распространенными в период феодализма были имущественные наказания, которые применялись как в качестве основных, так и дополнительных, и взыскивались в пользу потерпевшего, его близких или в доход государства и местной администрации. Штраф за голову убитого человека назывался головщизной (головщиной). Размеры его зависели от сословного положения убитого и некоторых иных обстоятельств: за шляхтича — 100 коп грошей, за тяглого крестьянина 25 коп грошей и т.д. (р.XI, ст.27; p.XII, ст.3-7). За нанесение побоев и телесных повреждений штраф был меньшим и назывался «навязкой». За преступления, совершенные в отношении женщин взыскивались двойные размеры штрафов. Размеры «вины» и прочих штрафов в пользу государства и судебных органов зависели не только от характера преступного деяния, но часто и от воли суда. Система штрафов была разнообразной и довольно сложной [7, c. 100].

За ряд преступлений (оскорбление княжеской власти, уклонение шлях-тича от воинской службы, бегство с поля боя и пр.) предусматривалась конфискация имущества. Конфисковывались также и предметы преступной деятельности.

Тюремное заключение применялось в древности в качестве временного задержания подозреваемого до суда, а тюрьмами являлись любые пригодные для этого помещения. Лишение свободы как один из основных видов нака-зания, применяемого в качестве как основного, так и дополнительного, особое распространение получает в XVI в. Несмотря на законодательную регламен-тацию относительно небольших сроков лишения свободы, на практике заклю-ченного иногда держали в тюрьме до тех пор, пока он не выплачивал штраф, не возмещал причиненные преступлением убытки или пока не находил себе поручителя. Тюрьмы подразделялись на обыкновенные, земляные и каменные. Обыкновенные тюрьмы представляли собой огороженную бревенчатым забо-ром территорию (тюремный двор), на которой находились одна или несколько изб. Земляные тюрьмы предназначались для особо опасных преступников и представляли собой вырытую в земле яму с опущенным в нее бревенчатым срубом и имеющей небольшое отверстие кровлей. Сверху надстраивался другой, наружный сруб — верхняя тюрьма, предназначавшаяся для менее опасных преступников. Каменной тюрьмой служило, вероятно, любое каменное здание.

Телесные наказания (членовредительные и болезненные) применялись в основном к простым людям. Болезненные наказания (битье розгами, палками, бизунами) часто совершались у позорного столба и публично. Членовреди-тельные наказания (отсечение руки, ушей, губ и пр.) выступали не только возмездием за совершенное преступление, но и устрашением и предупреж-дением для других людей относительно того, что перед ними преступник. Например, вор часто лишался одного уха, а сводни и содержатели притонов наказывались отрезанием носа, ушей и губ.

В отношении к шляхте применялось такое наказание как лишение чести, что было связано с утратой «вольностей шляхетских». Дела о лишении чести рассматривались обычно на сейме. Лишенный чести не мог находиться среди «добрых людей рыцерских», терял права и привилегии шляхетского сословия. Особым видом наказания в Великом княжестве Литовском было объявление вне закона и изгнание за пределы государства («баниция», «выволанье»), к которому приговаривались шляхтичи, обвиненные в тяжких преступлениях и не явившиеся по повестке в суд, а также лица, отказавшиеся подчиниться судебным постановлениям (р.IV, ст.30, 35, 96). При этом на «вечное вывола-нье» без права помилования осуждались те, кто не выполнял судебных постановлений или, получив охранную грамоту для поиска доказательств своей невиновности («лист железны»), не оправдался в течение указанного в ней срока. Жена «вечного выволанца» считалась вдовой, дети — сиротами, его убийство не влекло наказания. Оформлялось «выволанье» специальной велико-княжеской грамотой («лист выволаны»), в которой имелись сведения о лич-ности преступника, обстоятельствах и сущности совершенного им деяния, а также содержался запрет жителям государства предоставлять убежище такому лицу (р.XI, ст.4) [7, c. 101].

Кроме изгнания за пределы государства, Статут предусматривал высылку из городов лиц, которые «без службы живучи и ниякой роботою не бавятся, на кострырстве и пьянстве час свой травять», т.н. «гультяев» или «люзных». Закон требовал два раза предупредить этих людей, а затем «дубцы бьючи, вон з мест и местечок выганяти» (р.XII, ст.24).

Закон регламентировал и такой вид наказания в отношении шляхты, как освобождение от должности, которое применялось в качестве дополнительного наказания за государственные, воинские преступления, а также за преступления против правосудия. Лишение должности автоматически влекло за собой утрату чести. Законодатель особо заботился о чести и достоинстве лиц, принадлежа-щих к шляхетскому сословию. За оскорбление шляхтича предусматривалось обязательное публичное принесение извинения потерпевшему в суде или ином общественном месте.

За некоторые преступления закон предусматривал в виде дополнительной меры наказания покаяние. Например, в случае причинения беременной жен-щине телесных повреждений, в результате которых она лишилась плода, кроме тюремного заключения и выплаты навяки, виновный обязан был четыре раза в течение года стоять на высоком месте возле церковных дверей во время больших религиозных праздников и «гех свой перед людми входячими и выходячими явне вызнавати, а потом того обецовати с пилностью стеречыся и не допущати» (р.XI, ст.15).

На протяжении XVI ст. расширяется область применения смертной казни. Если в Статуте 1529 г. санкционирование смертной казни ограничивается случаями наиболее тяжких преступлений (государственных, умышленных убийств с отягчающими обстоятельствами, воровства с поличным и пр.), при-чем в основном закон говорит о простой ее форме, то в последующих статутах увеличивается количество деяний, караемых «горлом» и регламентируется применение тяжких и устрашающих видов смертной казни. Статут 1588 г. предусматривал смертную казнь за совершение преступлений против религии и церкви, государственных, против порядка управления и правосудия, против жизни и здоровья людей, воинских, имущественных и пр. К повешению приговаривались, как правило, разбойники, воры, которые были пойманы с поличным, воры-рецидивисты и пр. Квалифицированной смертной казнью (четвертованием, сожжением на костре, «замучении розными срокгими муками» и пр.) наказывались государственные преступники. Так, за подделку великокняжеских грамот и печатей предусматривалось сожжение на костре. Аналогичным образом наказывались поджигатели городов, замков, домов. Четвертованием наказывалось убийство шляхтича «ножом або яким иным до бою незвыклым начиньем», то есть неприменяемым в бою оружием (р.XI, ст.16). Мучительным и позорящим способом наказывались убийцы своих роди-телей (р.XI, ст.7).

Следует отметить, что такие суровые виды наказания не являлись характерными для местного белорусского права, а в большинстве случаев были привнесены извне. Кроме того, в сравнении с памятниками права феодальной эпохи других государств, Статуты были достаточно гуманными законами. Так, смертная казнь не применялась к беременным женщинам и несовершенно-летним, ее применение ограничивалось пределами закона. Статут 1588 г. точно определял, за какие преступления и в каком процессуальном порядке подозреваемого можно было присудить к смертной казни. Несмотря на то, что уголовный закон, прежде всего, защищал шляхту, впервые в Статуте преду-сматривалась смертная казнь шляхтича за убийство простого человека (р.XII, ст.1). Применялась она при условии задержания преступника на месте преступ-ления или при условии бесспорности вины, подтвержденной убедительными доказательствами, иначе ответственность шляхтича ограничивалась выплатой головщизны. Введение этой нормы выводило Статут в число самых про-грессивных законов своего времени [7, c. 102].

В целом законодатель считал, что наказание должно быть справедливым и целесообразным. При назначении наказания закон требовал от судей руко-водствоваться принципами законности, справедливости, беспристрастности, неподкупности, в чем они и приносили торжественную присягу при вступлении в должность. Суд имел право уменьшить или увеличить срок наказания, заменить один его вид другим, принимая во внимание ряд объективных и субъективных обстоятельств.

При наличии определенных условий суд мог освободить лицо от приме-нения наказания (полностью или частично). Уголовный закон феодальной Бела-руси предусматривал следующие случаи освобождения от наказания: смерть виновного, истечение сроков давности, помилование преступника, примирение с потерпевшим, выкуп от наказания или зачет наказания.