Россия. Москва. 31 января, понедельник

В этот день Гейтлер и Дзевоньский, оставаясь в загородном доме, сражались в шахматы. Время от времени кто-нибудь из них поглядывал на экран монитора, наблюдая за находившимся в подвале журналистом. Видеокамера была установлена почти под потолком и замаскирована под обычный кронштейн. Ее прикрепили к вбитой в стену железной скобе с таким расчетом, чтобы она могла фиксировать все происходившее в помещении. Сделать камеру подвижной было невозможно, журналист мог обратить на нее внимание, а главная задача состояла в том, чтобы Абрамов о ней не узнал. Он не приглядывался к ней и почти не смотрел в эту сторону, что позволяло наблюдать за ним.

Вечером, к пяти приехал Карл Гельван. Раз в день он появлялся в доме, привозя продукты заключенному. Кухарка была из дома удалена, домработница, обычно убиравшая в комнатах, – получила бессрочный отпуск. Гельван сам спускался вниз, относил питье и пищу для заложника, забирал пустую тару, дважды менял кассеты в биотуалете. Казалось, все идет по намеченному плану. В первые дни было заметно, как Абрамов нервничал. Но затем он несколько успокоился и даже попросил газеты. Ему дали старые журналы и две книги по шахматам, чтобы узник мог чем-то заполнить досуг. Еду для заложника приходилось готовить Дзевоньскому самостоятельно, что последнего явно раздражало. Гейтлер с ироничным любопытством наблюдал за действиями своего партнера. Он понимал чувства Дзевоньского. Однако чем больше людей окажется посвященными в тайну исчезновения журналиста, тем более возрастет риск свести на нет всю операцию, так интересно продуманную Гейтлером.

В этот день Гельван приехал в подавленном настроении. Это было заметно по тому, как он вошел в комнату, как уныло поздоровался с Дзевоньским и кивнул Гейтлеру.

– Что произошло? – полюбопытствовал Дзевоньский, сразу обративший внимание на состояние своего помощника.

– У меня неприятности, – коротко сообщил Гельван. Он не садился без разрешения шефа и потому стоял, глядя на него.

Тот раздраженно махнул рукой:

– Садись и рассказывай.

Гельван сел на краешек дивана. Гейтлер с интересом наблюдал за ним. По негласной договоренности все трое говорили по-русски, чтобы улучшить произношение.

– Говори, – потребовал Дзевоньский. Он сидел в кресле в мягких серых брюках и темном джемпере с белым медведем на груди.

– Я заказывал сегодня еду, – сообщил Гельван, – просил, чтобы привезли побольше хлеба и воды. Четыре ящика. Для вас и для него, – он показал вниз, – а потом меня позвали в другую комнату.

Было очевидно, что он не решается сказать главное.

– И что случилось? – не выдержал импульсивный Дзевоньский. – Нужно говорить быстро. Как это по-русски? Четко.

– Более конкретно, – подсказал Гейтлер.

– Да, – кивнул Дзевоньский, – более конкретно.

– У меня на столе лежали газеты, – наконец решился Гельван, – все газеты, в которых было написано об Абрамове. И я оставил их, когда спустился вниз, в ресторан. В это время ко мне в кабинет вошла Ксения и увидела эти материалы. Я в них про Абрамова подчеркивал синим карандашом. Когда я вернулся, она меня спросила, почему я так интересуюсь судьбой этого журналиста. Сказала, что знает немного его жену. Ее сестра дружит с ней.

– Ну и что? – рассудительно отозвался Гейтлер. – Вы смотрите телевизор, и вам интересно, что происходит с популярным журналистом. Напрасно вы так нервничаете.

– Она посмотрела все статьи, – неуверенно добавил Карл.

– Там было еще что-то? – догадался Дзевоньский.

– Да, – кивнул Гельван, – журнал с семейными фотографиями Абрамова. Журнал, в котором печатается телевизионная программа.

– «Семь дней», – вспомнил Гейтлер, посмотрев на Дзевоньского.

Оба одновременно изменились в лице, когда выяснилось, что журнал был прошлогодний.

– Там были напечатаны фотографии Абрамова и его семьи, – уныло повторил Гельван, – и Ксения их увидела. Она сказала, что в пятницу пойдет к своей сестре и расскажет, как я интересуюсь Абрамовыми. Я хотел превратить все в шутку, но она заявила, что ей всегда нравился этот журналист и она попросит сестру рассказать его жене, как ее начальник следит за его судьбой, чтобы ей было приятно. Сказала, что многие люди сейчас так же переживают из-за его исчезновения.

– Идиот! – крикнул Дзевоньский. – Зачем ты хранил у себя этот старый журнал?

– Он давно лежал у меня в столе, – попытался оправдаться Карл, – я о нем совсем забыл. Обычный журнал с телевизионной программой.

– Верно, – поднялся со своего места Гейтлер. – Если журнал находится в одном месте, а статьи про похищенного журналиста – в другом, в этом нет ничего страшного. Но вот когда они вместе… Боюсь, здесь вы допустили ошибку, Карл. Выходит, вы интересовались этим журналистом еще до того, как он исчез. Задолго до этого. И если ваша сотрудница расскажет обо всем своей сестре, а та жене Абрамова, вами могут заинтересоваться компетентные органы. В отличие от вашей Ксении, вы не можете сказать, что вам всегда нравился этот журналист. Конечно, если вы не придерживаетесь определенной сексуальной ориентации. А если нет, то тогда я не знаю, чем объяснить ваше нездоровое любопытство к этой семье.

Дзевоньский негромко пробормотал ругательство на польском, зло уставившись на своего помощника. Гельван угрюмо молчал, он понимал, что допустил ошибку.

– У вас мышление дебила, – с отвращением произнес Гейтлер. – А зачем вам понадобилось собирать газеты про этого Абрамова? Откуда такие наклонности садиста? Вам мало того, что мы его взяли? Вы еще хотите узнать о его семейной жизни?

Гельван молчал.

– Сколько у нас работает эта Ксения? – поинтересовался Дзевоньский.

– С тех пор как мы сюда приехали, – ответил Карл.

– Как ее фамилия?

– Костина. Ксения Костина.

– Ты с ней спал? Только честно. Да или нет?

– Нет. Я иногда встречался с другой.

– Кретин, – пробормотал Дзевоньский, – тебе ничего нельзя поручить. Она замужем? Я спрашиваю про эту Ксению.

– Нет.

– Живет одна?

– Не знаю.

– У нее есть друг?

– Не знаю.

– Что ты вообще знаешь? Как ты ее взял на работу?

– Ее привела Светлана, наш второй сотрудник. Они хорошо знакомы. Кажется, вместе учились. Или вместе работали.

– И ты принял на работу человека, о котором ничего не знаешь. Ее личное дело хотя бы есть в памяти твоего компьютера?

– Есть. В нашей базе данных.

– Иди на второй этаж, там мой компьютер, срочно распечатай и принеси. Хотя нет, подожди, не нужно. Позвони Светлане и спроси у нее, где можно найти Ксению. Заодно узнай, с кем она живет и где.

– Сейчас позвоню, – понял Карл. Он достал аппарат и набрал номер своей сотрудницы. – Светлана, здравствуй, – сказал он, услышав знакомый голос, – я звоню Ксении и не могу ее найти. У меня есть номер ее мобильного, но он не отвечает. Ты не знаешь, где она живет? И есть ли там телефон.

– Конечно, Карл. Сейчас продиктую.

Девушка продиктовала номер городского телефона. Гельван аккуратно записал и затем спросил:

– Она живет одна или с другом?

– С мамой. Старшая сестра вышла замуж и переехала, а Ксения живет с мамой. У них хорошая квартира на Большой Якиманке. Осталась от отца, он, кажется, был известным ученым. Если хотите, я позвоню ее сестре, может, Ксюша поехала к ней?

– Нет, не нужно, – торопливо остановил девушку Гельван, – я постараюсь сам ее найти.

Он убрал аппарат, взглянул на Дзевоньского и доложил:

– Она живет с матерью на Большой Якиманке. Адрес у меня должен быть. Сейчас пойду и распечатаю с вашего компьютера. – Гельван поднялся и вышел из комнаты.

Гейтлер проводил его недовольным взглядом. Оплошность этого типа могла дорого обойтись всем участникам операции.

– Что вы намерены предпринять? – спросил он у Дзевоньского.

– Разве у нас есть выбор? – угрюмо буркнул тот. – По-моему, это вы заинтересованы в том, чтобы о нашей операции никто не узнал. В этом смысл вашего плана.

Гейтлер закусил нижнюю губу. Он понимал, что Дзевоньский прав. Но все это было гадко и омерзительно.

– Пошлете туда своих людей? – спросил он.

– У нас нет другого выхода, – повторил Дзевоньский и тяжело вздохнул. – Придется так поступить. Скажу, чтобы инсценировали ограбление. О женщинах не беспокойтесь. Выстрел в голову… Им даже не придется мучиться, они ничего не почувствуют.

– Мясники, – поморщился Гейтлер. – Вот почему я всегда не любил контрразведчиков. У вас все методы одинаковые. Может, не будете трогать ее мать?

– Это вызовет подозрение. И сразу наведет следователей на мысль об инсценировке. Мы не можем так рисковать, у нас слишком важное дело.

Гейтлер поднялся, чтобы выйти из комнаты. Ему было неприятно все это слышать. Но с другой стороны, нужно все тщательно продумать.

– У вас есть другое предложение? – мрачно поинтересовался Дзевоньский. – Или вы знаете, как приготовить яичницу, не разбив яиц?

– Продумайте, как обеспечить алиби вашему помощнику, – предложил Гейтлер.

– Он позвонит Светлане и проведет с ней всю ночь, – сообщил Дзевоньский. – Используем в своих интересах его любвеобильность. Пусть она обеспечит ему алиби. Черт возьми, как мне не хочется этого делать! Но убийство вызовет интерес полиции – простите, милиции, – к месту работы жертв. Карла начнут проверять…

– Вот именно, – подтвердил Гейтлер. – Первые подозреваемые всегда среди сослуживцев. Гельван попадет под подозрение. Они просто проследят, куда он ездит каждый день, и на этом все закончится.

– Что вы советуете сделать?

– Ксения должна исчезнуть, но так, чтобы мать и сестра считали, что она сбежала с новым другом. Нам нужно выиграть время, пан Юндзилл.

Каждый раз, когда Гейтлер саркастически выговаривал это имя, под которым в Москве находился его коллега, Дзевоньский чувствовал себя так, словно его намеренно оскорбляют.

– Вы все-таки хотите спасти ее мать, – буркнул он.

– Я хочу спасти нашу операцию, – поправил его Гейтлер. – И насчет выстрелов в голову я бы тоже возражал. Когда грабители так торопятся расправиться со своими жертвами, это всегда вызывает некоторое подозрение. Получается, что цель преступников не нейтрализация хозяев квартиры, а их убийство. У меня был случай, когда профессиональный убийца намеренно сделал несколько выстрелов в разные части тела жертвы, чтобы не выдать своего мастерства.

– Хороший способ, – кивнул Дзевоньский. – Я скажу Карлу, чтобы он отправился к своей Светлане. И остался с ней, даже если у нее сегодня месячные. А мы сумеем устроить утром «исчезновение» той несчастной.

– Ее нельзя просто так убить, – морщась от злости, напомнил Гейтлер. – Пусть сначала напишет несколько писем. Прямо в машине. А потом можете ее убрать. Это должны быть короткие записки, типа «мама, не волнуйся» и тому подобные.

Дзевоньский согласно кивнул.

– И еще, – добавил Гейтлер, – уже сейчас ясно, что Гельван больше не должен приезжать сюда каждый день. Его визиты, в конце концов, вызовут подозрение у наших охранников. Ежедневное появление на нашей даче слишком заметно. И без домработницы мы утонем в грязи. Неужели вы не можете никого вызвать? Нужно найти какую-нибудь женщину. Человека, которого вы давно знаете и которому верите. Она будет носить еду нашему пленнику и иногда убирать у нас в комнатах. Не забывайте, что вскоре Карл понадобится нам совсем в другом месте.

– Я подумаю, – кивнул Дзевоньский, – а если никого не найдем, будем сами по очереди спускаться в этот подвал.

– Не смешно, – зло бросил Гейтлер, выходя из комнаты.

Когда Карл вернулся, его шеф был в состоянии тихой ярости. Он был готов задушить своего помощника собственным руками. Гельвану пришлось выслушать все, что думает генерал о его умственных и организаторских способностях. Успокоившись, Дзевоньский приказал найти Светлану и провести эту ночь с ней. А группе захвата утром отправиться на Большую Якиманку и ждать у дома несчастной молодой женщины.

Гельван спустил очередную порцию еды и воды в подвал, после чего сразу уехал. Дзевоньский еще долго сидел один, размышляя о случившемся. Затем поднялся на второй этаж, постучал в дверь комнаты Гейтлера.

– Войдите, – разрешил тот.

Дзевоньский вошел. Гейтлер сидел на стуле и читал книгу. Увидев генерала, он отложил ее.

– Я давно хочу вас спросить, – Дзевоньский подошел ближе, – вы сами-то верите в успех нашей операции?

– Я вам уже много раз говорил. Если бы не верил, ни за что не согласился бы сидеть тут вместе с вами. Или вы думаете, что проживание с вами в одном доме я рассматриваю как награду?

– Не шутите. Я хочу знать, какой запасной вариант вы предусмотрели?

– Не нужно об этом говорить. Мы пока не опробовали основной. Не нужно торопиться, пан Юндзилл.

– Не называйте меня так! – не выдержал Дзевоньский. – Мы же одни, и здесь нет подслушивающих устройств. Я достал вам три паспорта. Один чистый и два заполнены на разные фамилии. Зачем вам паспорта, куда вы так часто ездите в город? Вы должны понимать, что я отвечаю перед нашими заказчиками.

– Спасибо за паспорта, – ответил Гейтлер, – но будет лучше, если вы перестанете задавать мне вопросы, на которые я все равно не отвечу. Поймите, генерал, современные акции необходимо проводить с учетом технических достижений современной цивилизации. Вспомните, как одиннадцатого сентября террористы использовали обычные гражданские самолеты в качестве взрывных устройств. Начиненные топливом баки огромных самолетов превратились в летающие бомбы. Такое простое и эффектное решение. Если я когда-нибудь решусь написать мемуары, то они станут настоящими бестселлерами нашего времени. Только я их никогда не напишу. – Он помолчал и добавил: – В моих планах всегда есть поправка на таких дураков, как ваш Карл Гельван. Я считаю, что человеческий фактор – самое опасное, что может нам угрожать. И поэтому стараюсь максимально его исключить из моих расчетов. Чем меньше людей посвящены в замысел операции, тем выше шансы на ее успешное проведение. Кстати, я прочел сегодня утром статью об исчезнувшем журналисте. Блестящая статья. Ваш Холмский не зря получает деньги. Думаю, недели через две нужно вызвать еще раз Курыловича и передать вторую часть денег. Мы придумали преступление, которое войдет в мировую историю, генерал. Преступление с применением всей мощи пропагандистской машины средств массовой информации, которые вольно или невольно, но работают на наш план. Ни у одного организатора террористического акта еще не было столько помощников, сколько их у нас. При этом о готовящемся покушении знают только три человека: я, вы и ваш дебил Карл Гельван.

– Он не все знает, – напомнил Дзевоньский.

– Тем лучше. Значит, только мы двое. Это очень неплохо, учитывая масштаб нашей операции. И учтите, что Курылович должен будет передать теперь более конкретное задание Холмскому. Я уже набросал общую схему.

– Учту, – мрачно пообещал Дзевоньский. – Я думаю, будет правильно, если я вызову из Бельгии одну мою бывшую сотрудницу. Она работала почти пятнадцать лет в полиции, потом занималась несовершеннолетними в местах заключения. Ей пятьдесят восемь лет, но она крепкий человек. Абсолютно не знает русского языка, что нам только на руку. Будет носить еду нашему журналисту и убирать в комнатах, если сможет. Но хочу вас заранее предупредить, что готовить она не умеет. Это я точно знаю. Всю жизнь прожила одна, без семьи.

– Надеюсь, она не старая дева? – пошутил Гейтлер. – У русских на этот счет есть много разных шуток.

– Не проверял, – в тон ему ответил Дзевоньский, – но она человек надежный. А то, что не знает языка, даже хорошо. Будет сидеть в доме и ни с кем не общаться.

– Значит, теперь мы будем жить семьей, состоящей из трех человек, – вздохнул Гейтлер. – Мало мне было вас, так вы еще хотите привести сюда бывшего полицейского, которая к тому же была еще и надсмотрщицей. Вы не боитесь, что она установит здесь тюремный режим и нам придется выполнять все ее приказы?

– Не боюсь, – ответил Дзевоньский, – я уже много лет ничего не боюсь. Если мне платят большие деньги – это лучшая страховка ото всех страхов. Лучшая, генерал.