Глава 21 Раз скала, два скала

«ПОЛУЭВАНС». Водитель с такой табличкой стоял перед выходом из вокзала.

Я прямо из поезда по телефону связалась с отелем в Яншо, что в шестидесяти пяти километрах от Гуйлиня. Это, конечно, расточительство, но я была не в том состоянии, чтобы торчать на вокзале и ждать автобуса до шести утра.

Через пару минут мы уже выехали из города и помчались мимо известняковых скал, которые веками привлекали сюда поэтов, художников, а в последнее время и туристов. Водитель мне попался энергичный, он явно вознамерился еще поспать сегодня ночью, а потому надавил на газ, и мы понеслись по пустому шоссе. Без пятнадцати три мы были в отеле. Я приняла ванну и в четверть четвертого уже лежала в теплой постельке.

Окна моего номера выходили на пруд со стоячей водой, в которой плавал мусор, но, к счастью, подобный пейзаж был скорее исключением. Яншо, окруженный карстовыми скалами, оказался прелестным местечком. Постепенное разрушение породы придало известняковым холмам, сейчас окутанным дымкой, самые причудливые формы. Некоторые поднимались вертикально, другие напоминали конусы, выстроившиеся по росту. Внизу серебрилась река, на которой рыбаки на джонках рыбачили с помощью ручных бакланов на веревке, как и много столетий назад.

Правда, теперь рыбаков и крестьян стало значительно меньше, поскольку все бросились обслуживать орды туристов. На пешеходной улице в центре города куча кафе — торгующих блинами с бананами, предлагающих доступ в Интернет, показывающих кино на английском; тут же расположены сувенирные лавочки, а также магазины, где можно приобрести одежду и музыкальные диски по смешным ценам. Я испытала облегчение на грани с эйфорией. Я пила кофе, посылала письма по электронной почте и бродила по рынку.

На следующее утро я встретилась с Энни, гидом, которая принимала здесь туристов Гая и Нэнси. Она предложила отвезти меня в ее родную деревеньку в десяти километрах от Яншо, где ее семья владела чайными плантациями и садами кумквата.

— Что вы предпочитаете? Мопед? Велик? Или пойдем пешком?

Я выбрала пешую прогулку. Всего-то десять километров, а после двух дней, проведенных в поезде, будет приятно пройтись среди карстовых скал. По пути мы завернули на рынок, где Энни купила пакет мандаринов, чтобы подкрепиться по дороге. Холмы окутывал туман, и вершины вдали таяли в молочной дымке. Мы шли мимо бесконечных заливных полей, урожай с которых убрали еще в октябре. Крестьяне в Гуанси умудряются снимать целых два урожая риса за год — в июне и в октябре, тогда как в северных районах удается собрать урожай лишь один раз, правда, еще дальше на юг, к примеру, на острове Хайнань, рис созревает аж трижды.

Когда мы поднялись чуть выше, то увидели, что холмы вдали усеяны крошечными ярко-оранжевыми точками — это кумкват, миниатюрные апельсинчики.

— Кумкват и помело — основные сельскохозяйственные культуры в этом регионе, — объяснила мне Энни. — Помнится, в юности я носила кумкват, который мы выращивали, в город на продажу.

— Неблизкий путь, а сколько ты уносила за раз?

— Килограммов пятьдесят или пятьдесят пять.

Энни рассмеялась, увидев мое изумление. Еще бы мне не удивляться: это все равно, что все десять километров тащить меня (ну, скажем, меня без одной ноги), а я, между прочим, на голову ее выше.

— Я несла две корзины на коромысле. — Она помолчала минуту и добавила уже более серьезным тоном: — Мне повезло. Я оттуда вырвалась.

С тех пор многое изменилось. Энни теперь вкладывает деньги в семейный бизнес: у ее брата имеются чайные плантации. Она носит модную одежду и только что закончила строить собственный дом, а два месяца назад купила себе новый мопед. Кстати, в итоге Энни разучилась ходить пешком и уже через пару километров начала жаловаться — ноги болят, спина ноет. У меня сжалось сердце. Нам оставалось пройти еще восемь километров.

Энни рассказала мне о своем сыне. Мальчишке всего четыре, но с понедельника по пятницу он живет в принадлежащем ее брату частном детском саду, это в паре километров за городом. Энни развелась и не слишком-то высокого мнения о мужчинах.

— В Китае легко получить развод? — заинтересовалась я.

— Очень, — Энни пожала плечами. — Если обе стороны согласны, то надо просто пойти к нотариусу и поставить свою подпись. На все уходит часа два.

Теперь у Энни новый бойфренд. Ему двадцать, а ей на пятнадцать лет больше. Родственники молодого человека недовольны тем, что их единственный отпрыск встречается с тридцатипятилетней разведенкой, да еще и имеющей ребенка.

Через два с половиной часа мы, наконец, добрались до места. После того как мы миновали восемь километров, Энни прекратила жаловаться на спину и на мужчин и остаток пути истерически смеялась. Мы спустились по узенькой тропке к ее дому, нужно сказать, очень большому.

— У меня трое братьев! — объяснила Энни. Но, даже учитывая, что там жили родители и братья с семьями, дом по китайским меркам был очень просторным. Мы прошли через двор, где гуляли цыплята, в комнату, примыкающую к кухне.

Энни представила меня своей матери, маленькой улыбчивой женщине. Бетонные стены в комнате украшали только два свитка с каллиграфией, а из мебели здесь стояли лишь комод и небольшой обеденный стол. В углу я заметила тяпки и мотыги. Да, вряд ли дизайнерские бюро в Китае гребут деньги лопатой, если даже зажиточные семьи предпочитают декорировать свое жилье грудами сельхозорудий.

Мама Энни приготовила нам обед. Стол буквально ломился: свиная печенка, жареный цыпленок, овощи с доуфу, жареные мясные шарики, водяной орех. Мы наелись до отвала, а гостеприимная хозяйка все переживала, что я мало кушаю. Она ловко орудовала палочками, выуживая для гостьи из тарелок самые вкусные кусочки, а когда я выражала восхищение, широко улыбалась, отчего морщинки в уголках ее рта становились более заметными. Мы выпили вкусного освежающего чая, а потом, когда не могли уже больше есть, пошли прогуляться по владениям Энни и ее семьи.

Сначала пришлось долго-долго идти вдоль чужих садов, поскольку каждая семья в деревне выращивала кумкват, как объяснила моя спутница, пока мы петляли между деревьев, усыпанных маленькими яркими шариками. Деревья были укрыты пленкой от дождя, чтобы фрукты не сгнили. Создавалось впечатление, что мы бродим по бесконечной палатке, набитой фруктами. Наконец мы добрались до сада родителей Энни, где ее отец поливал деревья и кормил цыплят, которые жили тут же.

Энни наотрез отказалась возвращаться в город пешком. Более того, она поклялась, что больше никогда в жизни не пойдет по этой пыльной дороге, а потому позвонила брату на чайную фабрику и попросила прислать какой-нибудь транспорт. В итоге приехали два мальчика на мопедах. Было уже полшестого, скоро стемнеет. Мне не очень-то хотелось ехать в темноте без шлема, по каменистой дороге, рискуя столкнуться с телегой или незадачливым буйволом, поэтому я осторожно предложила выехать пораньше, а не засиживаться на чайной фабрике, дегустируя чай.

— Ты боишься ехать в темноте? — догадалась Энни.

— Да, — призналась я.

На следующий день ногам Энни предстояло новое испытание — мы поехали на велосипедах. Она заверила меня, что все будет хорошо. Мы встретились в холле гостиницы, причем Энни на этот раз была без мопеда.

— Сломался, — вздохнула она.

— Но ему же всего два месяца!

— Ну… китайское качество… — засмеялась Энни.

Это одна из проблем, с которыми столкнулся Китай. Все делается в такой спешке, что рабочие частенько халтурят, в результате никто не удивляется и не злится, если что-то выходит из строя. К примеру, сегодня утром в отеле сломалась проводка, в итоге в номере не работало отопление, а в буфете тостер, но никто и глазом не моргнул. Китайцы не принимали такие происшествия близко к сердцу, здесь это считается в порядке вещей.

На этот раз у Энни заболели руки.

— Посмотри! — она продемонстрировала мне ладони. — Кровь!

М-да. Тяжко приходится моим гидам. Лицзюань натерла ноги. Шестой к концу путешествия в джунгли еле ходил. У Энни болели все мышцы, а теперь еще и ладони стерты до крови.

К счастью, мы вскоре увидели торговца, продающего сахарный тростник, и это придало нам энергии. Маленьким ножичком с квадратным блестящим лезвием продавец отрезал от большого стебля кусочек поменьше и снял с него шкурку. Мы стояли на фоне карстовых скал и с наслаждением сосали сладкую тростниковую палочку.

День прошел незаметно. Мы заехали в какую-то старинную деревушку пообедать. В маленьком дворике женщина мыла тарелки у колонки, а неподалеку на открытой кухне старушка, видимо, ее мать, мешала что-то в глубокой сковороде.

— Можно нам на обед цыпленка? — спросила Эннн.

Старушка тут же подбежала, вытирая руки о передник и убирая волосы с лица. Она кивнула на загон, где за проволочной изгородью бродили четыре или пять птиц.

— Выбирайте.

Пришлось покупать целого цыпленка, которого муж хозяйки тут же зарезал, ощипал и приготовил, пока мы гуляли по деревне.

На обратном пути мы заехали в детский сад, чтобы Энни забрала сынишку на выходные. В одной из комнат сидели молодые люди лет двадцати трех или двадцати четырех и зачарованно пялились в ящик. Один из них увидел меня и выпучил глаза от удивления. За ним, как по команде, все остальные тоже повернулись и пооткрывали рты.

— Здравствуйте, — поздоровалась я по-китайски, улыбнулась и помахала рукой, но ответа не последовало. Парни молча изучали странное существо, оказавшееся на их территории.

Сын Энни, болтая ногами в детском кресле, пристегнутом к заднему крылу велосипеда, не переставая, задавал вопросы:

— А лягушкам холодно зимой? А как курицы откладывают яйца? А почему на голове растут волосы?

Насколько я поняла, он не стал спрашивать, почему у меня такая белая кожа и такие круглые глаза, но, может, Энни просто из деликатности не стала переводить.

На следующий день я пошла на занятие по каллиграфии. Преподаватель, человек спокойный и доброжелательный, с сединой на висках, проявлял чудеса терпения. Видимо, результат долгих лет тренировок. Он даже не морщился, глядя на каракули студентов.

Сначала он разложил листы бумаги, потом придирчиво выбрал кисти, аккуратно развел тушь из большого пластикового контейнера в маленьком фарфоровом блюдечке. Каждое его движение было верхом изящества. Возможно, занятия каллиграфией, где важна плавность, изменяют и внутреннюю энергетику человека, или наоборот. Если последнее верно, то у меня, боюсь, шансов нет.

Преподаватель достал первый лист, взял кисть строго вертикально, обмакнул кончик в тушь и начертал иероглиф «человек», который похож для несведущего человека на крышу домика:

Жэнь. На самом деле это пиктограмма, изображение двух ног. Очень простой иероглиф, по правде говоря. Всего-то две черты. Два взмаха кистью. Затем преподаватель взял вторую кисть и вручил ее мне. Я очень старалась повторить движения, но в итоге мой «человек» хромал на одну ногу и пытался завалиться набок. Я пробовала снова и снова, но так и не добилась удовлетворительного результата.

Затем мы перешли к иероглифу «рот», который выглядит как квадратик:

Ну, квадратик и квадратик. Любой может его изобразить. Вся проблема в том, что нужно не просто нарисовать прямые линии. Здесь важен нажим кисти. Кисть должна легко скользнуть по бумаге, поэтому конец каждой из четырех сторон квадрата получается словно бы слегка прозрачным.

— Не расстраивайтесь, — утешил меня преподаватель, когда я, высунув язык, выписывала десятый по счету кривой квадратик. — Большинство китайцев не умеют писать иероглифы кистью, да и ручкой-то пишут как курица лапой. Я долго преподавал в средней школе, так что знаю: хороший почерк бывает только у пары учеников из класса.

Да, прошли те времена, когда карьера зависела от умения писать иероглифы кистью. Теперь студенты делают все на компьютере, используя специальные программы, позволяющие набирать иероглифические тексты.

Подошла девушка, дежурившая за стойкой регистрации. Преподаватель спросил, не хочет ли она попробовать. Девушка покраснела.

— Нет, что вы. Я очень плохо пишу.

Я ей, если честно, не поверила. Она же умеет писать по-китайски, так что в любом случае справится с задачей лучше меня.

Девушка взяла в руки кисть. Ее иероглифы получились почти такими же кривыми, как у меня. Вместо легких невесомых линий выходили толстые. Вдобавок она умудрилась перепутать порядок черт в иероглифе «гора», а это, по меркам нашего лондонского преподавателя, — смертный грех.

Мы еще целый час пыхтели над иероглифами. Кстати, очень успокаивает нервы. Сидишь себе, попиваешь чай и пытаешься нарисовать палочку одним элегантным взмахом кисти. Не нужно восхищаться красивыми пейзажами, поддерживать беседу или пытаться купить еду. Я буквально растворилась в этих плавных чертах и позабыла обо всех горестях.