Глава 12. Зачем? Зачем он это делал?

Зачем? Зачем он это делал? Я долго думал после над случившимся и пришел к выводу: испытание силы было лишь поводом. Нас ломали. Они пробовали – насколько нас хватит, насколько мы управляемы и безопасны. Государство не может допустить в своем теле настолько неконтролируемых и опасных существ. Мутантов. Да, омоложение выгодно, да, мутанты для армии – это хорошо. Но насколько они могут подчиняться? Будут ли они безопасны, притом что у них нет сдерживающих факторов в виде идеологической составляющей. Ну, наплевать нам было на всю эту идеологию и на все то, что годами, десятилетиями вбивали в головы людей в этой стране! А это опасно. А если мы захотим изменить существующую власть? Физически устранив руководство страны?

Тут и начинает пониматься эта фраза полковника о том, что мы ходим по ниточке. Он честно предупредил меня о существующем порядке вещей. То, что говорят мне в лицо – о сотрудничестве, – это ничего не значит. Спецслужбы – они могут сказать что хотят, сделать что хотят, прикрываясь лозунгом о государственной необходимости. Читай – по желанию высших руководителей, управляющих этой службой. Верить им нельзя ни в коем случае. Шла «разведка боем». Убедившись, что добиться чего‑нибудь обычными средствами невозможно, они пошли другим путем.

Полковник? Зачем он приоткрылся? Не знаю. Может, ему стало нас жалко, а может, скорее всего, он привнес фактор неопределенности, чтобы посмотреть – что будет. Или не хотел потерять ценные кадры из‑за нашей неуправляемости. Одно было ясно – мы должны были постоянно показывать, что смирились с нашей участью подопытных кроликов и лекарей и не помышляем ни о каких самостоятельных действиях. Иначе… что должно было быть иначе – я не хотел думать. Много крови, много смертей и непредсказуемый результат. Верно сказал полковник, я не всесилен. А бросить своих женщин и своих подчиненных я бы не смог – умер бы рядом с ними. «Русские своих на войне не бросают», – сказал один персонаж старого фильма.

Василиса слегка улыбалась, глядя на идущего к ней здоровенного парня, бицепсы которого рвали футболку. Я знал, что сейчас будет, и не завидовал парню. Если Василиса закончила трансформацию – она сейчас его порвет. Если не закончила и ей достанется на орехи – порву его я. За то, что навредил моей женщине. И будь что будет! А порву ли? Почему я так уверен? Он же настоящий боец, подготовленный, а я кто? Вася Кольцов? Парень с окраины? Почему‑то был уверен, что я сильнее – в глубине души знал, что так и будет. Давно уже не задумываюсь – откуда чего всплывает в моей голове, где память грифона, а где моя. Может, неправильно? Надо попробовать разделить две сущности? Но это было бы все равно как разделить человека на две половинки. Будут эти половинки жить? Нет, конечно. Так и моя личность теперь неотделима от личности грифона. Я – грифон!

– Ну, чего застыл! Атакуй! – сердито прикрикнул полковник, глядя на застывшего в нерешительности бойца. Тот нанес быстрый удар, целясь в плечо Василисы, и несомненно удивился, встретив лишь воздух.

Если вспомнить волка, который ловит в воздухе муху, легко и непринужденно, становится понятно, почему спецназовец никак не мог попасть в девушку, вроде мы не прилагающую никаких усилий для уклонения от ударов. А оборотень обычно был гораздо быстрее и сильнее волка. Помню, как нас однажды вызвали к дебоширу, погонявшему свою семью оборотню. Так вот, совершенно официальное требование в таких случаях не подходить к хулигану‑оборотню. Взять его все равно невозможно. Средств только два – или валить его сонным заклинанием, химикатами, или же убивать. Расстреливать издалека. Тогда мы проникли через балкон, и Семеныч завалил его сонным заклятием. Иначе бы… и то он успел поставить фингал Коле, будучи при этом пьяным вдребезину.

Это представление с Василисой продолжалось минуты две и напоминало «ката», танец‑бой в восточных единоборствах. Спецназовцы уже начали посмеиваться, глядя на этот «танец», боец, пытавшийся достать Василису, покраснел от злости и покрылся испариной от беспрерывных попыток достать «мишень», когда партнерша сама прекратила этот фарс.

Удар рукой в скулу (ладонью!) был таким незаметным и таким оглушительным, что все замерли с открытыми ртами. Голова бойца мотнулась, глаза закатились, и он с грохотом рухнул на пол, пустив тонкую струйку слюны из уголка рта.

Полковник озабоченно проверил пульс упавшего и коротко кивнул головой:

– Нормально. Жить будет. Достаточно. Теперь – Иван. Ограничений никаких. Правил никаких. Вы должны уронить его. А ты должен уронить их. По возможности не убивая. Но если кто‑то кого‑то убьет – никаких репрессий по этому поводу не будет. Это ясно? Если ясно – начали. Все, разом!

На меня двинулись оставшиеся на ногах здоровые парни – их было пять человек, среди них и те, кого потрепал Петр. Они уже полностью оклемались и встали на ноги, горя желанием отомстить за свое поражение.

Меня начала захлестывать темная волна. Боевой грифон, сидевший глубоко внутри, требовал выхода, требовал, чтобы я позволил ему убить всех этих людей, опрометчиво решивших посостязаться с ним в силе и ловкости. Я находился на грани потери своей воли, и лишь громадным напряжением воли удерживал себя от того, чтобы не превратиться в четырехногую боевую машину, более всего приспособленную для боя. Раньше со мной такого не было. Обычно накрыло – очнулся – вокруг трупы. Аминь! Что там происходило, как я их рвал – да кто знает? Кроме покойников. Но сейчас… сейчас я решил держать себя под контролем. Не показывать свое истинное лицо. Или скорее – клюв. Для них я мутант с паранормальными способностями, чудовищно ловкий и сильный, обладающий магическими способностями. Вот таким я и останусь в их памяти. По крайней мере, на ближайшие месяцы. Или годы. Вот только надо побить этих пятерых, и…

Кулак, прилетавший в лицо, я встретил открытой ладонью – не знаю, почему. Наверное – так было надо. Вероятно, этому человеку показалось, что он ударил в бетонную стену. Хруст, вскрик, сломанное запястье. Один готов.

Второго одним молниеносным движением ухватил за предплечье и шваркнул, как щенка, о стену, находившуюся в пяти метрах от меня. Он пролетел по воздуху это расстояние и ударился о стену со звуком, будто кто‑то взял автомобильную покрышку и со всего маха врезал ею о пол. И этот готов.

Трое оставшихся почему‑то медлили, и летели на меня со всех сторон, вытаращив глаза, как ненормальные. Их рты застыли в яростном крике, но движения были очень, очень медленными. Понадобилось всего лишь чуть‑чуть отшатнуться в сторону, схватить двух за шеи и воткнуть лоб в лоб. Надеюсь, что их черепа выдержали.

Не успели они упасть на пол, как я перегнулся через их падающие тела и резко ударил кулаком в сердце последнего, оставшегося на ногах, с неудовольствием заметив, что грудная клетка этого человека прогнулась и неприятно хрустнула. Все закончилось.

Странно. Очень странно. Мои спутники, полковник – все застыло, как будто я смотрел остановившийся ролик в Интернете – застывшие фигуры, застывшие лица, с выражениями удивления, страха и торжества – в зависимости от того, на чьем лице это было написано.

Интересно – пришло мне в голову – я что, умею управлять временем? То есть я могу остановить время? Или ускорять процессы в своем теле настолько, что весь окружающий мир кажется мне стоящим на месте? Ну‑ка!

Я представил, что весь мир застыл – вообще застыл – и действительно, все окружающее превратилось в застывшую декорацию. Статуи падающих людей, удивленно смотрящий на происходящее полковник, Василиса, с радостным восторгом взирающая на бойню, Маша, довольно улыбающаяся, Сергей, иронично ухмылявшийся, как будто знал, чем это кончится. Петр, с легким страхом и удивлением наблюдающий за происходящим.

Все стояли – муляжи людей, декорации к огромной пьесе, под названием жизнь.

Я сделал быстрый шаг вперед – шагать было почему‑то трудно, мышцы ног протестовали, кости как будто скрипели на каждом шагу, но так‑то было вполне комфортно передвигаться, если не особенно стараться ускорить движения.

Подошел к полковнику, и, не удержавшись, выдал ему великолепный щелбан в лоб. Ощущение – будто я врезал в стальную балку. Палец заболел. Интересно – что потом будет со лбом гэбэшника. Чертыхнулся про себя – забыл, ведь меня точно снимают! А потом посмотрят в замедленной съемке… тьфу, черт! Не надо было этих экспериментов! И уж тем более щелбана… как пацан. Да ладно – поезд ушел. Теперь они знают, что я могу ускоряться в десятки, а может, в сотни раз. Ну и черт с ними. Больше ценить будут. Посмотрел на парней, падающих на пол, они так и висели в воздухе, как подвешенные на нитках. Прикинул, по моим ощущениям, я находился в состоянии ускорения уже минут пять. Сколько еще смогу тут удержаться?

Ответ получил тут же, секунд через тридцать: началось с того, что заболели мышцы ног и рук. Просто их заломило до судорог. Затем навалилась усталость, такая, будто я весь день таскал железо в тренажерном зале, а потом всю ночь кувыркался с подружкой. Слабость, испарина, даже небольшая трясучка. Заболела голова, а перед глазами заплясали золотистые искорки, и тут же мысль: «Болван! Больше минуты в Ускорении Фаральфа никто не может находиться! Ты сдохнешь, если не отпустишь время!»

И я отпустил. Пошатнулся, но удержался на ногах, облегченно услышав удар тел бойцов о пол, радостные крики моих спутников, чертыхание полковника, прижавшего ко лбу правую руку и с недоверием смотревшего на меня. (Потом у него сиял великолепный синячина, но он так никогда ни слова не сказал мне по поводу этого инцидента.)

Мышцы у меня дрожали от напряжения, в голову билась кровь, и ее толчки я ощущал где‑то в затылке, руки слегка дрожали, а еще я страшно хотел есть. Просто до визга. С детства не испытывал такого голода.

Полковник задумчиво кивнул головой, потерев лоб, потом шагнул к лежащему на полу парню, которого я ударил в грудь. Тот не шевелился, и похоже, что он был мертв. Серов пощупал пульс, потом обернулся ко мне:

– Можешь что‑то сделать?

Я подошел к лежащему, незаметно утихомиривая трясущиеся руки, и громко сказал:

– Все отошли! Все!

Потом устроил парня поудобнее рядом с двумя другими, лежащими рядом, и начал читать заклинание, больше не отвлекаясь ни на что. Заклинание оздоровления – то, что подталкивало организм высвобождать свои внутренние ресурсы и восстанавливаться.

Через пять минут парень начал дышать, синее лицо порозовело, а те, что лежали рядом, уже стали подниматься – сели и недоуменно обвели взглядами окружающих.

– Что… тут случилось? – спросил один из них, недоуменно поглядывая на стоящих рядом людей и на меня, стряхивающего со штанов пылинки.

– Чего‑чего… вырубил он тебя. И меня, – ворчливо сказал второй боец, поднимаясь с пола, – такого я никогда не видал. Интересно, как называется эта борьба? Скорость нечеловеческая!

Я не ответил и прошел к тому парню, которого в самом начале метнул о стену. Тот так и лежал недвижимый, как труп. Увы, каковым, собственно, и являлся. Я ничего не мог для него сделать. При ударе о стену он свернул себе шею. Печально…

Впрочем, полковник, в отличие от меня, был абсолютно доволен происшедшим. Он чуть не мурлыкал, глядя на нас, и что‑то прикидывал себе в голове. Затем, отдав распоряжение убрать труп и приказав бойцам разойтись, он повел нас в свой кабинет, где и усадил перед собой, внимательно разглядывая, как необычные объекты кунсткамеры.

– Ну что же, я увидел то, что хотел. Я удовлетворен.

– А я нет, – перебил я этого живодера, – в результате ваших действий погиб человек! Вас совесть не гложет?

– Ни в малейшей степени. Кроме того, стоит заметить, что в результате не моих действий он погиб, а твоих действий. Можно было с ним и понежнее. Но не расстраивайся – они знали, на что идут. И знали, что могут погибнуть на службе. Так что… хватит рефлексий.

– Не хватит, – упрямо сказал я, глядя в упор на полковника, – в дальнейшем я отказываюсь выполнять такие распоряжения. Сегодняшний экзамен был совершенно ненужным! Мы не собираемся выступать в качестве убийц, боевиков или чего‑то подобного! Какого черта вы устроили это представление?!

– Вы будете выполнять те приказы, которые вам дадут. Я тебе ясно пояснил по этому поводу. Что касается сегодняшних исследований, я очень доволен тем, что вы сегодня продемонстрировали. Вы, трое. Надеюсь, что те мутанты, которых мы произведем с помощью вашей крови, будут обладать не менее замечательными способностями, чем у вас. Все! Закрыли этот вопрос! Вы сработали так, как надо, и я доволен. Я доложу руководству, что вы делаете то, что положено. Кстати сказать, сегодня вы продемонстрировали и свои врачебные способности. Это замечательно. Завтра будет предоставлен первый пациент из числа тех, кого нужно омолодить. Итак, задача такова: вы должны омолодить человека, а потом сделать ему лицо, похожее на лицо самого себя, только в том возрасте, с которого вы начали омоложение. Коряво сказал, да? Но этот вопрос уже поднимался ранее, относительно Брежнева. Вы прекрасно помните, уверен. Омолаживаете и делаете лицо. Все.

– А магические ингредиенты? Без них ничего не выйдет.

– А все уже готово. Списки этих предметов у нас есть, сотрудники уже добывают нужное. Под жестким контролем. Так что не сомневайтесь, ошибок не будет. Сейчас вы отправляетесь домой, отдыхать. Ваш автомобиль стоит у подъезда, ключи от него лежат на столе в квартире. Как и сберегательная книжка с вашими деньгами. Вам, парни, предоставляются квартиры, двухкомнатные, как вы и желали. Вот ключи и ордера, – полковник открыл стол и достал синие бумажки, в которых были вписаны фамилии Сергея и Петра, – вот паспорта на ваши имена, где стоит ваша прописка. А это трудовые книжки, где указано место вашей работы и должность. Вот ведомость, распишитесь. Вам полагается по триста рублей подъемных. Видите, государство умеет ценить тех, кто на него работает. Расписывайтесь, и я выдам вам деньги.

Домой ехали молча. Ребят – Серегу и Петра – отвезли на их квартиры в другом автомобиле, так что ехали втроем. (Не считая охранника и водителя.) Молчали. Говорить не хотелось. Меня все еще слегка потряхивало, как от долгого голодания, хотя нас и накормили в столовой воинской части, так что есть пока я вроде не хотел. Девчонки сидели притихшие, думали о чем‑то о своем.

Уже когда подъезжали к дому, Василиса подняла глаза и тихо шепнула:

– А ты уверен, что все будет хорошо?

Смешной вопрос. Если бы мне и в самом деле было смешно. Что я мог ответить?

– Конечно. Все идет нормально! – как будто сам я был уверен в этом хоть на микрон.

– Вань, так хорошо с тобой… – Маша прижалась к моему боку и сопела теплым воздухом в плечо. Я поежился, мурашки пробежали по телу, щекотно – и она слегка отодвинулась.

– Я так переживала вчера, когда ты с Василисой… а потом подумала и решила – хоть как, хоть с кем – лишь бы оставался со мной. Делай что хочешь, только будь со мной.

– Ты как себя чувствуешь? Не тошнит по утрам? Слабость, головокружение?

– Ты знаешь, как ни странно, ничего подобного. Видимо, это связано с тем, что я мутантка, да? Многие на этом сроке просто помирают от тошноты. А я и мясо ем, и кофе пью – никаких проблем! Странно… Я помню, как вынашивала ребенка – меня полоскало, как из лейки. Даже посмотреть на мясо не могла. Ела только кашки и кисели.

– Ничего странного. Твой организм более вынослив, чем организм обычного человека. У нас об этом каждый ребенок знает. Ты менее подвержена болезням, ты легче выздоравливаешь, если заболеешь, раны быстрее заживают. Так что все в порядке.

– А я не уродливая стала? Я тебя привлекаю, как женщина?

– Хммм… а разве я двадцать минут назад этого не доказал?

– Доказать‑то доказал… но… как‑то без страсти… как будто не хочешь меня.

– Глупенькая, я тебя берегу! И не дай бог, выкидыш будет, осторожнее надо. А ты меня привлекаешь, и даже очень. К сведению, как‑то делали опрос среди мужчин, так вот беременные женщины вызывают у большинства мужиков очень сильный сексуальный позыв. Кажутся очень привлекательными. Вероятно, это связано с тем, что в такой женщине мужчина подсознательно видит тут самку, с которой хотел бы произвести потомство. Которая может это сделать. То есть качественную, привлекательную самку. Мы же все по сути своей животные, только начавшие немного думать. И кроме того, ты – нимфа. Нимфа, даже если не включает свой Зов – подсознательно воздействует на окружающих и кажется всем очень привлекательной и обаятельной. Тебе очень повезло, нимф не так уж и много в нашем мире. Это нечастая мутация. Впрочем, как и оборотни.

– А ты – нечастая мутация? У вас в мире много таких магов, как ты? Или нет?

– Нет. Таких больше нет. Не забывай – я ведь грифон…

Мы полежали, помолчали, я рассеянно гладил выпуклый животик Маши – он был еще небольшим и вправду очень привлекательным. Потом она неожиданно сказала:

– А я плакала вчера ночью. Я слышала, как вы с Василисой тут любились. Я встала, подкралась к двери и все подслушала. И в щелку поглядела. А потом плакала. И она сейчас, наверное, плачет…

– И не плачу, – неожиданно раздался голос Василисы, – просто мне стало тоскливо, и я решила посидеть с вами. Можно?

Дверь скрипнула, и стройная фигурка моей второй половинки обрисовалась в дверном проеме.

– Подслушивала? – прыснула со смеху Маша.

– Ну не так чтобы подслушивала… но слушала, – хихикнула Василиса, – тоскливо одной, правда! Возьмите в компанию, а?

– Иди к нам. Ложись справа. Ага, вот так Ваня не против, правда?

– Вообще‑то, нет, – растерянно ответил я, – как вижу, вы за спиной у меня спелись?

– Да куда деваться, – пожала плечами Василиса и облегченно вздохнула, прижимаясь к моему плечу и зажимая мою руку у себя между ног, как дети зажимают плюшевого мишку или куклу, чтобы не расставаться с любимой игрушкой, – есть ситуация: один мужчина и две женщины. Каждая любит его и не очень любит конкурентку. Если они начнут свару – ничем хорошим это не кончится. Решение: договориться и принять все так, как оно есть. Так что… вот так.

– Да, Вань… куда деваться? Да и Василиса мне уже как сестра. Мы сейчас как на фронте, в тылу врага – нам нельзя ругаться. Мы с ней поговорили и договорились, что будем все решать мирно. А тебя на всех нас хватит – не сотрешься. Вот только других баб мы не допустим! Всех поубиваем!

– Ага! – радостно вторила Василиса с другого бока и еще крепче зажала мою руку. Было такое впечатление, как если бы моя рука попала в тиски. Крепка моя жена.

– А чего это вдруг вы про других баб? – удивился я. – Вроде бы я никогда не давал повода усомниться в моей верности…

– Хе‑хе‑хе… – ехидно рассмеялись обе жены и затихли на кровати.

– Чего хе‑хе‑то? – рассердился я. – Что, таскался по бабам? Заглядывался на всех встречных‑поперечных?

– Ну… таскаться не таскался, а на медсестру сегодня заглядывался! На сиськи ее! Видела, Маш, как он в разрез халата ей заглядывал, когда она у него кровь брала?! Бесстыдный! А та‑то, сучка, так и вертит возле него задом, так и вертит!

– Ага, видела, я чуть не воткнула ей шприц в задницу! Сучка крашеная! У нее волосы крашеные, а ты ей в сиськи заглядываешь!

– Во‑первых, не вижу связи между крашеными волосами и невозможностью глядеть на чьи‑то там сиськи, во‑вторых, мне тогда было не до чего – терпеть не могу уколов, взятий крови и всякого такого медицинского действа, а в‑третьих, вы что хотели, чтобы я не на баб, а на мужиков заглядывался? У меня была нормальная мужская реакция на хорошенькую женщину. А правда, медсестра была миленькая?

– Шшшшш… – зашипели мои женщины, как две змеи, и стали тормошить, щипать и пихать меня в бока, наказывая за распутность и дурные помыслы – каковых, впрочем, у меня и не было. Зачем мне какие‑то бабы, при двух красотках‑женах, каких во всем мире‑то не найдется – такие они красивые!

Мои «красотки», услышав это, сменили гнев на милость и стали меня целовать, чем привели в смятение:

– Эй, перестаньте! Я же не железный! Прекратите безобразие! Я не удержусь, сейчас кое‑кого…

И я не удержался. Впрочем, все прошло просто замечательно. По‑семейному, так сказать. Не знаю, как там всяким султанам живется в их гаремах. Но мне было очень хорошо. Очень. Впрочем, моим женам тоже.

Потом они спали, раскинувшись на кровати, как две обнаженные грации, а я лежал без сна, раздумывая о том, как жить дальше.

Завтрашний день покажет – могу ли я обмануть этих людей. У меня были очень большие сомнения. Эти люди: второе имя им – лицемерие, ложь, обман, интрига. Куда мне против спецслужб, погрязших в интригах и лжи? Смогу ли я противостоять целому аппарату КГБ? Смогу ли обмануть лжецов? А ведь придется.

А что дальше? Ведь я собираюсь на себя взвалить управление страной. Смогу ли? Кстати, а с чего я взял, что буду управлять страной? Зачем мне это? Не буду. Я всего лишь подскажу, как правильно сделать. Как правильно управлять этой страной. Нет, опять не так. Я покажу им путь, по которому надо идти. Мессия? Тихо захихикал про себя – мессия – Вася! Ну кто бы мог подумать? И тут же остановился: а что смешного?

Ну что смешного в том, что судьба, или бог, дала мне возможность сделать мир чуть‑чуть совершеннее. Ну кто сможет отказаться от такой возможности? Кто сможет отказаться от роли Мессии? Я не смогу. Просто потому, что вижу – могу реально помочь людям. Конечно, я нормальный циник, как и все молодые люди моего возраста и моего времени, но… есть что‑то такое у меня в душе, что не позволяет остаться в стороне, если реально могу помочь людям и спасти миллионы жизней. А еще – любопытство! Что будет – если…? Зуд демиурга, строителя миров.

А будет нелегко. Сегодня смотрели телевизор – ничего понять не могли, что происходит в стране. Опять «Лебединое озеро», опять какая‑то классическая музыка и хороводы. Что делается, понять невозможно. Нам никто не докладывает о настоящем положении дел, а из газет и телевизионных передач это понять нельзя. Надо будет попробовать расспросить о положении в стране у Серова – если он захочет нам рассказать. А почему нет? Мы все равно дали подписку о неразглашении государственной тайны, за нами следят, с иностранцами мы контактов не имеем – не замазаны общением с буржуазными наймитами и шпионами. Завтра расспрошу как следует. А сейчас – спать. Спать! Сегодня много потрудился… хммм… и не только в постели.

– Давай я тебе чаю подолью? Бутербродик? Рубашка у тебя что‑то плохо выглажена. Василька, это ты гладила! Смотри, Ванечка мятый! Тебя чего, не учили гладить?

– Не учили! У нас прислуга была! И вообще – какого черта мы сами готовим и сами все убираем?! Что, у нас денег нет, что ли? – Василиса раскраснелась от злости и чуть не шипела. Маша, наоборот, была благостной и веселой.

Сегодняшним утром они были слегка усталыми, довольными – пока Маша не заставила Василису гладить рубаху. Та долго и матерно выражалась (было слыхать даже через две комнаты), потом принесла что‑то мятое, местами глаженное.

– Так‑то да – зачем вам руки портить? – согласно кивнул я, набивая рот бутербродом с колбасой. – Прифлуфу фсять и фее!

– Васенька, не говори с набитым ртом – подавишься! – невозмутимо ответила Маша, а я закашлялся, покраснев и выпустив слезы из глаз.

– Вот видишь?! А если бы не крошка, а целый кусок? И откачивай тебя!

Я прокашлялся, вытер слезы и со смехом заметил:

– Это из‑за тебя подавился. Смешно стало. Ты как моя мама – она мне всегда запрещала говорить с набитым ртом. Только она не врач, а учительница.

– Хорошая профессия. Хочу познакомиться с твоей мамой. Умная женщина, сразу видно.

Я опять раскашлялся и, откашлявшись, сказал:

– Представляю: «Мама, познакомься, это мои жены. Они беременны твоими внуками. Скоро ты станешь дважды бабушкой!» Представляю ее лицо… Одна жена нимфа, другая оборотень. Сын – грифон.

– Мда… интересно, – захихикала Василиса, – я представляю, если бы моя мама увидела нашу компанию! И это при ее болезненном отношении к статусности, к месту в обществе. Так‑то в нашем мире уже давно свобода нравов, даже слишком уж свобода, но наша семейка – это нечто такое…

– Да ничего такого! – махнула рукой Маша. – Мне лично плевать на то, что говорят за спиной. Мы любим нашего мужа, у нас будут дети, будущее обеспечено – да плюй ты на это дело. Не переживай.

– Вообще‑то я и плюю, – немного раздосадованно ответила Василиса, – я что, сказала, что переживаю по этому поводу? Да пошли они все к черту. Кстати, Вась, как тебе понравилось наше вчерашнее представление?

– Ты про какое? – невозмутимо ответил я, прихлебывая чай.

– Уж не про постель – это точно, – хихикнула Василиса, – про наше испытание. Или как там его назвать.

– Отлично. Что еще сказать? Прекрасно. Когда мне спину прикрывают две такие боевитые жены, я могу не опасаться, что кто‑нибудь воткнет нож в спину. Кроме этих самых жен.

– Тебе не стыдно? – укоризненно сказала Маша. – Говорить такие слова! Обижать нас!

– Вась, ты правда чего‑то не по делу понес, – надула губы Василиса, – это как мы тебе нож в спину воткнем? Почему? Зачем?

– Ну мало ли… увидите красивого, бравого военного в аксельбантах, якорях и влюбитесь в него. А Ваську пошлете на хрен. А чтобы не мешал – горло ему перерезать.

– Тьфу! Он стебается, Маш! Вась, ну как не стыдно?! Мы взаправду, а ты стебешься над нами!

– Издевается, да, – нахмурилась Маша, – а давай его защекочем? До смерти?! И потом пойдем искать военного с якорем и аксельбантом!

– Давай. Ну, Васька, держись! – эти две мегеры подступили ко мне с обеих сторон, опрокинули меня на пол и уселись сверху.

– Попался! Болтун! Подлец! На медсестер зенки пялишь, а мы – нож в спину?! Негодник! Дай я укушу его за одно место! Снимай с него штаны!

– Эй, эй, только не это! Некогда! Перестаньте! Не дамся! Бесстыдницы!

– Эй, прекратите свой свальный грех, – послышался знакомый смеющийся голос, и в гостиную вошел Сергей, из‑за плеча которого выглядывал Петр, – а впрочем, может, возьмете в компанию? Я люблю всякие извращения, особенно групповые!

– Я и не сомневалась в том, что ты изврат, – заявила Василиса, вставая с меня и приглаживая волосы, – откуда у тебя ключ, как вы вошли?

– Ну как откуда, не смеши, – Вася дал запасной ключ. Мало ли что тут случится, чтобы мы могли к вам войти. И вообще, вроде не чужие. Кто вам спину‑то прикроет, если что?

Девушки стали хохотать. Сергей непонимающе переводил глаза с одной на другую, потом недоуменно спросил:

– А я чего такого смешного сказал?

– Не обращай внимания, – ответил я, натягивая штаны прямо на полу, – это у нас разговор тут был. За жизнь. Вот его отголоски.

– Вижу, какие отголоски, – с интересом сказал Сергей, косясь на поправляющую мини‑юбку Василису, – и когда у меня отголоски начнутся? На танцульки сходить, что ли? Шеф, ты должен выделить нам бабла для поддержания здоровья – мы пойдем девок снимать. Ты же не хочешь, чтобы мы от воздержания стали импотентами? И хуже того – заболели простатитом?

– Болтун! – фыркнула Маша. – Вась, ты где его подобрал? В лечебнице для маньяков?

– Что значит – подобрал?! Даже обидно! Я был захвачен этим злым магом в результате его нападения на сотрудников правоохранительных органов. И теперь служу этому Черному Властелину!

– Тьфу, как гадко сказал, – фыркнул я, – садитесь завтракать. Только быстро. Нам сегодня ехать омолаживать какую‑то мумию фараона. Так что – когда будем обедать – неясно.

– Завтракать? Это всегда пожалуйста. Завтракать – это правильно. Вся сила от завтрака! – запричитал Сергей, усаживаясь за стол и тут же отхреначивая здоровенный шмат копченой грудинки и пристраивая его на кусок батона.

– Судя по тебе, ты вообще никогда не завтракаешь, – ехидно заметила Василиса.

– Это еще почему? – Сергей перестал жевать и подозрительно покосился на мою благоверную.

– А потому, что сил у тебя нет никаких! Вообще! Если бы Вася тебя не вылечил, сейчас бы ты ходил с великолепным фингалом в пол‑лица. Задохлик!

– Я – задохлик?! Да по сравнению…

– С кем? С кем – по сравнению?! – ехидно переспросила Василиса. – Может, с тобой на руках потягаемся? Узнаем, кто из нас задохлик?

– Да ну тебя… – отмахнулся Сергей, – я головой работаю, а не кулаками – с Петькой вон тягайся. Петь, не соглашайся – она тебя уложит! Я знаю, что такое оборотни. Кстати, Вась, а нельзя и меня как‑то мутировать? А чего – вы все такие крутые, а я как лох педальный!

– Серег, – вкрадчиво сказала Василиса, – заразить магией можно двумя способами. Через половой акт – через передачу спермы, и вливанием крови…

– На первый способ не согласен! Даже не упрашивайте! Нет вам моего согласия, – невозмутимо ответил Сергей, прожевывая кусок торта, – а кровью можно как‑то?

– Хмм… ты знаешь, а наверное – можно, – после раздумья сказал я, роясь в памяти, – да, можно! Нужно сделать надрез на твоей коже, до мяса, и мясо слегка подрезать, чтобы вирусы как следует вошли вовнутрь, прижилась колония. Или бактерии, черт его знает. Так и не определили – как это и что. В общем, делается ямка, и туда заливается немного крови. Вот ты и заражен. Что‑то вроде мегапрививки. Кстати, между нами говоря, ни черта у них с заражением добровольцев не выйдет. Я вспомнил. Нужна живая кровь, не более минуты срока, как она покинула тело. Обломались они с мутантами.

– Скажешь им? – задумчиво спросила Маша, катая хлебный шарик в руке.

– Хмм… скажу… попозже. Когда сами убедятся, что не получается. Нечего им так сразу все вываливать – пусть помучаются, осознают нашу ценность.

– Молодец, шеф, – одобрительно заметил Сергей, – жесткий барыга! Конкретный! Мы с тобой в портянках от Версаче будем ходить!

– А что такое «Версаче», – не поняла Маша, – это что, организация, которая портянки делает?

– Нет, – ухмыльнулась Василиса, – это… хммм… в общем, будет такой дом мод. Очень известный и дорогой. Все женщины будут пищать от него. А «портянки от Версаче» – это уже Серегино изобретение. Он известный болтун.

– Ничего подобного, – парировал Сергей, – кино такое есть, старое. Комедия. Вот это оттуда. Как‑нибудь, когда вернемся, я вам покажу это кино. Ухохочетесь!

– Вернемся… когда это мы вернемся, – с грустью протянула Василиса, – может, и никогда.

– А мне здесь нравится, – жизнерадостно сказал Сергей и потянулся, с хрустом суставов, в плечах, – жрачки – море! Бабло есть. Баб – найдем. Уважение, почет, машины. Все вокруг лохи, мы же знаем будущее, так что всегда можем обстряпать так, что будем на коне. Кстати, шеф, все‑таки как насчет заражения магией? Ну чего тебе стоит?

– Хммм… да так‑то ничего, – пожал я плечами, – а Петр тоже хочет?

– Хочу, – кивнул головой боец, аккуратно намазывая маслом булочку (он отличался невероятной, просто патологической аккуратностью, это даже мои женщины заметили и сообщили мне, как бы укоряя за разбросанные носки и штаны).

– Хорошо. Готовьте нож, готовьте предплечье. Девчонки, принесите тазик, сейчас тут будет грязно. Боли не боитесь?

– Боюсь, конечно! Что я, маньяк? Я не наслаждаюсь болью! А куда деваться. – Сергей закатал рукав и с тоской поглядел на руку. – А потом вылечишь?

– Нет. Сразу нельзя. Придется походить с повязкой дня три. Маш, найди там бинты – есть у нас? Ага. Тащи. И вату – тампон сделаем.

– Вась, а времени хватит, – с тревогой осведомилась Василиса, – ты не забыл – нам к одиннадцати часам заниматься омоложением?

– Помню. Это недолго. Сейчас ребят почикаем и поедем. Ну что, готовы к страданиям? А что – любите кататься, любите и саночки возить! Кто первый?

– Пусть Петька. Я пока погляжу, – малодушно заявил Сергей и уселся верхом на стул, лицом к спинке.

Петр коротко кивнул головой, я взял бутылку водки, плеснул ему на предплечье, потер, затем протер «Столичной экспортной» темное лезвие ножа – Маша уже прокалила его на огне – и решительно взял бойца за руку, воткнул лезвие в мышцу, поведя вниз, к запястью. Кровь брызнула ручьем, распахал я ему не слабо. Резко запахло железом, а Василиса издала какой‑то булькающий звук и отвернулась:

– Не могу смотреть на это! Никогда бы не стала врачом!

– Маш, держи его руку, возьми тампон, будешь промакивать, пока я не скажу – хватит. Ага, вот так. Ну, теперь моя очередь.

Я скривился и резанул себе по запястью. Обожгло резкой болью, закапала кровь, быстро прекращая свое истечение. Я резанул еще и подставил руку над разверстой раной Петра. Несколько капель крови упали на обнаженную, порезанную мышцу, и я решил, что этого хватит:

– Завязывай, все! Бинтами! Серега, давай – ты!

– А я вроде как и передумал… да ладно, ладно, иду! Ой! Больно как! Ой, зараза, как болит… капай, капай скорее! Истеку кровью у вас на руках, вот тогда узнаете, каким я был хорошим человеком, а поздно будет! Не так туго – рука отсохнет! Оххх… каакие муки…

– Ну что ты причитаешь, как баба? – рассердилась Василиса. – Терпи! Ты же мужик! Боец!

– Тебе хорошо… у вас, оборотней, болевой порог выше раза в три! А у нас, людей нежной душевной организации…

– Тьфу! Это ты‑то человек нежной душевной организации?! – расхохоталась Василиса. – Ментяра! Да ты дубовый, как бревно!

– Вот видите? – страдальчески обратился к нам Сергей. – Это результат плохой работы агитационного отдела Министерства внутренних дел! Нет бы внедрять в головы обывателей образ хорошего полицейского, защитника, охранителя, друга семьи, а они не работают! Телевидение показывает только плохих полицейских – этот взятку взял, этот напоролся и пострелял банкиров – туда им и дорога! Ненавижу ростовщиков! А мы ведь другие… в основной массе. Мы хорошие!

– Это ты‑то «друг семьи» – если только соседской. Когда муж в плавании, – захохотала Василиса. – Знаем, как вы работаете.

– Странно, зачем милиционеров назвали полицейскими? – недоуменно спросила Маша. – Такое нехорошее слово «полицейский». Сразу вспоминаются жандармы… «Чипполино» опять же. А во время войны – полицаи, которые расстреливали наших партизан, убивали жителей! Ужасно! Зачем надо было переименовывать?

– Ты не понимаешь, Машуль, – усмехнувшись, ответила Василиса, – сразу видно – ты не из нашего времени. Во‑первых, распил денег, которые пойдут на переименование, таблички всякие, надписи на машинах, форма опять же, представляешь, сколько тут денег крутится? Сколько хапнули при этом? У нас – чего не коснешься, какая проблема возникла, сразу ищи – кто деньги попер. Обязательно поперли. У вас бы уже расстреляли половину, а у нас…

– Да и у нас прут – что ты думаешь, тут все такие честные? – махнула рукой Маша. – Спроси Васю, как мы обслуживали областное руководство города. Они как сыр в масле катаются, живут во дворцах. Думаешь, на зарплату?

– А еще, – продолжила Василиса, – загадили имя «милиционер» и решили, что надо теперь начать с нуля. Выковывать образ правильного мента‑полицейского. Только еще хуже вышло. Такой же мент, только теперь называется полицейским. Да плевать. Что есть, то есть.

– Да ладно… совсем уж меня вывозили в грязи, – сморщился Сергей. – Вася вон тоже полицейский, так чего его не полощете?

– Васечка наш умница, молодец! Не трогай грязными лапами наше чудо! – Василиса и Маша обняли меня с двух сторон, и в глубине души у меня разлилось теплое чувство – это ли не счастье? «Тихое счастье! Спите, усталые воины!» Откуда это? А! – сказка древняя. Садко, по‑моему. Птица счастья там такая была. Усыпляла. А нам спать некогда, нам бежать нужно.

– Везет же людям, – завистливо вздохнул Сергей, – на кого‑то красотки пачками вешаются, а кто‑то по помойкам пропитание добывает…

– Ты‑то – по помойкам? Всю грудинку сожрал! И куда влезает‑то?!

– У меня мозг интенсивно работает, – парировал Сергей, – он сжигает топливо. И вообще, мой мозг говорит мне: нас давно дожидается внизу автомобиль. И если мы опоздаем…

– Да, да, ребята! Побежали! – Я вскочил с места и пошел к двери, поправляя на ходу мятую рубашку. Мы так и не успели ее как следует отгладить. И правда – надо прислугу нанять. Денег у нас море – чего жаться? Кухарку и домработницу. Надо Серову сказать – пусть найдет кого‑нибудь. Само собой – пришлют агентов, подслушивать и подглядывать. Особенно после того, как я каждый вечер регулярно уничтожаю установленные ими жучки. Но что сделаешь? Даже если бы мы сами нашли прислугу, они бы их завербовали. Так чего время зря тратить на поиски?

– Вы все – останьтесь здесь! – Серов внимательно осмотрел нашу пеструю компанию, задержавшись взглядом на рубашке Сергея, на которой угадывалась повязка. Я мысленно сплюнул, ну зараза! Сказал же – опусти рукава как следует! Какого черта он их поддернул вверх?! Сергей поймал мой злой взгляд и виновато потупил глаза. Потом с ним поговорю.

– Иван, со мной.

Полковник вышел из комнаты и быстро пошел по коридору, как шарик ртути, катящийся по тропинке. Я успевал за ним лишь благодаря длинным ногам. Шустрый дедок, однако. Впрочем, дедком назвать его язык бы не повернулся. Странная личность. Нечеловеческая какая‑то. Мне ли это говорить? – усмехнулся про себя.

Кабинет с кушеткой, столом посредине, окон нет – освещение от ламп наверху. Что‑то вроде осмотровой. Только покомфортнее.

– Сиди тут, жди. Сейчас я приду с человеком. Он очень важная персона, учти это. Язык свой придерживай.

– Я тоже важная персона. Ему тоже язык придерживать? – невинно осведомился я.

– Вот об этом я говорю. Когда‑нибудь твой язык доведет тебя до беды…

Полковник снова вышел, и наступила тишина, не прерываемая ничем. Стены были такие толстые, что с улицы или из соседних комнат не доносилось ни звука. Полная звукоизоляция. В таких комнатах хорошо расстреливать – почему‑то подумалось мне, и невольный холодок прошел по спине. Потом в ушах начало звенеть. Ну это понятно, я читал о подобном. Мозг, которому не хватает внешних раздражителей, поступающей информации, начинает восполнять это сам. И тогда слышатся звон, жужжание, голоса. И тогда люди говорят, что слышат потусторонний мир.

Сколько продолжалось мое ожидание – не знаю. Наверное, недолго – минут семь, может, десять. Наконец, дверь распахнулась, и в нее вошел человек лет под семьдесят или постарше. Высоколобый, седой, с глубоко запавшими глазами. Под глазами мешки, похоже, что его здоровье оставляет желать лучшего.

Он внимательно осмотрел меня сверху донизу – я даже не попытался встать – чего ради? Это для них он супервип, а для меня просто пациент, старый человек, задавленный болезнями и проблемами. Помню, что жить ему осталось не так уж и долго. Судя по тому, что я знал о руководителях государства, жизнь у них была бурная во всех отношениях. И довольно‑таки нездоровая.

– Это ты? – спросил он с легким сарказмом.

– Это я, – ответил я ему в тон.

– Понятно. Серов меня уже предупредил, что ты штучка еще та, – человек усмехнулся, стал похож на простого пенсионера. Но я знал, что это один из могущественнейших людей страны. Не стоило обольщаться – человек, сорок лет пробывший во власти, – что у него должно было остаться человеческого? Но при том при всем – он мне как‑то понравился. Вот с первого взгляда понравился, и все. Он не надувал щек, не стал вопить что‑то вроде: «Встать, когда с тобой разговаривает подпоруч‑чик!»

Мужчина уселся передо мной на стул, оглянулся на Серова и мягко сказал:

– Оставь нас одних. Я хочу с ним просто поговорить.

Полковник кивнул и тут же выскользнул за дверь. Мы остались вдвоем.

– Ты вправду колдун? – серьезно спросил мужчина. – И можешь вернуть молодость?

– Могу. Колдун. Вернее – маг.

– А тебе сколько лет? Ты молод или стар?

– Мне двадцать с небольшим. Я маг с детства. Мутант.

– Говорят, ты прибыл из другого мира? Из параллельного? Это правда?

– Правда. Чистая правда. У нас магия обычное дело. И у нас на сто лет больше, чем у вас. Примерно на сто.

– И что там? Как живут люди? Что делается? – интерес мужчины был таким неподдельным, даже жгучим, что я удивился – старик‑то молод душой!

– Живут люди. Советского Союза давно нет. Развалился. Растащили на части – негодяи, которые влезли в руководство республик. Германия объединилась, стала единой. Наши оттуда ушли. Партий у нас не одна – десятки. Во главе России президент, выбираемый народом. Мы живы. Россия жива.

– Хоть Россия жива, и то хорошо, – грустно усмехнулся мужчина и поднял на меня глаза, – а ты не помнишь, сколько я прожил? Просто интересно.

– Не помню. Я плохо учил историю, да никому и не интересны деятели прошлого, руководители правительства страны, которой нет… уж простите за откровенность. У нас дети уже не знают, кто такой Ленин. И Сталин. Что там говорить…

– Обо мне, – усмехнулся человек, – ты никому не говори и про то, что Советского Союза не будет. Может плохо кончиться.

Он помолчал и добавил:

– Интересно будет с тобой поговорить. Жаль, что ты так мало запомнил обо мне.

– Жаль. Помню только, что вам осталось лет пять – вроде как. Где‑то читал. И еще – что вы делали реформы, но вам не давали их делать. А еще – что вы единственный были против введения войск в Афганистан. Вот, в общем‑то, и все, что помню о вас.

– А что там с Афганистаном? – живо заинтересовался человек. – Что с ним случилось, почему войска?

– В семьдесят девятом году Советский Союз должен был ввести войска в Афганистан. В помощь афганскому народу. Вернее, его правительству. Наши оставили там десятки тысяч погибших солдат, советских солдат, кучу денег и ушли с позором. Все политбюро поддержало введение войск, в том числе и Брежнев, а вы были против. Единственный.

– Брежнев… да, Брежнев. Жаль его. Но он тормозил реформы, не давал двигаться вперед! Задушили, все задушили! – мужчина так разволновался, что стукнул сухим кулаком по колену. – Нам пришлось так поступить. Говорят, ты в тот момент был рядом и каким‑то образом спасся.

– Да, было такое дело, – пожал я плечами, – ну, так что – будем омолаживаться?

– Приказ президента – омолодиться. Я ему слишком нужен, и он боится меня потерять, – пожал плечами человек. (А еще проверяешь – что с тобой будет и не превратишься ли ты в овощ, усмехнулся я про себя.)

Мужчина заметил мою тонкую улыбку и усмехнулся, похоже, он понял, что я понял.

– Будем, да. Итак – как это будет выглядеть? Ну – операция эта магическая. Ты будешь плясать с бубном, завывать? Или еще как‑то?

– Все будет делаться в три этапа. Буду и завывать. Бубна только не обещаю. Хотя могу после окончания сплясать с бубном – за отдельную плату. И мне придется взять у вас с пол‑литра крови. Это совершенно необходимо. В конце процедур вы будете с телом двадцатилетнего парня, но с лицом чуть помоложе нынешнего. Только без мешков и брылей. То же самое я хотел сделать с Брежневым, но не успел.

– Слышал. Потому его и убрали. Ты в этом виноват – косвенно, конечно. Не дай боже он и его политбюро укрепились бы еще на несколько десятков лет! Смерть реформам, смерть стране. Ну ладно, сейчас не о том. Ты мне понравился, и я тебе верю. Не требую от тебя всяких магических штучек в подтверждение умения колдовать – мне уже показывали некое, очень интересное кино. Так что, когда начнем?

– Как будете готовы. Я‑то готов. Кровь надо будет взять перед третьим этапом, она не может храниться дольше получаса, теряет свойства, нужные для колдовства. А первый этап я могу проделать прямо сейчас – мне нужна лишь ваша капелька крови. Готовы начать?

– А что за первый этап? – настороженно спросил мужчина.

– Это подготовка вашего тела к магическому превращению. Без этого никак – организм изношенный, может не выдержать. Если готовы, давайте пригласим медсестру, и она вас уколет в палец. Или я могу это сделать сам. Дело нехитрое. Инструменты – вон они, руки – вот они, приступаем?

– Приступаем, – усмехнулся человек и протянул мне левую руку.

Я взял с блестящего подноса острую иглу, предназначенную для втыкания в палец, спирт, протер палец мужчины и коротко, резко ткнул. Мужчина поморщился – понимаю, сам ненавижу эту процедуру. Тут, в медцентре, мне уже навтыкали в палец. И в вену. По самое не хочу. В наше время отбор делается вакуумным пистолетом. Что, впрочем, не делает процедуру приятной.

Следом ткнул в палец себе, тоже поморщившись. Иглу менять не стал – мой организм легко справлялся с любой заразой, если таковая была.

– Прилягте на кушетку. Ботинки можете не снимать. Откройте рот и капнете в него каплю крови. И после не пугайтесь, я капну вам своей крови тоже.

Мужчина слизнул кровь со своего пальца, молча принял каплю моей и слегка недовольно спросил:

– Что, все?

– Нет. Теперь лежите и не двигайтесь. И не беспокойтесь, я сейчас кое‑что сделаю, чтобы нам не помешали…

На зачистку помещения ушло пять минут. За эти пять минут молнии вычистили все жучки и телекамеры, что стояли в кабинете. Теперь нужно было поторапливаться – оставалось двадцать минут, в течение которых действует смешение крови. Впрочем, можно было и возобновить кровопускание, только зачем? Не люблю эту процедуру. И лишнюю работу.

Заклинание подчинения. Да, если оно попадает в нехорошие руки – это просто кошмар. Если только представить – весь мир, подчиненный Гитлеру. Но ведь я не Гитлер? Мировое господство… забыть эту хрень! Сейчас только я и этот старый, усталый человек, лежащий передо мной на кушетке.

Слова заклинания тяжело падали в пространство. Я видел, как приоткрывалась дверь и в нее заглядывали чьи‑то глаза, видимо, Серов интересовался, чего это я уничтожил все системы слежения. Есть, есть объяснение – я не могу сосредоточиться, когда на меня смотрят. А еще… еще – это моя коммерческая тайна. Не пропрет? Да и хрен с ними! Пусть я останусь у них в памяти как стяжатель, заботящийся о секретах своей работы. Нельзя, чтобы заклинание подчинения вышло в мир. В этот мир. Конечно, пользоваться им сможет не каждый. Совсем не каждый. Только грифон. Или другой великий маг, такой же, как я. Ну а вдруг? Вдруг родится такой же маг, как я? И он узнает это заклинание и попытается поработить мир?

Наконец, закончил. Теперь этот человек, один из самых дельных и нужных стране людей, был моим. До последней капли крови.

Не переводя дыхания, без паузы, я взялся творить заклинание омоложения.

Знак Огня, Знак Воды, Знак Воздуха – знаки загорались и гасли в нужной последовательности. Они висели в воздухе, сияя, как неоновые знаки к революционному празднику на улицах Москвы, выглядело это красиво и страшно. Даже мне. Я вызывал к жизни силы, которыми распоряжался, но которых не понимал. Но разве мы все понимаем, что делаем в этой жизни? Например, разжигая костер, мы понимаем, что такое огонь? Откуда он берется? А уж такой сакраментальный вопрос: откуда взялись мы все – над ним ломают головы поколения мудрецов. И никто так и не смог прийти ни к какому выводу.

Процесс пошел. Лицо мужчины задергалось, пошло волнами, он застонал и вцепился руками в простыню, покрывающую кушетку. Его буквально били судороги, кости трещали, скрипели, все тело дергалось, как в параличе. Слова заклинания падали, Знаки шли чередой, как солдаты в строю.

Краем глаза я видел, как кто‑то опять приоткрыл входную дверь и заглянул внутрь. Не прерывая процесса (осталось уже немного), не отвлекаясь от пассов, я изловчился, подцепил ногой табурет, стоявший рядом со мной, и со всей силы метнул его в дверь. Стул вылетел через приоткрытый проем и, похоже, кого‑то слегка подбил.

Так ему и надо! Сучара! Он смеет мешать такому важному, серьезному колдовству! Одна ошибка – и вместо молодого мужчины тут может оказаться зародыш человека. Или вообще… но это уже смешно, хотя тоже может быть.

Наконец, завершающее Слово произнесено. Я замолк, вытер обратной стороной руки лоб, покрытый испариной, и сел на стул.

Парень на кушетке недоуменно огляделся, поднес к глазам руку и попытался сесть – чуть не упал. Его как пружиной подбросило на лежанке. Ну, это понятно – раньше он был стариком, с ослабленными мышцами, со скрипом в суставах и замедленной реакцией. Теперь он был цветущим парнем. Розоволицым, худощавым, некрасивым, но обаятельным. Парень улыбнулся и смущенно сказал:

– Я до конца не верил. Во мне все протестует против этого. Все. Весь мой жизненный опыт. Все, чему меня учили. Этого просто не может быть!

– А вас не тому учили, – заметил я, протирая лоб ваткой, смоченной в спирте, – вас учили, что чудес не бывает. Но смотря что называть чудесами. Ведь нашим предкам полет в космос был бы чудом. А поди ж ты – летаем! Так и магия. Просто надо привыкнуть, что есть что‑то непостижимое, даже если мы и привыкли этим непостижимым управлять.

– Да. Вы правы. Вы правы, – улыбнулся Косыгин, – никак не могу привыкнуть к тому, что я не старик. Честно говоря, я принял вас за мошенника, ловко вытягивающего средства из наших спецслужб. Для меня это было развлечением. Но, как вижу, все получилось. Я так вам благодарен! Я знаю про ваши требования – все будет выполнено. Сегодня вам перечислят на книжку шестьдесят тысяч рублей. И я вам очень благодарен.

– Мы еще не закончили. Нам нужно сделать вам прежнее лицо. Вернее, почти прежнее. Остановимся на варианте примерно сорока пяти лет. Мне нужно ваше фото в этом возрасте. Можно доставить его сюда?

– Да. Я сейчас распоряжусь. – Председатель совета министров СССР встал с кушетки и, слегка подпрыгивая при ходьбе, пошел к двери. Приоткрыл, негромко сказал:

– Серов, войди.

В двери показался полковник – мрачнее тучи, со ссадиной на многострадальном лбу. (А не хрена подглядывать! Изврат проклятый!) Он внимательно осмотрел кабинет, потом с ног до головы осмотрел Косыгина и сказал:

– Какие будут распоряжения… товарищ Косыгин? Я слушаю.

– Доставьте сюда из моего дома мои фотографии. Все, какие найдете. Вот записка, – он быстро написал что‑то на листке, который достал из внутреннего кармана, – и поскорее. А нам принесите обед – приличное что‑нибудь. Борщ, второе, компот, сок. Вы что будете, Иван?

– Все равно. И побольше! – усмехнулся я. После колдовства на меня всегда находил аппетит.

– Давай, Серов, побольше чего‑нибудь. И больше не подглядывай, – усмехнулся он, – видишь, как оно плохо кончается.

– Мне нельзя мешать, – спокойно пояснил я, – жучки и камеры в кабинете уничтожены именно поэтому. Пока я думаю, что за мной подглядывают – существует вероятность допустить ошибку. И тогда вам же тоже не поздоровится. Так что я буду проделывать процедуру уничтожения жучков каждый раз перед началом процедуры.

Серов неопределенно посмотрел на меня и исчез, прикрыв дверь, а я остался вместе с молодым Косыгиным.

Времени у нас было еще много, до тех пор, пока не привезут фотографии пациента, так что теперь можно было расспросить, что же происходит в стране на самом деле. Что произошло после переворота, и кто его сделал? И зачем? Председатель не мог отказать мне в рассказе – достаточно прямого приказа, и он выложит все, что знает. Вот заодно и проверю, как сработало заклинание…