Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Глава 5. Про то, что месть – это блюдо, которое подают холодным, знают все



МЕСТЬ, СМЕРТЬ И ПРЕИСПОДНЯЯ

Про то, что месть – это блюдо, которое подают холодным, знают все. Но собственная шкура все равно дороже.

Ланга

Сначала оказалось, что Белый колодец мертв. Точнее, он иссяк именно этим летом, хотя поил странников в течение пятисот последних лет. То ли подземные воды сменили направление, то ли древнее сооружение просто отжило свой век, но отныне это место станет страшной ловушкой для беспечных. Те, кто рассчитывает утолить жажду свою и животных в Белом колодце, не имея воды в запасе, обречены. До следующего источника ровно два дня пути. И все бы ничего, если бы под Джасс не пала лошадь. Торговец в Дгелте, не обремененный излишками совести, всучил Сийгину запаленную скотину. Животных и так берегли, обделяя водой себя, чтобы напоить их, а теперь же еще одной предстояло нести двойную ношу. Двигались медленнее, чем рассчитывали. Джасс попеременно ехала то с одним, то с другим лангером. Тор же, к величайшему его сожалению, был этой чести лишен. Он и так был слишком тяжел. Зато Ириену «повезло» больше других. Именно у него за спиной Джасс проводила теперь большую часть пути.

За месяцы заточения в хисарском зиндане Джасс настолько привыкла к эльфийской манере со значением молчать, что совершенно не обращала на это внимания. Положа руку на сердце, Альс ей даже нравился. Чем-то он бесконечно напоминал Хэйбора, чем-то – Яримраэна – двух мужчин, чье наличие оправдывало существование всего мужского рода в целом. Воин-маг из обители волшебников и девочка-ведьма из позабытого всеми богами городишки, эльфийский принц и хатамитка-убийца. Странные альянсы и странная дружба. Если Хэйбор был именно таким, каким и должен быть настоящий воин, – серьезным, рассудительным и даже немного занудливым, когда дело касалось обучения, то Яримраэн сочетал в себе черты несочетаемые – мудрость и легкомыслие, проницательность и беспечность, осторожность и самонадеянность и еще многое другое, что Джасс искренне считала проявлением его эльфийской сущности. До Хисара ей не доводилось встречать эльфов. Она лишь читала об этом народе в книгах и хрониках, и то в детстве, в Ятсоуне. Она читала о гордыне и надменности, о доблести и непримиримости Дивного народа, и перед глазами девочки вставали закованные в сталь рыцари, нечеловечески прекрасные и не поддающиеся никакому пониманию. Принц оказался иным. Не таким однозначным, что ли? Вечно улыбающегося Унанки тоже трудно втиснуть в привычный канон. И даже ожесточенный Ириен нисколько не походил на книжные образы. Джасс тихонько рассмеялась, когда ей в голову пришла простая и немудреная мысль: эльфы так же, как и люди, бывают разные, и одно лишь причисление к тому или иному народу еще ничего не говорит о том, с кем придется иметь дело. Хэйбор родился человеком, но если бы у него были остроконечные уши и красивые эльфийские глаза, то оллавернский маг запросто переплюнул бы и Яримраэна, и Ириена во всем.

Джасс сидела у Альса за спиной, обняв его за талию. Чтобы волосы не лезли ей в лицо, эльф предусмотрительно заплел их в две косы, обнажив уши. По мнению Джасс, в маленьких мочках хорошо бы смотрелись серьги с жемчугом. Но в отличие от орков, обожающих украшать себя с ног до головы серьгами, кольцами, браслетами и ожерельями, эльф ограничивался либо браслетом, либо кольцом – тончайшим колечком на указательном пальце левой руки. Оно напоминало узкий листочек ксонга, прихотливо свернутый рукой ювелира в трубочку.

Вконец уморенные, полуживые, они добрались до Адоми, что на границе Сандабарского королевства. Маленькая крепость ничего толком не защищала, но была единственным водопоем на многие лиги вокруг, а потому – местом неприкосновенным и почти священным. Невысокая стена, сложенная из необожженных глиняных кирпичей, неровным кругом опоясывала два десятка таких же глинобитных хижин, возведенных в прямой досягаемости от благоустроенного колодца, добротно закрытого от песка, с поилкой для животных. Для путешественников имелся лишь широкий навес без стен. Ленивый тощий чиновник, в гордом одиночестве несший бремя власти, не вставая из гамака, принял положенную пошлину, но от небольшой взятки брезгливо отказался. На что можно потратить деньги в преисподней? На свежие угольки?

Адоми именовали еще Седьмой Точкой, потому что существовало еще шесть подобных крепостей, отличавшихся друг от друга только размерами и количеством чиновников. Чем ближе к столице, тем больше служивых людей. Путь ланги лежал в столицу, и одуревший от жары и лени таможенник взял с них чисто символическую сумму в одну серебряную энитику.

Лошади и люди пили жадно и помногу. Тор умудрился обжечься на солнце, неосмотрительно подставив голую грудь ветру, и теперь у него поднялся жар. Естественно, Мэд и Джасс взяли на себя заботу о тангаре, попеременно делая ему примочки холодной водой с лечебной травой, сорванной хатамиткой по дороге. Если Ириена ее регулярные остановки в зарослях трав чем-то и раздражали, то он помалкивал, оценив по достоинству заботу о Торвардине. Эльф умел быть справедливым, но мало кому демонстрировал эту добродетель. Хатамитки как никто в степи, за исключением орочьих шаманов, разбирались в лечебных травах, поднимая на ноги самых тяжелых больных без капли магии. Степные воительницы, как правило, лишены даже тени магического дара. Как полагал Ириен, в Сестры Хатами девушку приняли только потому, что ее дар оказался слишком слаб и в бою бесполезен.

Тор дрожал в ознобе и бормотал что-то на родном языке, и одного взгляда на него хватало, чтобы понять – ночевать, а возможно, и дневать лангерам придется в Адоми. Проклятое тангарское упрямство. Сколько раз ему говорилось, чтоб закрывал кожу от солнца? Сам Ириен следовал примеру кочевников, с ног до головы закутываясь в широкий плащ-хаву, оставляя открытыми только лицо и кисти рук. Его собственная кожа была не менее тангарской чувствительна к обжигающему солнцу юга.

Эльф не уловил момент, когда задремал, разморенный жарой, точно скатился в густую тень. Однако пробуждение вышло резким, внезапным и даже болезненным. Рука сработала быстрее, чем открылись глаза. Рывок, перекат, косой росчерк стали и… все, вот он уже на ногах.

Закат раскрасил небосвод во все оттенки алого, пурпурного, золотого и лилового, от чего мертвенно-белые стены домов казались нежно-розовыми. Красиво, но где же опасность? Пард смотрел на эльфа с легкой усмешкой, подозревая, что тот стал жертвой кошмарного сна. С кем не бывает? Остальные лангеры бессовестно дрыхли, пользуясь моментом, и только Джасс точно так же напряженно разглядывала небо.

– По-моему, это дракон, – сказала она тихо, подойдя ближе к эльфу.

– Ты тоже чувствуешь? – удивился он.

– Магия дракона сродни магии стихий, – пояснила она. – Он летит с востока.

Они вышли из-под навеса, продолжая ощупывать взглядами небосклон. Драконы жили далеко в море Латин-Сиг, на островах с дышащими дымом горами, и в степь залетали крайне редко. Опасные, прожорливые и очень разумные существа, до сих пор говорящие на лонгиире – Истинном языке Творения, они оставались непобедимыми врагами. Сильнее самого могучего мага любой расы, бессмертные, видевшие еще зарю мира, они внушали почти божественный ужас. Даже в этот миг, пролетая где-то на головокружительной высоте, недостижимый эльфийским взглядом, дракон заставил содрогнуться всякого, в ком имелась хоть капля волшебства. Дракон летел по своим драконьим делам в сторону Великого океана, ему не было дела до крошечных смертных существ, но сердце Ириена что есть сил колотилось о ребра, норовя выскочить из положенного природой места.

– В Храггасе я однажды видела дракона прямо у себя над головой, – прошептала Джасс, провожая глазами невидимую точку на горизонте. – Это… это было, как… как водопад. Да, как водопад Силы.

– Я себе представляю, – не скрывая зависти, сказал эльф. – А вот я никогда дракона, кроме как на картинке, не видел. Какой он был?

Они встретились глазами. Черный агат и текучее серебро.

– Он был багрово-красный, как сгусток крови, прекрасный и сильный. А крылья… крылья были в лиловых разводах, такие широкие, что, казалось, его тень накрыла половину мира.

Он вдруг увидел, как все было, ее глазами. Багряного дракона, желтый городок у самого подножия гор, море со скорлупками рыбачьих лодчонок, бездонный купол небес, высохшие деревья на холме… и еще бешеный восторг тринадцатилетнего ребенка, которому приоткрылась Истинная Сила.

Всепроникающее единство понимания нахлынуло и откатилось, как волна на морской берег. Ее глаза, как два окна, распахнутые в ночь, его глаза, как туманный рассвет над рекой. Невесомое соприкосновение рук. И все…

– Прости, – выдавил Ириен и отшатнулся.

– Ничего.

Словно на одинокий голос откликнулось горное эхо.

Джасс ушла обратно под навес. Проведать, как там Тор, наверное. А Ириен остался стоять. Закат выдался изумительный.

Великая степь неоглядна и подобна небесам, что сияющим куполом висят над ней. Но это совсем не означает, что всякий конный или пеший может пересечь ее вдоль и поперек, как ему, этому конному или пешему, заблагорассудится. Есть в ней места благодатные, кормящие и поящие многие тысячи своих обитателей. Есть места священные, исполненные тайны и божественной благодати. Но есть и коварные ловушки, гибельные и опасные места, где с равным успехом гибли смельчаки и трусы, хитрецы и простаки. Поэтому всякий житель Великой степи знает, что в путешествии надо придерживаться дорог, проложенных в глубокой древности мудрыми предками, которые ведали, что делают, и делали все на благо своим бестолковым потомкам. Словно знали мудрые пращуры, что со временем умы оскудевают, и оставили знаки для грядущих поколений путников, которые указывают самые безопасные маршруты. И все дороги, какие есть в степи, идут от одного путевого камня к Другому. Века сменились веками, знания древних утратились, а путевые колонны продолжают стоять. Древние Руны на них истерлись под воздействием ветров, дождей и солнца, но Сила, заложенная в колоннах при строительстве, осталась нерушимой. Возле путевого камня принято останавливаться на ночлег и без страха разжигать костер. Принято также гостеприимно встречать любого странника, который подойдет к твоему огню, делиться с ним вином и едой. И бывало, что шайка разбойников делила покровительство путевого камня с купеческим караваном без всякого ущерба для последнего. Что, собственно говоря, не мешало им потом догнать купчину в дороге и обобрать до нитки. Времена изменились, разбойники ныне не столь благородны, но шумный веселый парень – ученик законника с письмом из Эззала в Дгелт без всякого страха подвел свою вороную кобылу к большой компании, какую представляла собой Ириенова ланга.

– Доброй ночи, лангер Альс, – сказал он, склоняя голову.

Джасс бросила удивленный взгляд на Тора. Тангар лишь снисходительно хмыкнул. Мол, нечего дивиться, мы такие!

– Будь гостем, – ответствовал эльф. – Садись рядом, ешь и пей наравне и вволю. Как тебя звать?

– Тамири, лангер Альс.

Как выяснилось, парню и самому было чем поделиться со случайными знакомыми. В его седельной сумке нашлись круг овечьего сыра, лук и хлеб, разделенные вполне по-братски, к общему удовольствию.

После щедрого угощения на привале в степи принято так же щедро делиться новостями. Есть такой странный обычай, неукоснительно соблюдаемый в течение последней тысячи лет. И потому паренек, отхлебнув из бурдюка и стряхнув крошки в траву, с самым серьезным видом поведал о том, что видел в Эззале, каковы цены на лошадей и кому благоволит тамошний властитель. Лангеры слушали со всем возможным вниманием. Мало ли, вдруг пригодится?

– А еще я встретил отряд охотников за женщинами, – сообщил Тамири, бросая осторожный взгляд на Джасс. – Они идут по твоим следам, хатами Джасс.

– Ты знаешь, кто я такая?

– Вся степь знает, – важно объявил Тамири. – Ты и лангер-сидхи идете по следам Волка, а охотник Фурути хочет получить твою голову, женщина-смерть.

Малаган фыркнул:

– Отличное имечко. Тебе идет.

В ответ Джасс только прошипела что-то невнятное.

– И охотники не взяли с тебя слово молчать? – сощурился Ириен.

– Нет. Сказали: «Зачем? Он сам приползет».

– И куда пошли?

– На юг.

– На юг? – изумился было Унанки, но соображал он довольно быстро, и следом за удивлением последовал хлесткий шлепок по собственному лбу. – Демоны, впереди же Драконье ущелье!

И вот после двух восходов и одного заката Ириен Альс стоял возле точно такого же путевого камня – высокого желтого монолита в три, а то и четыре человеческих роста – и мрачно обозревал окрестности. Впереди лежало Драконье ущелье, и эльф много отдал бы за то, чтобы избежать встречи с этим проклятым местом. Никаких драконов там, понятное дело, не водилось. Ущелье, прорезанное древней высохшей рекой в голых скалах, извивалось змеей и если и имело какое-то отношение к драконам, то только своим редкостным коварством и смертельной опасностью для путников. Черный камень к полудню раскалялся на солнце, и от взмывающих к небу скал шел такой жар, что кровь в жилах сворачивалась. Тот, кто прошел этой дорогой хотя бы один раз в самый разгар лета, никогда не пожелает повторить сей подвиг. В холодные же месяцы ущельем можно пользоваться без всякой опаски, более того, оно сильно сокращает путь в Чефал. Вдоль узкой тропы, вьющейся между валунов, то и дело попадались выбеленные кости павших животных, лошадиные или верблюжьи, а иногда можно было встретить и человеческий череп. Как наглядное напоминание наглецам и зазнайкам, решившим лишний раз испытать терпение злого бога судьбы Файлака и слепой сестры его Каийи – богини удачи-неудачи.

Идти южнее, в обход, через каменистые россыпи? Тогда о верховой езде можно забыть, лошади переломают там себе все ноги, их надо вести в поводу. К северу же гряда становилась все выше и выше, вливаясь в отроги Маргарских гор. А следующий путевой камень находится по другую сторону Драконьего ущелья. Вот и думай теперь, что имели в виду предки, когда ставили эти каменюки. Шутники были предки.

Пард тоже изучал пейзаж, и по тому, как яростно он дергал себя за бороду, заплетенную по случаю жары в косички, можно было догадаться, что его выводы еще менее утешительны, чем у эльфа.

– Вот срань, – проворчал оньгъе. – Топать через эту щелку все равно что спать на раскаленной сковородке. Мы там сдохнем. Слышь, Ирье, а может, устроим на охотников засаду?

– В камнях? – скептически переспросил Альс. – И потеряем несколько дней. Воды не хватит до следующего колодца, если потом пойдем в обход. Лошади передохнут, – вздохнул он. – Да и мы тоже.

– Я думаю, нужно идти в обход, – подала голос Джасс, не желая оставаться в стороне от обсуждаемого вопроса. Очень уж ей не хотелось соваться в каменную щель, пышущую жаром.

Альс и Пард мрачно посмотрели на нее, крайне недовольные вмешательством в серьезный мужской разговор.

– Пард, напомни мне, кто нас преследует? – ядовито поинтересовался Альс.

– Охотники за женщинами.

– И кто из нас женщина?

Но бывшую хатамитку тоже смутить было трудно.

– Решил лишний раз блеснуть остроумием? Я восхищена, – холодно ответила она. – Тебе себя не жаль, так хоть остальных пожалей. Тут у нас далеко не все чистокровные эльфы, если ты заметил. Мы, люди, не такие выносливые, как вы. – Она решила, что оньгъе ее поддержит. – Пард, хоть ты-то понимаешь, что соваться в ущелье все равно что идти на верную гибель?

Пард недружелюбно посмотрел Джасс в глаза.

– Леди, ты уж извини, но как Альс скажет, так мы и поступим. Скажет идти через ущелье – пойдем, скажет в обход – пойдем в обход. Такие вот дела, – сказал он хмуро и поправил рукоять секиры. – Ты не из ланги, ты не поймешь.

«Ни добавить, ни убавить! Нашла с кем спорить, – сказала Джасс себе с досадой. – С лангой решила поспорить? Да каждому дурачку в степи известно, что лангер скорее язык себе откусит, чем скажет в присутствии чужака хоть слово против своего командира».

Что бы там ни думали на самом деле Пард или, скажем, Сийгин, но они будут на стороне Альса в любом случае. Хатами фыркнула и ушла к Яриму и Унанки, которые перебирали вещи, откладывая все, что можно бросить без особого ущерба.

– Спасибо, – после долгого молчания сказал эльф. – Я рад слышать, что ты по-прежнему доверяешь мне.

– А как же иначе, Ирье? – удивился Пард. – Ланга может жить только на доверии. Я верю в тебя, ты – в меня, на том и стоим. А девчонка просто не понимает. Она видит лишь шестерых одержимых мужчин, наемников, которые слепо идут за своим командиром, не размышляя и не подвергая его решения сомнению, точно мертвецы под властью некроманта.

Эльф продолжал испытующе смотреть на Парда, и тот чувствовал, что обязан высказаться до конца:

– Мы никогда не считали тебя тираном, иначе ланги как таковой не получилось бы. Даже Сийгин, который везде и во всем ищет ущемление своей свободы, безоговорочно признал за тобой лидерство. Ты разве никогда не задумывался, почему все мы: и люди и нелюди – сколько бы ни спорили с тобой, никогда не подвергали сомнению твои приказы? Не потому, что ты эльф, не потому, что ты волшебник, и не потому, что ты мудрее хотя бы в силу многих прожитых лет. Нет! Ты раз за разом доказывал и доказываешь нам, что готов пожертвовать своей длинной эльфьей жизнью ради каждого из нас, ради наших мотылиных жизней, мы – твоя подлинная семья. И для тебя нет разницы Между Унанки – твоим сородичем, другом детства и юности, и Мэдом Малаганом, Тором или мною – Аннупардом Шого, чьи предки убивали твоих предков не одно столетие подряд. Мы все знаем это, и потому ты – наш командир, а значит, твои решения – это и наши решения тоже.

– Но ведь и я могу ошибиться, – вздохнул Альс. – А вдруг я ошибаюсь и с чистой совестью веду вас всех на погибель? Джасс права хотя бы в одном: я иногда забываю, что мы разные, и то, что выдержу я, тебе и Мэду не перенести.

– Не такие уж мы и хрупкие, выбирались и не из таких переделок. Если ты считаешь, что надо идти через ущелье, значит, так тому и быть. И не переживай за нас, как-нибудь сдюжим.

Прежде чем уйти, Пард похлопал эльфа по плечу, посылая ему кривоватую ухмылку. Мол, не дрейфь.

– Думаешь, мне самому хочется в это пекло? Или вас всех тянуть? – тихо и отчаянно пробормотал Альс, бросая взгляд на немилосердное белесое небо, которое, казалось, с жестоким любопытством разглядывало маленькую букашку-эльфа на огромной ладони Великой степи. Смотрело и ухмылялось.

Себя в этот миг он мучительно и жестоко ненавидел, как только эльфы это умеют, то есть самозабвенно и всем сердцем.

Они выехали посреди ночи, чтобы до утра преодолеть треть пути по относительной прохладе. Ночью камень отдавал тепло, и назвать банную жару прохладой можно было только в сравнении с дневным огненным адом. Мужчины разделись до пояса, и их перевитые мышцами тела блестели от пота. Быстро ехать тоже не было никакой возможности, так узка и извилиста была тропа. Джасс сидела за спиной у Малагана и думала о том, что если ночь так мучительна, то какое же утро их ждет. А если бы знала, то побежала бы со всех ног обратно. Прямо в руки охотников тунга Фурути.

Драконье ущелье дышало огнем. Воздух трепетал, расслаиваясь на узкие мерцающие полоски, раскаленным языком облизывал лицо, стремясь иссушить слезящиеся глаза. Кони стонали и плакали от жара. Но останавливаться было нельзя. Стоило только замереть на месте, как казалось, что кожа вот-вот начнет отпадать лоскутами. Но еще хуже становилось, когда налетал ветер, гнавший впереди себя тучи мелкого черного песка, мгновенно забивающегося в нос, в рот и глаза. Лангеры плевались и на чем свет стоит костерили проклятое ущелье, безумное солнце и свою авантюру. Но скоро сил на ругань у них не осталось совсем, даже рот открывать стало тяжело. В горле все спеклось коркой, которая не рассасывалась даже после глотка воды. Никогда Джасс не испытывала таких мучений, даже в вонючем хисарском зиндане, даже когда ее связанную бросил в степи Бьен-Бъяр. Одно дело – солнцепек, а другое дело – дьявольский жар от раскаленного чуть ли не докрасна камня.

Полдень, когда ущелье заливали прямые лучи солнца, ланга пережила на пределе сил. Малагана мутило, и Джасс едва удерживала его в седле, чтоб эрмидэец не свалился под копыта. Малиновый оттенок кожи Тора и налитые кровью глаза внушали опасение за его сердце. Эльфы, создания невероятно выносливые, и те едва терпели жару, мокрые, обожженные солнцем, с черными растрескавшимися губами. Сийгин не мог открыть век, Пард дышал с таким трудом, что казалось, вот-вот задохнется. Себя Джасс со стороны не видела, но подозревала, что выглядит не лучше остальных.

Двух лошадей пришлось прикончить, чтоб не мучились. Остальных повели в поводу. Мэд Малаган окончательно потерял сознание, и его мешком перекинули через седло. Джасс закрыла глаза всего на минутку…

…Маленькая вытоптанная площадка между бурыми валунами, нещадно палимая солнцем. Руки онемели, а плечи превратились в один сплошной синяк. Солнце – жгучая пытка, горячий ветер, несущий буро-желтую пыль, которая впитывается в воспаленные легкие… Его голос…

– Усталости нет. Ненависти нет. Только твое живое тело, ловкое, сильное и умелое. Оно все вспомнит, оно справится. Ты ощущаешь, как кровь течет по венам?

– Да.

– Громче!

– Да!!!!

Очистить разум… Это просто. И вот мышцы, измученные бесконечными повторениями, сами находят оптимальное решение, чтобы отразить быструю и коварную атаку.

– Олень не раздумывает, как убежать от волка, он убегает, полагаясь на силу своих ног и выносливость сердца. Птица никогда не задумывалась о том, как махать крыльями, а ведь каждая птица когда-то была голым птенцом и не умела летать. Ты слышишь меня?

– Угу.

– Громче!

– Да!!!!

Для Хэйбора воинская премудрость была так же естественна, как дыхание, как улыбка, как голубизна его пронзительных глаз. Возможно, когда-то он и пользовался волшебством в поединке, но те времена давно миновали. «Нельзя осквернять чистоту стали никаким колдовством», – любил говорить он. Он вообще много чего говорил, видя в ней благодарного слушателя.

– Возьми оружие, и начнем все сначала. Шире плечи, мягче руку. Готова? Вперед.

Как учитель он не знал пощады, и тренировка могла продолжаться до полного изнеможения и потом еще чуть-чуть сверх того. Но ради мимолетной похвалы можно выдержать все что угодно.

– Не пяться! Не отступай! Резче!

– Ха-а-а!

– Вот видишь. Уже неплохо… Неплохо… Плохо… Ох…

– Открой глаза, Джасс, – сказал Хэйбор.

Она послушалась, но увидела перед собой тревожные серые глаза Ириена. Он пытался залить ей в рот немного воды, осторожно поддерживая голову. На землю пали сумерки, лиловые, как траурные одежды аймолайцев.

– Уже вечер, – прошелестела она иссохшимися губами.

– Да, и мы вышли из ущелья, – подтвердил эльф, помогая ей сесть.

Рядом сидел измученный до крайности Яримраэн. Лицо его опухло, а на лбу виднелись желтые пузыри от ожогов.

– Я в обморок упала?

– Скорее чуть не сдохла, – подал голос Пард. – Ты не переживай, барышня, Малаган тоже только-только очухался.

Джасс попила, приняв из рук Ириена чашку. Она бы с удовольствием еще поспала, но должен же кто-нибудь позаботиться о лангерах. У всех были ожоги, даже у Сийгина. Орк, как оказалось, пострадал больше всех. У него носом шла кровь, да и дышал он с трудом. Джасс всю ночь провела возле него, обтирая его отваром корней числолиста, который снимал жар.

На следующий день никто никуда не смог идти, даже эльфы. Ириен спал как убитый до самого заката. Пард и Тор приготовили ужин, и когда эльф соизволил продрать заплывшие глаза, то его уже ждала ароматная похлебка с мясом и травами. Лангеры ели молча и сосредоточенно, берегли силы.

Ряд высоких деревьев из рода ксонгов, показавшийся на горизонте, выглядел как мираж. Белоствольные и раскидистые, с узкими серебристыми листиками, которые нежно шелестели на ветру, ксонги ощутимой тени не давали. Зато они росли везде, где была вода, и в степи их иногда называли деревьями надежды. Увидевший ксонг имел все основания надеяться на то, что удастся выжить.

– Озеро Чхогори, – объявил Ириен, и его слова были встречены радостным воем лангеров.

Теперь они плескались в воде, как дети, и не хотели вылезать из нее, по-детски заупрямившись. Унанки нырял с камня. Тор, Мэд и Пард плавали наперегонки. Сийгин плавать не умел и просто сидел по пояс в воде. Яримраэн пытался отстирать свою рубашку.

В сторонке на берегу аккуратной стопкой лежала одежда Джасс, а сама она рассекала водную гладь сильными гребками прирожденной пловчихи. Ее стриженая головка виднелась чуть ли не на середине озера. Она держалась в стороне от мужчин, вняв-таки словам Парда и стараясь не смущать их своей наготой.

Для Ириена ни чужая, ни собственная обнаженность значения не имела, как и вообще для всех эльфов. Но он слишком долго прожил среди людей, чтобы не понимать их отношение к этому вопросу. Когда-то его смешило свойство людей-мужчин приходить в возбуждение от созерцания грубых картинок с изображением голых женщин с огромными грудями. Для эльфа, чтобы пожелать женщину, недостаточно было просто увидеть ее обнаженной. Докапываться до сути явления Альс не стал, а просто отнес его к свойствам расы, которые существуют изначально и не поддаются объяснению. Тангары, например, были еще более стыдливы, чем люди. Известная поговорка утверждала, что тангар бывает голым один раз в жизни – выходя из чрева матери. Злые языки, конечно, преувеличивают, но маниакальная тяга тангаров придумывать одежду для любых случаев жизни общеизвестна. У орков отношение к наготе весьма своеобразное – она считалась одной из форм магии. Потому сородичи Сийгина так любили расписывать свои тела разноцветными татуировками. Это кроме того, что каждая каста имела свой рисунок, который в подростковом возрасте наносился на щеку, шею и вокруг уха.

Джасс выбралась на берег и, повернувшись спиной к мужчинам, стала неспешно одеваться. Кожа у нее стала золотистой от загара. Коротко и неровно обрезанные волосы отросли совсем немного, и взгляду Ириена открывалась тонкая стройная шея, покрытая нежным, выгоревшим на солнце пушком. Пожалуй, ей даже идет такая прическа, решил эльф, наблюдая за процессом одевания. В мужской одежде, в простой рубашке и штанах, босая, она казалась удивительно хрупкой, словно маргарская статуэтка из бежевой глины. Хотя переход через Драконье ущелье доказал, насколько сильна телом и духом бывшая хатами. Он же странным образом примирил их и даже сблизил меж собой. А возможно, Ириен просто исчерпал все запасы недовольства собой и окружающими. Он махнул рукой, приглашая женщину к кострищу, уже погасшему, где жарил на углях только что пойманную рыбу, отломил кусочек и протянул Джасс:

– Пробуй.

Она откусила, осторожно, чтобы не обжечься, и сделала круглые глаза:

– О! Вкусно! Дай еще, пока никто не видит.

Ириен улыбнулся. На нее так приятно было смотреть. Солнечная девушка с черными сияющими глазами.

– Ты хорошо плаваешь, – искренне похвалил он. – Может быть, научишь Сийгина? Сколько я ни пытался, у меня ничего не вышло.

– А он что, не умеет? – изумилась Джасс, бросая на орка взгляд, полный недоумения. – Первый раз такое вижу. Чтоб орк – и на воде не держался.

– Сийгин – уроженец Дождевых гор, из Къентри, там плавать негде. Море далеко, а реки – чистый лед. Если падаешь в такую холодную воду, то, даже умея плавать, долго не продержишься. Холод убивает быстрее, – пояснил эльф. – Однажды я сам свалился в горную речку и жив остался только потому, что там было мелко, по пояс.

– Я смотрю, ты где только не был, – рассмеялась Джасс и уселась рядом.

– У меня было много времени.

Она бросила на эльфа странный взгляд, цепкий и внимательный. Сравнивала с Яримраэном? Золотистые искры на дне темных глаз, что они означают? Джасс осторожно коснулась шрама над бровью, нежно, будто перышком провела. Ириен зажмурился, закрыл глаза, наслаждаясь неожиданной лаской с самозабвением бродячего кота, которого вместо ожидаемого пинка вдруг погладили и почесали под подбородком.

– Это любопытство или ласка? – спросил он, не разжимая век, боясь спугнуть крохотную новорожденную радость.

– Ласка, – глухо ответила Джасс. – Открой глаза.

Он послушался, странно покорный ее словам. Мир вокруг растворился в сиянии дня, в плеске воды, в голосах…

– Эшш! Эшш ху май маэ-хин!

Ириен обернулся и вскочил на ноги. В оазис входил большой караван кочевников. Смуглые черноволосые люди в ярких одеждах красных и оранжевых тонов. Клан Горни – Рожденных в Пути, если судить по узору и цвету их хаву. Глава клана, крепкий, черный от солнца старик с гривой белых волос, взмахнул рукой в традиционном приветствии:

– Храни тебя Пестрая Мать, Альс-лангер.

Эльф низко поклонился почтенному патриарху, как того требовал обычай.

– Мир-ат хин тэ май. Раздели со мной огонь и воду, – ответствовал он и уже совершенно попросту добавил: – Рад видеть тебя, Хинхур-этто.

– Когда встретишь в степи хоть одного, кто тебе незнаком, скажи сразу мне, – тихонько хихикнула за его спиной хатами.

– Кто не знает Альса, тот слышал о стальном сидхи, а кто не слышал, тот проспал всю жизнь, – отозвался Хинхур, у которого оказался отменный слух. – Я не ожидал встретить тебя здесь.

– Как видишь, Хинхур-этто, я как и прежде полон неожиданностей, – рассмеялся эльф.

– Ого! Тогда я тоже тебя удивлю. Сегодня у нас будет праздник.

Руки у патриарха кочевников казались свитыми из тысячи жестких темно-коричневых веревок. Он сделал знак своим людям, чтобы ставили лагерь, и те без промедления принялись за работу. Натягивались пестрые палатки, расстилались ковры, разводились костры под гортанный говор черноглазых мужчин, визг голопузых детишек и смех ярких женщин, звенящих золотыми браслетами. Оказалось, лангеры давно знакомы с кочевым кланом Горни. Многие смуглянки бросали жаркие взгляды на могучего Торвардина и гибкого Сийгина. Джасс оставалось только дивиться тому, как Ириен умудрился завести друзей среди самого гордого клана Великой степи. Рожденные в Пути кочевали из века в век, не меняя уклада, никогда не оседая, никогда не принимая ничьего покровительства, гордые и свободные, как… как драконы. Их бурдюки были полны легкого аймолайского вина, которым они щедро делились с друзьями, равно как и теплом своих костров, лаской женщин, дикими песнями и неистовыми танцами. Детишки норовили доподлинно узнать, на самом ли деле волосы у принца Ярима сделаны из серебра, а глаза – из синих самоцветов, подсылая к эльфу самого смелого и отчаянного из своих рядов. Пард и Мэд перепробовали все вина, не зная, на котором остановиться. Джасс тоже сделала несколько глотков, наблюдая за танцем девушек. Маленькие бубны с серебряными колокольцами звенели в их тонких ловких руках, вторя звонким ножным браслетам. Шелковые ленты в косах, разлетающиеся юбки, обнажающие стройные ноги танцовщиц, жгучие взгляды из-под длинных ресниц.

– Иди к нам, хатами! Танцуй с нами! Пой с нами!

И она танцевала и пела на их языке, которого почти не понимала, но песня была так хороша, а звезды над оазисом так прекрасны, что только глухой и немой мог сдержаться. Потом мужчины стали в круг, обхватив друг друга за плечи, женщины ударили в барабаны, зазвенели флейты, и круг пришел в движение. Дикий танец дикого степного племени. Яркие блики огня выхватывали из темноты то хищное лицо кочевника, то смоляной хвост на макушке Сийгина, то серебряные глаза Ириена, то рыжую бороду оньгъе. Кружились вместе со всеми Яримраэн и Торвардин, что-то весело кричал Малаган, сверкая зубами, и казалось, что пляска не кончится никогда. Рожденные в Пути как никто иной умели радоваться жизни.

– Ешь, хатами, пей с нами, – сказала пожилая женщина в желтом хаву, протягивая Джасс медный ковш с вином.

– Откуда ты знаешь, что я хатами, почтенная эттуи?

Женщина хитро усмехнулась.

– Вся степь знает, что лангер-сидхи по имени Альс и женщина-хатами идут в Чефал взять цену крови со Степного Волка. Дни Бьен-Бъяра сочтены и подобны праху под ногами. Как же тебя не узнать, хатами Джасс?

– О! – только и смогла сказать Джасс.

– Сегодня у нас праздник, моя внучка даст имена своим двойняшкам. Ешь и пей за их здоровье, за их будущую славу и удачу, потому что встреча наша есть знамение, – отозвалась старуха, вкладывая в ладонь Джасс теплую лепешку, и исчезла в темноте и тенях.

– Слова в степи носит ветер, и каждая травинка повторяет их, – напомнил Яримраэн старую поговорку, присаживаясь рядом, чтобы отдохнуть после пляски.

Он завязал, по примеру Сийгина, простой орочий хвост, подобрав все волосы наверх, и его высокий лоб блестел от пота. Вина он, конечно, не пил, но мясо и кашу уплетал за обе щеки.

– У Ириена, похоже, везде найдутся знакомые и друзья. Кто бы мог подумать.

– Отрадно видеть, что ты заметила, какой он… мм… интересный эльф, – одобрительно бросил принц. – Эти простые и бесхитростные люди прекрасно разбираются и в людях, и в эльфах. Не будь Ириен таким, каков он есть на самом деле, они бы не пели и не танцевали с ним в одном кругу. Это знак огромного уважения, Джасс. Тебе и мне поверили только потому, что мы вместе с ним.

– Да, ты прав, я не слышала, чтобы Рожденные в Пути так привечали хатамиток, – согласилась Джасс.

– И не услышишь. Ириен вместе с воинами-горни защищал их становище в год звездопада, когда хисарский владыка попытался истребить род кочевников.

– И давно это было?

– Лет двенадцать назад, если я не ошибаюсь.

– И сколько ему тогда было лет?

– Ай-ай-ай, хатами, ты же знаешь, что у эльфа неприлично спрашивать о возрасте, – снисходительно пожурил ее принц. – Он еще относительно молод по нашим понятиям, если тебя это так волнует. Волнует ведь?

Джасс молчала. Вот он стоит, полуобернувшись, на границе света и тьмы, и странные тени бесприютными стадами бродят по его лицу, превращая прихотливый изгиб губ то в сияющую улыбку, то в хищный оскал, то в хитрую маску.

– Волнует, – призналась она почти через силу.

– Повелительница ветров обнаружила, что у нее тоже есть сердце? – мягко усмехнулся одними глазами Яримраэн. – Не нужно иметь волшебное зрение Ведающих, чтобы понять, глядя на вас двоих, что нет в этом мире более близких душ.

Она склонила голову к его плечу, пряча улыбку. Если и был у Джасс кто-то безусловно родной в этом мире, то это Яримраэн, эльфийский принц-изгнанник. И пусть породнила их хисарская темница, но чем такое родство хуже прочего? Будь иначе, они никогда не смогли бы говорить так откровенно.

– Только… только у меня одна просьба.

– Какая?

– Не сожги его в своем огне, человеческая женщина, – прошептал эльф ей на ухо.

– У него своего более чем достаточно. Мы разные.

– Да. Он готов в любой момент принять смерть, а ты выживешь назло всем. Но вы оба так страстно любите жизнь.

Тон у принца был совершенно несерьезный. Как всегда.

Кочевники начали хлопать в ладоши, задавая изысканно-сложный ритм. Такого Джасс еще никогда не слышала и подошла ближе к большому костру посмотреть, что будет дальше. Внезапно хлопки оборвались, и в небеса взлетела ночной птицей песня. Ее пели в два голоса Унанки и Сийгин, оба обнаженные по пояс, с распущенными волосами. Это было удивительно красиво. Светло-русые с золотом локоны эльфа ветер перемешивал с черными в синеву прядями орка. Один голос вплетался в другой, подхватывал мелодию, и щедрыми горстями бросал ее прямо навстречу звездам.

Там далеко-далеко

В небе, горящем огнем,

Ветер, что рвет паруса

Черным могучим крылом.

Там далеко-далеко

Наш позаброшенный дом,

Радость, печали и гнев

Пеплом рассыпаны в нем.

Там далеко-далеко…

Старая песня, которую часто поют странники на привалах. Но у Джасс защипало в глазах от непрошеных и нежданных слез. Она закусила губу и отвернулась. Сколько лет она не плакала? Пять или больше? Что разбудила в ней эта песня?

Слезы надобно смыть, пока никто не заметил, пока никто не успел ткнуть заскорузлым пальцем в едва поджившую рану.

В тихих черных водах озера толстыми ленивыми рыбами плавали луны, ловили звездную мошкару, не страшась попасться на острый крючок рыболова. Любоваться этим зрелищем можно было до бесконечности, а еще белыми стволами ксонгов, отблесками костров и всеми теми чудесами, что дарует щедрая южная ночь.

Скоро Джасс позвали воздать должное зажаренному жертвенному барану, и тут выяснилось, что сидеть ей придется на почетном месте, рядышком с Альсом. Единственная женщина со стороны ланги должна исполнить обязанности спутницы их главы.

– Смирись, женщина, у тебя сегодня такая судьба, – усмехнулся лукавый эльф. – Это я тебе как лангер говорю. Будешь мне подкладывать самые вкусные кусочки. Так принято у Рожденных в Пути, а мы не будем обижать щедрых хозяев. Верно?

– Я смотрю, ты отлично устроился! – фыркнула Джасс.

– Прекрасная ночь, праздник, красивые песни. Разве этого мало?

– И на удивление романтичен. С чего бы?

– Это, знаешь ли, наша расовая черта. – Альс мечтательно закатил глаза. – Мы, эльфы, вообще существа на редкость романтичные, любим смотреть на звезды, петь песни, цветочки любим, птичек там всяких разных. Неужели никогда не слышала?

Голос у Ириена был так безмятежен, что Джасс специально присмотрелась к его лицу: лукавому, с кривоватой ухмылкой на губах и насмешливым взглядом. Словом, обычное для Альса выражение. Это несказанно успокаивало. Благодушия и романтики содержалось в Ириене Альсе убивающе мало.

– Ты не заболел, случаем? – встревожилась Джасс. – Или все же Пард уговорил тебя хлебнуть вина? Успокой меня скорее, потому что слышать из твоих уст о звездах и песнях более чем странно. Ты меня пугаешь, лангер.

Ириен пропустил ее слова мимо ушей. Он улыбался с видом полного довольства собой и жизнью и стал удивительно похож на горного барса после удачной охоты.

– Я хочу вернуться к нашей прерванной беседе, хатами, – в тон ей сказал эльф, заставляя Джасс серьезно пожалеть о жесте, вырвавшемся у нее помимо воли. – Мне понравилось, если хочешь знать. Давно ко мне никто не прикасался по доброй воле и так… приятно.

Скажи такое любой другой мужчина, возможно, девушка почувствовала бы себя польщенной. Но от Альса… Чего от него вообще можно ждать? Поэтому Джасс поторопилась выполнить свои обязанности, ткнув эльфу под нос баранье ребро, сочащееся жиром.

Ириен умел понимать намеки и больше не лез ни с разговором, ни с подначками. Чересчур быстро крепнущая связующая нить между ним и хисарской беглянкой доставляла немало беспокойства и растерянности. Если так пойдет и дальше, то неизвестно, чем дело кончится для них обоих.

В одной из множества легенд о сотворении Четырех Народов говорилось, что боги создали эльфов, решив примерно покарать жаждущих бессмертия. И поначалу Властелин земли и небес Арраган в страшном гневе решил дать наглецам подлинное бессмертие, но ипостась Двуединого Куммунга – Милостивый Хозяин и бог-хранитель Яххан вымолили меньшее наказание, ограничив срок жизни эльфов пятью столетиями. Во всяком случае, Ириен никогда не считал долгую жизнь своей расы благом.

Костры горели всю ночь, всю ночь над озером Чхогори звенели песни и смех, двое младенцев, Рожденных в Пути, получили имена, а вино было выпито. И настал рассвет.

Горнийская лошадка, такая неказистая с виду, оказалась выше всяческих похвал. Послушная, быстрая и неутомимая, как и ее бывшие хозяева, она обладала удивительно плавным ходом. Джасс назвала ее по-аймолайски – Оссула. Почти Осса. В память об Оссе, которую украл Бьен-Бъяр. Джасс из принципа не стала брать лошадей у лангеров. Зловредный эльф мог запросто обвинить ее в воровстве, а в Чефале конокрадов не жаловали.

Как же, оказывается, приятно вдруг оказаться в совершенном одиночестве. Когда вокруг только бесконечная степь, седовато-бурые травы, обжигающе горячий ветер, бездонная синь неба и ни одной живой души в округе. Еще неизвестно, что хуже – лишить человека свободы или лишить его возможности побыть одному. Без того и другого можно запросто тронуться рассудком.

Конечно, нужно было сказать хоть слово Яримраэну… Однако совесть – это такая юркая штучка… Вот она противно скребется, как ящерица в темноте, но стоит немного напрячься, и она поспешит шмыгнуть в отдаленный уголок, чтобы там затаиться до поры до времени.

«Ну в конце-то концов ланга рано или поздно тоже окажется в Чефале, – думала Джасс. – Тогда, понятное дело, придется объясняться и с Яримом, и с Альсом. Но это будет потом…»

Она еще не забыла уроки Хэйбора, справедливо полагавшего, что нет никакой необходимости забивать себе голову всем сразу. Сначала Бьен-Бъяр, потом Хэйборов и ее меч, а уж потом оба эльфа и вся шустрая компания лангеров. Именно в такой последовательности.

От озера Чхогори до Чефала пролегало ровно восемь дневных переходов. Восемь великолепных одиноких дней, наполненных спокойствием и тишиной, как соты медом, и семь коротких ночей, таких звездных, что проспать эту несусветную красоту грешно. Как будто вернулись те дни, когда жизнь Джасс была проста и ясна и подобна растущей траве.

«Трава растет навстречу солнцу, – говорили хатами. – Мы живем, как трава, выходим из земли и уходим в нее, согретые любовью Великой Пестрой Матери. Незачем задумываться о замысле Праматери, ибо для всего у нее найдется важное место и нужное время».

У Хатами все просто и все ясно, иногда даже слишком просто и чересчур ясно. А Джасс была одной из немногих хатамиток, которой хватало времени на подобные раздумья. Наверное, это случилось оттого, что она оказалась среди Сестер не малышкой-несмышленышем, а взрослой девушкой, достаточно строптивой и критичной. И девушка эта никогда не отождествляла себя с травой. Наверное, потому что ни в коем случае не желала быть скошенной. Те безмятежные дни безвозвратно ушли, утонув в зловонной бездне хисарской ямы-темницы. Хатами отреклись от своей сестры, а Джасс отказалась от них. Но, странное дело, теперь она ощущала себя гораздо более свободной, чем когда-либо. Ланга, удивительное сборище рубак, каким-то невероятным образом одарила свою незваную гостью хрупким ощущением свободы, о котором, как выяснилось, Джасс даже не подозревала. И вот теперь она пила свою нежданную вольность, вдыхала ее полной грудью, купалась в ней. Только теперь, только сейчас, спустя столько лет Джасс наконец поняла, о чем хотел сказать Хэйбор, когда утверждал, что самым тяжким бременем и самым сладким наслаждением в жизни может стать… нет, не любовь, а только свобода. Когда перед тобой лежит целый мир и все его дороги, какие есть, все они твои. Вот с этого самого места и начинаются все трудности, когда требуется срочно решить по какому пути пойти.

Плоская, как стол, степь чем дальше, тем больше дыбилась холмами, сначала пологими, а потом довольно высокими, меж которыми росли рощи ксонгов. И все благодаря великой реке Теарат. Широкая и полноводная, она брала начало у вершин Маргарских гор и делала плодородной почву вдоль своего русла. На ее холмистых берегах всегда кипела жизнь. Аккуратные делянки риса, пышные сады, идеально круглые пруды стали плодами неустанных трудов людей и орков, а зеленоводная Теарат оставалась неизменно щедра.

Чефал лежал в устье реки, как удивительный яркий цветок. Никогда его не охраняли стены, и город привольно разрастался вширь, захватывая один за другим холмы округи. Городом трех тысяч лестниц звали его. Белоснежные башни с прорезными узорчатыми стенами, цветники, дворцы, дома горожан в три-четыре этажа, каскады лестниц, сбегающих с пологих холмов к морю, к гигантскому порту, где сотни кораблей со всех концов света швартовались к причалам. Куда там до Чефала прекрасному Хисару и даже Ан-Ридже, погрязшей в немыслимой роскоши. Он принимал заморских гостей из самой Валдеи в своих ажурных дворцах в те времена, когда Хисар был стойбищем воинственных степняков, а Ан-Риджа – деревней овцеводов.

Несколько лет назад Джасс уже побывала в Чефале, но город снова потряс ее воображение. В довершение прочих его красот сейчас цвели раранги – высокие деревья с гроздьями пахучих мелких цветочков. В конце лета весь город был чуть ли не по колено усыпан розовыми лепесточками размером с ноготок. Запах стоял одуряющий, одновременно сладкий и горький, нежный и резкий, такой, каким только и может быть самый настоящий раранговый аромат.

По улицам Чефала можно бродить не одну неделю и не увидеть и трети его чудес. Кто не был на площади Хрустальных Деревьев, тот вообще может считать свою жизнь прожитой зря. Двадцать два фонтана с чистейшей водой, сорок стеклянных колонн, розовый и пурпурный камень мозаичной мостовой – выдумка царственных предков нынешней королевы. А Золотые сады? А Десять Тысяч Безупречных Ступеней? Не говоря уж о дворцах, коих в Чефале неисчислимое множество, один другого прекраснее и пышнее.

Жаль только, любоваться удивительным городом у Джасс времени почти не оставалось, а то она бы вволю тут побродила, не стесняясь ни круглых своих глаз, ни разинутого от искреннего восхищения рта. Она прямиком отправилась в «веселый квартал» к знакомой своднице по имени Киан. «Веселый квартал» располагался между богатыми и бедными районами города, возле Фруктового рынка. Видимо, чтобы ни бедные, ни богатые не могли миновать этот сад наслаждений, обнесенный чисто символической оградой, увитой розами редчайшего голубоватого оттенка. Среди дня квартал пустовал, девушки отдыхали, купались или наводили красоту. Иные казались красавицами, иные не слишком, но почти все поголовно были метисками – полуорками или тэннри. Чистокровных орок Джасс приметила всего две, и то из низшей касты «талусс» – «ночных». Их зелено-синие татуировки над ключицей изображали змей, свернувшихся в клубок. Киан была оркой из средней касты – «ко-мер», что ставило ее на несколько ступеней выше остальных женщин. Сводня жила в маленьком, почти игрушечном домике, полностью оплетенном диким виноградом и похожем на убежище какой-нибудь сказочной колдуньи. Когда Джасс подошла к калитке, ведя за собой лошадь, орка сидела на пороге и пила обжигающий напиток из лепестков раранга.

– Что-то давненько я тебя не видела, хатами Джасс, – улыбнулась она приветливо и помахала рукой.

– Рада снова видеть тебя, Киан, – ответила Джасс.

Орка выглядела много моложе своих лет: стройная и гибкая, с пушистыми длинными косами, в которые закралось всего несколько седых волосинок. Янтарные глаза она подводила сурьмой, а губы – яркой помадой, обозначающей ее профессию.

– Хочешь раранги-каш? Я только-только сварила целый чайник, – предложила Киан.

– Не откажусь, – с радостью согласилась хатамитка. – Я целую жизнь его не пила.

– Тогда привяжи свое животное снаружи, а то оно мне все цветы пожрет. И заходи.

Орки не любят суетливости, когда собеседник не может полностью отдаться чему-то приятному, а торопится решать свои дела. Несолидно как-то, несерьезно. Серьезные существа сначала попьют горячий каш, побеседуют о погоде, о ценах на рынке, о семьях, потом еще раз выпьют каш и только после этого неспешно приблизятся к интересующей гостя теме.

Судя по чашечке из тончайшего фарфора, в которой Киан подала напиток, ее дела шли в гору. На тонких руках прибавилось золотых браслетов, до которых орки большие охотники, а в волосах – дорогих перламутровых гребней.

– Как поживают твои племянники? – вежливо спросила Джасс, прихлебывая из драгоценной чашки сладкий и терпкий каш.

– Даяни вышла замуж прошлым летом за среднего сына Каранеу-Ото и уже ждет ребенка, – с гордостью объявила Киан.

Дальше шел рассказ о всех ближних и дальних родичах, тетках-дядьках, внучатых племянницах и свояченицах, словом, говорила только Киан, а Джасс вежливо изображала внимание. Раранговый напиток не кончался, но Джасс с избытком запаслась терпением и не собиралась отступать, дожидаясь, пока орка сама выдохнется.

– Ты все про родню да про родню, сама-то как? – участливо поинтересовалась Джасс. – Вроде даже помолодела.

– Тут помолодеешь! – возмутилась орка. – Барышни пошли капризные, а кавалеры привередливые. Теперь, чтоб окрутить девицу, нужно чуть ли не из кожи вылезать. Спроси меня, где былая наивность и доверчивость юниц?

Хатами лишь улыбнулась. Воистину, у каждого свои проблемы.

– А какие ветры принесли тебя, женщина? Работа, любовь или месть?

Иногда орка умела явить удивительную проницательность. Прямо страшно становилось.

– Месть, Киан. Степной Волк, Бьен-Бъяр, – серьезно ответила Джасс, не отпуская взгляда сводни. – По его милости я потеряла все, что имела. Теперь слово за мной.

– Месть – дело благородное. Ты ведь пришла ко мне за помощью? – с ноткой уважения спросила орка. – Бьен-Бъяр, говоришь? – Киан задумчиво помолчала. – Дай мне день или два, детка. Для тебя я постараюсь.

– Спасибо, – поблагодарила Джасс. – Может быть, еще по раранги-каш?

Орка не только напоила Джасс ароматным раранговым напитком, но и пристроила на ночлег. Не у себя, но рядом, у банщицы Тичин. Когда юность Тичин-полуорки миновала, а за ней и молодость, так что рассчитывать на приличный заработок шлюхи больше не приходилось, она ловко пристроила свои сбережения, купив небольшую купальню тут же, в «веселом квартале». Наняла двух девчонок-массажисток, цирюльника, трех прачек и зажила в свое удовольствие. Большой дом Тичин бывшей хатами понравился, таким уютным и тихим он был.

– Экая ты… э-э-э… пыльная, моя госпожа, – деликатно заметила Тичин, оглядывая свою постоялицу с головы до ног. – Уважь меня, помойся и приведи себя в порядок.

Джасс с удовольствием согласилась и ничуть о том не пожалела.

– Женщина должна быть розовой, как жемчужина, – говорила полуорка, собственноручно орудуя мягкой мочалкой. – Мягкими должны быть ее руки и пятки, шелковыми и длинными – волосы, ногти покрыты лаком, а брови красиво подведены. И никаких мозолей, особенно на ладонях.

Джасс с сомнением посмотрела на свои ладони – твердые, покрытые многолетними залежами мозолей. Такие и за полгода не сведешь.

– У тебя ведь кожа белая, как алебастр, а ты безбожно подставляла ее солнцу и совсем стала похожа на орку, – осуждающе ворчала Тичин.

– А что тут плохого? – удивилась Джасс.

– Ты человечья женщина, а не орка, – назидательно ответствовала та. – Если мужчина захочет смуглую орку, он придет к орке, а если он захочет белокожую северянку, то он на тебя смотреть не станет, а пройдет мимо. Он пойдет искать нежную и хрупкую людскую девушку с кремовой, не тронутой солнцем кожей. Так-то! У тебя красивая грудь, тонкий стан, стройная шея, сильные бедра, и как ты обошлась со своим богатством? Обрезала волосы, загорела до черноты, а мышцы у тебя прямо как у мужика.

– Я не собираюсь идти работать в «веселый дом», – ухмыльнулась Джасс.

– Но мужчина-то тебе нужен, верно? А кто на тебя посмотрит дважды? Право слово, я не знаю, – искренне опечалилась Тичин. – У меня всякие мужчины были. Все, какие в этом мире есть. И люди, и орки, и тангары…

– И эльфы? – поинтересовалась Джасс.

– И эльфы. А что, они не такие, как остальные? – усмехнулась банщица. – Только не фэйрские эльфы, а валдейские, но пару раз я была с настоящими сидхи. Не каждая шлюха может этим похвастаться. Разборчивые они сильно.

– Разборчивые? И всё?

– Все мужчины одинаковые, если спишь с ними за деньги. Только тот мужчина особенный, которого любишь. Ты уж мне, старой шлюхе, поверь на слово.

– Ну, что-то подобное я и раньше подозревала, – хмыкнула Джасс.

Подобного рода болтовня ее уже не раздражала, как в былые времена, когда каждое замечание воспринималось кровной обидой. В конце концов, у полуорки могло иметься свое собственное мнение. Когда с мытьем закончили, Джасс занялась массажистка, вооруженная нежнейшим видаловым маслом. Она тщательно размяла каждую мышцу, прошлась по каждой косточке, превращая тело бывшей хатами сначала в кусок теста, а после собрав воедино и заново вылепливая по созданному Хэйбором канону. Одновременно еще одна девушка приводила в порядок пальцы на руках и ногах. Сиреневый в зелень лак в этом сезоне был в необычайной моде. Этот цвет Джасс не нравился, но в Чефале ни одна уважающая себя женщина, хоть благородная, хоть простолюдинка, с грязными ногтями на улицу не выйдет под страхом смерти. А вот с короткими волосами сделать ничего было нельзя, и цирюльник по прозвищу Конёк пришел в отчаяние. Он оставался безутешен, пока не раздобыл шитую литыми бусинами круглую шапочку, модную и полностью скрывающую любую прическу. Тичин не зря платила своим работникам приличные деньги, потому что к вечеру ни одна живая душа не признала бы в холеной, ухоженной молодой женщине, закутанной в мерцающие сиреневые шелка, беглянку из хисарского зиндана. Даже Яримраэн, увидь он вдруг, как Джасс ужинает в компании хозяйки, попивая охлажденный раранги-каш. Это тебе не умывание в лошадиной поилке на заднем дворе постоялого двора в захолустном Дгелте.

Сравнить сон на новой раранговой циновке с твердым орочьим валиком под головой просто не с чем. Сплошное наслаждение и радость тела, если, конечно, это тело умеет пользоваться предлагаемыми благами. Джасс умела и знала толк в искусстве отдыха, как его понимают орки. В Хатами все Сестры, начиная от главной жрицы и заканчивая самой последней соплюшкой пяти лет от роду, спали на простых циновках, только у жриц подголовные валики были сделаны из нефрита, а у соплюх – из обычных деревянных чурочек. Хатамитки, не стесняясь, брали у всех народов самые полезные выдумки. Одним словом, выспалась Джасс на славу, а проснувшись, почувствовала себя сильной и готовой на подвиги, но все равно провалялась в безделье до самого полудня.

– Тебя зовет Киан-сводня, госпожа, – с обязательным поклоном объявила служанка, появившаяся так неожиданно, что Джасс вздрогнула.

Киан сидела на порожке своего сказочного домика и пила неизменный раранговый напиток, изящно оттопыривая нижнюю губку, чтобы не обжечься. Она весьма церемонно пригласила Джасс присоединиться. Золотые браслеты на ее тонких руках призывно звякнули.

– С тобой Пестрая Мать, хатами Джасс.

– И с тобой, Киан.

Орка улыбнулась, сверкнув зубами, но нефритовые глаза ее оставались холодны. Сегодня она была в длинной расшитой серебряными рыбами рубашке и узком шелковом шарфе, который прикрывал волосы, несколькими витками обхватывал шею и на талии подхватывался узким пояском, подчеркивая стройность и изящество немолодой уже женщины.

– Что слышно о Степном Волке? – напрямик спросила Джасс, делая глоток из своей чашечки.

В запасе у нее оставалась всего пара дней, тут не до церемониальных бесед.

– Он поселился в большом доме возле старых верфей, с ним молодая красивая женщина и целая армия воинов.

– Разумеется, под чужим именем.

Киан снисходительно улыбнулась, мол, какие могут быть секреты в славном городе Чефале, но ничего не сказала.

– Раз ты пришла за его головой, то должна знать, что Степной Волк не так прост. Он совсем не глуп и людей к себе берет не последних. Кое-кто очень хочет услышать о его смерти, – пояснила орка. – Он задолжал очень многим, но не каждый сможет взять с Бьен-Бъяра цену крови. Хотя, возможно, тебе удастся, если помнить, что ты хатами.

– Я не хатами. Уже нет, – мягко пояснила Джасс. – Но участи Бьен-Бъяра это не изменит. Я хочу убить этого гада.

– Тогда слушай внимательно, Джасс-не-хатами, – усмехнулась одними глазами Киан. – По городу ходят разные слухи. Кое-что говорят громко, но есть и такие слова, которые нужно произносить шепотом, ночью и укрывшись одеялом.

– О! – только и сказала Джасс.

Когда в Чефале что-то говорят шепотом, то может статься, что кое-кто лишится и ушей, и языка. Ни для кого в Чефале не секрет, что Сандабар силен зоркими глазами, чуткими ушами и ловкими руками малоприметных молодцев из тайного сыска. Эта могущественная и сокрушительная сила опирается на еще более многочисленную армию добровольных источников. Содержатели трактиров, шлюхи, сводни и мелкие торговцы регулярно делятся с тайным сыском своими соображениями. Не всегда добровольно, но и не бесплатно. Киан тоже не являлась исключением.

– Поговаривают, что один могущественный вельможа хочет руками Бьен-Бъяра узурпировать трон. В последнее время слишком многие недовольны государыней.

– Другое дело, что у Волка могут оказаться собственные виды на сандабарский трон, – добавила Джасс многозначительно. – Этот высокородный «кое-кто» сильно рискует своей головой, связываясь с Бьен-Бъяром. С Волком и его армией разбойников не стоит шутки шутить.

– Поговаривают также, что не ты одна хочешь укоротить жизнь Волка и следом идет ланга сидхи Альса. Это правда?

«Ах ты старая сводня! Все ты знала с самого начала. Прикидывалась невинной овечкой, а потом побежала докладывать своим господам», – с веселой злостью подумала Джасс, но улыбнулась Киан еще слаще.

– Правда. Они будут здесь примерно через два, ну, самое большее три дня, если не раньше, – без зазрения совести соврала бывшая хатамитка, честно глядя в глаза орке.

«А у меня есть только одна ночь, чтоб вернуть меч».

– Никто не знает, чего ждать от эльфа и его ланги…

– Я хочу их опередить не потому, что не доверяю, – попыталась вывернуться Джасс. – Нам нечего делить, но ты сама знаешь, что такое ланга.

Орка согласно кивнула, но не поверила. Не хочет хатами говорить о своих планах – не надо. Но просто так от помощи лангеров никто не отказывается. Значит, не врет молва…

Сначала Джасс решила осмотреть гнездышко Бьен-Бъяра со стороны, чтобы на месте прикинуть, как проще будет в него проникнуть. Вот тут-то странный обычай чефальских женщин носить на лицах прозрачные шарфы пришелся очень кстати. В складках тончайшей ткани разобрать черты лица стороннему наблюдателю весьма затруднительно, а вот сама Джасс прекрасно видела, что происходит вокруг. Плюс к тому, в глаза не летела пыль и не пачкалась кожа. Киан выделила из своих запасов набор серебряных заколок, которыми здесь полагалось утягивать по фигуре широкое двухслойное платье, а Тичин подарила пару изящных сандалий, украшенных ракушками и бусинками. В таком наряде не стыдно было пройтись по главным улицам. Впрочем, для прогулки порядочные женщины обычно использовали наемный паланкин. Джасс спустилась с холма по одной из трех тысяч лестниц – старой и щербатой, где местами через камень прорастала трава, прошлась по лабиринту улочек в квартале златокузнецов, повернула в сторону Цветочного рынка и очень скоро оказалась в районе, граничившем со старыми верфями. Дома здесь уже не стояли впритык друг к другу, а отделялись высокими каменными заборами и прятались от любопытных глаз в глубине сада. Купить или сдать такой дом мог только человек состоятельный, не скупящийся на охрану своего покоя. Бьен-Бъяра тоже охраняли, благо было кому. Первым, кого Джасс увидала своими глазами, оказался сам Длиннорукий Фриз. В модном лиловом наряде, украшенный драгоценностями, он вовсе не походил на завзятого бандита и потомственного вора. Фриз нес себя гордо, точно князь, и, по всей видимости, старательно приучался к богатству и роскоши.

«Если таков стал Фриз, то каков же его господин?» – терялась в догадках Джасс.

Следуя за разнаряженным разбойником, она подошла к воротам великолепной усадьбы.

«А губа у Бьен-Бъяра не дура! Или это влияние ан-риджанской принцессы?» – подумала Джасс, изумленно рассматривая хоромы.

Парадный вход украшали статуи в нишах, узорный переплет и разноцветное стекло в окнах, наверное, стоили бешеных денег, а дорожка от ворот до розовых ступенек была выложена мраморными плитами.

«Отличное гнездышко для медового месяца», – усмехнулась недобро хатамитка.

Она точила зуб не столько на Бьен-Бъяра, сколько на принцессу Сейдфал.

Степной Волк превратил обиталище в крепость, расставив повсюду охрану из подручных. Джасс приметила засаду даже на деревьях. На первый и непосвященный взгляд для того, чтобы штурмовать дом в лоб, потребовалась бы небольшая армия, но у Джасс имелись иные методы, полученные в наследство от Сестер Хатами. Она, стараясь не привлекать к себе внимание, обошла усадьбу со всех сторон, изучив все подходы и уязвимые места. Их сыскалось очень мало. Но они были. Например, круглое слуховое окошко под самой крышей, не забранное деревянной решеткой. Или наглухо закрытая дверь, ведущая, скорее всего, в кладовку на кухне, к ней никто не озаботился приставить охрану. А ведь несколько затейливых инструментов в умелых руках могут отворить практически любой запор, и вряд ли на заднюю дверь кто-то ставил сложный замок. Кроме всего прочего, сосчитав охрану снаружи и прикинув приблизительное число людей, прячущихся внутри, Джасс решила, что Бьен-Бъяр ограничился весьма небольшой частью своей разбойничьей армии. Оно и понятно, привести с собой в огромный город орду грязных головорезов, да еще и поселить их в богатой усадьбе весьма затруднительно и вызовет подозрения.

Джасс благополучно закончила разведку, вполне удовлетворенная увиденным. Такая косточка вполне ей по зубкам. Если поторопиться, то завтра она вернет себе Хэйборов меч. Сестры Хатами учили, что все задуманное надо осуществлять быстро, потому что худший враг любого замысла – это время. По большому счету, если бы Джасс действовала не одна, а хотя бы вдвоем с другой хатамиткой, то они бы уже сидели в доме Бьен-Бъяра и дожидались удобного момента. Ни одна хатами не станет откладывать на завтра то, что можно сделать прямо сейчас.

Годы, проведенные среди степных воительниц, и полученные у них навыки впитались в кровь и проникли в плоть. Джасс почти не требовалось долго планировать свой скорый визит в усадьбу, все придумано до нее. Она купила штаны и рубашку черного цвета и столько крепкой веревки, сколько сыскалось в лавке у торговца. Для обоюдного удовольствия они немного поторговались и расстались вполне довольные сделкой. Теперь дело оставалось за чародейством. В Чефале, как в любом большом городе обитаемого мира, исключая только Святые земли и Эрмидэйские острова, имелся целый квартал, населенный исключительно колдунами и чародеями всех уровней мастерства. Здесь можно было купить любое из разрешенных законом заклинаний, да и почти любое запрещенное, но по более высокой цене. Колдуны, они тоже люди, и ничто человеческое им не может быть чуждо. Особенно жажда наживы. Если трактирщик из-под полы разливает контрабандное вино, то почему чародею не навести недозволенную порчу за крупное вознаграждение?

Джасс не интересовала порча или некромантия, она пришла к магам за почти безобидными зельями и наговорами. Симпатичная колдунья, чьей специальностью, как гласила вывеска, были в основном предсказания, ничего подозрительного не заметила и с радостью продала пергамент с рисунком и флакончик из непрозрачного синего стекла.

Мэд продрал глаза на рассвете и уже было собрался огласить окрестности душераздирающим стоном, вызванным ужасающим похмельем, когда услышал тихий разговор эльфов. Оказывается, все трое уже не спали и держали некий совет меж собой. Говорили они на ти'эрсоне, из которого Мэд понимал в лучшем случае одно слово из пяти, говорили тихо, шепотом, но певучие фразы сталкивались почти со звоном, как клинки, разве только искры в разные стороны не летели. Малаган тихонько толкнул Парда в бок, одновременно прикладывая палец к его губам, чтобы оньгъе спросонок не рявкнул. Кроме орка только он знал эльфийский язык достаточно, чтобы понимать трескучую скороговорку бранящихся остроухих. Пард сразу понял, что к чему, и стал внимательно прислушиваться к эльфам.

– …отправилась в Чефал за Бьен-Бъяром.

Это говорил Яримраэн. Даже голос у принца платиновый. Его ни с чьим другим не перепутаешь.

– Я должен был веревками вязать ее, по-твоему? – раздраженно поинтересовался Унанки.

– Ты мог меня разбудить, – отрезал Ярим.

– Зачем? Она что, твоя собственность? Если нет, то к чему навязывать свободному человеку свою волю? Что ты молчишь, Альс? Скажи, что я прав.

– Ты прав, ро'а, – ледяным тоном подтвердил лангер.





Дата публикования: 2014-11-28; Прочитано: 309 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.061 с)...