Главная Случайная страница Контакты | Мы поможем в написании вашей работы! | ||
|
В последнее время в западной социологии активно обсуждаются познавательные возможности новой исследовательской практики, выступающей своеобразным подвидом этнографической исследовательской стратегии — автоэтнографии. Как дитя этнографиии, автоэтнография наследует все ее «родительские» черты, лишь «перекраивая» некоторые из них и создавая тем самым свою «особость», непохожесть. В частности, в автоэтнографии (по крайней мере в значительной части автоэтнографических исследований) остается неизменной ориентация на познание культур самых разнообразных общностей через изучение единичного, конкретных, повседневных практик. Единичным здесь выступает сам исследователь, его опыт, чувства, мысли, повседневная жизнь в целом. Социолог «внимательно вглядывается в себя через широкие этнографические линзы, чтобы сосредоточиться в конечном итоге на социальных и культурных аспектах личностного опыта»1.
1 Ellis С. and BochnerA.P. Autoethnography, Personal Narrative, Reflexivity// Handbook of Qualitative Research / Ed. N. Denzin and Y Lincoln. Thousand Oaks (CA): Sage, 1994. P. 738.
Остается в автоэтнографии и стремление к более подробной, детальной, всесторонней репрезентации реальности, только здесь тщательно и скрупулезно изучается собственный мир исследователя, момент за моментом конкретизируются детали его жизни. Для этого есть два пути:
первый — вести полевые заметки, касающиеся собственной жизни. Это могут быть ретроспективные записи, относящиеся к прошлому, когда текст организовывается хронологически вокруг главных событий;
второй — брать нарративное интервью у самого себя, т.е. рассказывать свою историю жизни. В любом случае нюансы, детали прошлого «всплывают», если исследователь способен совершить так называемый эмоциональный вызов: перенести, «включить» себя в то время и в то место, о котором рассказывает. Главная проблема — как «выйти» из этого состояния, чтобы проанализировать написанный текст или транскрипт интервью и тем самым «встроить» свой эмоциональный опыт в культурные координаты (если, конечно, социолог ставит перед собой такую задачу).
Акцент на методе включенного наблюдения, характерный, как мы видели, для этнографической стратегии качественного исследования, в автоэтнографии преобразуется в самонаблюдение, самоанализ, когда социолог погружается в свой собственный мир естественных установок. Идея возвращения исследователя в изучаемый процесс, на которой базируется качественная парадигма, здесь достигла, кажется, своего предельного выражения: субъект и объект исследования физически сосуществуют в одном лице.
При этом исследователь как объект исследования интересен прежде всего своим дорефлексивным опытом, «конструктами первого порядка» в терминологии А.Шюца, с помощью которых он, как и другие люди, совместно с другими людьми конструирует окружающий мир как само собой разумеющийся, непроблематичный. Язык выражения такого опыта — повседневный, обыденный язык нормального человеческого общения.
Вместе с тем в качестве субъекта исследовательского процесса социолог, изучающий самого себя в социальном контексте, «обречен» на положение вне собственного эмоционального опы-ma, на рефлексивность1, «говорящую» на языке комментария или мини-теории.
Как возможно такое соединение, кажется, несоединимого, как возможна саморефлексия, разговор с собой одновременно в двух регистрах?
Надо сказать, что феномен саморефлексии как особый процесс проблематизации сознанием своих собственных установок, стереотипов начал изучаться еще в античную эпоху. В XX веке Э.Гуссерль (мы о нем говорили в Теме 3, Часть I) доказал, что эмоциональный опыт, психические переживания содержат принципиальную возможность рефлексии. Вслед за Гуссерлем целый ряд крупнейших социально-философских учений еще добавили соображений в «копилку» доказательств этой возможности.
Во-первых, прагматизм, а за ним и символический инте-ракционизм, как мы видели ранее, убедительно показали, что социальная жизнь — это непрерывно творимый продукт повседневных взаимодействий людей друг с другом. Она с необходимостью включает и интеракцию с самим собой, производство самосознания: все, что человек говорит другому, он говорит и самому себе. Более того, осознание самого себя потому и возможно, что в сознании каждого из нас присутствуют воображаемые Другие, глазами которых мы вглядываемся в себя, формируем критерии оценки.
Во-вторых, этнометодология, феноменологическая и драматургическая социологии убедили нас в том, что каждый человек строит свое взаимодействие, ориентируясь на ожидания Другого, реального или виртуального участника коммуникации (или Других), стараясь быть понятным ему. Применительно к предмету нашего разговора это означает, что именно эти воображаемые Другие (в нашем случае — это будущие читатели) в значительной степени определяют и то, что рассказывается, и то, как рассказывается. Так, стремясь быть понятым человеком «с улицы», погруженным в ту же самую социальную ситуацию, что и он сам, исследователь становится рассказчиком
' Рефлексия (от лат. reflexus — изгиб, поворот) означает — по Дж. Локку, впервые употребившему этот термин, «наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность и способы ее проявления». См,: ЛоккДж. Сочинения: В 3 т. Т. 1.М., 1985. С. 155.
собственной истории, интуитивно используя «решетки объяснений», распространенные в культуре той общности, к которой принадлежит и он, и будущий рядовой читатель. В то же время ориентация на ожидания и оценки «собратьев по цеху», (если такая цель есть у исследователя), соответственно, требует саморефлексии, выраженной на языке теоретических понятий и использующей иные схемы объяснения.
Сегодня автоэтнографическая исследовательская практика существует под разными именами: личностный нарратив, этнографическая короткая история, персональная этнография, самонаблюдение, рефлексивная этнография, исповедальный рассказ, побуждающий нарратив, антропологическая поэтика и т.д.' Следует сказать, что за различиями в терминах стоят не только лингвистические предпочтения авторов, но прежде всего их разные методологические установки относительно смысла и назначения качественного исследования, его языка и образа результата.
Установка исследователя на аналитическое описание, на рефлексию предполагает вписывание его индивидуального опыта в культуру, социальный контекст, соответственно определяя и результат такого исследования в виде комментария или мини-теории. Здесь исследователь изучает себя, чтобы изучить других. Главная цель такого исследовательского процесса — анализ социального явления, его объяснение. Результат автоэтнографии такого вида — равновесный сплав двух позиций, сочетающихся, правда, в одном лице: рассказчика истории и аналитика собственной истории, ее интерпретатора. Автоэтнографическое исследование этого плана относится к научному или тяготеющему к научности направлению качественной социологии, о котором мы уже говорили ранее.
Популярна сегодня и принципиально другая направленность: терапевтическая2. Установка социолога на помощь читателю, который, погрузившись в похожий опыт переживания исследователем той или иной ситуации, получает своего рода эмоциональную поддержку, обусловливает и образ результата такого исследования. Итогом здесь выступает сама история исследователя, простое описание им пережитого, прочувство-
1 Ellis С. and BochnerA.P. Op. cit. P. 740.
2 ibid. P. 746.
ванного «куска» жизни, т.е. простое описание его личностного эмоционального опыта. Социолог в таком исследовании изучает себя, чтобы пригласить читателя в авторский мир, вызвать у него те или иные чувства, помочь ему соотнести себя с другими, может быть, пересмотреть сложившиеся ценности, представления. Читатель здесь практически соавтор, продолжающий в своей интепретации историю исследователя, «вписывая» ее в свой собственный эмоциональный опыт.
Ярче всего «помогающий» характер такого направления автоэтнографии выражен в одном из названий этой исследовательской практики побуждающий нарратив. Речь идет о побуждении читателя к эмоциональному отклику, в конечном итоге оказывающем благотворное «терапевтическое» воздействие на него. Наиболее распространены здесь автоэтнографии болезней или, точнее, переживаний болезней, помогающие читателям легче справляться с их собственной бедой.
Такая разновидность автоэтнографии ломает границы, сложившиеся между литературой и социальным знанием: не случайно споры о том, литература это или социология, практически не стихают. Вместе с тем различия между подобными формами знания многие связывают с тем, что беллетристика прежде всего имеет дело с вымыслом, в то время как в автоэтнографии представлена подлинная, реальная история исследователя. Кроме того, в отличие от литературы, использующей специальные средства, искусные приемы для возникновения эмоционального отклика (сюжет, художественные образы, диалог характеров и т.д.), автоэтнография, как правило, безыскусна.
Возможен и еще один, постмодернистский вариант автоэтнографии в нашей классификации: собственная история осмысливается автором на художественном, поэтическом языке с его образностью, ассоциативностью, метафоричностью. Здесь грань между литературой и социологией делается, видимо, еще тоньше. Назначение таких текстов — не только эмоциональное включение читателя в исследовательский мир, но и экзистенциальная потребность автора в познании самого себя, придании смысла собственной жизни. Проговаривание ее становится для исследователя, как, впрочем, и для любого человека, частью жизни, интуитивной попыткой придать ей связность, целостность.
3. Keйc-cmaдu как тип качественного исследования
Дата публикования: 2014-11-28; Прочитано: 1220 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!