Методические рекомендации по организации самостоятельной работы студентов. Задание. Изучите статью Ц

Задание. Изучите статью Ц. Шамликашвили. С какими затруднениями может столкнуться восстановительная ювенальная юстиция в России? Какими преимуществами обладает уголовная медиация по делам несовершеннолетних по сравнению с практикой традиционного праовсудия? Дополнительно изучите статью Ж Мириманофф в журнале «Медиация и право» № 4, 2010г.). Какими компетенциями должен обладать юрист, специализирующийся в ювенальной юстиции? Обсудите, в чем состоит отличие медиации от восстановительного правосудия.

Сегодня, в связи с необходимостью гуманизации системы правосудия, признаваемой всеми цивилизованными странами, системное развитие ювенальной юстиции (ЮЮ), восстановительное правосудие (ВП) и медиации приобретает особую значимость. Государство уделяет все больше внимание созданию эффективных альтернативных механизмов наказания и искупления вины за совершение правонарушений, и поэтому очень важно, чтобы понимание смысла этих терминов было предельно корректным. Ведь до сих пор сохраняется ситуация, когда юристы, люди, профессионально соприкасающиеся с этими понятиями, не четко, а порой и вовсе превратно трактуют их смысл. Что же говорить о понимании и закреплении этих понятий в общественном сознании[5]?!

Между тем статистика свидетельствует о том, что пребывание в пенитенциарных учреждениях способствует снижению способности к социальной адаптации лиц, совершивших правонарушения, лишь закрепляя асоциаль­ные формы поведения и создавая основу для повторных правонарушений. Поэтому в интересах общества – использовать для правонарушителей средства, механизмы и подходы, альтернативные традиционному заключению в места ли­шения свободы. В первую очередь, такие подходы должны применяться к несовер­шеннолетним правонарушителям, стоя­щим на пороге самостоятельной жизни и, несмотря на совершенный проступок, имеющим полное право и потенциальные возможности стать достойными гражда­нами и полезными членами общества.

Это кажется очевидным. Более того, сегодня практически в каждой западной правовой системе признается, что дети и юношество отличаются от взрослых – и не должны привлекаться к ответствен­ности за уголовные правонарушения в та­кой же форме, как взрослые.

Однако при этом на протяжении де­сятилетий не стихают дискуссии о том, каким же должен быть ответ на право­нарушения, совершаемые несовершен­нолетними. Сегодня в мире существу­ет огромное разнообразие систем ЮЮ, основанных на различных, временами противоречащих друг другу теориях, под­ходах и принципах. Во многих западных странах в основу ЮЮ положен принцип построения системы правосудия для де­тей и юношества, совершенно отличной от взрослой, поскольку несовершенно­летние являются, с одной стороны, бо­лее уязвимыми, а с другой – легче под­даются перевоспитанию и социальной реабилитации. В некоторых странах ис­ходили из того, что наилучшим ответом является длительная социальная защи­та, выражающаяся в сосредоточенно­сти на ресоциализации или социальной реабилитации правонарушителя, путем быстрого реагирования на проступок и применения опеки – с целью предот­вращения нежелательного негативного влияния. В результате многие дети и под­ростки отлучаются от семьи и передают­ся под опеку государства.

Системы ЮЮ, получившие разви­тие на основе этих идей, основываются на так называемой модели «обществен­ного (социального) благополучия», и они предполагают ответственность общества за то, как чувствуют и ведут себя несо­вер­шен­но­лет­ние.

Одновременно развивалась модель, основанная на противоположной кон­цепции и названная «моделью правосу­дия». В основе ее лежит предположение о том, что человек способен контроли­ровать свои действия (поступки), а зна­чит, сам способен решать – нарушать закон, допускать правонарушение или нет. И если он решает нарушить закон (совершить проступок), то должен по­нимать все последствия этого решения, то есть нести ответственность за совер­шенное. Оступившийся человек всегда должен знать, что предстанет перед су­дом и понесет наказание, если вина его будет доказана. Таким образом, эта мо­дель больше ориентирована на ответ­ственность и наказание и одновремен­но – на менее «назойливое» вторжение в жизнь несовершеннолетних правонару­шителей, нежели модель «общественно­го благополучия». Все остальные модели ЮЮ, в большом количестве развиваю­щиеся в современном западном обще­стве, так или иначе основаны на одной из вышеупомянутых концепций. При этом в странах, где развитие ЮЮ идет по модели «общественного благополу­чия», все чаще можно услышать призывы к ужесточению подходов в отношении несовершеннолетних преступников. В то же время в странах с подходом, ориенти­рованным на правосудие, все чаще мож­но услышать критику и роптание на то, что такой подход не способствует пре­дотвращению повторных правонаруше­ний и вызывает закрепление асоциаль­ных форм поведения у представителей молодого поколения.

А между тем во всем цивилизован­ном мире наблюдается тенденция к воз­растанию правонарушений среди несо­вершеннолетних. Поэтому по-прежнему ведутся исследования и поиск наиболее действенных подходов, способных содей­ствовать снижению преступности среди детей и подростков.

И медиация, и ВП, и ЮЮ использу­ются как значимые инструменты для пре­дотвращения подростковой преступно­сти, однако далеко не всегда применение того или иного инструмента из этого ар­сенала возможно и даже целесообразно. Поэтому ставить знак равенства между этими понятиями в корне неверно.

В России попытки создать институт ЮЮ имеют место уже не первый год. Соответствующие инициативы выдви­гались как на федеральном уровне, так и на уровне регионов и муниципальных образований. Но эти же попытки на общегосударственном уровне и по сей день не увенчались успехом, а в регионах они чаще всего носят фрагментарный, бес­системный характер, не имея возможно­сти опереться на реальные знания и про­фессиональную помощь.

Часто понятие ЮЮ вообще сво­дится к работе с несовершеннолетними правонарушителями. А между тем ЮЮ включает в себя весь спектр дел, в ко­торые в той или иной форме вовлечены дети и подростки, в том числе дела, тре­бующие защиты их прав при взаимодей­ствии со взрослыми (что чаще всего и во­все игнорируется).

К сожалению, внедрение ЮЮ не­редко ограничивается сменой назва­ний, перевешиванием табличек и (в луч­шем случае) привлечением к работе с несовершеннолетними психолога или социального работника (социально­го педагога), которые не всегда владе­ют необходимыми знаниями и навыка­ми для эффективной работы с ребенком. Они не умеют работать с ребенком, ко­торый оказался в сложной ситуации, когда взрослые даже не дают себе труда попытаться объяснить ему, почему егоо действия или действия взрослых ведут к тем или иным последствиям. Даже те взрослые, которые хотели бы помочь, не могут сделать ничего, кроме как констатировать, что проблема существует, а в лучшем случае, назидательно-поучи­тельным тоном потребовать признания ошибки и раскаяния. Но ребенок под­час просто не в состоянии понять, почему на его действия (продиктованные, на его взгляд, вполне положительными мотива­ми) следует та или иная реакция, чаще всего карательная, пресекающая, огра­ничивающая. Почему взрослые, которые, казалось бы, должны быть гарантами его безопасности, сами же на эту безопас­ность посягают? Именно для того, чтобы преодолеть этот разрыв, эту бездну, раз­деляющую детей и взрослый мир, и су­ществует ЮЮ.

В некоторых странах ЮЮ в той или иной форме действует уже на протяже­нии многих десятилетий.

К примеру, в Германии этот инсти­тут был введен еще в начале XX столетия. При этом с самого начала в его функцио­нировании и становлении большую роль играло общество в лице многочисленных общественных организаций. То есть вни­мание к нуждам и проблемам подраста­ющего поколения изначально проявляли институты гражданского общества. Пока­зательно, что в период нацизма в Герма­нии институт ЮЮ де-факто прекратил существование и был восстановлен лишь в послевоенные годы. При этом развитие его было еще более динамичным, и со­циально ориентированные организации играли в этом процессе одну из ключе­вых ролей, постепенно принимая на себя значимую долю ответственности за судь­бы будущего поколения. Наверное, можно сказать, что современное немецкое обще­ство живет в соответствии с высказыва­нием Эразма Роттердамского: «Главная надежда страны – в правильном воспи­тании молодежи». В Германии действует более 200 социальных фондов, выполня­ющих задачу формирования благоприят­ных условий для социализации и самореализации детей и подростков, что является очень значимым фактором, необходимым для привлечения института ЮЮ.

Ежегодно проводится конкурс, по итогам которого называется победи­тель – фонд и проект года. При «инве­стиции» в подобный фонд, человек или организация могут сами решать, на ка­кие конкретные проекты или нужды бу­дут расходоваться пожертвованные ими средства. Кроме того, мы не оговорились, использовав, слово «инвестиция», так как жертвуя в социальный фонд, чело­век не только повышает свою социаль­ную значимость и укрепляет свою репу­тацию, но и действительно инвестирует в будущее своей страны, страны, в кото­рой живет он сам, в которой будут жить его потомки.

ЮЮ и ВП также часто уравнива­ют друг с другом, что является ошиб­кой. Хотя, к примеру, в Новой Зеландии с 1989 года ВП было положено в осно­ву всей ЮЮ. Подход к ЮЮ в этой стра­не был изменен в 1989 году с принятием «Закона о детях, молодежи и их семьях». В соответствии с действовавшим до этого с 1971 года «Законом о детях и молоде­жи» в стране применялась система ЮЮ, основанная на модели «общественного благополучия». Надо сказать, что в ре­зультате действия этой модели на тот момент в стране был один из наиболее высоких уровней преступности среди несовершеннолетних, на фоне высокой численности несовершеннолетних, нахо­дившихся в заключении. Дети в большом количестве были отлучены от родителей, семей и помещены в приюты и интерна­ты (то есть находились на попечении го­сударства). Изменение, произошедшее в ЮЮ этой страны, основывалось, пре­жде всего, на том, что несовершеннолет­ний правонарушитель должен нести от­ветственность, но при этом должен быть вовлечен в процесс исправления (устранения) нанесенного ущерба. Такой подход постепенно оформился в «восстанови­тельный» подход, который впервые был положен в основу целого института, ка­ким является ЮЮ. Таким образом, Но­вая Зеландия стала первой страной, где «восстановительное правосудие» стало механизмом, положенным в основу функ­ционирования целого общественно-зна­чимого института.

Одновременно некоторые иссле­дователи ЮЮ рассматривают меди­ацию и ВП как разновидность моде­ли ЮЮ. Мы придерживаемся мнения, что и медиация, и ВП схожи в том, что рассматривают правонарушение не только как причину ответственности правонарушителя, нанесшего вред го­сударству и обществу, но и видят саму жертву как возможного активного участ­ника исправления нанесенного вреда. ВП ставит своей целью восстановить, «излечить» нарушенные отношения. И средства для этого могут быть раз­личные. Одним из наиболее эффектив­ных способов, позволяющих излечить последствия проступка на основе «ис­черпывания конфликта», является ме­диация. Медиация, содействуя диалогу между сторонами (если говорить в кон­тексте ЮЮ и ВП), играет еще и обуча­ющую, просветительскую роль, создавая условия для предупреждения повторных правонарушений.

Таким образом, ЮЮ – это инсти­тут, направленный на дифференциро­ванный подход к правонарушениям, со­вершенным несовершеннолетними, и на защиту их прав. ВП – это подход к реа­гированию на правонарушения в обще­стве в целом. Медиация – это институт урегулирования споров и одновременно мировоззренческий подход реагирования на конфликт, при этом она является эф­фективным инструментом, используемым и в ЮЮ, и ВП. Все зависит от того, на­сколько комплексно и системно она ин­тегрирована в жизнь общества.

Таким образом, следует понимать, что развитие института ЮЮ требу­ет комплексного системного подхода, и успешное его внедрение невозможно без наличия профессиональных кадров и активного участия институтов граж­данского общества.

Что же касается ВП, то это под­ход к реагированию на правонарушения и нарушения законов вещественно­го общежития в целом, существующий с древних времен. В той или иной фор­ме в различных общинах, культурах, эт­нических группах существовали способы ненасильственного гуманного возвра­щения «нарушителя» на путь истинный, восстановления мира между «жертвой и преступником», «попирателем прав и жертвой».

Свое современное развитие ВП по­лучило в 70-х годах XX столетия, одно­временно утверждаясь в различных об­щинах, культурах, странах. Изначально оно применялось к кражам или другим посягательствам на частную собствен­ность (что порой совершенно безоснова­тельно относят к мелким, незначитель­ным правонарушениям). Впоследствии ВП стали применять к более широкому спектру уголовных преступлений, в том числе к таким серьезным правонаруше­ниям, как убийство в результате управ­ления машиной в нетрезвом состоянии, изнасилованиям, нападениям и даже бы­товым убийствам. Наряду с этим в по­следние десятилетия применение ВП (или, точнее, восстановительного подхо­да) стало выходить за пределы уголовно­го права, и активно и успешно использу­ется в системе образования, в трудовых спорах, в межконфессиональных кон­фликтах. Если в некоторых общинах (например, среди аборигенов Канады, Австралии или Новой Зеландии) вос­становительный подход использовал­ся как способ содействия во взаимном принятии и примирении жертвы и пре­ступника, или как возможность восста­новления и «исцеления» внутриобщинных отношений, то в западных странах с развитой современной правовой си­стемой, где произошло отмирание тра­диционных способов совершения пра­восудия и разрешения конфликтов, ВП становится ориентиром, позволяющим пересмотреть, а иногда и реабилитиро­вать традиционные подходы, канувшие в лету с формированием современной системы права.

Несмотря на то, что ВП включает в себя многообразие программ и прак­тических подходов, в основе его лежит определенная философия и ряд неиз­менных принципов, составляющих суть этого понятия.

В первую очередь ВП опирается на свое собственное понимание и отно­шение к тому, что является «проступ­ком». За весь период своего развития в современном мире понятие ВП обросло большим количеством неверных толко­ваний. Попытаемся же понять, что такое ВП на самом деле, и для чего оно нужно, на кого ориентировано?

Некоторые считают, что ВП прежде всего ориентировано на жертву, но так ли это? Задачей ВП является также позитивная работа с правонарушителем в противовес уголовному наказанию, носящему карательный, но отнюдь не разъяснительный и воспитательный характер.

ВП – это не только (и не обязательно) прощение и примирение. Некоторые жертвы негативно реагируют на предло­жение участвовать в процессе ВП, считая, что подобный процесс преследует прежде всего цель получить прощение и примирить их с обидчиком (хотя в ВП действительно имеется немало возможностей для того, чтобы это произошло). Однако это не главная цель, и все это полностью остается на усмотрение и в воле участников. Здесь нет и не может быть какого-либо давления с целью по­лучения прощения или примирения.

Более того, ВП используется от­нюдь не только с целью снижения ре­цидивов, то есть повторяющихся пра­вонарушений, хотя очень часто в целях продвижения программ ВП их препод­носят именно так. И для этого есть ос­нования. К примеру, если обратиться к правонарушениям, совершенным не­совершеннолетним, то статистика сви­детельствует о высокой эффективности ВП. Но при этом, снижение рециди­визма не является основной причиной или основанием для развития программ ВП, – это лишь побочный эффект, в то время как сам восстановительный под­ход является естественным, гуманисти­ческим подходом к правонарушениям. Ведь, поскольку необходимо уделить внимание потребностям жертвы, пра­вонарушитель должен осознать и при­нять на себя ответственность за совер­шенный проступок. А все те, на кого правонарушение и его последствия ока­зали влияние, также должны получить возможность участвовать в процессе ВП не является какой-то опреде­ленной программой. Множество про­грамм построены полностью на ВП или используют восста­новитель­ный подход как один из своих элементов. Можно сказать и так, что ВП – это не «карта местности», а лишь «компас», указыва­ющий направление. Как минимум, ВП – это возможность, это приглашение к ди­алогу, к прояснению.

ВП не рассчитано лишь на мелкие или первичные правонарушения. Конеч­но, легче получать поддержку от государ­ства и общественности на интеграцию восстановительного подхода к «малым правонарушениям», но опыт показыва­ет, что ВП может приносить реальный результат и быть не менее эффектив­ным в сложных случаях, при соверше­нии тяжких преступлений. Более того, если всерьез следовать принципам ВП, то становится ясно, что оно не только может, но должно применяться к тяже­лым правонарушениям. К примеру, бы­товое насилие – это одна из наиболее сложных и проблематичных сфер, где ВП применяется успешно (хотя, разумеется, с большой осторожностью).

Современное ВП получило раз­витие в 1970-х годах в Северной Аме­рике благодаря экспериментам, про­водившимся в ряде сообществ, где наибольший удельный вес приходил­ся на меннонитов. Опираясь на свою веру и понимание мира (и мирного со­существования), меннониты пытались адаптироваться к сложному и жестко­му миру уголовного правосудия. Ряд специалистов (из Онтарио (Канада), в штате Индиана (США)) помогали им и в то же время экспериментировали в этих общинах, работая со случаями, где присутствовали жертва и преступ­ник. Эти эксперименты легли в осно­ву программ, которые впоследствии в свою очередь получили распространение в качестве модели по всему миру. То есть теория ВП изначально получи­ла развитие именно благодаря этим ис­следованиям и инициативам.

Хотя «движение ВП» впитало в себя множество существовавших ранее дви­жений, культурных и религиозных тра­диций, оно многим обязано исконным жителям Северной Америки и Новой Зеландии. Но, конечно, история и кор­ни ВП гораздо глубже, чем инициати­вы, исходившие от сообществ меннонитов в 1970-х годах. Они так же стары, как история человеческой цивилизации.

ВП – это не панацея (и ни в коем случае не замена) правовой системе. Многие придерживаются точки зрения, что даже если ВП будет широко инте­грировано, все равно какая-то форма западной правовой системы (идеально ориентированной на восстановление) будет необходима как фундамент, под­держка и гарант основных прав чело­века. И примером тому является роль, которую выполняют ювенальные суды в системе восстановительного ювенального правосудия в Новой Зеландии. Большинство поклонников ВП согла­шаются с тем, что любое преступле­ние, правонарушение, проступок имеет два аспекта (общественный и частный). Правовая система сосредоточена на общественном аспекте – это обществен­ные интересы и обязанности, исполне­ние которых она соблюдает от имени государства. При этом, такой подход игнорирует личные и межличностные аспекты преступления. ВП стремит­ся обеспечить баланс между отправле­нием правосудия – и нашим человече­ским представлением о справедливости.

ВП – это не обязательно альтерна­тива тюремному заключению (ограниче­нию физической свободы). Да, действительно, западное об­щество избыточно пользуется пени­тенциарными учреждениями. Если бы ВП использовалось в достаточной сте­пени и всерьез, нам меньше пришлось бы опираться на тюремную систему, да и сами тюрьмы вероятнее всего пре­терпели бы существенные преобразо­вания. Хотя восстановительный подход может быть использован и как допол­нение к подобным наказаниям, приме­нительно к преступнику и во время его пребывания в тюрьме.

ВП не обязательно является проти­вопоставлением наказанию (возмездию).

ВП – это не медиация. Большинство программ ВП в сво­ей основе подразумевают возможность встреч жертвы и преступника при со­действии третьей стороны – медиатора. Однако такие встречи не всегда возмож­ны и не всегда избираются участника­ми процесса. Более того, восстанови­тельный подход очень важен даже тогда, когда преступник не был задержан (или когда стороны не желают или не могут встретиться). Таким образом, ВП не ограничено лишь совместными встре­чами сторон.

Даже когда встреча происходит, процедура медиации не всегда при­менима. Кроме того, при разрешении конфликта с помощью медиации пред­полагается, что стороны разделяют оди­наковые морально-нравственные устои и понимают меру ответственности, ко­торую они должны делить между собой. Конечно, чувство разделенной общей вины может иметь место в части уго­ловных преступлений, однако во мно­гих случаях его нет. Например, жертвы изнасилования или нападения, или даже кражи, часто не хотят, чтобы их называ­ли «стороной спора», «стороной кон­фликта». А порой бывает и так, что они сами вынуждены бороться с собствен­ным чувством вины.

В любом случае, участвуя в ВП, правонарушитель должен в определен­ной степени признать собственную от­ветственность за преступление, и очень важным элементом подобных программ является признание и артикуляция про­ступка, его поименование, то есть назы­вание вещей своими именами.

Само по себе движение ВП из­начально представляло собой попыт­ку понять потребности, приводящие к преступлению, и роли, скрытые за пре­ступлением. Сторонников ВП заботят потребности, остающиеся неудовлетво­ренными в процессе традиционного пра­восудия. ВП также расширяет круг заин­тересованных сторон, включая в него не только государство и правонарушителя (преступника), но и самих жертв, а так­же членов общины, сообщества.

В ВП особое внимание уделяется нуждам жертвы правонарушения, ко­торые не могут быть приняты во вни­мание в рамках судебного разбиратель­ства. ВП учитывает такие потребности жертвы, как:

- потребность в информации;

- возможность узнать правду (то есть понять, что же произошло на са­мом деле);

- возвращение контроля в свои руки («наделение властью, силой»);

- возмещение или оправдание.

Вторая, не менее значимая причи­на, способствующая развитию ВП, – это ответственность правонарушителя. Если, с правовой точки зрения, правонарушитель должен отвечать за просту­пок, на деле это означает, что он всего лишь должен понести соответствующее наказание. Поэтому в результате уголов­ного судебного процесса правонаруши­тель чаще всего не осознает последствий своего поступка и не испытывает сочув­ствия к жертве. Более того, состязатель­ный процесс способствует тому, чтобы преступник был полностью сфокусиро­ван лишь на самом себе.

ВП позволяет выявить границы и побочный эффект наказания, наряду с тем, что наказание здесь не является истинной ответственностью. Истинная ответственность предполагает прояс­нение того, что на самом деле было со­вершено, и какое влияние это оказало на жертву и ее окружение. Это способ­ствует осознанию преступником влия­ния его поведения на жертву и того уро­на, ущерба, который был им нанесен. Так возникает стимул, чтобы он предприни­мал действия к исправлению содеянно­го, насколько это возможно. Такое пони­мание ответственности может принести реальную пользу жертве, обществу и са­мому правонарушителю.

Но наряду с ответственностью перед жертвой и обществом преступник испы­тывает ряд других потребностей, кото­рые необходимо удовлетворить, если мы хотим изменить его поведение к лучше­му и помочь ему стать полезным членом общества. Вот некоторые нужды, испы­тываемые правонарушителем, которые должны быть удовлетворены:

- ответственность, которая соот­ветствует нанесенному вреду;

- ответственность, которая спо­собствует сочувствию и адекватному по­ведению;

- ответственность, которая транс­формирует чувство стыда;

- помощь, поддержка в личност­ных изменениях;

- помощь в интеграции в обще­ственную жизнь;

- некоторое, хотя бы временное сдерживание (ограничение).

Общество (группа) также испыты­вает определенные потребности, связан­ные с совершенным проступком, и тоже может и должно играть определенную роль в этом процессе. Ведь община (или группа), оказавшись под воздействием свершившегося, может быть рассмотре­на как вторичная жертва. Члены обще­ства играют значимую роль и могут нести определенные обязательства перед жерт­вой, правонарушителями и перед самими собой. Когда община или группа оказы­ваются вовлечены в происшествие, они сами могут инициировать работу по раз­решению проблем, что также способству­ет развитию и укреплению самой группы.

Общине нужно от правосудия: внимание к ее собственным про­блемам как жертве; возможность формирования об­щественного самосознания и чувства об­щей, совместной ответственности.

Таким образом, закон или уголов­ное право ориентированы на преступни­ков и их наказание, чтобы они получили «по заслугам», в то время как ВП боль­ше сосредоточено на нуждах и потребностях всех сторон: правонарушителя, жертвы и общества.

ВП опирается на издревле существу­ющее понятие проступка, правонаруше­ния, выражающееся в следующем:

- преступление – это насилие над людьми и межличностными отно­шениями;

- нарушение закона порождает от­ветственность;

- главной обязанностью является исправление нанесенного вреда, ущерба.

В основе, в глубине такого пони­мания правонарушения лежит одно из ключевых предположений о том, что в обществе мы все взаимосвязаны и вза­имозависимы. В библейской, иудейской культуре эта концепция отражена в по­нятии «мир» – видение миро­здания как пребывание в согласии, в мире друг с другом, с создателем, с окружаю­щим миром. Во многих культурах есть слова, отражающие ключевое значение таких отношений. Несмотря на то, что специфиче­ское значение этих слов различное, они передают идентичный смысл: все связано между собой в пространстве отношений.

Исходя из такого миропонимания, преступление является раной, нанесен­ной обществу или группе. Правонару­шение представляет собой нарушенные (разрушенные) отношения. В действи­тельности разрушенные отношения – это одновременно причина и следствие (результат) правонарушения.

Во многих культурах есть поговорки, отражающие смысл того, что вред, нане­сенный одному, – это ущерб для всех. То есть правонарушение, разрушает все про­странство отношений. Более того, пра­вонарушение часто является симптомом неблагополучия общества в целом

Уголовное право	Восстановительное правосудие
Преступление – это нарушение закона и оскверне­ние устоев государства	Преступление – это нарушение прав людей и разру­шение отношений
Нарушение закона влечет за собой виновности	Нарушение закона (прав) влечет за собой обязанно­сти
Правосудие требует установить вину и применить на­казание	Правосудие вовлекает жертву, преступника, членов общества (группы) в совместную работу по исправлению произошедшего
Какие законы были нарушены?	Кому был нанесен вред, ущерб?
Кто это сделал?	Каковы потребности пострадавших?
Чего они заслуживают?	В чьи обязанности входит компенсация ущерба?
Преступник понесет наказание по заслугам	Во главу угла ставятся потребности и нужды жертвы, ответственность правонарушителя для устранения, исправ­ления вреда

Задание 2. Изучите работу национального омбудсмена Нидерландов А. Брен­нин­мейджера[6] (см. ниже). Сформулируйте свою позицию относительно роли медиации в деятельности госорганов в России.

Введение. Как национальный омбудсмен, я каждый день оказываюсь вовлечен в общение с людьми, у которых возник­ли противоречия с гос. институтами. Эти проблемы часто ведут их к подаче официальных жалоб. Я ду­маю, что должное обращение с этими претензиями требует больше, чем про­сто строго юридического (бюрократи­ческого) применения административно­го права. Именно этому вопро­су и посвящена данная статья, в кото­рой я затрону несколько различных его аспектов. Во-первых, это противоречия между внутренним ощущением гражда­нина о том, что справедливо, а что нет, и упором на букве закона, который пре­валирует в государственной системе. Во-вторых, это последствия данных противо­речий, быстро приводящие к конфликту. В-третьих, это вопрос о том, как система государственного управления и отдель­ный гражданин могут взаимодействовать, чтобы выработать поведение, являюще­еся как уместным, так и законным. В за­ключении я поделюсь несколькими за­мечаниями об использовании медиации в публичных правоотношениях, Предла­гаемый вашему вниманию материал это первая попытка структурировать идеи по данной теме, которые были разра­ботаны мною в процессе работы нацио­нальным омбудсменом, судьей – и про­анализированы с научно-юридической точки зрения.

В сфере государственного управ­ления мы часто употребляем термины о действиях властей как «законные» или «должные». Вопрос заключается в том, так ли воспринимает эти действия ши­рокая публика. Насколько важно от­дельному гражданину, чтобы действия правительства были и уместными, и за­конными?

С юридической и судебной точек зрения, ключевой вопрос состоит в за­конности. Это нормативный подход. Иными словами, он основан на особых нормах или стандартах, принятых в об­ществе. В отличие от него, однако, можно предложить еще и описательный подход, который основан на понимании отдель­ными гражданами справедливости. Ис­следование показывает, что именно это заботит публику. Ощущение людей, что свершилось правосудие, тесно связа­но с ощущением, что с ними обошлись справедливо. Это приводит нас к доста­точно обширной области теории права: так называемой «справедливости про­цесса». Справедли­вость процесса имеет такое же значение, как и справедливость при распределении благ (вы получаете то, на что имеете пра­во, согласно предписаниям закона). Но правомерность – это не единственная проблема. Важен также следующий во­прос, что имеют в виду граждане, когда говорят «Это несправедливо»? Вероят­нее всего, они имеют в виду, что с ними обошлись несправедливо. Это и есть под­ход, основанный на справедливости, которому я бы хотел уделить внимание.

Работа национального омбудсмена сосредоточена иногда на достаточ­но напряженных отношениях между от­дельными гражданами и государством. В настоящее время этому вопросу уде­ляется очень большое внимание в Ни­дерландах. У меня в кабинете на столе на видном месте лежит томик Кафки, и ее вид, всегда способствует оживлен­ной дискуссии. Для меня Кафка является символом напряжения между человеком и системой. С одной стороны, есть адми­нистративные органы, с их собственны­ми профессиональными нормами и ра­циональным подходом. С другой стороны, находится отдельный человеческий инди­вид.

Мое основное предложение заклю­чается в том, что государству необходи­мо разработать свой порядок взаимодей­ствия (интерфейс) между гражданином и системой. Я позаимствовал слово «ин­терфейс» из мира компьюте­ров, где компании разрабатывают широ­кий круг интерфейсов (таких как мышь, клавиатура и операционные системы), чтобы облегчить обычным людям вза­имодействие с компьютером и позво­лить им делать то, что они хотят делать, не беспокоясь о сложном внутреннем устройстве машины. Пока работает ин­терфейс, нас не заботит остальное. Нам нужно найти похожий способ взаимо­действия между гражданами и государ­ственной машиной во всех ее аспектах.

У данного интерфейса должно быть три качества. Первое и самое важное: конечно, он должен быть личностно ориентированным. Как национальный омбудсмен я часто вижу, что даже когда проблема, возникшая между человеком и государством, достигла критического состояния, ситуацию можно смягчить, показав, что и административные органы представлены человеком. К примеру я недавно разговаривал с одним из сотрудников прокуратуры, беседа шла об очень грустном случае, когда родители потеряли ребенка, и по­следующее расследование было прове­дено совершенно неправильно. Между сторонами царила чудовищная непри­язнь, пока главный общественный об­винитель не вышел из своего кабинета, чтобы поговорить с родителями лично. Этот жест был очень высоко оценен и в реальности привел к удовлетвори­тельному окончанию дела. Очень важ­ным иногда оказывается, чувствует ли человек, что государство обращается с ним должным образом, и личный кон­такт часто является мощным средством достижения такого ощущения.

Во-вторых, я думаю, что подобному интерфейсу необходимо хорошее управ­ление в том, что касается хороших ма­нер. Основой деятельности националь­ного омбудсмена является способность показать пример вежливого и направ­ленного на помощь обхождения, а так­же содействовать научению администра­тивных органов тому, как они могут сами обеспечить такое обхождение с гражда­нами в повседневной работе. Та вежли­вость в обращении, которую ощущают обращающиеся люди, является важной при формировании их чувства справед­ливости в данной ситуации. Ведь неко­торые фундаментальные вопросы иногда именно из-за этого и находятся на кону, в частности, вопрос общественного при­нятия, одобрения и признания. Скажем, очень много исследований было проведе­но на тему того, как полицейские долж­ны вести себя, чтобы заручиться готов­ностью общества к сотрудничеству.

Но на кону находится кое-что еще: доверие общества к государству. Иссле­дование, проведенное Научным советом по государственной политике Нидерландов доказывает, что ощущения индивидов того, обращались ли с ними справедливо или нет, – это фактор, определяющий не только удовлетворение, но также степень их доверия к государству. У этого явления есть крайне важные последствия.

И, наконец, в связи со всем этим, я хотел затронуть тему «Государство как обучающаяся организация». Эта тема интересна именно как концептуальная модель. Обучающееся государство будет приветствовать обратную связь со стороны граждан и относиться к их словам со всей серьезностью. Поступая так, то есть прислушиваясь к мнению своих граждан, государство автоматически научится функционировать должным образом. Иными словами, система, которая постоянно получает эффективную обратную связь, будет использовать ее для постоянного самосовершенствования во всех областях, включая процедуры и механизмы взаимодействия с отдельными гражданами. Это, в свою очередь, повысит общественное признание действий государства и в итоге будет содействовать повышению доверия общества к системе.

Третьей характеристикой интерфейса является участие. В зависимости от того, какие действия предпринимает государство, у общества должен быть справедливый шанс на участие в при­нятии решения. У граждан не должно возникнуть чувство, что администрация принимает решения поверх их голов. Граждане должны быть соответствующим образом информированы, а их взгляды на определенные факторы должны учитываться. Создать подобное участие достаточно трудно. На местном уровне имеются некоторые многообещающие инициативы в этом отношении, но у голландского правительства все еще есть, над чем работать в деле разработки и применения действитель­но эффективных методов интерактив­ного принятия решений.

Три характеристики интерфейса между представителями власти и отдель­ными гражданами не только имеют от­ношение к достижению того, что мож­но назвать «удовлетворением запросов потребителей». Индивидуальный под­ход, справедливое обращение и участие общественности также помогут в раз­витии и сохранении чувства социальной ответственности. Граждане не должны быть просто подчиненными по отноше­нию к органам государственной власти. Им нужно дать шанс сыграть активную роль в двусторонних или многосторонних взаимоотношениях между ними самими и гос. органами.

Этика. Теперь я бы хотел вернуться к мое­му первоначальному предложению о том, что справедливость можно использовать как описательную категорию, в отличие от нормативной категории законности. Эталоном для оценки претензий нацио­нальным омбудсменом Нидерландов слу­жит общий принцип «надлежащего по­ведения». Он разбивается на несколько особых стандартов уместного поведе­ния, основанных на списке решающих критериев. Стандарты должного поведения, при­меняемые национальным омбудсме­ном, абсолютно не являются нормами права. Но коль скоро это так, каковы же взаимоотношения между должным поведением и законностью?

Чтобы ответить на этот вопрос, сле­дует начать с важной концепции, свя­зывающей оба эти понятия: это общие принципы хорошего управления, такие как должная забота, разумность, обязан­ность обосновывать решения, правовая определенность и оправдание ожиданий. Очевидно, что эти принципы священны. Они применяются также и в судах, и в практике государственного управления (в основном как правовые нормы), но в то же время имеют менее непосредственное отношение к «стандартам должного по­ведения», применяемым национальным омбудсменом. Да, конечно, должное по­ведение можно «привести в систему», оговорить, возвести в общие принципы хорошего гос. управления и прописать в законодательстве. Но оно неизбежно останется неправовой катего­рией. Я считаю должное поведение в ос­новном категорией этики. То, о чем мы говорим в действительности, – это этика хорошего государственного управления. Этические принципы можно в большей или меньшей степени перевести в конкретные правовые нормы, но этический аспект никуда не денется. И за кодифика­цией общих принципов должного управ­ления всегда проступает более размытая категория должного поведения как эти­ческой нормы.

И это еще не все: этика (не как пропи­санное в законодательстве правило) – это не то, о чем вы говорите, или что сделае­те; этика это то, что вы действительно реа­лизуете на практике. Вот почему я думаю, что разделение между применением права и применением этических принципов так важно при исполнении функций наци­онального омбудсмена. В отличие от судов, которые оценивают решения с точки зре­ния правомерности, национальный омбудсмен озабочен оценкой действий и выносит суждения, было ли какое-либо поведение должным или не-должным. Поведение го­сударственного органа должно соответ­ствовать этическим стандартам, а это не­что совсем иное, нежели просто законное поведение. Этическое поведение – это то поведение, которое сами граждане воспринимают как этическое, справедливое. Вот почему мой анализ приводит меня к выводу, что действия органов государственной власти должны быть как уместными, так и законными. Но, воспринимая эти два аспекта как имеющие равное значение, я призываю к тому, чтобы большее внимание было уделено аспекту «должного поведения».

Модель «Двойных опасений». Чтобы установить связь между должным поведением и законностью, я использую модель «двойных опасений». Эта модель была разработана как способ проанализировать межличностные отношения на индивидуальном уровне (к примеру, между определенным должностным лицом и определенным членом общества). Эта модель рассматривает взаимоотношения между двумя векторами действий: «забота о результатах для себя» и «забота о результатах для другой стороны». Эти два измерения присутствуют во всех человеческих взаимоотношениях. В контексте данной статьи, я хочу применить модель двойных опасений на инстуциональном уровне. «Результаты для себя» в данном случае – это результаты для учреждения, в то время как «результаты для другой стороны» относятся к гражданину, вовлеченному в спор с данным учреждением. Это значит, что законность (результат для учреждения) воспринимается в оппозиции к должному поведению, и это – основной предмет опасений для гражданина. Таким образом, как вы видите, я устанавливаю особую связь между законностью и должным поведением.

Ведение переговоров и стили поведения в конфликте. Модель двойных опасений обеспечивает основу для анализа стилей ведения переговоров и поведения в конфликте.

Сторона, которая придает мало значения достижению результатов как для себя, так и для другой стороны, имеет тенденцию к избеганию конфликта. Сторона, которая придает большое значение достижению результатов для себя и мало для другой стороны, будет вести себя скорее агрессивно, проявляя склонность к состязательности. Такой тип поведения напрашивается на конфликт. Сторона, которая придает большое значение достижению результатов для другой стороны, и мало – для себя, приспосабливается. И только сторона, которая придает равное значение дости­жению результатов для всех участников спора, проявит сотрудничающий подход.

Накладывая эту модель на работу национального омбудсмена, я называю результаты, приведенные на диаграмме, «омбудс-квадрант». Горизонтальная ось представляет законность, или заботу об объективных результатах, в то время как вертикаль­ная ось представляет должное поведение, или заботу о взаимоотношениях. Органы государственной власти, придающие ма­лое значение как законности, так и долж­ному поведению, к примеру, не отвечают на запрос граждан вообще и сохраняют молчание в ситуациях, где у гражданина есть право принимать решения. Мож­но найти много примеров такого подхо­да в деятельности государства и прави­тельственных учреждений.

Если орган государственной вла­сти пытается соблюсти законность, но не уделяет внимания должному пове­дению (квадрат в нижнем правом углу диаграммы), то в результате может быть принято, например, правомер­ное решение, не разъясненное граж­данину, и потому воспринимаемое им как неправильное. Если гос. орган затем предоставит объяс­нение причин такого решения, то оно будет сочтено законным, но у гражда­нина, тем не менее, останется чувство, что с ним обошлись не так, как надо.

Также случаются ситуации, когда го­сударство действует более этичным обра­зом, но не совсем законно. Националь­ному омбудсмену довелось иметь дело с очень памятным случаем этого рода (от­чет 2006 года). Речь шла об ис­пользовании мягких пластиковых пуль полицейскими при совершении ареста.

Такая пуля достаточно сильно воздей­ствует на человека, после чего он какое-то время оказывается неспособным дви­гаться. Проблема была в том, что мягкие пластиковые пули не входят в перечень оружия, разрешенного законом к приме­нению в полиции. Использование таких пуль вследствие этого было незаконным. Нам поступила соответствующая жало­ба, и мы вынуждены были решать, умест­но ли было применение полицейскими таких пуль при произведении ареста. В конце дня мы решили, что их исполь­зование было уместным, хотя и неправо­мерным. Причиной такого решения ста­ло то, что законной альтернативой было только использование настоящих пуль, то есть полицейские должны были при­стрелить преступника. Поэтому приме­нение пластиковых пуль было разумным выходом из ситуации, хоть и незаконным. Из нашего отчета следовало, что необ­ходимо внести соответствующие правки в законодательство, касающееся данных ситуаций. Тогда мы разобрались с этим делом, а сейчас сталкиваемся с другими претензиями подобного рода, однако это неизбежно, и мы рассматриваем эти во­просы столь же взвешенно.

Но, конечно, с точки зрения хоро­шего управления, идеалом может стать решение, которое выносится с объясне­нием причин, вовремя, в соответствии с критериями должного поведения и с за­конодательством. Подобное решение бу­дет воспринято получателем как справед­ливое. Это лучший способ удовлетворить общественное чувство справедливости.

Правовое поведение, ведущее к конфликту. Один и тот же вопрос является клю­чевым во многих делах, поступающих ко мне как к национальному омбудсмену. Опять же вертикальная ось представляет собой должное поведение и заинтересован­ность во взаимоотношениях с граждани­ном. Горизонтальная ось, представляю­щая заинтересованность в объективном содержании, или законности, и можно определить область, распространяю­щуюся вдоль этой оси, как область, ве­дущую к конфликту. С межличностной точки зрения, с точки зрения должного поведения, стремление соблюсти исклю­чительно законность через применение и принудительное осуществление права, выглядит как агрессивный отказ от компромисса и воспринимается как поведение, ведущее к конфликту.

Для меня как национального омбудсмена это достаточно важный момент. В основе многих жалоб, поступа­ющих в офис национального омбудсмена, лежит ощущение истца, что с ним обошлись несправедливо. Заявители испытывают злость и огорчение. У них есть конфликт с органами административ­ной власти, но их постоянно «отфутбо­ливают» с простой отговоркой, что все было по закону. Да, все было законно, но человек, участвующий в конфликте, по-прежнему считает, что это неспра­ведливо. Анализ сотен дел показывает, что чрезмерная концентрация на требо­ваниях закона и игнорирование должно­го поведения неизбежно вызывает жа­лобы на несправедливость обращения. Я могу продемонстрировать это из собственного опыта судьи. Когда ад­министративные органы защищают свои решения, их представители часто при­знают, что все могло быть сделано луч­ше, в основном употребляя бытующее в Нидерландах выражение: «это дело конкурс красоты бы точно не выи­грало». Это самая распространенная поговорка в административных судах. Судья вынужден ответить истцу, что апелляция не имеет под собой основа­ний, потому что, с точки зрения закона, решение было правильным. Но у апел­лянта по-прежнему остаются вопро­сы, которые судья попросту игнориру­ет. Эта фраза про «не выиграет конкурс красоты» относится ко всем упущени­ям в аспекте должного поведения, ко­торые, хоть и не уменьшают законность решения, позднее становятся причиной жалоб национальному омбудсмену. Так, может быть, уместней в делах подобно­го рода, где «все могло бы быть сделано лучше», сразу обращаться не в суд, а к национальному омбудсмену? Ну, а если всерьез, то я думаю, что подобные про­блемы – требование пересмотра дела или апелляция – не должны приводить к подаче претензии в офис националь­ного омбудсмена, как это обстоит сей­час. Ведь нельзя назвать небольшим ко­личество тех дел, когда гражданин приходит в суд, потому что чувствует, что с ним обошлись несправедливо, и увидел в до­кументе о принятии судебного решения фразу, что у него есть право на подачу апелляции или возражения. Он прихо­дит в суд не потому, что чувствует, буд­то решение было незаконным, а потому что думает, что вовлеченный в спор орган власти поступил неправильно. Агентство, которое отвечает за реализацию схем страхования работников в Нидер­ландах, недавно обнаружило, что мягко­го ответа на возражения в форме теле­фонного звонка человеку, вовлеченному в спор (включая обсуждение того, что он думает по поводу обращения с ним вла­стей), достаточно для предотвращения юридических процедур в 40 % случаев. Здесь важно всего лишь выслушать че­ловека, объяснить ему, что было сдела­но и почему, и исправить то, что полу­чилось не так.

Медиация – это процедура, в ко­торой независимая третья сторона пы­тается свести конфликтующие стороны вместе, чтобы помочь им в проведении переговоров и достижении решения в су­ществующем споре. В последние годы достаточно много представителей вла­сти в Нидерландах экспериментировали с применением медиации в делах, связан­ных с публичным правом. Во всех окруж­ных судах существует система направле­ния дел сторонним сертифицированным медиаторам. Результаты такой медиа­ции достаточно многообещающие: поч­ти в 60 % дел сторонам удается достичь соглашения. Службы юридической по­мощи содействуют применению медиа­ции и привлечению финансово незави­симых сертифицированных медиаторов. Налоговая служба также считает, что медиация и медиативные приемы явля­ются успешным средством разрешения споров. Они направляют дела штатным сертифицированным медиаторам, ра­ботающим в соответствии со строгими этическими правилами, либо сторон­ним профессиональным медиаторам, имеющим лицензию. Агентство учредило систему выявления конфликта на ранней стадии, ведущее к использова­нию медиативных приемов и медиации. Многие местные органы власти пытают­ся применить эти примеры добросовест­ной практики в ежедневной деятельно­сти. Одним из эффектов использования медиации или медиативных техник в де­лах, связанных с публичным правом, яв­ляется их мощное превентивное воздей­ствие на фактическое принятие решений. Часто культура поведения органов госу­дарственной власти меняется, когда они начинают применять медиацию или ме­диативные техники. Чиновники больше не концентрируются только на правиль­ном применении норм и правил. Они на­чинают понимать, что во многих спорах, касающихся публичного права, граж­дане просто хотят справедливого обра­щения. Соответственно, в Нидерландах сейчас развивается иной подход к делам из сферы публичного права. Акцент ста­вится не только на процедуры, но также и на урегулирование споров.

Почему медиация так эффектив­на в государственном управлении? Во-первых, я думаю, потому что здесь имеются три элемента эффективного ин­терфейса между гражданами и предста­вителями власти: индивидуальный под­ход, справедливое обращение и участие. Если проанализировать концепцию ме­диации, становится очевидным, что про­цедура медиации сама по себе является эффективным интерфейсом между сто­ронами. Она воплощает три составляю­щих эффективного интерфейса. Медиация основывается на личном контакте, со сторонами обращаются справедливо, и им позволено быть активными участ­никами в течение всего процесса. Во-вторых, если мы рассмотрим модель двойных опасений, то можем увидеть, что медиация – это очень действенное средство достижения баланса между ин­тересами сторон. Претензии, возраже­ния и судебные процедуры в основном являются проявлением конфликта. Ме­диация – это очень эффективный спо­соб разрешения конфликта.

Разрешение конфликта в делах, связанных с публичным правом, сосре­доточено не только на ведении перего­воров в отношении права. Публичное право обычно дает представителям вла­сти очень ограниченную свободу дей­ствий, и потому переговоры во время медиации не должны подразумевать иг­норирования законодательных норм. Но анализ модели двойных опасений, кото­рый был приведен ранее, показал, что большинство конфликтов возникают не только по поводу правильного при­менения права. Не меньшую важность имеет должное поведение. И медиация в делах, связанных с публичным правом, ориентируется обычно на должное по­ведение чиновников.

Во Франции национального омбудсмена определяют как медиатора. Омбудсмен может проводить медиацию между государством и гражданами. Он может даже больше. Он также может заявить о случаях недобросовестного управления или о делах, когда были нарушены пра­ва граждан. Поэтому, глядя на модель двойных опасений, мы можем опреде­лить роль омбудсмена как роль, связу­ющую должное поведение и законность. Омбудсмен показывает чиновникам, как соблюдать не только законодательные нормы, но и правила должного поведе­ния. Несомненно, медиация – прекрас­ный способ показать это. И, опираясь на собственный опыт, могу утверждать, что идеальным методом работы омбудсмена является именно медиация.

Выводы. Все это приводит меня к трем выво­дам. Первое: чрезмерный акцент на за­конности вызывает состязательное или даже ведущее к конфликту поведение. В некоторых случаях это оправдано. По­лицейский, который говорит, что граж­данин нарушил закон, и налагает штраф, подлежащий выплате немедленно, дей­ствительно может выбрать бескомпро­миссный подход. Он даже может надеть на задержанного наручники, если тот чересчур сопротивляется при выплате штрафа. Это совершенно законно. При­нудительное применение права требует бескомпромиссного поведения. Однако это может зайти слишком далеко и пре­вратиться в излишнюю конфронтацию, что иногда провоцирует отрицательную реакцию, когда граждане ощущают, что с ними обращаются неправильно (не­справедливо). Офицер, ведущий себя угрожающе или оскорбительно при взи­мании штрафа, может быть обвинен в не­уместном поведении, хотя он и поступа­ет абсолютно правомерно. Вот почему, скажем, судебным приставам необходи­мо внимательно относиться к этой про­блеме и вести себя профессионально.

Чрезмерный акцент на законности (то есть на правовых аспектах дела) спо­собствует состязательному поведению и может привести к эскалации конфликта. Интересным доказательством тому может послужить осознание голландским Мини­стерством внутренних дел того, что даже привлечение юриста к работе по делу может спровоцировать конфликтное поведение. Министерство изучило факторы риска при эскалации трудовых споров с гос. служащими и при­шло к выводу, что, среди прочего, простое привлечение юриста может приве­сти к эскалации. Адвокаты также могут вызвать эффект, обратный эскалации, но непосредственный опыт показывает, что участие юристов ведет к ориентирован­ности конфликта на правовых аспектах, за счет чего растут противоречия между сторонами. И эта проблема также заслуживает серьезного внимания.

Второй вывод состоит в том, что должное поведение помогает получить одобрение публики, легитимность – и в итоге доверие общества к государству. Отчет национального омбудсмена от 2005 года содержит более подробное описание вопроса легитимности и общественного доверия. Очень важно понимать, что неправильное обращение с гражданами может привести их к де­монстрации несогласия и оспариванию законности правительственных действий. Парламентские записи показывают, что в обязанности национального омбудсмена входит принятие решения о том, являются ли действия органов власти уместными. Тем самым омбудсмен может помочь восстановить доверие общества к государству. Я думаю, что все вышесказанное является теоретической основой для установления ясной свя­зи между должным поведением и восстановлением общественного доверия. И мне кажется, что омбудсмен урегулирует не только жалобу, но также и лежащий в ее основе конфликт.

Третий вывод касается тесной связи между медиацией и ролью омбудсмена. Медиация – прекрасный интерфейс между органами власти и гражданами. И использование медиации и медиативных техник может превратить юриди­ческие процедуры в подход к конфлик­ту, способствующий решению проблем.

Цель процедуры обработки жалоб заключается не только в их прояснении. У граждан есть важные причины реагиро­вать именно так. Когда они подают претен­зию, они используют легальное средство защиты, чтобы ответить на те действия государства, которые граждане воспри­нимают несправедливыми и неправиль­ными. Эскалация, возникающая в резуль­тате чрезмерной концентрации на нормах права, сопровождаемой полным игнори­рованием этических стандартов, – это паттерн, который присутствует во многих делах. Причем к таким делам относятся и те, которые имеют дело с возражения­ми – с ними судам тоже приходится стал­киваться – и те, которые относятся к процедурам обработки жалоб. Моя цель как национального омбудсмена заключается в использовании конкретных дел и кон­кретных проблем, где в спор вовлечены органы административной власти, чтобы лучше понять исходную ситуацию и при­чины подобных паттернов взаимодействия между государством и отдельными гражда­нами. Это может помочь нам всем узнать, как изменить систему к лучшему и усовер­шенствовать взаимоотношения между го­сударством и его гражданами.