Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Чистильщик 14 страница



– Да, – аккуратно отвечаю я, тщательно контролируя интонацию.

– Я тебе тогда говорил, что я действительно соболезную?

Понятия не имею, что он мне тогда говорил. Что мне вообще говорили.

– Говорили. Спасибо.

Он открывает рот, но ничего не говорит. Как будто размышляет над чем‑то.

– Ну, ты как, справился?

– Справился, – отвечаю я, не упоминая о том, какой пустой стала моя жизнь без папы.

Теперь уже он начинает кивать.

– Хорошо, Джо. Когда человек лишает себя жизни, в семье все идет кувырком, и так может продолжаться годами. К счастью, ты сумел выкарабкаться из всего этого и остаться милым молодым человеком.

Я продолжаю кивать. Когда папа покончил жизнь самоубийством, единственное, что мне хотелось сделать, это последовать за ним. У меня остались сотни вопросов, но самым главным был – почему? Мама знает, я в этом абсолютно уверен. Так же, как уверен, что она никогда мне не расскажет. Второй вопрос не менее важен: зачем он оставил меня наедине с мамой?

– Она все еще живет в Южном Брайтоне?

Я перестаю кивать. Я думаю о папе и чувствую себя подавленным. Знаю, что за мной следит Мелисса, но в данный момент мне все равно.

– Ага.

Я завожу машину.

– Прокатимся с ней как‑нибудь? – спрашиваю я, потому что мне нужно сменить тему.

– Конечно, Джо.

Смотрим, как мимо проносится город. В этой части мира жизнь умерла. По дороге нам встречается всего пара машин. Проезжаем мимо заправки, у которой стоит полицейская машина. Уолт рассуждает о машине и о погоде и говорит, что его собака все время убегает.

– Господи, ну кто бы мог подумать, что я встречусь с мальчиком Эвелин? Знаешь, Джо, я ведь знаком с твоей мамой больше сорока лет.

– Да что вы.

– Мы оба теперь вдовцы. Старые и одинокие. Правда, жизнь печальная штука?

– Печальная, – соглашаюсь я.

Останавливаюсь в северной части города, свернув на длинную улицу как раз перед шоссе, где тысячи деревьев окружают нас со всех сторон. Здесь мы одни. Здесь я могу делать все, что мне вздумается.

– Может, я позвоню завтра твоей маме, напрошусь на ужин.

Положив одну руку на руль, другой я тянусь к заднему сиденью и открываю портфель.

– Я могу для тебя что‑нибудь сделать, Джо?

– Да нет, спасибо.

– А мы с твоей мамой довольно близко общались до того, как она встретила твоего отца. Ты знал это, Джо?

– Нет, я этого не знал, Уолт.

– Ты не будешь против, если я ей позвоню? Я бы не прочь был вновь с ней сойтись.

Шанс предоставляется с такой очевидностью, что нож выпадал у меня из рук. В багажнике у меня Кэнди, но Уолт об этом не знает. Он не может этого знать. Он так стар, что ничего не сообразил бы, даже если бы увидел ее, и сейчас он бы что‑нибудь шамкал насчет нее, задавая кучу вопросов. Закрываю портфель. Если я оставлю Уолта в живых, он будет проводить время с мамой, и она не сможет посвящать это время мне.

– Почему ты улыбаешься, Джо?

– Да так. Хотите обратно за рулем проехаться?

– Да нет, сынок, давай уж ты.

Я возвращаюсь в город. Проезжаю мимо тех же деревьев, той же заправки с полицейской машиной. Уолт болтает всю дорогу на такие темы, которые меня по молодости еще не интересуют. Что‑то о диетах, болезнях и одиночестве. Рассказывает мне о маме, роется в прошлом, которое у них было до того, как она встретила отца. Уолт говорит так много, что я начинаю понимать, почему он сумел так хорошо сойтись с мамой; у него та же способность сделать из ничего нечто еще менее интересное. Его фразы перетекают одна в другую, и к ним на одном дыхании примешиваются указания, как доехать до его дома. Домик оказался маленьким и аккуратным. Очевидно, мертвая собака Уолта на газоне не гадит.

– Я позвоню твоей маме завтра утром.

– Думаю, ей это понравится. Ей будет с кем поговорить. Просто она очень любит обсуждать темы, которые, наверное, более интересны людям ее возраста; что‑то насчет пенсий и рака.

Я отъезжаю и направляюсь на юг. Включаю радио и громко подпеваю. Через десять минут съезжаю с дороги и останавливаюсь среди деревьев. Трава, совершенно иссушенная последними жаркими месяцами, хрустит у меня под ногами, несмотря на то, что весь вечер шел дождик. Я снова изучаю тело, надеясь, что смогу из этого что‑нибудь извлечь, думая, что Мелисса оставила мне какое сообщение. Аккуратно переворачиваю труп. Мне «улыбаются» глубокие раны. Темно‑красная плоть посверкивает из‑под плотных кусков кожи. У меня большие подозрения насчет того, что именно оставило такие раны. Я осторожно вытаскиваю Кэнди из багажника, чтобы не запачкаться кровью, и перекидываю ее на землю, после чего на дне багажника моим глазам предстает орудие убийства.

Мой нож.

Точнее, фотография моего ножа.

Это зрелище приводит меня к двум выводам сразу: первое, Мелисса однозначно следит за мной, и второе – у меня большие проблемы. На ноже остались мои отпечатки, как и на пистолете.

Вытаскиваю красную пластмассовую канистру с бензином и ставлю ее на землю.

В какую игру играет Мелисса? Если бы она собиралась отдать оружие полиции, то это уже давно сделала бы. Значит, хочет чего‑то еще. И я уверен, что скоро она даст мне знать, что именно.

Снова запихиваю Кэнди в багажник. Ее руки все еще связаны, а рот заткнут кляпом. Это моя работа. Интересно, что она подумала, когда она так жаждала помощи, и вдруг пришла женщина и открыла багажник. Это был конец истории, которая для Кэнди закончилась плохо.

Я переворачиваю ее на бок, пытаясь аккуратно упаковать обратно, но в конце концов одна нога все равно остается торчать снаружи. Когда я пытаюсь захлопнуть багажник, ломаю ей лодыжку. Она не против.

Решаю оставить багажник открытым. Встряхиваю канистру, прислушиваясь, как внутри плещется бензин. Она заполнена где‑то на четверть. Смачиваю одежду Кэнди, потом закидываю канистру к ней. Вытаскиваю из машины портфель и ножом отрезаю кофточку Кэнди. Запихиваю ее в салон, оставив кусок материи свисать снаружи; щелкаю крышечкой от канистры по капоту.

Остальную работу доделывает зажигалка.

Я уже на полдороге к дому, как вдруг вспоминаю о коте. Вокруг никого нет, поэтому никто не видит, как я краду вторую машину за вечер.

Дженнифер начинает мне улыбаться, как только я появляюсь в дверях клиники. Она смотрит на меня так, будто мы старые друзья, сто лет не видевшие друг друга.

– Привет, Джо, – говорит она, и голос ее звучит весьма соблазнительно.

– Привет.

Она ждет пару секунд, ожидая, не добавлю ли я еще чего‑нибудь.

– Сейчас я его принесу.

– Спасибо.

Я как раз пытаюсь представить, как выглядела бы Мелисса в утыканном гвоздями собачьем ошейнике, когда Дженнифер выносит кота в маленькой клетке.

– Не думала, что ты его возьмешь, – говорит Дженнифер, – учитывая, что ты сказал на прошлой неделе.

– На прошлой неделе?

– Когда я позвонила, ты сказал, что тебе больше не нужны коты. Сколько их у тебя?

– На прошлой неделе? – повторяю я.

Ее дружелюбная улыбка исчезает, и на смену ей приходит улыбка настороженная.

– Я звонила тебе на прошлой неделе.

– Ах вот оно что. Я болел всю прошлую неделю, очень сильно болел. Если честно, я даже не помню, как ты звонила. Всю неделю в постели провалялся. Даже не знаю, что это на меня тогда нашло, но я почти все время был в бреду. Если ты звонила, и я повел себя по‑свински – сожалею.

Хотя вообще‑то это она должна была выразить сожаление – ведь это у меня отрезали яичко.

Ее настороженность тут же сменяется симпатией.

– А сейчас с тобой все в порядке?

– Сейчас уже лучше. Самое странное, что у меня и котов‑то никаких нет.

Она улыбается, и я думаю о том, почему мне постоянно приходится быть таким милым по отношению к другим людям. Почему я просто не могу ее куда‑нибудь отвезти и сделать с ней то же, что я делаю с остальными?

– Ну, один у тебя теперь есть. Как ты его назовешь?

– Пока не думал об этом, если честно. Предложения есть?

– Давай я позвоню, если что‑нибудь придумаю, – предлагает она.

– Сколько я должен за клетку? – спрашиваю я, соображая, что, если я сейчас вытащу из кармана полиэтиленовый пакет и просто запихну кота внутрь, это будет смотреться несколько странно. Готов поспорить, клетка здорово увеличит цену и так недешевого животного.

– А тебе можно доверять, если ты пообещаешь ее вернуть?

– Вообще‑то моему слову можно верить.

– Тогда ты ничего не должен, – улыбается она. – Хочешь, я тебя подвезу до дома? Или ты на машине?

Прокатиться до дома было бы неплохо, учитывая, что это предоставило бы мне шанс попробовать пару вещичек, которые я еще не проделывал после своей полукастрации. Но я тут зарегистрировался под своим именем, и полиции не составит труда меня найти.

Поблагодарив ее за предложение, я обещаю занести клетку до конца недели и прошу ее вызвать мне такси.

Клетка елозит под моими руками. Таксист что‑то замечает по поводу кота, пытаясь завезти со мной разговор. Понимает, что зря пытается.

Когда я приезжаю домой, то заношу кота в ванную и захлопываю дверь. Лежа в постели, слышу, как он жалобно мяукает. Завтра куплю ему какой‑нибудь еды, а себе – затычки в уши. А потом покажу ему свою квартиру.

На следующее утро мой внутренний будильник меня не подводит, хотя и просыпаюсь я совершенно разбитым. Все возвращается на круги своя, по крайней мере настолько, насколько это возможно для человека, лишившегося левого яичка. И все же мне продолжают сниться сны, и это меня беспокоит. В эту ночь я разговаривал с папой. Сон был довольно сбивчивый, но я помню отдельные куски, где он спрашивал меня, что я делаю. Наверное, он спрашивал это, потому что я запихивал его в переднюю дверцу машины, где он был найден. Я обмотал его запястья поролоном и полиэтиленом в пузырьках, чтобы веревка не оставила синяков. Он не мог опустить окна или открыть двери. Он не мог включить кондиционер или выключить двигатель, чтобы перекрыть угарному газу доступ в салон. Он снова и снова просил меня перестать, и постепенно кожа его обретала синюшный оттенок. Мамы там не было. Она играла в бридж в каком‑то местном игровом центре неподалеку. На самом деле это было в последний раз, когда она вообще во что‑либо играла. Он закончил просить меня, чтобы я перестал, а потом сказал, что любит меня. А потом он умер. Вот так, сейчас – это папа. А в следующую секунду – уже ничто.

Я совершенно не привык к снам и после этого проснулся совершенно больным, и меня трясло. Конечно, я не убивал своего отца. Я очень его любил и, как и моей маме, никогда бы не сделал ничего, что могло бы причинить ему боль. Наверное, Уолт, упомянувший о самоубийстве моего отца, навеял мне этот образ. Никто не знает, почему папа совершил то, что совершил. Почему он зашел в гараж, сел в машину и через шланг начал запускать угарный газ в салон через боковое окно. Он даже записки не оставил.

Я подробно объясняю коту, что не следует точить когти о мебель или о стены. Он не точит. Пару секунд он оглядывается, а потом решает, что лучше всего отдохнуть от ночного пребывания в ванной под кроватью. Я кормлю рыбок, ставлю про себя галочку, чтобы не забыть купить еды коту, после чего с помощью швабры загоняю кота обратно в ванную.

Включаю радио, слушаю новости.

Как я и предполагал, огонь с машины перекинулся на окрестности и пару часов полыхал, никем не замеченный. Пожарные до сих пор на месте, хотя уже давно все под контролем. Говорят, что, если бы не легкий дождик, ближайшие кусты и деревья могли бы пострадать. Говорят это так, будто кому‑то есть дело до кустов и деревьев, как будто в стране на них дефицит. Он ни слова не упоминает о машине, о погибших проститутках. Диктор, зачитывающий новости, переходит от одного сообщения к следующему, что‑то об овцах. Говорит, что теперь на каждого человека приходится десять овец. Он ничего не упоминает о каком‑то готовящемся бунте овец, как и не объясняет, зачем нам еще больше увеличивать их поголовье с помощью клонирования.

Спуск по лестнице дается легче, чем накануне. Поездка на автобусе тоже. На работе не узнаю ничего нового, кроме того, что люди, с которыми я работаю, ничего не смыслят в том, чем занимаются.

– Я приготовила тебе бутерброды, – говорит Салли, когда мы встречаемся у дверей моего офиса прямо перед обедом.

– Спасибо.

Я съедаю ее бутерброды и выпиваю еще одну таблетку. Ощущения такие, будто она спускается где‑то в стороне от пищевода, и ощущения эти не из приятных. Снова вспоминаю сон и размышляю, почему я вижу так много снов в последние дни. Прихожу к выводу, что причина в том, что в настоящий момент мне не удается заняться наяву тем, о чем многие люди только мечтают. Через пару часов после обеда я иду по коридору со своей шваброй и ведром и вдруг вижу ее. Мелисса. Сидит за столом. Оборачивается и подмигивает мне. Я делаю шаг к ней, потом шаг от нее и в результате остаюсь стоять на месте. После всего, что она со мной сделала, я чувствую в ней что‑то такое, чем не могу не восхищаться.

Сегодня на ней дорогой серый деловой костюм, в котором она выглядит как хорошо оплачиваемый юрист. Ее волосы аккуратно забраны на затылок, и на ней мало косметики. Выглядит как женщина, которой любой мужчина безумно захотел бы верить.

Она одаривает меня мгновенной улыбкой, после чего вновь сосредотачивает свое внимание на детективе Кэлхауне. Они что, работают вместе?

– Здравствуй, Джо, как дела?

Я оборачиваюсь и вижу Шредера, который стоит и потягивает из стаканчика с кофе, который не я ему приготовил.

– Хорошо, детектив Шредер.

– Ты ее знаешь?

– Э?

Он кивает на Мелиссу.

– Ты как будто ее узнал.

Отрицательно качаю головой.

– Нет.

Он усмехается.

– Просто глазеешь, а? Неудивительно.

Она знала, что я уборщик? В любом случае мой комбинезон это выдает, как и ведро со шваброй. Она знала об этом до того, как меня увидела? Но я задаю неправильные вопросы. Что мне действительно надо знать, так это то, зачем она сюда пришла. Пока что никто не вытащил из‑за пазухи пистолет и не потребовал от меня признания.

Я отношу ведро и швабру к себе в офис, закрываю за собой дверь, вздохнув, падаю на стул, открываю портфель и жалею, что у меня нет пистолета. Он мне нужен.

Но теперь им владеет Мисс Архитектор, и не только им, но и мной тоже. В какую игру она тут играет? Зачем было меня пытать, лечить, потом выслеживать? И пришла она сюда для того, чтобы я понимал, кто теперь контролирует ситуацию. Бросаю взгляд на ножи. Не могу себе представить, как прорежу себе путь к выходу. Какие у меня альтернативы? Может, за мной уже следят? Нет. Если бы все это было ради того, чтобы меня арестовали, она никогда не пришла бы ко мне домой и не помогла бы мне с моей раной.

Когда я возвращаюсь в коридор с пылесосом, Мелиссы и Кэлхауна уже нет. Они продолжают беседу в маленьком конференц‑зале наверху. Это помещение похоже на комнату для допросов, но обставлено симпатичнее, потому что предназначено для того, чтобы получать информацию в комфортных условиях от хороших людей. Там будут чай и кофе, легкий обед, приятная музыка. Эдакая красивая прелюдия перед поимкой убийцы. Мне одновременно хочется и оказаться там, чтобы послушать, и быть в тысяче миль отсюда. Когда я открываю дверь в большой конференц‑зал, вижу множество детективов, столпившихся вокруг стенда на стене. Я ожидаю, что сейчас все они одновременно повернутся ко мне, как будто я местный авторитет, вошедший в салун на Диком Западе, но ко мне подходит только Алекс Хэнсон. Ему чуть за сорок. Суровый тип, похож на актера, играющего полицейского. Рубашка на нем мятая, рукава – закатаны, и выглядит он как человек, который вот‑вот сделает великое открытие.

– Наверное, сейчас не самое лучшее время, Джо.

– Э?…

– Эта комната чистая. Наверное, в ближайшие два‑три дня тут не надо убираться.

– А, тогда ладно.

Он похлопывает меня по плечу. Мне только кажется или он действительно чуть задерживает свою руку на моем плече? Он смотрит на меня как обычно или с каким‑то особенным выражением?

– Спасибо, Джо.

Я разворачиваюсь к двери и борюсь с собой, чтобы не побежать. Напоминаю себе, что контролирую ситуацию именно я и что парадом командую тоже я, но если бы это было правдой, то у меня бы не сводило так судорожно живот. Правда в том, что теперь все рычаги в руках у Мелиссы. Уже на выходе бросаю последний взгляд на стенд и вижу фотографию сгоревшей машины. Боже. Я ничего не разузнал. Я вне игры.

Потом вдруг появляется шанс хотя бы что‑нибудь узнать. Навстречу мне ползет детектив Уилсон Ч. Хьюттон, и в липком кулаке у него, как пробирка с инсулином, зажата шоколадная плитка. Очевидно, что мистер Ч. не собирается уходить. На нем черная водолазка, несмотря на то что в помещении жуткая жара. Если честно, я никогда не видел его ни в чем другом. Не знаю, с какой целью он так одевается, да он сам, скорее всего, не знает. Может, ему кажется, что так он выглядит значительнее. Или тоньше.

– Здравствуй, Джо.

– Привет, детектив Хьюттон. Вы как будто очень заняты. Что‑то происходит?

Он улыбается мне, и в глазах его я вижу обычную сочувственную жалость.

– А ты не слышал?

– Что не слышал?

– У нас есть описание этого парня.

Ощущение такое, будто меня ударили ногой в живот, но я пытаюсь не отступать от роли Тормоза Джо. Может, эти люди просто со мной играют? Может, это некая изощренная ловушка, чтобы вывести меня на чистую воду?

– Как? – спрашиваю я, пытаясь унять дрожь в голосе.

– Вчера была еще одна жертва, Джо, еще одна проститутка. На этот раз у нас есть свидетель, который видел, как убийца выехал из переулка, где был брошен труп девушки.

Господи, интересно, как Кэлхаун чувствует себя теперь, когда женщина, которой он заплатил за секс два месяца назад, убита. Может ли ему быть еще хуже, чем мне? Он наверняка проассоциирует это убийство с предыдущей задушенной проституткой, но поверит ли в это?

– А вы уже поймали плохого человека?

Хьюттон отрицательно качает головой.

– Пока нет. Машина, на которой он ехал, была украдена.

– Вы и это уже знаете? Ух ты, а вы умные.

– Он воспользовался этой машиной, чтобы избавиться еще от одного тела позднее, этим же вечером.

– Еще одна проститутка?

– Я не могу особо распространяться, Джо.

Он замолкает, чтобы откусить от своей плитки, как будто ему нужна дополнительная энергия, чтобы поважничать. Перемазанные шоколадом зубы начинают крошить лакомство. Пара крошек падает на воротник его водолазки. Не знаю, почему он просто не проглотит эту чертову штуку разом.

– Подозреваемые есть?

Он отрицательно качает головой и продолжает жевать.

– Мне пора идти, Джо.

– Конечно.

Возвращаюсь в свой офис. Руки у меня слегка дрожат. Спокойно. Спокойно.

Думать легко, делать – трудно. Нужно выкарабкиваться из этого хаоса, который мне устроила Мелисса. Проблема в том, что в голову не идет ничего, лишь оправдания того, что мне придется сделать ей очень больно. В конце концов приоткрываю дверь своего офиса и выглядываю в коридор. Он пуст. А может, мне просто уйти и проследить за ней? Вдруг все просто?

Я жду еще с полчаса, каждые две минуты выглядывая из офиса, жду Мелиссу, жду отряд полицейских, который придет меня арестовать. Этого не происходит, и я начинаю надеяться, что и не произойдет. Беру пылесос и выхожу на всеобщее обозрение. Слоняюсь по коридору, засасывая куски пыли и крошки с ковра, выжидаю. Иногда один или два детектива выходят из конференц‑зала, направляются к своему рабочему месту или на улицу, но никто даже внимания на меня не обращает. Некоторые просто идут выпить кофе. Они кивают и улыбаются мне, но остается ощущение, что они меня не видят.

День тянется невыносимо медленно. Я поглядываю на часы и уже готов обвинить их в том, что они врут. Я не очень хорошо себя чувствую и каждый раз, когда чищу туалет, присаживаюсь в какой‑нибудь кабинке и сижу пару минут, уронив голову на руки и чувствуя, что моя судьба в руках тех, кто недавно тут сидел. Все пытаюсь выследить Мелиссу, но не вижу ее. И Калхауна тоже не вижу, как и Шредера.

Весь вспомогательный персонал уже ушел. А может, они не ушли, может, они притаились за углом, подслушивают и подглядывают. Кроме Салли. Она все время на виду. Просто слоняется вокруг, спрашивает, как у меня дела, как поживает моя мама, не надо ли подвезти меня до дома.

Не знаю, каким чудом, но половина пятого все‑таки наступает. Я почти не чувствую облегчения, потому что понятия не имею, сколько шагов мне удастся пройти, прежде чем кто‑нибудь окликнет меня по имени, прикажет остановиться, лечь на пол и заложить руки за голову. Уже в коридоре, с портфелем в трясущихся руках, я едва успеваю заметить, что Мелисса тоже только собралась уходить и что ее провожает детектив Кэлхаун. Я думаю, не ждала ли она все это время, пока я закончу. Она пробыла тут около трех часов, беседуя с детективами. Дьявол, что она им рассказала?

Я быстро отступаю обратно в офис и выглядываю из‑за двери. Пока она там стоит, из лифта выходит детектив Хэнсон. В его руках, в прозрачном полиэтиленовом пакете, лежит нож. Не просто нож, а мой нож. Мой любимый, кстати. Выражение гордости на его лице невозможно спутать ни с чем. Мелисса и Кэлхаун направляются к нему и к лифту. Останавливаются, чтобы поговорить. Я бы очень хотел узнать, о чем они говорят, и, если все пойдет так, как запланировано, скоро узнаю. Потом Кэлхаун заходит с ней в лифт и двери закрываются. Я кидаюсь к лестнице и сбегаю вниз, не обращая внимания на жжение в паху. И оно того стоило, потому что я успеваю заметить, как Мелисса выходит из здания. Теперь она одна. Иду к двери. Никто не кладет руку мне на плечо.

Смотрю направо. Мелиса направляется к Эйвон‑Ривер, поэтому я поворачиваю туда же, перехожу ту же дорогу, обхожу тех же людей, что и она. Дойдя до поросшей травой насыпи, она поворачивает направо и идет прямо, параллельно темной водной глади. Я делаю то же самое, но пытаюсь сохранить расстояние между нами в добрые пятьдесят метров. Мне нужно быть внимательным, потому что, если она вдруг побежит, я не в том состоянии, чтобы ее догонять.

Через пару минут она сворачивает к ближайшей скамейке, садится и смотрит прямо на меня. Я останавливаюсь, изучаю землю у себя под ногами, как будто нашел там что‑то интересное. Чувствую, что она продолжает на меня смотреть. Когда я поднимаю голову, то вижу, что она улыбается.

Лето будет длинным, но это ничего, она любит лето. Нет ничего лучше, чем прогуливаться, ощущая приятный северо‑западный ветерок, нет ничего лучше, чем находиться среди людей, которые тоже наслаждаются жизнью. Летом так происходит. Потом приходит зима и уносит с собой все это, покрывая весь город серым слоем депрессии, пропитывая всех дождем, холодным ветром и смогом.

Салли в замешательстве. Насчет Джо. Насчет его лжи.

Она понимает, почему он соврал, сказав, что его мама больна. В этой лжи она с радостью согласилась поучаствовать, потому что это защищало его. Джо не хотел, чтобы все узнали, что его яичко раздробили плоскогубцами. Если бы что‑нибудь в этом роде случилось с Мартином, ну, она бы хотела, чтобы кто‑нибудь вроде нее помог ему. Все, на что она теперь может надеяться – это то, что пенициллин, который она ему оставила, ускорит процесс выздоровления и победит любую инфекцию. Должно помочь. Если не поможет, ему придется лечь в больницу. У него не будет выбора.

Она пришла к нему в день, когда на него напали, и приходила следующие три дня: один раз нашла его без сознания на полу. Она и на следующий день хотела прийти, но ее отец упал и сильно ушибся, и ей пришлось остаться дома. Семья была на первом месте. Ей все‑таки пришлось ходить на работу – у нее не было в запасе выходных дней – но с работы она ехала прямо домой и помогала отцу. У него было смещено бедро и сломана ключица, но он поправлялся.

Салли собиралась прийти к Джо в понедельник – ему надо было снять швы – но он сам пришел на работу. Непосредственно о нападении они не говорили. Она хотела бы уговорить его обратиться в полицию, но не на работе.

Ей не понравилось, что он соврал ей, сказав, что видел фотографии мест преступления только на стенде в конференц‑зале. Он знает, что то, чем он занимается – это воровство, но он, конечно же, борется с желанием во всем ей сознаться. Она не может себе представить, что человек с широкой и такой наивной улыбкой способен сознательно врать, но человек, который улыбнулся ей в закрывающиеся двери лифта пару недель назад, пожалуй, это был какой‑то другой Джо, разве нет? Это был Джо, который способен на…

На что? На все?

Нет. Не на все. Но он выглядел так, будто умеет врать. Он выглядел спокойным, расчетливым, как будто прекрасно понимал, что происходит. Салли напоминает себе, что это была лишь мимолетная улыбка, что на самом деле Джо совсем не такой.

Но к чему эта ложь?

Каждый раз, когда она пересматривает про себя возможные ответы на этот вопрос, один из ответов кажется очевидным: кто‑то заставляет Джо делать то, чего он делать не хочет. Значит, кто‑то ему должен помочь, и, очевидно, что помочь должна именно она. Это ее христианский долг – убедиться, что никто не причинит ему боли.

Джо выглядел нервным и тревожным большую часть дня, особенно после обеда, и она догадывается почему: человек, который давит на него и заставляет добывать информацию, потребовал очередную порцию. Конечно, она пока не может понять, почему папки остались в квартире у Джо, а не у человека, который напал на него, но она предполагает, что это связано с какой‑нибудь их договоренностью. Возможно, Джо забыл захватить с собой папки на встречу с этим человеком и разозлил его. Может, эти папки уже не у Джо, а у человека, который ему угрожает. Единственный способ узнать все наверняка – это присматривать за Джо. Так же, как Джо будто бы присматривает за женщиной, которая пришла поговорить с детективами.

Как и до остальных, до нее донеслись слухи, гуляющие по участку. Эта женщина, возможно, приблизит расследование к развязке. Может быть, тогда Джо перестанет угрожать опасность.

Видеть Джо, наблюдавшего за женщиной, оказалось неприятно. Он был настолько ею заворожен, что в какой‑то момент Салли была уверена, что он знает ее. Но он, конечно же, просто пытался узнать все возможное, чтобы ему было что рассказать своему палачу и уберечься от очередной пытки.

Стоя на улице, глядя из‑за угла на Джо, который ее не видел, Салли не понимала, почему он последовал за женщиной, но она проследит за ним, пока наконец не найдет способа вытащить его из той передряги, в которую он попал.

Эйвон полна уток, пивных банок и пустых пакетов из‑под чипсов. Мочу, оставшуюся после вечера пятницы, смыло куда‑то к черту, туда, куда обычно смывается моча. Среди мусора плавают пучки травы. Кто‑то – кто‑то с худшей работой в мире – прошелся вдоль реки и подобрал все использованные резинки. Как ни странно, вид все равно красивый. Темная вода отражает солнце и играет тенями, хотя, если честно, я не особый ценитель природы. Эту реку вообще можно было бы забетонировать, мне все равно.

Когда я подхожу ближе, Мелисса отворачивается, как будто я настолько незначителен, что на меня даже смотреть неинтересно. Через несколько секунд она снова смотрит на меня. Я начинаю осознавать, какая боль терзает мою промежность. Как будто оставшееся яичко испытывает страшную тоску по утерянному собрату, и ему страшно в присутствие женщины, которая это сделала. Останавливаюсь в метре от скамейки. Она не двигается с места. Сердце у меня тяжело бьется в такт с пульсирующим яичком. Не понимаю, что меня вдруг так напугало.

– Присаживайся, Джо.

Она не расстается со своей улыбкой.

Я отрицательно качаю головой.

– Рядом с тобой? Шутишь?

– Все еще сердишься на меня? Да ладно тебе, Джо, надо двигаться дальше.

Двигаться дальше? Это я слышал после того, как папа умер. Вечно люди слышат эти слова. Наверное, Кэлхауну это тоже говорили, после того как его сын повесился. Неужели мы живем в таком одноразовом обществе, что нам нельзя даже сохранить свою ненависть или свое раскаяние? Мне хочется наклониться к ней и показать, что я смогу двигаться дальше не раньше, чем проделаю пару вещичек. Но я не могу. Слишком много людей вокруг. Слишком рискованно. Даже если у меня получится сломать ей шею и сбежать, я понятия не имею, где мой пистолет. Наверное, он у кого‑то, кто пошлет его в полицию, если с ней что‑то случится.

– Милая у тебя работа, Джо.

Пожимаю плечами. Понимаю, куда она клонит, но позволяю ей продолжать.

– Уборщик в полицейском участке. Это позволяет тебе получить доступ к определенной информации – улики, отчеты, фотографии. Скажи, а ты когда‑нибудь хотел быть полицейским? Может, пытался и не получилось? Или ты и не пытался, потому что знал, что они догадаются, какие извращенные мыслишки копошатся у тебя в голове?

– Как насчет тебя, Мелисса? Ответь, а ты когда‑нибудь пыталась?

– Ты когда‑нибудь пытался загрязнить улику?

Если это все, что она имеет мне сказать, то никаких проблем у меня нет.





Дата публикования: 2014-11-28; Прочитано: 143 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.021 с)...