Глава 35. Стояло лето, и я был королем Осло

Стояло лето, и я был королем Осло. Я получил полкило «скрипки» за Ирену и продал половину на улице. Это должно было стать стартовым капиталом для большого дела, для создания нового картеля, который сметет старикана с дороги. Но начало такого дела надо было отметить. Я потратил крошечную часть вырученных денег на то, чтобы купить костюм, подходящий к ботинкам, подаренным мне Исабеллой Скёйен. Я выглядел на миллион долларов, и никто и глазом не моргнул, когда я зашел в хренов отель «Гранд» и попросил у них люкс. Там мы и зависли. Мы были людьми, у которых праздник продолжается двадцать четыре часа в сутки. Кто были эти «мы», немного варьировалось, но стояло лето, Осло, девчонки, парни, все было как в старые времена, только с более тяжелыми наркотиками. Даже Олег расцвел и на какое‑то время стал собой прежним. Оказалось, что у меня было больше друзей, чем я помнил, и наркота расходилась быстрее, чем я мог себе представить. Нас выставили из «Гранда», и мы поселились в «Кристиании». Потом в «Рэдиссоне» на площади Хольберга.

Конечно, это не могло длиться вечно, но что, черт возьми, может?

Раз или два при выходе из гостиницы я замечал черный лимузин на противоположной стороне улицы, но таких машин в городе несколько. В любом случае, она просто стояла.

А потом настал неминуемый день, когда деньги кончились, и мне пришлось продать еще немного наркотика. Я сделал нычку в чулане этажом ниже, на внутренней стороне легких потолочных плиток, позади пучка электрокабелей. Но либо я бредил под кайфом, либо кто‑то видел, как я туда заходил. Потому что мой тайник обнесли. А запасного у меня не было.

К нам снова вернулась жажда. Только вот никаких «мы» больше не было. Настала пора выселяться из гостиницы. И идти на улицу добывать первую дневную дозу. Но когда я собрался расплатиться за номер, который мы занимали больше двух недель, мне, блин, не хватило пятнадцати тысяч.

И я сделал единственно разумный ход.

Убежал.

Пробежал через весь холл, выскочил на улицу, помчался через парк к морю. За мной никто не гнался.

Потом я потрусил на Квадратуру за покупкой. Ни одного игрока «Арсенала» не наблюдалось, только несколько их отчаявшихся клиентов с ввалившимися глазами бродили в округе в поисках продавца. Я поболтал с торговцем, который хотел продать мне мет. Он рассказал, что «скрипку» невозможно достать уже несколько дней, что произошло настоящее прекращение поставок. Но ходили слухи, что несколько смышленых торчков продают на Плате свои последние дозы «скрипки» по пять тысяч за штуку, а на эти деньги можно сделать недельный запас «лошади». У меня, блин, не было пяти тысяч, и я понял, что попал в беду.

Существовали три альтернативы. Продать, обмануть или украсть.

Сначала продать. Но что у меня оставалось, если я успел продать даже собственную сестру? Я вспомнил. «Одесса». Она была спрятана в репетиционном зале, а пакисы из Квадратуры наверняка выложат пять тысяч за пушку, стреляющую хреновыми очередями. И я побежал на север, мимо здания Оперы и Центрального вокзала. Но наверное, в зал кто‑то залезал, потому что на дверях висел новый навесной замок, а гитарных усилителей не было, осталась только ударная установка. Я поискал «одессу», но они, блин, и ее забрали. Воры несчастные.

Потом обмануть. Я поймал такси и отправился на запад, в район Блиндерн. Шофер начал ныть о деньгах, уже когда я садился, видимо, понял расклад. Я попросил его остановиться там, где дорога упирается в железнодорожные рельсы, выскочил из машины и помчался через пешеходный мост, оставив водилу с носом. Я пробежал через весь Фошкнингс‑парк. Я бежал, хотя за мной никто не гнался. Я бежал, потому что времени оставалось мало. Только я не знал для чего.

Я открыл ворота и пробежал по гравиевой дорожке к гаражу. Заглянул в щель сбоку от железных жалюзи. Лимузин был на месте. Я постучался в двери виллы.

Открыл Андрей. Старикана нет дома, сказал он. Я указал на соседний дом за водохранилищем и сказал, что он, наверное, там, потому что лимузин‑то стоит в гараже. Он повторил, что «атамана» нет дома. Я сказал, что мне нужны деньги. Андрей ответил, что ничем не может мне помочь и что мне больше никогда не следует приходить сюда. Я сказал, что мне нужна «скрипка», только сейчас, в первый и последний раз. Он ответил, что «скрипки» пока нет, что у Ибсена закончился какой‑то ингредиент и мне надо подождать пару недель. Я сказал, что за это время умру, что мне необходимы деньги или «скрипка».

Андрей хотел закрыть дверь, но я успел вставить ногу в дверной проем.

Я сказал, что если не получу то, что мне надо, то расскажу, где он живет.

Андрей посмотрел на меня.

– Are you trying to get yourself killed? [46] – спросил он с комичным акцентом. – Remember Псина? [47]

Я протянул руку. Сказал, что легавые хорошо заплатят за информацию о том, где живет Дубай со своими крысами. Плюс еще немного за рассказ о том, что случилось с Псиной. Но больше всего они отстегнут, когда я поведаю им о мертвом агенте на полу в подвале.

Андрей медленно покачал головой.

Тогда я сказал казаку «пасшол вчорте», что, как мне кажется, по‑русски означает «пошел к черту», и удалился.

Я ощущал его взгляд на своей спине всю дорогу к воротам.

Я понятия не имел, почему старикан позволил мне безнаказанно улизнуть с наркотой, как мы поступили с Олегом, но я знал, что за только что содеянное не останусь безнаказанным. Но мне было по фигу, я был в отчаянии, я слышал только одно – голодный крик вен.

Я пошел к тропинке за церковью Вестре‑Акера. Постоял немного, посмотрел, как приходят и уходят старушки. Вдовы, навещающие могилы своих мужей и свои собственные, с сумочками, полными бабла. Но во мне, блин, этого не было. Я, Вор, стоял совершенно спокойно и потел, как свинья, потому что боялся этих хрупких восьмидесятилетних старушенций. От этого можно расплакаться.

Была суббота, и я мысленно перебрал всех своих друзей, способных одолжить мне денег. Я проделал это быстро. Таких не было.

Потом я вспомнил об одном человеке, который как минимум обязан был одолжить мне денег. Если не хотел проблем на свою голову.

Я сел в автобус, поехал на восток, вернулся в правильную часть города и вышел в Манглеруде.

На этот раз Трульс Бернтсен оказался дома.

Он стоял в дверях своей квартиры на шестом этаже многоквартирного дома и слушал, как я выдвигаю ему почти такой же ультиматум, как на улице Блиндернвейен. Если он не даст мне пять тысяч, я расскажу, что он убил Туту и спрятал труп.

Однако Бернтсен держался совершенно хладнокровно. Пригласил меня зайти в квартиру, где мы, конечно, обо всем договоримся, сказал он.

Но в его взгляде было что‑то очень неправильное.

Поэтому я не вошел, заявив, что обсуждать тут нечего: либо он раскошелится, либо я пойду и сдам его за вознаграждение. Он ответил, что полиция не платит тем, кто пытается настучать на полицейского. Но пять тысяч он наскребет, мы ведь не чужие люди, нас можно считать почти друзьями. Сказал, что столько наличных у него дома нет и нам надо доехать до банкомата, машина внизу, в гараже.

Я подумал. Колокольчик, предупреждающий об опасности, звенел вовсю, но жажда, блин, была невыносимой, она блокировала всякую разумную мысль. Поэтому я кивнул, хотя знал, что поступаю неверно.

– Значит, ты получила результаты анализа ДНК? – спросил Харри, осматривая посетителей «Посткафе».

Ни одного подозрительного человека. Или, вернее, куча подозрительных личностей, но никого из них нельзя было принять за полицейского.

– Да, – ответила Беата.

Харри взял телефон другой рукой.

– Думаю, я уже знаю, кого поцарапал Густо.

– Да? – спросила Беата с неподдельным изумлением в голосе.

– Ага. Человек, данные которого имеются в регистре ДНК, является либо подозреваемым, либо осужденным, либо полицейским, который мог оставить свои следы на месте преступления. В нашем случае речь идет о последнем. Его зовут Трульс Бернтсен, и он служит в Оргкриме.

– Откуда ты знаешь, что это он?

– Ну, суммировал все, что случилось, можно так сказать.

– Да ладно, – ответила Беата, – не сомневаюсь, что это основывается на серьезных размышлениях.

– Спасибо, – сказал Харри.

– И тем не менее это совершенно ошибочное утверждение, – произнесла Беата.

– Еще раз?

– Кровь под ногтями Густо не принадлежит Бернтсену.

Но пока я стоял перед дверью Трульса Бернтсена, который ушел за ключами от машины, я бросил взгляд вниз. На свои ботинки. Чертовски хорошие ботинки. И я вспомнил об Исабелле Скёйен.

Она не была такой опасной, как Бернтсен. И она с ума по мне сходила, – что, может, нет?

С ума сходила, и даже чуть больше.

Поэтому, не дожидаясь, когда вернется Бернтсен, я помчался вниз, перепрыгивая через семь ступенек и на каждом этаже нажимая кнопку лифта.

Я запрыгнул в метро и поехал к Центральному вокзалу. Сначала я хотел ей позвонить, но потом отбросил эту мысль. Она всегда может придумать причину для отказа по телефону, но никогда, если увидит меня живьем, очень даже живьем. К тому же по субботам у ее конюха был выходной. А это в свою очередь – поскольку жеребцы и свиньи, блин, не могут достать себе еду из холодильника – означало, что она находится дома. Поэтому на Центральном вокзале я уселся на эстфолдскую электричку, в вагон для обладателей месячных проездных, поскольку билет до Рюгге стоил сто сорок четыре кроны, которых у меня по‑прежнему не было. От станции до фермы я шел пешком. А идти там не близко. Особенно если начнется дождь. А дождь начался.

Когда я вошел во двор, то увидел, что ее машина здесь. Полноприводной автомобиль, который используют для форсирования улиц в центре города. Я постучал в окошко фермерского дома – она научила меня называть так дом, не предназначенный для содержания животных. Но никто не вышел. Я закричал, эхо заметалось между стенами построек, но никто ему не ответил. Наверное, она уехала на верховую прогулку. Не страшно: я знал, где она обычно хранит наличные, а здесь, в сельской местности, люди еще не научились запирать свои дома. Так что я нажал на ручку двери, и она оказалась открытой, да.

Я направился к спальне, и вдруг она оказалась прямо передо мной. Она, такая большая, стояла на верхней ступеньке лестницы, широко расставив ноги, в банном халате.

– Что ты здесь делаешь, Густо?

– Хотел увидеть тебя, – сказал я, включая улыбку.

Врубил на полную.

– Тебе надо к зубному, – холодно ответила она.

Я понял, о чем она: на моих зубах появились коричневые пятна. Зубы казались немного подгнившими, но щетка со стальными зубчиками мне уже не поможет.

– Что ты здесь делаешь? – повторила она. – Нужны деньги?

Мы с Исабеллой оба были такими, мы были похожими, нам не надо было прикидываться.

– Пять кусков? – сказал я.

– Так дело не пойдет, Густо, мы покончили с этим. Отвезти тебя обратно на станцию?

– Что? Да ладно тебе, Исабелла. Трахнемся?

– Тихо!

Через секунду я понял, в какой ситуации оказался. Глупо с моей стороны, всему виной чертова жажда. Исабелла стояла на лестнице средь бела дня в одном халате, но полностью накрашенная.

– Кого‑то ждешь? – поинтересовался я.

Она не ответила.

– Новый юный трахаль?

– Так бывает, когда человек исчезает, Густо.

– Я неплохо умею возвращаться, – сказал я, метнулся вперед и ухватил ее за руку, так что она потеряла равновесие.

Я притянул ее к себе.

– Ты промок, – отметила она, сопротивляясь, но не сильнее, чем когда ей хотелось жесткого секса.

– Дождь идет, – сказал я, покусывая ее за ухо. – А ты думала от чего?

Моя рука оказалась под халатом.

– И от тебя воняет. Пусти меня!

Моя рука скользнула по свежевыбритому лобку и нашла щель. Она была влажной. Мокрой. Я мог орудовать сразу четырьмя пальцами. Слишком мокрой. Я почувствовал что‑то вязкое. Вынул руку. Поднес ее к глазам. Пальцы были покрыты какой‑то белой слизью. Я удивленно посмотрел на нее. Увидел победную усмешку, когда она прислонилась ко мне и прошептала:

– Как я сказала, когда человек исчезает…

Не слушая ее, я занес руку для удара, но она перехватила мою руку и остановила меня. Сильная, сука. Скёйен.

– Уходи, Густо.

Что‑то произошло с моими глазами. Если бы я не знал что, то подумал бы, что это слезы.

– Пять тысяч, – прошептал я невнятно.

– Нет, – ответила она. – Тогда ты вернешься. А так быть не должно.

– Чертова шлюха! – заорал я. – Ты забываешь пару важных вещей. Раскошеливайся, а не то я пойду в газету и расскажу обо всем этом раскладе. И я говорю не о нашем трахаче, а о том, что операция «Очистим Осло и так далее» – дело рук твоих и старикана. Полу социалисты хреновы, наркоденьги и политика в одной постели. Как думаешь, сколько мне заплатит «ВТ»?

Я услышал, как открывается дверь спальни.

– Если бы я была на твоем месте, я бы сейчас убежала, – сказала Исабелла.

В темноте за ее спиной скрипнули половицы.

Я хотел убежать, действительно хотел. Но все равно остался на месте.

Шаги приближались.

Мне казалось, я вижу полосы на его выступающем из темноты лице.

Трахаль. Тигр.

Он кашлянул.

И полностью вышел на свет.

Он был убийственно красив, и, несмотря на болезненное состояние, я узнал эту красоту. Желание прикоснуться к его груди. Ощутить кончиками пальцев нагревшуюся на солнце потную кожу. Ощутить мышцы, которые автоматически напрягутся от неожиданности – какого черта я себе позволил?

– Как ты сказала? – переспросил Харри.

Беата кашлянула и повторила:

– Микаэль Бельман.

– Бельман?

– Да.

– Когда Густо умирал, у него под ногтями была кровь Микаэля Бельмана?

– Кажется, именно так.

Харри запрокинул голову. Это все меняет. Или нет? Это может не иметь никакого отношения к убийству. Но к чему‑то должно иметь отношение. К чему‑то, о чем Бельман не хочет говорить вслух.

– Выметайся, – сказал Бельман, не повышая голоса, потому что этого и не требовалось.

– Значит, вы вместе, – сказал я, отпуская Исабеллу. – А я‑то думал, она наняла Трульса Бернтсена. Умно с твоей стороны выбрать вышестоящего начальника, Исабелла. И какая схема? Бернтсен просто твой раб, Микаэль?

Я скорее приласкал, чем произнес его имя. Ведь именно так мы представились друг другу на стройплощадке в тот день. Густо и Микаэль. Двое мальчишек, два потенциальных партнера по играм. Я увидел, как в его взгляде что‑то вспыхнуло и разгорелось. Бельман был совершенно голым, может быть, поэтому я вообразил, что он не нападет. Для меня он действовал слишком быстро. Не успел я выпустить из рук Исабеллу, как он уже насел на меня, удерживая мою голову в вывернутом положении.

– Пусти!

Он втащил меня на вершину лестницы. Нос мой был зажат между мышцами его груди и подмышкой, и я ощущал его запах и ее тоже. Только одна мысль не выходила у меня из головы: если он хочет меня выгнать, зачем волочет вверх по лестнице? Мне не удавалось высвободиться, поэтому я вонзил ногти ему в грудь и дернул на себя, как когти, почувствовав, что один ноготь зацепил его сосок. Микаэль выругался и ослабил захват. Я выскользнул из тисков и прыгнул, оказался на середине лестницы, но удержался на ногах. Пронесся по коридору, прихватив по дороге ключи от ее машины, и выбежал на двор. Естественно, машина ее тоже оказалась незапертой. Колеса вгрызлись в гравий, как только я нажал на газ. В зеркало я увидел, как Микаэль Бельман выбегает из дверей дома. У него в руке что‑то сверкнуло. А потом колеса сцепились с грунтом, меня вдавило в спинку сиденья, и машина понеслась по двору к дороге.

– Это Бельман привел с собой Трульса Бернтсена, когда переходил в Оргкрим, – сказал Харри. – Можно ли предположить, что Бернтсен работал сжигателем по приказу Бельмана?

– Ты осознаешь, куда мы сейчас двигаемся, Харри?

– Да, – сказал Харри. – И с настоящего момента ты не будешь иметь к этому никакого отношения, Беата.

– Черта с два! – Мембрана затрещала. Харри не помнил, чтобы Беата Лённ когда‑нибудь ругалась. – Это мое подразделение, Харри. Я не хочу, чтобы люди вроде Бернтсена втаптывали его в грязь.

– Хорошо, – сказал Харри. – Но давай не будем делать поспешных выводов. Единственное, что мы можем доказать, – это что Бельман встречался с Густо. А на Трульса Бернтсена у нас пока вообще нет ничего конкретного.

– И что ты будешь делать?

– Начну с другого конца. И если все обстоит так, как я надеюсь, то у нас есть домино с выстроенными в ряд костяшками. Мне всего лишь нужно продержаться на свободе достаточно долго для того, чтобы успеть привести в действие план.

– Ты хочешь сказать, что у тебя есть план?

– Конечно, у меня есть план.

– Хороший план?

– Этого я не говорил.

– Но все‑таки план?

– Совершенно точно.

– Ты врешь, так ведь?

– Не совсем.

Я несся по направлению к Осло по трассе Е18, когда до меня дошло, в какие неприятности я вляпался.

Бельман хотел затащить меня на лестницу. В спальню. Там находился пистолет, с которым он выбежал вслед за мной. Он хотел, блин, ликвидировать меня, чтобы заткнуть мне рот. Это могло означать только одно: он и сам по колено в дерьме. И что он теперь будет делать? Засадит меня, конечно. За угон машины, оборот наркотиков, гостиничный счет – у него было из чего выбирать. Засадить меня за решетку и избить, прежде чем я успею с кем‑нибудь переговорить. А в том, что произойдет после того, как меня засадят и заткнут рот, сомневаться не приходилось: они сделают это похожим либо на самоубийство, либо на разборку с другими заключенными. Самым глупым поступком с моей стороны было разъезжать в этой машине, которую уже наверняка объявили в розыск. Поэтому я надавил на газ. Место, куда я направлялся, находилось в восточной части города, поэтому мне не пришлось ехать через центр. Я поднялся на пригорок и въехал в тихий жилой квартал, припарковался и дальше пошел пешком.

Солнце снова показалось на небе, и на улице появились люди, катившие детские коляски с вложенными в сетчатые карманы одноразовыми грилями. Они улыбались солнцу, как будто в этом и заключалось счастье.

Я забросил ключи от машины в один из садиков и пошел к многоквартирному дому с террасами.

Нашел табличку с именем на двери парадной и позвонил.

– Это я, – сказал я, когда он наконец ответил.

– Я немного занят, – прозвучал голос из динамика.

– А я наркоман, – заявил я.

Это должно было прозвучать как шутка, но я ощутил силу воздействия этого слова. Олегу казалось смешным, когда я порой дурачился и спрашивал клиентов, не страдают ли они наркоманией и не желают ли получить немного «скрипки».

– Чего тебе надо? – спросил голос.

– Мне нужна «скрипка».

Реплика клиентов стала моей.

Пауза.

– У меня нет. У меня совсем ничего нет. Нет основы, чтобы приготовить еще.

– Основы?

– Леворфаноловой основы. Может, тебе еще формулу сказать?

Я знал, что это правда, но хоть что‑то у него должно было остаться. Должно. Я думал. Я не мог поехать в репетиционный зал, там меня уже наверняка ждали. Олег. Старый добрый Олег приютит меня.

– У тебя два часа, Ибсен. Если ты не придешь на улицу Хаусманна с четырьмя дозами, я отправлюсь прямиком в полицию и все расскажу. Мне больше нечего терять. Дошло? Хаусманна, девяносто два. Входишь с улицы и поднимаешься на третий этаж.

Я попытался представить выражение его лица. Полное ужаса, покрытое потом. Несчастный извращенец.

– Хорошо, – ответил он.

Вот так. Просто надо заставить их понять, что ты говоришь серьезно.

Харри допил остатки кофе и глянул на улицу. Пора менять местоположение.

Когда он шел по площади Янгсторге к кебабным забегаловкам на улице Торггата, зазвонил телефон.

Клаус Туркильсен.

– Хорошие новости, – сказал он.

– Вот как?

– В интересующее тебя время телефонный аппарат Трульса Бернтсена был зарегистрирован четырьмя базовыми станциями в центре Осло, и это дает нам возможность поместить его в район дома номер девяносто два по улице Хаусманна.

– Насколько велик этот район?

– Как сказать. Шестиугольник диаметром восемьсот метров.

– Хорошо, – проговорил Харри, переваривая информацию. – А как насчет второго парня?

– Я ничего не нашел непосредственно на его имя, но у него есть рабочий телефон, зарегистрированный на Онкологический центр.

– И?

– И у меня, как я уже сказал, хорошие новости. Этот телефон находился в том же районе в то же время.

– Ммм… – Харри вошел в дверь, миновал три занятых столика и остановился у прилавка, на котором были изображены разные неестественно яркие кебабы. – У тебя есть его адрес?

Клаус Туркильсен продиктовал адрес, и Харри записал его на салфетке.

– По этому адресу зарегистрирован какой‑нибудь еще номер телефона?

– Что ты имеешь в виду?

– Я просто интересуюсь, есть ли у него жена или сожительница.

Харри услышал, как Туркильсен стучит по клавишам. После чего последовал ответ:

– Нет. Больше ни у кого из абонентов нет этого адреса.

– Спасибо.

– Значит, мы договорились? Что больше никогда не будем разговаривать?

– Да. Только напоследок одно‑единственное дело. Я хочу, чтобы ты проверил Микаэля Бельмана. С кем он разговаривал в последние месяцы и где находился во время убийства.

Громкий смех.

– Начальник Оргкрима? Забудь! Я могу спрятать или объяснить поиск информации о простом полицейском, но за то, о чем ты просишь, меня вышибут в один миг.

Он снова засмеялся, как будто сама мысль казалась ему комичной.

– Я надеюсь, что ты выполнишь свою часть договора, Холе.

Связь оборвалась.

Такси подъехало к адресу с салфетки. Перед домом в ожидании стоял какой‑то мужчина.

Харри вылез из машины и подошел к нему.

– Смотритель Ула Квернберг?

Мужчина кивнул.

– Инспектор полиции Холе. Это я вам звонил.

Он заметил, что смотритель искоса поглядывает на такси, которое стояло и ждало Харри.

– Мы пользуемся такси, когда в нашем распоряжении нет служебного транспорта.

Квернберг посмотрел на удостоверение, которое Харри поднес к его носу.

– Не видал я никаких следов взлома.

– Но об этом поступил сигнал, давайте проверим. У вас ведь есть универсальный ключ?

Квернберг достал связку. Он открыл дверь в подъезд, а полицейский в это время изучил домофон.

– Свидетель утверждает, что видел, как кто‑то забрался по террасам и проник на третий этаж.

– Кто звонил‑то? – спросил смотритель по дороге наверх.

– Я связан подпиской о неразглашении, Квернберг.

– У вас чё‑то на штанах.

– Соус от кебаба. Я подумываю сдать их в чистку. Можете отпереть эту дверь?

– Фармацевта?

– Ах вот как, он фармацевт?

– Работает в Онкологическом центре. Разве нам не надо брякнуть ему на работу, перед тем как войти?

– Я хочу посмотреть, здесь ли вор и можно ли его арестовать, если вы не возражаете.

Бормоча извинения, смотритель быстро отпер дверь.

Холе вошел в квартиру. Понятно, что здесь жил холостяк. Но холостяк чистоплотный. Диски с классической музыкой на полочке для дисков выстроены в алфавитном порядке. Профессиональные журналы о химии и фармацевтике в высоких, но аккуратных стопках. На одной из книжных полок стояла фотография в рамке, на которой были изображены двое взрослых и мальчик. Харри узнал мальчика. Он стоял, немного наклонившись, с недовольным выражением на лице. Ему не могло быть больше двенадцати‑тринадцати. Смотритель стоял в дверях квартиры и внимательно следил за ним, поэтому Харри для виду проверил дверь на террасу, а потом стал переходить из комнаты в комнату, открывая ящики и шкафы. Но ничего компрометирующего в квартире не было.

Подозрительно мало компрометирующего, сказали бы иные коллеги.

Но Харри видел такое и раньше: у некоторых людей нет тайн. Правда, нечасто, но такое бывает. Он услышал, как смотритель переминается с ноги на ногу в дверях спальни позади него.

– Случается, к нам поступают ложные сигналы.

– Понимаю, – сказал смотритель, запирая за ними двери. – А чё б вы сделали, если бы там внутри оказался вор? Запихали бы его в такси?

– Тогда бы мы вызвали патрульную машину, – улыбнулся Харри, остановился и посмотрел на ботинки, расставленные на полочке у двери. – Скажите‑ка мне, разве эти два сапога не разных размеров?

Почесывая подбородок, Квернберг внимательно посмотрел на Харри.

– Могёт быть. У него нога кривая. Можно мне еще разок взглянуть на ваши документики?

Харри протянул ему удостоверение.

– Срок действия…

– Такси ждет, – сказал Харри, схватил удостоверение и побежал вниз по лестнице. – Спасибо за помощь, Квернберг!

Я пошел на улицу Хаусманна, и, конечно, там никто не догадался починить замки, так что я проник прямиком в квартиру. Олега не было. Никого другого тоже. Они были на улице, занимались делом. Достать, достать. Пять «джанки», живущих вместе, а квартирка выглядит вот так. Но здесь, конечно, ничего стоящего не найти, только пустые бутылки, использованные шприцы, кровавые ватки и пустые сигаретные пачки. Хренова выжженная земля. И вот, сидя на грязном матраце и ругаясь, я увидел крысу. Когда люди описывают крыс, они всегда говорят, что крыса была здоровенная. Но крысы не такие уж и большие. Они довольно маленькие. Только хвосты у них бывают довольно длинными. Ну ладно, когда они чуют угрозу и встают на задние лапы, они могут показаться больше, чем на самом деле. А во всех остальных отношениях они такие же несчастные существа с такими же проблемами, как у нас. Достать.

Я услышал бой церковных колоколов. И сказал себе, что Ибсен обязательно появится.

Должен появиться. Блин, как же я был плох. Я видел, как они стояли и ждали, когда мы выйдем на работу, они были так рады видеть нас, что это выглядело трогательно. Дрожащие, трясущие купюрами, опустившиеся до попрошаек‑любителей. А теперь я сам стал таким. Я с огромным нетерпением ждал звука шагов Ибсена на лестнице, хотел увидеть его идиотскую рожу.

Я разыграл свои карты, как придурок. Я просто хотел получить дозу, а добился того, что теперь все они охотились на меня, вся шайка‑лейка. Старикан со своими казаками. Трульс Бернтсен с дрелью и больными глазами. Королева Исабелла и ее начальственный трахаль.

Крыса кралась вдоль стены. В полном отчаянии я начал шарить под покрывалами и матрацами. Под одним из матрацев я обнаружил фотографию и кусок стальной проволоки, скрученной в форме буквы L с петлей на конце. Снимок оказался помятой бледной фотографией на паспорт Ирены, и я догадался, что этот матрац принадлежит Олегу. Но вот что это за проволока, я не понял. Пока до меня медленно не дошло. И я почувствовал, как вспотели ладони и сердце забилось быстрее. Ведь это я научил Олега делать нычки.