Об авторах. Скажем по секрету, мы представляем собой немалый кусок пирога под названием «сексуальное многообразие»

Скажем по секрету, мы представляем собой немалый кусок пирога под названием «сексуальное многообразие». Досси сперва считала себя гетеросексуальной, потом бисексуальной, а последние шестнадцать лет – лесбиянкой: но как бы там ни было, она всегда оставалась блядью. Двадцать семь лет назад Досси выбрала сексуально свободный образ жизни и примерно половину этого времени провела без основного партнера. Сейчас она живет с изумительной женщиной и работает психологом‑консультантом, специалистом по отношениям и нетрадиционным половым предпочтениям. Кэтрин в студенческие годы была блядью, затем вступила в гетеросексуальный брак и десять лет провела в моногамии. После развода она признала себя бисексуалкой, а сейчас живет в гражданском браке с мужчиной, поддерживая отношения с любовницей. Кэтрин пишет книги (под этим именем и под псевдонимом «Леди Грин») и управляет издательством, благодаря которому эта книга попала к вам в руки. У обеих из нас есть взрослые или почти взрослые дети. Мы поддерживаем сексуальные контакты друг с другом и с обширным кругом друзей и любовников.

Вот пара сценок из нашей жизни – минута горечи и минута радости – которые мы выбрали, чтобы показать вам, как и почему мы живем так, как живем.

Досси: Уже поздно, а моей любимой все нет. Надеюсь, ей уже лучше, ведь утром она ушла в слезах. Вчера мы обе плакали допоздна, у меня до сих пор болят глаза. Надеюсь, она не будет слишком злиться на меня, хотя это стерпеть легче, чем когда ей больно. Вчера мне казалось, что от ее боли мое сердце вот‑вот разобьется. И это – моя вина, мой выбор, моя ответственность. Большинству людей причины, по которым я заставляю свою любимую проходить через все это, показались бы легкомысленными, а то и безнравственными. Я заставляю любимого человека страдать, потому что ненавижу моногамию.

Я ненавижу моногамию уже двадцать семь лет, с тех пор как порвала с отцом своей дочери, который обращался со мной очень жестоко. Чтобы только выбраться за дверь, я, беременная, усыпанная синяками, обещала что угодно, лгала, что позвоню родителям и займу у них денег. Когда мне все‑таки удалось сбежать, Джо грозился, что покончит с собой, и даже пытался убить меня – однажды он почти нашел нас и поджег дом, думая, что мы внутри.

Джо был ревнивцем. Поначалу это привлекало меня и убеждало, что я ему небезразлична…

Вернулась моя любимая. Принесла мне цветок. Но все еще не хочет обняться. Ей кажется, что в дом ворвались чужеродные силы. Я навела чистоту и порядок, приготовила ужин и пойду на все, на любые уступки, лишь бы стало хоть чуточку легче. Она не хочет в кино, не хочется есть, она, пожалуй, примет душ.

Джо был очень ревнивым. Я – образцом верности. Он избивал меня, обзывал блядью, стоило постороннему мужчине взглянуть на меня. А когда я ушла от него, то решила, что он прав – я и правда блядь, я хочу ею быть и больше никому не пообещаю моногамии. В конце концов, кому какое дело до того, с кем я трахаюсь?Я больше не намерена быть чьей‑то собственностью, как бы высоко это ни ценилось.

Джо сделал меня феминисткой. Феминисткой‑блядью. Это случилось в 1969 году в Сан‑Франциско, я решила изобрести новый стиль жизни. Меня достало, что я всего лишь украшение мужчины, да и тихони‑домохозяйки из меня не вышло. Я люблю выигрывать в шахматы и вести философские беседы. Я часто говорю больше, чем слушаю. Я очень хотела стать свободной и просто заниматься сексом – по любому поводу, с любым понравившимся человеком. Я хотела ощутить себя сильной и независимой от рыцарей в сверкающих доспехах, поэтому пообещала себе не заводить серьезных отношений в течение пяти лет, чтобы понять, кто я, когда сама управляю своей жизнью. Я сделала свободу своим мировоззрением. Моя любимая гладит собаку. Боже, как нам обеим тяжело. И зачем я настояла'? Я не сгораю от неудовлетворенной страсти. Даже нет особенного возбуждения, я не схожу сума по Кэтрин и только по ней. Однако между мной и Кэтрин всегда была сексуальная связь – это важно для нас как для соавторов и ближайших подруг. Так что мы терпеливо ждем, когда моя новая возлюбленная будет готова позволить нам продолжить эту связь. Ужасы группового секса ее уже не пугают: завтра в гости придет еще одна пара ~ поужинать и подергать меня зауши в честь дня рождения; она сама решила их пригласить. К собственному удивлению, она без смущения участвовала в оргиях. В последний год она перепробовала в сексе больше, чем за предыдущие сорок восемь, и чувствовала себя как рыба в воде. За исключением…

За исключением того, чтобы ее любимая пошла на свидание. Ей тяжело принять, что я буду заниматься сексом без нее, тяжело чувствовать себя покинутой, тяжело, что это будет у нас дома, а не на нейтральной территории. Может быть, я совершила ошибку. Может быть, я часто ошибаюсь.

Она не хочет подходить ко мне. Воздух сгустился от боли, ее голос полон злости – как я могла ее так обидеть? Боже, терпеть не могу подобных ситуаций.

Семья приняла ее с распростертыми объятиями. Когда двадцать пять лет назад я решила жить по‑новому, то поняла, что не позволю своей внутренней уверенности зависеть от отношений, а уж тем более от верности партнера. Джо изменял мне, я знала, но не очень волновалась по этому поводу. Я предполагала, что так будет. Мне не нравилось расхожее мнение, будто уверенность в себе и чувство собственного достоинства зависят от положения в обществе привлеченного мной мужчины. Будто у меня самой нет никакого положения. Я торжественно пообещала отыскать источник этой самой уверенности внутри себя, в непоколебимости собственного «я», которая, как я думала, кроется в самоуважении и принятии себя. Но как насчет других людей? Как насчет поддержки? Любви?

В 1969 году в Сан‑Франциско была масса общин, и я подумала, что получу поддержку в своей большой семье, в группе единомышленников, с каждым из которых меня связывали дружба, совместное проживание, воспитание детей и/или секс. И у меня получилось. Благодаря открытости, готовности к любым отношениям кроме супружеских, я оказалась в совершенно новом окружении. Я перезнакомила своих любовников, и многие из них понравились друг другу. Они получали новый опыт. Мужчины знакомились с женщинами, геи с лесбиянками, между людьми возникали новые связи. С двумя одинокими матерями (после «лета любви» нас было немало) мы поселились в доме, который назвали «Дамской вольницей».

Свободные любовники часто объединяются в группы, имеющие свои обычаи и даже своего рода культуру. Согласно обычаю, мы видим в новых любовниках не соперников, а пополнение общины. Причем в самом прямом смысле – я помню, как‑то переспала с такой же сексуально общительной женщиной, как я, после чего мы поспешили убедиться, что можем теперь заниматься сексом с партнерами друг друга: добро пожаловать в семью.

Моя любимая готова поговорить. Она злится. Она в ярости. Винит меня за каждую пугающую мысль, что приходила ей сегодня в голову, негодует, что я оставила ее беззащитной перед собственными чувствами; конечно, она такого не говорила, это мое толкование. Конечно, я тоже не сказала об этом – сейчас не время напоминать ей о необходимости соблюдать границы и нести ответственность за свои чувства. Я слушала. В этот раз я слушала, не перебивая, и лишь пыталась напомнить, что люблю ее, чувствующее страдания и готова разделить их – это очень больно. Она злится на меня, а я не позволяю себе защищаться, только страдать.

У этой истории нет красивого конца – мы проговорили многие часы, вернее, говорила она, а я слушала, как ей тяжело, как она чувствует посягательство со стороны, как дом стал для нее чужим, как она боится не понравиться моей любовнице, как чувствует, будто мы обе настроены против нее, как ей страшно, что я ее брошу. Мы не говорили друг другу простых банальностей, из которых складываются диалоги в книгах, мы изливали муку и боль, а потом в изнеможении легли спать. Утром нам полегчало, но не до конца – мы возвращались к разговору в течение нескольких дней. Вечеринка по случаю моего дня рождения немного разрядила обстановку, последующая встреча с Кэтрин и ее девушкой тоже помогла, но все равно это было непросто. Мы до сих пор любим друг друга и до сих пор работаем над собой. Мы преданы друг другу и намерены преодолевать различия между нами, уважая чувства партнера и свои собственные. Время от времени мне становится страшно, что любимая бросит меня – всего лишь потому, что я ненавижу моногамию.

Кэтрин: Я в спальне. Спутник моей жизни в душе – смывает соки другой женщины и собирается на работу – он преподает в вечернем классе. И что же, спросите вы, я чувствую по этому поводу?

Ну, хотелось бы, конечно, чтобы он вылез из душа и выключил телевизор, а то я не могу сосредоточиться. Я рада, что соседка, моя любовница, беседует с той женщиной – мне не приходится отрываться от работы, чтобы развлечь гостью. В остальном я чувствую себя отлично, наслаждаюсь спокойствием, пишу и лениво раздумываю, что приготовить детям на ужин.

Уверена, что для большинства это немыслимо. По идее, я должна чувствовать себя покинутой и уязвленной, утопать в волнах ярости и ревности. Если бы умела – швырять в него чем попало, рыдать и грозиться уйти. Так что же со мной не так?

Что бы это ни было, я живу так много лет. Первую ночь со своим, тогда еще будущим, мужем я провела потому, что моя лучшая подруга, которая приехала, чтобы подвезти меня к врачу на следующий день, спала с моим парнем – с моего искреннего одобрения. В студенческие годы мы с друзьями делились любовниками легко и щедро, словно чипсами.

А потом мне исполнилось двадцать, и я, сама того не желая и не осознавая, начала превращаться в «нормального» человека. Мы поженились в церкви его родителей. Завели двоих детей. Купили дом, потом переехали в другой, побольше. Мы работали дни напролет. Я даже не помню, чтобы мы хоть раз обсудили, хотим ли быть моногамными – мы просто были. Десять лет спустя я словно очнулась и обнаружила, что я – блядь, запертая в скучном пригороде.

Я начала подвергать сомнению все, что мы принимали как должное. А что, если бы я встречалась с другими людьми, но не занималась с ними сексом? Или привела любовницу для нас обоих? Нет, нет и нет. Ему это не подходило. Я все сильнее ощущала себя в ловушке. А он– что я им пользуюсь. Наконец, с горьким чувством неизбежности мы расстались – (почти) друзьями.

И вдруг ~ мир обернулся полной чашей. Очень скоро я заметила, что женщина, заинтересованная в сексе, но не в браке, мгновенно набирает популярность. У меня впервые появилась любовница, я впервые попробовала секс втроем. Через некоторое время я оказалась в замечательном кругу «приятелей по сексу» – людей, которые мне нравились и с которыми можно было сходить в кино, пообедать, потрахаться или поболтать. Я помню, как рассказала сотруднице – женщине гораздо более привлекательной и обеспеченной, – что с тех пор, как мой брак распался, я ни разу не провела выходные в одиночестве – если сама этого не хотела. А она, измученная тщетными поисками мужа, не могла мне поверить. Тогда мне не хватало слов, чтобы объяснить ей, насколько счастливым, привлекательным и невинным может сделать человека свободный секс.

Посреди этого уютного зверинца объявился мой новый партнер. Мы страстно влюбились чуть ли ни с первого взгляда, но даже не думали о возможности моногамии: я с такой же легкостью вошла в свободные отношения, как пятнадцатью годами ранее в традиционные. Я всем говорю, что до нашей встречи мы так привыкли встречаться с разными людьми, что потом просто забыли остановиться. (Он никогда не был моногамным и не собирался начинать, а мне моего опыта хватит на несколько жизней.)

Он познакомился со всеми моими любовниками. С некоторыми он нашел общий язык, с некоторыми нет, но никогда не просил меня жить иначе. Я тоже познакомилась с его любовниками и переспала с некоторыми из них.

Это было почти семь лет назад. С тех пор у нас были любовники, которые прошли через постель одного из нас, только для того чтобы стать лучшими друзьями другого; любовники, которые стали настолько близкими людьми, что переехали к нам жить; любовники, которые помогали нам публиковать книги, воспитывать детей, разбираться в жизни, да и просто отрываться. Мы оба и каждый по отдельности встречали случайных приятелей по сексу, близких преданных друзей, страстные романтические увлечения. И пока – надеюсь, так будет и дальше – у нас все получается.

Когда кто‑то утверждает, что предпочитает моногамию, потому что любые другие отношения – это «слишком сложно», мне этого не понять. Я попробовала и то и другое, и во мне не осталось ни капли сомнений в том, что сложнее для меня.

Тем временем мой мужчина вышел из душа, чистый и счастливый. (Да, телевизор выключен, а на ужин я решила сделать фасоль.) Я спросила его: «Ну как, тебе понравилось?» Он улыбнулся и кивнул. «А ей?» Он улыбнулся шире и с чувством кивнул еще раз. Вот и все. Мы поцеловались на прощание, сказали, что любим друг друга, и он ушел на работу. Может быть, со мной и правда что‑то «не так», но надеюсь, что так будет всегда.