Елизавета: яркие краски и позолота 4 страница

Судьба княгини Дашковой — яркое свидетельство того, в какой степени знатная русская женщина могла быть независимой. К тому времени женщины прошли долгий путь от почти полной изоляции в тереме к эмансипации. В России, в отличие от других европейских стран, женщины из аристократических семей пользовались большими гражданскими правами. Так, им было предоставлено законом право распоряжения своими средствами и землями. Муж мог находиться в тюрьме за долги, а его жена по закону не должна была их выплачивать. Состоятельные женщины при вступлении в брак в значительной степени сохраняли свою независимость. Дашкова была высокоодаренным от природы человеком. Она переписывалась с философами, ее друзьями были многие выдающиеся личности Европы, среди них столь не похожие друг на друга прусский король Фридрих Великий и знаменитый актер Дэвид Гаррик из Лондона. Покинув Санкт-Петербург, Дашкова много путешествовала по всему континенту, посещая основные европейские дворы и встречаясь с величайшими людьми того времени, включая, конечно, и кумиров интеллектуальной элиты восемнадцатого века, — Дидро и Вольтера. Ее сын получил образование в Англии, в Вестминстере и в Эдинбургском университете, где Дашкова, навещая его, вела беседы с Адамом Смитом и шотландским историком Уильямом Робертсоном. Эти выдающиеся джентльмены были поражены умом и эрудицией русской княгини.

Князь Григорий Потемкин, имевший почти безграничное влияние в России, искренне восхищался Дашковой, и они состояли в регулярной переписке. В 1782 году, возможно, под его влиянием, Императрица Екатерина вновь призвала Дашкову ко двору и назначила ее директором Академии наук. На этом посту княгиня находилась в течение четырнадцати лет, с большим достоинством управляя делами. Она была единственной женщиной в Европе, занимавшей столь высокое положение в интеллектуальной сфере деятельности.

Как директор Академии Дашкова была чрезвычайно энергичной и дальновидной и сделала очень много для развития национальной научной школы. В то время, когда при дворе отдавали предпочтение французскому языку, она основала Российскую Академию, основным назначением которой провозгласила совершенствование русского языка, и стала ее первым Президентом. Под покровительством Академии Дашкова организовала чтение публичных лекций в летнее время со свободным посещением, и эти лекции имели огромный успех. Она сумела увеличить оклады профессоров и удвоить число стипендий для одаренных студентов, включая выходцев из крестьян, чье обучение велось полностью на средства государственной казны. Она настойчиво добивалась предоставления больших сумм для проведения в жизнь начинаний Академии и поддерживала материально приют для подкидышей.

Дашкову тревожило, что русские не имеют возможности читать лучших иностранных авторов, и она основала отделение переводчиков. В России была опубликована целая серия книг, мастерски переведенных с древних языков. Так зародилась традиция, которая поддерживается и сегодня. Под руководством Екатерины Дашковой был составлен первый толковый словарь русского языка. Для этого издания она сама отобрала и описала ряд абстрактных понятий. Княгиня отдала распоряжение о выпуске сборников русских драматических произведений и основала журнал «Собеседник любителей российского слова», в котором печатали работы лучших литераторов, в том числе поэта Гавриила Державина. За один год было выпущено шестнадцать номеров журнала. Впервые Академия начала регулярно издавать научные труды. Несмотря на свою кипучую деятельность, Дашкова все же находила время для сочинения стихов и пьес.

В одну из многочисленных заграничных поездок Дашкова посетила любимую ею Ирландию и пригласила к себе Марту Уилмот, которая прожила у княгини несколько лет и стала близка Дашковой почти как дочь. Именно она уговорила княгиню написать увлекательные воспоминания, которые сестра Марты, Кэтрин, сумела вывезти из России. Сестры из Ирландии оставили занимательное описание своей экзотической жизни в России, наполненное живыми наблюдениями над характерами известных современников, а также создали яркий портрет самой Дашковой.

* * *

«Вы, должно быть, знаете, что наша мания строительства сейчас сильнее, чем когда-либо… Мания строительства — дьявольская вещь, она поглощает деньги, и чем больше строишь, тем больше хочется построить. Это болезнь, подобная пьянству…» Так Екатерина II писала Гримму в августе 1779 года.

Хладнокровная и рациональная, Екатерина, любившая во всем строгий порядок, не могла принять характерный для елизаветинского времени облик зданий с их яркими насыщенными тонами, обильной позолотой и декором, похожим на взбитые сливки. И Петр Великий, и Императрица Елизавета предпочитали жить открыто, и архитектура их времени отражала любовь этих правителей к пребыванию в гуще людей и событий. Екатерина была совсем другой. Она очень рано выработала в себе умение играть роль то общественного деятеля, то частного лица, и она очень четко разделяла эти две ипостаси.

Как только Екатерина стала Императрицей, все характерное для елизаветинского времени сразу вышло из моды. Екатерина не испытывала глубокой любви к национальному искусству, не понимала русского стиля в архитектуре. Она не принимала Москву и жаловалась, что встречает там неприязненное отношение, чувствуя себя окруженной людьми, «чья преданность вызывает сомнения». Она приказала снести чудесный, но пришедший в упадок деревянный дворец в Коломенском. Правда, при этом Императрица велела сделать его модель, сохранившуюся по сей день. Был также снесен Анненгофский деревянный дворец, возведенный в Кремле зодчим Растрелли для Императрицы Анны и считавшийся самым красивым деревянным дворцом в мире. Екатерина даже лелеяла поразительную мечту — построить в Кремле гигантский дворец с классическими колоннами, что потребовало бы разрушения большой части кремлевской стены. Императрица истратила тысячи рублей на разработку этого проекта, который уже был близок к реализации, когда, к счастью, Екатерина потеряла интерес к своей затее. Она упразднила ряд монастырей, определявших облик старой Московии. В некоторых обителях по ее приказу возвели колокольни в псевдоклассическом стиле, которые совершенно не сочетались с архитектурой окружающих зданий. Позолоченная отделка прекрасного Екатерининского дворца в Царском Селе во многих местах облупилась. Екатерина повелела соскрести позолоту и покрыть лепку темной краской, которая полностью нарушила эстетическое впечатление от здания. Некоторые из подрядчиков предлагали ей около полумиллиона рублей серебром за позволение собрать частички золота, на что Императрица надменно ответила: «Я не имею привычки продавать свои поношенные платья».

На смену пышности елизаветинского барокко, выразившейся в творениях Растрелли, пришел строгий и величественный неоклассицизм, который полностью отвечал философским взглядам Екатерины и ее стремлению к власти. С этого времени общественные здания следовало строить с импозантными фасадами, соответствующими представлению Государыни об императорском могуществе. Новый стиль не только отражал ее собственные вкусы, но и, что было важно для Екатерины, позволял идти в ногу с Европой, где в середине восемнадцатого века модным течением стало подражание античности. Впервые русские оказались полностью вовлеченными в духовные искания Европы. Россияне, — не только аристократы, но также художники и архитекторы, — путешествовали по всему континенту, знакомясь с культурой других стран и впитывая идеи, распространившиеся в ту эпоху по всему миру, — идеи, на удивление сходные. Античные идеалы в архитектуре были в восемнадцатом веке столь популярны, что один и тот же стиль стал символом аристократического романтизма в Англии, демократической республиканской системы правления в Соединенных Штатах и авторитарной монархии в России. В очередной раз русские восприняли идеи Запада, а затем на их основе создали в своей стране образцы самобытной архитектуры. Главными отличиями русского классицизма от любого другого классического стиля, характерного для Европы, были внушительные размеры зданий, поразительная смелость в использовании материалов и более ярко выраженная театральность в реализации идей.

При Екатерине Санкт-Петербург превратился в величественный, одетый в гранит столичный город. В начале царствования Екатерина привлекала к работам итальянского архитектора Антонио Ринальди, французского — Жана Батиста Валлена-Деламота и Василия Баженова, сына мелкого служащего из Ярославля. Баженов учился в Москве и в Санкт-Петербурге у Растрелли. (Именно Баженову Екатерина доверила свой план построить новый дворец в Кремле.) Тома де Томон, француз, прибывший из Нанси в 1790 году, спроектировал стрелку Васильевского острова как центр проведения официальных церемоний и коммерческих операций. Он построил здание биржи, использовав в качестве прототипа греческий храм Посейдона, создал гранитные набережные, пандусы и две большие ростральные колонны, на верхней части которых были установлены маяки, а у подножия — четыре огромные сидящие фигуры, аллегорически изображавшие великие русские реки.

Юрий Фельтен — архитектор, родившийся в России. Его отец приехал в Петербург из Данцига, чтобы занять должность повара при Петре I. Юрий Фельтен учился за границей и стал блестящим инженером. Это он одел в финский гранит набережные Невы. Строгие и красивые набережные со ступенчатыми спусками к воде, встроенными через определенные интервалы, тянутся вдоль реки более, чем на тридцать километров. Они придали Петербургу элегантный, величественный и стройный вид. Фельтен спроектировал также ажурную ограду и ворота Летнего сада. Эта прекрасная решетка стала первой в целом ряду кружевных чугунных оград, усиливших особое очарование города.

В 1766 году, возможно, по рекомендации Дидро, почитателя таланта Этьена Фальконе, Екатерина пригласила французского скульптора в Петербург и поручила ему создать «героический» конный памятник Петру I. Пьедесталом этого монумента служит огромная гранитная глыба, вырубленная из валуна, найденного в восемнадцати километрах от города. Предполагалось, что Петр будет изображен на коне, взбирающемся на эту скалу высотой 8 метров и длиной 13. От обнаруженной в окрестностях Петербурга глыбы во время бури ударом молнии откололся кусок, в образовавшейся трещине выросли березки, а вся гранитная скала была покрыта мхом.

Чтобы перевезти огромный гранитный валун, свыше пятисот человек работали почти два года, с декабря 1768 по октябрь 1770. Камень с огромным трудом поместили на платформу, сделанную из нескольких слоев толстенных бревен, которые затем закатили на медные шары и везли до моря по специально построенной дороге. Кузнецы постоянно работали на платформе, ремонтируя бронзовые шары; их приходилось заменять при передвижении этого вселяющего священный трепет колосса. Сотни человек одновременно поворачивали лебедки под дробь барабанов. На движущейся платформе производилась обработка камня, и его осколки отскакивали в разные стороны. На берегу моря глыбу погрузили на специально сконструированную для перевозки валуна баржу длиною около 60 метров и шириною около 21 метра и переправили в Петербург к берегам Невы. Даже после того, как вес огромного камня значительно уменьшили, он все же составлял 1500 тонн. Восхищение от гранитного валуна, прозванного «катящейся горой», было столь велико, что небольшие отколовшиеся от него куски использовали для изготовления серег. Екатерина заказала пару для себя и подарила такие же серьги супруге короля Англии Георга III.

Фальконе потребовалось одиннадцать лет для завершения работы над монументом; он был отлит в 1782 году. Чтобы правильно выбрать позу всадника и коня, скульптор наблюдал за гвардейцами, на полном скаку останавливавшими коня на вершине помоста. Мария Колло, ученица скульптора, изваяла великолепную голову Петра I, копируя маски, которые были сделаны при жизни императора и после его смерти. Статую поместили на пьедестал, выполненный из доставленного огромного дикого камня, и установили на Сенатской площади, обратив Царя лицом к Неве. Рука Петра повелительно простерта вперед и указывает в сторону Швеции. Под копытами ржущего коня лежит поверженная извивающаяся змея. Эта скульптура, одна из величайших во всем мире, стала символом Санкт-Петербурга. Чтобы никто не усомнился в том, какую роль отводила себе Императрица, на гранитном постаменте смонтированы надписи, на одной стороне на латинском, а на другой — на русском языке: «Петру I Екатерина II»

Всю жизнь страсть Екатерины к строительству не ослабевала. Во второй половине своего правления Императрица пригласила в Петербург итальянского архитектора Джакомо Кваренги, одного из самых знаменитых зодчих того времени. Наряду с многими другими работами Кваренги выполнил проект дворца в Царском Селе для внука Екатерины Александра I.

Иван Старов, сын священника, получивший образование в Москве, Петербурге и за границей, перестроил собор Александро-Невской лавры и разработал проект Таврического дворца для Григория Потемкина. Этот дворец считался одним из самых красивых в Европе. Творения Старова оказали огромное влияние на россиян. Благодаря этому зодчему русские полюбили колонны столь же преданно, как когда-то купола, и в течение сорока лет после Старова дома в дворянских поместьях, будь то деревянные или оштукатуренные каменные, непременно украшались колоннами.

Каждое лето Екатерина проводила в Царском Селе, переезжая туда в апреле или мае. Но даже во время отдыха Императрица, поднимаясь с зарей, весьма внимательно изучала множество государственных бумаг. Завершив работу, она отправлялась с собаками на прогулку в простом платье и встречалась со своими подданными в огромном парке, открытом для публики. Она не любила богато украшенный дворец Растрелли с его анфиладой официальных залов и окружавшие его регулярные сады. Со свойственной ей энергией, Екатерина задумала создать в Царском Селе атмосферу, более соответствовавшую ее вкусам. Прежде всего она решила отказаться от голландского и французского стиля в разбивке садов и парков. Она писала Вольтеру: «Я ныне люблю до безумия английские сады, кривые дорожки, отлогие холмы, озерам подобные пруды, архипелаги на твердой земле, а к прямым дорожкам и однообразным аллеям чувствую великое отвращение; фонтанов также не могу терпеть: они заставляют воду принимать такое течение, которое несообразно природе; статуям же, по мнению моему, пристойно быть заключенными в галереях и прочих подобных местах. Короче сказать, над садовничеством моим совершенно владычествует английский вкус». На самом деле, она никогда не видела английского сада, разве что на рисунках и гравюрах. Но по императорскому указу все регулярные сады следовало уничтожить. Екатерина приказала прекратить стрижку деревьев, а затем по объявлению она нашла в Англии садовника, специалиста по ландшафту. Работу получил некий Джон Буш, умевший говорить по-немецки.

Для отделки интерьеров своих жилых комнат Императрица пригласила шотландского архитектора Чарльза Камерона. Книга, написанная им о римских термах, попала в руки Екатерине и настолько ей понравилась, что она в 1772 году предложила Камерону приехать в Петербург. Камерон, мало известный в своей собственной стране даже в наши дни, стал знаменитым в России. О происхождении зодчего сохранилось не так много сведений. Екатерина писала о нем: «Шотландец по национальности, якобит по убеждениям, выдающийся архитектор, воспитанный на классических образцах». Приехав в Царское Село, Камерон поселился в домике английского садовника и впоследствии женился на его дочери. Архитектор провел в России тридцать лет, даже не пытаясь изучить русский язык, но он быстро усвоил русские вкусы и традиции.

Прежде всего Екатерина поручила Камерону подготовить проект Китайской деревни из девятнадцати домов, разместив их в дворцовом парке среди елей, свисающие ветви которых напоминали пагоды. Затем, явно одобрив работу зодчего, Императрица предложила Камерону переоформить парадные залы в Екатерининском дворце и спроектировать ее личные покои.

Ничто не могло быть более непохожим на решенные в теплых тонах елизаветинские интерьеры с их богатой отделкой, чем небольшие комнаты, украшенные молочно-белым стеклом и напоминавшие о приглушенных красках подводного мира. Отошли в прошлое яркие чистые тона синего и золотого. На смену им пришли бронза вместо золота, лавандовый цвет вместо синего, оливковый и сизо-голубой. И только инкрустированные двери и тепло деревянных полов еще напоминали о сердечности русской натуры. Малый будуар Императрицы, названный «табакеркой», изнутри походил на маленькую коробочку для драгоценностей, изящную, но хрупкую. Основное место в будуаре занимал диван во всю ширину комнаты. Стены были облицованы тонкими пластинами молочно-белого и синего стекла, двери окаймлены синими стеклянными колоннами. Опочивальня Императрицы отделана в сиреневых тонах и украшена стройными изящными колоннами лилового стекла с базами и капителями из золоченой бронзы. Из стекла были выполнены и потолки с накладными сфинксами и бронзовыми орлами. Комнату освещали люстры из горного хрусталя, а мраморный камин был отделан белым аметистом и золотом со вставками-медальонами работы Веджвуда.

К незаконченной части дворца Камерон пристроил Агатовый павильон, содержащий шесть комнат, среди которых были помещения для приемов, библиотека и крытая галерея. Для отделки павильона Камерон использовал разнообразные мягкие и полудрагоценные камни, которыми была богата Россия — лазурит, известняк, агат, искусно соединенные с пластинками зеленой яшмы. В Яшмовом кабинете стены были сплошь облицованы яшмой вперемешку с «мясным агатом». Камерон заказал красный, черный, серый, зеленый и белый мрамор из Карелии, Финляндии и Сибири. С Урала доставили агат и порфир. Только в России мог Камерон в таких количествах получить дорогие и разнообразные материалы. Из Шотландии Камерон привез себе в помощники каменщиков: 60–70 мастеров вместе с семьями — всего 140 человек. Императорский указ регулировал часы их работы. Некоторые каменных дел мастера находились в России лишь до завершения срока контракта, другие остались в этой стране навсегда.

В Агатовых комнатах установлены мраморные камины и огромные торшеры в виде женских фигур. Вся мебель спроектирована в помпейском стиле — импозантная, но тяжеловесная и официальная. В нижнем этаже павильона Камерон расположил изысканно оформленные помещения бань по образцам римских терм императоров Тита и Диоклетиана. В Холодных банях были устроены бассейн, уютные комнаты с диванами, каминами и теплые ванны. Одна из ванн с кранами из золоченой бронзы была изготовлена из белого мрамора и представляла собой копию римской модели, с каменным навесом, поддерживаемым четырьмя колоннами.

К павильону Камерон пристроил крытую галерею, где установили бюсты тридцати философов, особо чтимых Екатериной. Здесь Императрица любила прогуливаться в дождливые дни или завтракать летом под взглядами их каменных глаз. Между Цицероном и Демосфеном посетитель совершенно неожиданно наталкивался на бюст Чарльза Джеймса Фокса. Екатерина объясняла, что этот великий английский государственный деятель и оратор удостоился такой чести потому, что благодаря его красноречию удалось предотвратить войну между Англией и Россией. «У меня нет другого способа выразить мою благодарность», — говорила Императрица и затем добавляла: «Питт будет ревновать». Однако, говорят, во время французской революции Екатерина в гневе выбросила бюсты Фокса и своего идола в прошлом — Вольтера в кучу мусора, так как их взгляды слишком отличались от ее собственных.

Двери галереи вели на импозантную лестницу, разделявшуюся на два марша. С возрастом Екатерине стало трудно взбираться по ступеням, и Камерон спроектировал для нее pente douce^[23], пологий спуск, ведущий в сад. Екатерина была в восторге от работ Камерона и его проектов, которые, по ее словам, отличались «прочностью и изяществом». Архитектурные творения Камерона она считала совершенными, и в знак признания его заслуг галерею философов стали называть именем зодчего^[24].

Екатерину назвали Великой во многом благодаря завоеваниям новых земель в ее царствование. С некоторой долей лицемерия Императрица писала: «Мир для этой обширной империи совершенно необходим», но она не раз развязывала войны и захватывала огромные территории. К России была присоединены большая часть Польши и Крым, вассальное ханство Турции. Численность армии и флота в годы правления Екатерины удвоилась. Очевидно, что все это она совершила не одна.

Екатерина обладала талантом окружать себя умными, одаренными людьми. Среди этих великих государственных мужей и военных, названных впоследствии «Екатерининскими орлами», были некоторые из самых выдающихся военачальников, когда-либо служивших России, — фельдмаршалы Суворов и Румянцев и молодой генерал Кутузов. Но самая примечательная фигура в этой плеяде — неукротимый Григорий Потемкин. В течение семнадцати лет он правил вместе с Екатериной. Он был ее возлюбленным, самым близким советчиком, в том числе и по иностранным делам, ее главнокомандующим и, возможно — супругом. Он поддерживал трон Императрицы, осуществлял ее грандиозные проекты, основывал города и завоевывал новые земли. Это был совершенно особый физический и духовный союз. Екатерина правила Россией, а Потемкин правил Екатериной. Значительной долей своего величия она была обязана этому могучему русскому колоссу. Он стремительно ворвался на страницы истории, сильный, мужественный, противоречивый.

Григорий Потемкин обладал блестящим умом, но в юности его отличала некоторая сумасбродность. Сын полковника из Смоленска, Григорий учился в Московском университете и получил награду как лучший студент, но вскоре был отчислен за пропуски занятий. Он поступил на военную службу в конную гвардию в Санкт-Петербурге. Потемкин был отчаянно храбрым воином, но всю свою жизнь он интересовался и богословием. Из аристократической гостиной он мог неожиданно отправится в монастырь, и несколько раз блистательный вельможа был недалек от того, чтобы стать монахом. Даже будучи самым влиятельным человеком в России, он мог прервать важные политические переговоры для того, чтобы принять священника и углубиться с последним в теологические рассуждения.

Екатерина впервые увидела Потемкина, когда ему было двадцать три года и он служил вахмистром в гвардии. Потемкин смело подскакал к Императрице и вручил ей темляк от шпаги в день переворота. Он был высокого роста, с темными блестящими глазами, с чувственным ртом, широкоскул и смугл; она его называла «настоящим Алкивиадом».

После того как Екатерина стала Императрицей, братья Орловы ввели Потемкина в узкий круг ее друзей. Потемкин славился умением изображать разных людей. Однажды Екатерина попросила его продемонстрировать свои знаменитые способности. Он совершил нечто ужасное, скопировав ее явный немецкий акцент. Все вокруг замерли. Екатерина рассмеялась. После этого Императрица его никогда не забывала. Он восхищался ею открыто и смело. Григорий Потемкин посвящал ей стихи; это были единственные поэтические произведения, которые нравились Екатерине. Естественно, что братья Орловы вскоре стали косо смотреть на все эти знаки внимания, и, рассказывают, что однажды они напали на Потемкина и здорово избили, дабы проучить его. В результате Потемкин лишился глаза. С этого времени за ним закрепилось прозвище «циклоп». На некоторое время Потемкин исчез, но он ярко запечатлелся в памяти Екатерины, и после своего разрыва с Григорием Орловым Императрица вновь призвала его ко двору.

Она находила в нем блестящего собеседника, мудрого советчика и ценила его «светлую голову». Потемкин обладал феноменальной памятью, знал греческий, латинский, французский и немецкий языки. Он был человеком пылким и импульсивным, и его настроение могло меняться почти мгновенно, переходя от безграничного восторга к полному отчаянию. Покоренная Потемкиным, Екатерина писала: «Он величайший, самый странный и самый занимательный из всех оригиналов». В 1774 году, когда Императрице было сорок четыре года, а Потемкину тридцать четыре, Екатерина вступила с ним в любовную связь. В том же году французский посол направил своему правительству секретное донесение о том, что Екатерина и Потемкин тайно обвенчались в одной из петербургских церквей.

В первый раз в своей жизни Екатерина была безумно влюблена. Она писала Григорию каждый день, иногда по несколько раз на день, даже когда их разделяли всего какие-нибудь двадцать метров. Она написала сотни писем и записок, полных самых ласковых и неожиданных выражений привязанности: «мой павлинчик», «мой казачок», «мой золотой фазанчик», «дражайший», «любимый» и даже «мой супруг». Они вместе обдумывали государственные указы и изучали документы, вместе принимали ванны, она посылала ему свои письма на русском языке, чтобы он мог исправить ее ошибки. И как бы он ни относился к Екатерине (а они то и дело устраивали друг другу бурные сцены), даже если Григорий замыкался в себе, с ним она всегда была покорна и нежна.

Через два года их страстные интимные отношения несколько поостыли. Потемкин был человеком неспособным на верность, а возможно, он просто устал от Екатерины. Но к всеобщему удивлению, Григорий не утратил своего влияния и оставался ближайшим другом и советчиком Императрицы. Он подбирал ей всех последующих фаворитов, за исключением последнего. Всего их было пятнадцать. Все молодые, красивые, все походили на комнатных собачек. Все они подчинялись Потемкину. Он оставался подлинным хозяином России. Потемкин продолжал жить в Зимнем дворце, который стал его штаб-квартирой, а позже перебрался в Эрмитаж. Екатерина подарила ему Аничков дворец, у него также были свои комнаты в других императорских резиденциях — в Царском Селе, Петергофе и Москве. В 1787 году Екатерина подарила Потемкину специально построенный для него великолепный Таврический дворец, одно из чудес Европы. Ее письма к Григорию оставались неизменно нежными. Они отражали новые оттенки их отношений. Императрица продолжала одаривать его почестями, поместьями, орденами. После того как Потемкин присоединил к России Крым, она стала называть его князем Таврическим, и по ходатайству Екатерины Потемкин получил титул светлейшего князя Римской империи.

Легко понять преклонение Екатерины перед этим своенравным гением. «Пылкий ум, пылкий нрав, пылкое сердце», — говорила она о нем. Известно, что сила и поэтичность — качества, которые женщины превыше всего ценят в мужчине. Потемкин, даже по русским меркам, был одарен ими щедро, в масштабах, поражающих людей с более умеренными страстями. Необузданный в своих желаниях, он был поэтичен в их исполнении. Потемкин — человек самых ярких контрастов, как и та страна, в которой он жил. Он был баснословно богатым человеком, обладавшим поместьями стоимостью в девять миллионов рублей с 35 тысячами крепостных, и все же он не вылезал из долгов. В критический момент он был способен на поразительную концентрацию усилий, временами же им овладевала беспробудная лень. Потемкин мог с нечеловеческим упорством идти к поставленной цели и, добившись желаемого, тотчас впасть в меланхолию и скуку. В нем уживались грубость и утонченность. Он мог принимать посетителей с растрепанными волосами, в халате, накинутом на голое тело, а когда ему было холодно, он просто набрасывал шубу на плечи. А потом, несколько часов спустя, он мог появиться безукоризненно одетым, искупавшись в ванне из чистого серебра, надушенный французским одеколоном и усыпанный бриллиантами. Один современник писал о нем: «Когда он отсутствовал, говорили только о нем; когда он появлялся, с него не сводили глаз».

На роскошных приемах у Потемкина подавали уху из стерляди в больших серебряных котлах. Сам же хозяин любил простой русский квас и щи и мог, как это принято у русских, когда того требовали обстоятельства, довольствоваться малым. Один английский путешественник рассказал о своей поездке на юг вместе с Потемкиным в его экипаже. В то время, когда свите князя подавали великолепные обеды, сам Потемкин жевал сырую морковку или брюкву и считал, что его гость будет делать то же самое.

Во время войны князь Потемкин спал прямо на земле, а его штабные при этом жили, как восточные властелины. В их подземных ставках на юге, в Очакове, узкий темный проход приводил к массивной двери. Когда ее открывали, пораженный посетитель оказывался в просторном отделанном мрамором зале, с позолотой и огромными зеркалами на белых стенах. Зеркала были развешаны таким образом, что создавалась иллюзия увеличения пространства вдвое, куда бы гость ни обратил свой взор. Ряды колонн из лазурита и других полудрагоценных камней поддерживали потолок. Тяжелые занавеси, закрепленные между колоннами, отделяли приемную от других комнат. Огромные люстры свисали с потолка, и от свечей разливался теплый свет по всей длине богато накрытых столов. Десятки лакеев в напудренных париках и расшитых золотом парчовых ливреях следили, не нужно ли выполнить чье-либо малейшее желание. В Крыму были раскинуты шелковые шатры, и восточные ковры устилали землю. В круг собственных придворных Потемкина входило немало экзотических выходцев с Востока и даже один французский поэт.

Всю свою жизнь Потемкин обожал женщин, и они с ума сходили от него, что, впрочем, понять не трудно. Он был мастером на щедрые романтические выходки. Григорий, не задумываясь, отправлял курьера за сотни километров, чтобы порадовать одну из своих возлюбленных, вручив ей дыню из Астрахани или букет цветов. Принимая гостей в качестве генерал-губернатора Крыма, он посылал в конце обеда по кругу хрустальные бокалы, наполненные бриллиантами, и просил каждую даму выбрать себе по камню. Когда одна из дам сломала каблук танцевальной туфельки, Потемкин тотчас же отправил офицера в Париж за новой парой. Из своих теплиц, за которыми тщательно ухаживали садовники, к каждому новогоднему празднику Потемкин дарил Екатерине блюдо, наполненное любимыми ею свежими вишнями.