Методичні рекомендації для виконанню контрольної роботи по предмету”Інформаційні системи та технології в менеджменті”. 7 страница

[467]Как видим, император апеллирует к гражданскому сознанию подданнмх' а не к их лояльности по отношению лично к нему (Бекк. 1975, 399‑400).

[468]Скилица (295) дает другие цифры – 5 тыс. пеших и 4 тыс. всадников.

[469]Весь отрывок представляет собой подражание Агафию.

[470]Неподготовленность русских к войне можно объяснить тем, что в 970 г. Святослав заключил с Византией перемирие (Сахаров. 1982, 155), нарушенное Цимисхием..

[471]О «шедших против него (Цимисхия) под прикрытием своих щитов» упоминает и Асохик (128). В поэме «Искандер‑Намэ» также говорится, что русские воевали, «щитом прикасаясь к щиту». Продолговатые щиты они сменили на круглые во второй половине Х в. (Кирпичников. 1971, 33‑37).

[472]В 970 г. русские привлекли на помощь венгерскую и печенежскую конницу, но к 971 г. они остались без этих союзников. Хотя всадники Святослава и уступали византийцам, они не были столь беспомощны в седле, как это трижды в разных местах подчеркивает Лев Диакон: археологические данные показывают, что конница на Руси в Х в. существовала (Кирпичников. 1973, 5; 25).

[473]Скилица (296) называет ту же цифру, но не погибших, а участвовавших в сражении росов.

[474]Лев Диакон верно сообщает, что Святослава не было в Преславе. У Скилицы же (295‑296) говорится, что Святослав был там и ободрял русских.}, Здесь Скилица явно ошибся: продолжая повествование, он сам пишет: «Святослав, узнав о падении Преславы...» (298).

[475]Следующий день – это 13 апреля 971 г. Четверг у византийцев считался пятым днем недели: первым было воскресенье. Д. Попов (83) ошибочно перевел «четверг» как «пятница» (то же см.: Чертков. 1843, 64; 196).

[476]Сфенкела (у Скилицы, 296 – Сфангел, в некоторых рукописях – Сфагелл) по сходству имен историки отождествляли со Свенельдом русской летописи. который был наиболее близок к Святославу. Однако Сфенкел был убит, тогда как Свенельд пережил Святослава (см.: Гедеонов. 1876, 235‑238).

[477]Как показали археологические раскопки, высота внешней стены Преславы. составляла 3,35 м. По гребню ее шла платформа с частоколом (Лисицов. 1974, 34‑35).

[478]Феодосии Месоникт участвовал в 989 г. в мятеже Варды Фоки. В 1040 г. ослеплен за участие в заговоре (Скилица. 338, 412).

[479]Ширина южных ворот (в юго‑восточном углу стены), через которые византийцы проникли в город, – 3,5‑4 м. С южной и западной стороны стена огибала холм Зыбуите, с восточной шла по берегу реки Тичи, с северной представляла собой прямую линию. Общая площадь города составляла 3,5 км (Овчаров. 1982. 100‑120).

[480]Скилица (297) рассказывает, что ромеи, догоняя бегущих скифов, убивала их, «а женщин и детей порабощали». Отсюда явствует, что массы защитников города были из местных жителей.

[481]Сыновья царя Петра Борис и Роман находились долгое время в Константинополе в качестве заложников; однако после смерти или пострига Петра они были отпущены в Болгарию – византийцы рассчитывали, что царевичи возглавят проимперскую партию. Святослав также стремился привлечь Бориса на свою сторону: судя по тому, что молодой царь был захвачен вне цитадели, он пользовался свободой передвижения в занятом русскими Преславе, продолжал носить корону, имел казну (Мутафчиев. 1931, 78‑80).

[482]Употреблено странное сочетание *** – «владыка булгар». Это единственное место, где Лев называет болгар их собственным именем: можно предполагать, что перед нами точная цитата из речи, с которой Цимисхий обратился к Борису. Подробно об этом: Иванов. 1982.

[483]Толщина стен преславской цитадели колебалась от 2 до 2,25 м. Ворота были расположены с северной и южной стороны (Лисицов. 1974, 35).

[484]Видимо, среди верхушки болгарского общества существовали разные политические течения (см.: Тихомиров, 1947; Карышковский. 1951; 1952; 1953: 1955). Что же касается Святослава, то он вряд ли сознательно руководствовался стремлением помочь болгарскому народу в борьбе против социального гнета: иначе его отношение к царю Борису было бы другим.

[485]Первым «стратигом Фракии и Иоаннополя» был назначен протоспафарий Лев Саракенопул (Карданов. 1982, 32).

[486]Константин I Великий, легализовавший христианство, стал героем многих христианских легенд. В частности, легендарный характер имеет и сообщение о постройке им Дористола (см. примеч. 13, кн. V). Впрочем, например, Псевдо‑Кодин приписывает ему основание уже не только Дористола, но и Плиски, и Преславы (Кодин. 23). Отметим, что многие христианские мученики потерпели во времена гонений именно в Дористоле, который, стала быть, существовал до Константина, и это не могло не быть известно придворному диакону Льву. Но жанр светской истории ставил занятный анекдот выше сакрального предания.

[487]По преданию Константин увидел на небе крест со словами «сим победиши» в канун битвы при Красных скалах 27 октября 312 г., решившей исход гражданской войны, и это якобы сыграло главную роль в его обращении в христианство. Однако эта легенда имеет множество версий – крест появлялся в разное время суток, в разные годы, в разных местах. Лев Диакон, сам того, видимо, не сознавая, следует за еретической, арианской традицией в ущерб официальной церковно‑исторической традиции, шедшей от Евсевия. Ариане стремились в один ряд с Константином поставить его сына Констанция, покровителя арианства, и приписывали ему видение креста перед битвой с Магненцием, происшедшей при Мурса, в Иллирике. Путаница в легендах об отце и сыне и дала гибридную версию (Грегуарг Оржельс. 1956, 132‑133), которую мы находим у Льва. Версия ночного знамения – также арианская, она идет от Филосторгия (Биде. 1935, 408– 409; 424; Грегуар, Оржельс. 1956, 145). Сочинения арианских писателей пользовались большей популярностью, чем Евсевий, и далекий их отголосок у Льва Диакона – лучшее тому подтверждение.

[488]Скорее всего, речь идет о вторжении готов на Балканы в 323 г. (Раппапорт. 1899, 110‑112). В этом сообщении Лев Диакон опирается на агиографический памятник «Страсти св. Иоанна и Павла». Во‑первых, Лев явно локализует победу Константина на берегу Дуная, между тем как в 323 г. готы были разбиты гораздо южнее, – точно так же и автор «Страстей» (Грегуар, Оржельс. 1956, 136) путает события 323 г. с событиями 332 г., когда император совершил экспедицию на Дунай. Во‑вторых, и Лев, и автор «Страстей» называют готов скифами (Там же. 137; 146),. Наконец, и «Страсти», и разбираемый пассаж Льва Диакона лежат в русле арианской традиции.

[489]Плиска – первая столица Болгарии, центр крупного строительства и ремесла с земледельческо‑скотоводческой окраиной (Лишев. 1970, 27‑31).

[490]Диния находилась между Преславой и Плиской. Это был многолюдный город, центр виноградарства. В настоящее время село Смядово (Аишев. 1970, 58) или, что вероятнее, село Войвода в 8 км от Плиски (Милчев‑Дамянов. 1972).

[491]Скилица (301) также сообщает, что ряд городов направили к Цимисхию послов с изъявлением покорности. Это показывает, что в болгарских городах влияние византинофильской знати имело некоторую опору в ремесленных и торговых кругах. Согласно Скилице (301), перешел на сторону Цимисхия и город Констанция; Станеску (1971, 12) считает, что это – Констанца на берегу Черного моря, Васильевский же (1910, 211) идентифицировал Констанцу с одним из задунайских городов.

[492]По русской летописи, у Святослава было лишь 10 тыс., что более вероятно. Однако следует отметить, что приводимые здесь Львом Диаконом цифры все же правдоподобнее как фантастических подсчетов Скилицы, так и собственных его выкладок в начале «Истории».

[493]Римляне называли свою колонию Durostorum, византийцы транскрибировали его как *** (см. выше примеч. 13, кн. V), а славяне назвали его Драстар, отправляясь от фракийского названия Драстра, сообщенного им местным населением (Романски. 1933, 657). Греческое название «***» представляющее собой транскрипцию славянского «дръстра» (форма родительного падежа), впервые встречается в эпоху Льва VI. Славянское имя города распространилось среди византийцев в период симеоновых войн, когда он играл большую стратегическую роль, и настолько утвердилось, что использование классической номенклатуры требовало оговорки, что мы и видим у Льва Диакона (Силистра. 1927, 112‑113; Цанкова‑Петкова. 1970, 224‑231).

[494]Этот бой в предместьях Доростола происходил, по Скилице (300), 23 апреля, когда праздновали день св. Георгия. Следовательно, от Преславы, которую Цимисхий покинул после пасхи, до Доростола он был в пути около недели. Видимо, нигде ни со стороны росов, ни со стороны болгар Цимисхий не встречал сопротивления, иначе он не смог бы пройти это расстояние столь быстро.

[495]Слова *** – «мощным валом» оставлены в немецком переводе без внимания (Лоретте. 130).

[496]Копать ров для лагеря, согласно стратегике Никифора, требовалось только. в том случае, если угрожала опасность нападения врагов, утомлять войско напрасной работой было не принято (см.: Кулаковский. 1903). В словоупотреблении Лев опять следует Агафию (Газе. 482).

[497]Толщина стен Дористола достигала 4,7 м (Лисицов. 1974, 37).

[498]Вся эта водная фраза пропущена в немецком переводе (Лоретте. 131).

[499]О «греческом огне» см. примеч. 25, кн. I. Лев Диакон единственный, кто называет его мидийским (Арвейлер. 1966, 119), видимо, стремясь к архаизации.

[500]Участники похода Игоря на греков, предаваясь воспоминаниям, видимо, производили большое впечатление на молодежь рассказами о действии «греческого огня». Явно преувеличивая его мощь, спутники Игоря стремились оправдать свое бегство (Щапов. 1972, 205, и ел.). Из византийских источников только Житие Василия Нового приписывает «греческому огню» решающую роль в победе над русскими, за Житием следует «Повесть временных лет», византийские же хроники отмечают это обстоятельство лишь попутно.

[501]Лев везде называет боевой одеждой русских *** «панцирь, сделанный из цепных звеньев». Он единственный из византийских авторов, кто дает довольно точные сведения о русском вооружении (Шрайнвр. 1981, 226).

[502]Скилица ничего не сообщает о Феодоре Лалаконе. По‑видимому, Лев включил в рассказ сведения о каком‑то из своих знакомых или родственников. Лалаконы – род, существовавший с IX по XI в. и давший в IX‑Х вв. ряд крупных полководцев (Каждая. 1974, 125, 140).

[503]Скилица (302) пишет еще об удачной вылазке русских из Доростола для добычи продовольствия, которое они не успели запасти до осады. Он считает, что это случилось 28 июня, Зонара – что 23.

[504]Монастырь Пиламис находился на азиатском берегу Босфора в проастии Пи‑ламидион в окрестностях Халкедона (Скилица. 303; См.: Жанен. 1950, 459).

[505]Церковь св. Фоки в Константинополе была расположена у восточной при‑: морской стены. Точное местонахождение не выяснено (Жанен. 1953, 513– 514). О калитке не сообщает ни один источник, кроме Льва (Там же. 277).

[506]Сфоракий – район Константинополя (Жанен. 1950, 393) находился к северо‑западу от храма св. Софии, правее улицы Месы, простираясь до площади Константина (Шульце. 1913, 177, и сл.).

[507]*** – вообще ремесленная корпорация, здесь – одна из государственных мастерских, работники которых составляли особые объединения, изготовлявшие свою продукцию для дворца.

[508]Впоследствии друнгарий Лев был назначен протовестиарием. Возглавлял армию Василия II против мятежника Склира; в 977 г. разбит и пленен им у при Рагеа (Гийян. 1973, 65). Скилица добавляет (303), что захватом заговорщиков руководил ректор Василий.

[509]Калоним – остров в группе Принцевых островов. Скилица (303) утверждает, что мятежники были сосланы на остров Прота.

[510]Яхъя (133) пишет, что Фока был ослеплен по приказу императрицы Феодоры.

[511]Подробности, с какими Лев рассказал о заговоре Фок, заставляют предполагать, что будущий историк сам находился в то время в Константинополе и тем самым не мог быть очевидцем войны с русскими.

[512]Свидетельство о грабежах византийцев в Болгарии позволяет заключить, что занятые ими болгарские города рассматривались как завоеванные. Впрочем, действия Куркуаса, согласно закону, приравнивались к святотатству, за что он, по Льву Диакону, и понес кару.

[513]Анемас (по‑арабски, видимо, Аль‑Ну'Ман) – сын и соправитель эмира критян Абд‑эль‑Азиза, взятый в плен Никифором Фокой в 961 г. (Скилица. 249‑250; Прод. Феоф. 477). Не исключено, что от него пошел род Анемадов, известный до XII в. Арабская знать, таким образом, довольно быстро врастала в византийскую.

В Скандинавии найдена критская монета чеканки 961 г. – одна из последних монет, выпущенных Абд‑эль‑Азисом. Это дало пищу романтической гипотезе, будто Анемас хранил ее как знак своего царского происхождения, а после его гибели она досталась какому‑то варяжскому воину (Майлз. 1970, 82‑83). Возражения см.: Христидис. 1984, 119.

[514]Оборот *** – «когда он погиб» в немецком переводе выпущен (Лоретте, 136).

[515]Это сражение, по Льву Диакону, должно было произойти 23 июля, так как ниже он указывает, что следующий день приходился на пятницу 24 июля. Однако дата, приведенная Львом, ошибочна, ибо 24 июля 971 г. было воскресеньем. На пятницу же этот день приходился в 974 г. (ср. Анастасиевич. 1929, 1‑20; 1931, 337, и ел.). Анастасиевич старался доказать, что война при Цимисхий продолжалась три года, т. е. до 974 г.; возражения см.: Дельгер. 1932, 375 ел.; Грегуар. 1937, 267, и ел.; Карыш‑ковский. 1952, 136, и ел.). Согласно Скилице (304), предпоследняя битва (с участием Икмора) происходила 20 июля, тогда последняя битва должна быть отнесена к 21 июля, поскольку именно 21 июля 971 г. была пятница. Переписчики рукописей часто путают буквенные обозначения цифр: замена а (1) на 6 (4) в рукописи XIV в. вполне возможна, так что скорее всего день недели Лев Диакон назвал правильно, а число июля (24 вместо 21) – ошибочно. Таким образом, считаем наиболее вероятным отнести решающую битву к 21 июля 971 г. (Сюзюмов. 1974).

[516]Это место требует особого внимания. Дело в том, что в 971 г. в ночь с 20 на 21 июля было почти новолуние и видеть что‑либо издали не представлялось возможным. Отнести же битву к 970 г., когда действительно было полнолуние в ночь с 20 на 21 июля, тоже нельзя. Наиболее вероятно, что Лев Диакон допустил в этом месте ошибку, сообщая то, что ему передали очевидцы о каком‑нибудь другом сражении в 970 г. Скилица (305) говорит об этой ночи только, что русские после неудачного сражения громко оплакивали погибших, но не упоминает при этом ни о полнолунии, ни о ритуалах. Видимо, Лев интересовался языческими обрядами, расспрашивал о них очевидцев и для вящего драматизма объединил все имевшиеся у него сведения в рассказе о ночи перед решающей битвой. Сообщение о полной луне добавляло рассказу достоверности.

[517]Сожжение русскими своих покойников засвидетельствовано Ибн‑Фадланом (143), Ал‑Бекри, Истахари, Ибн‑Хадисом, Масуди и другими арабскими авторами (Куник, Розен, 1878, 62; Заходер. 1967, 103‑104).

[518]Обряд жертвоприношения пленных у славян отмечен и западными хронистами: Длугошем, Титмаром, Гельмольдом. Свидетельства о жертвоприношении на могиле умершего принадлежавших ему женщин носят массовый характер. В византийской литературе об этом применительно к славянам рассказывают Маврикий и Лев VI, в западной – Титмар и Бонифаций, в арабской – Ибн‑Фадлан, Ал‑Бекри и многие др.

[519]Именно такой способ ритуального убийства у славян засвидетельствован Ибн‑Русте, Исхаканом Ибн‑ал‑Хусаином, Ибн‑Фадланом и др. (Заходер. 1967, 113).

[520]Убийство славянами младенцев засвидетельствовано византийским автором VI в. Псевдо‑Кесарием. О том же обряде у прибалтийских и западных славян сообщают Герборд (II, 18, 33), Эккерхард (а. 1125).

[521]Обычай славян топить петуха в качестве жертвоприношения широко засвидетельствован в источниках (см.: Толстой, Толстая. 1981). Ср. сообщение Константина Багрянородного (Адм. 60, 73‑78). В мифологии петух связан со смертью (Гаек. 1934, 56; 94‑105; 151). Это подтверждается как археологами (Левицкий. 1963, 58), так и этнографами‑у многих славянских народов и по сей день существует обряд принесения в жертву петуха, как правило черного (Дуйчев. 1976, 33‑34).

[522]Слово «эллин» означало для византийцев одно – язычник. Именно это подразумевает Лев, рассуждая об эллинской учености (IV, 9). Однако в данном контексте он употребляет слово дважды, и это не кажется тавтологией; во втором случае «эллинскими обрядами», несомненно, названы обряды языческие, но в первом случае Лев, явно намекает на их древнегреческое происхождение. Тем самым слову «эллин» историк придает его исконное значение. Подобное новаторство Льва – объяснимое с точки зрения его архаизирующего стиля – не так уж и смело, если учесть сходные тенденции в языке Константина Багрянородного. См.: Лехнер. 1954, 43– 52. В древнерусских обличительных сочинениях тоже содержатся выпады против поклоняющихся «Матери бесовьстеи Афродите богине... и Артемиде проклятеи», Дыю (Зевсу), Дионису и даже «триподе Дельфичьстеи», т. е. оракулу (Аничков. 1914, 109). Возведение русского язычества к греческому носит, несомненно, схоластический характер.

[523]Анахарсис – скиф‑философ, сведения о котором относят к 590 г. до н. э. Легенды о нем приводит Геродот (IV, 76‑77). Анахарсис – яркая и очень почитаемая в греческой литературе фигура. Он воспринимался как образец древней добродетели, уже утраченной греческим миром. Некоторая идеализация «варварского» первобытного общества, для которого были якобы характерны прямота и честность, долго оставалась основой представлений о морали «варваров». Непосредственность росов, чуждых коварства, признается, таким образом, отвечающей идеалам Анахарсиса: поскольку росов называли «тавроскифами», было естественным считать, что он их духовный наставник.

[524]Замолксис – скиф‑гет, жил в рабстве у Пифагора, позднее распространил у скифов его учение; стал впоследствии почитаться богом, был врагом вина и роскоши, проповедником вегетарианства (Страбон. VII, 3, 5; Геродот. IV, 94‑96). Почитание двух этих мудрецов христиане переняли у киников, для системы представлений которых «варварское» происхождение Анахарсиса и Замолксиса имело важное значение (Куклина. 1971, 124).

[525]Флавий Арриан, плодовитый и разносторонний писатель, жил между 95 и 175 гг. н. э. «Плавание вокруг Понта Евксинского» написано им в 13‑132 гг. Лев Диакон, несомненно, имеет в виду это произведение, но приводимых историком данных там нет; Арриан писал лишь о культе Ахилла на Белом острове. Вероятно, Лев почерпнул свою информацию у Псевдо‑Арриана (V в. н. э.). Об этих сведениях имеются рассуждения в комментариях Евстафия Фессалоникийского (XII в.), который пишет и о мирмидо‑нянах, и о тавроскифах, и о Замолксисе (Греческие географы. 270‑271, 313).

Версия о том, что Ахилл был скифского происхождения, восходит к эллинскому времени. На северо‑западном побережье Черного моря культ Ахилла установился в результате микенской колонизации. О нем имеются данные у Диона Хрисостома и Арриана. Наличие такого культа в Северном Причерноморье подтверждается и археологией (Латышев. 152). См.: Хоммель. 1981, 53‑62. К тому же имя Ахилла связывалось с легендами об Ифигении, которая стала жрицей тавров. Таким образом, связь Ахилла с «тавроскифами» с мифологической точки зрения выглядела вполне обоснованно.

[526]Мирмикий – поселение к северу от современной Керчи; Страбон писал: «Дальше от Мирмикия на азиатской стороне против него лежит деревня, называемая Ахиллием» (VII, 4, 5; ср. XI, 2, 6). В. Г. Васильевский (1909, 287) считал, что одного этого соседства уже достаточно для проведенного Львом сближения. Но последнему способствовало также и то, что название Мирмикий происходило от слова *** – «муравей», а согласно греческому мифу, племя мирмидонцев, которым правил Ахилл, произошло от муравьев. В свою очередь, византийские авторы сближали это племя то с болгарами (Малала. 91), то с русскими (Атталиат. 87). В древнерусской литературе не было попыток возвести происхождение русских к Ахиллу, между тем как Иоанн экзарх Болгарский предлагал такую генеалогию для болгар (Калайдович. 1924, 180).

Можно предположить, что само название Мирмикий было на слуху у Льва Диакона благодаря апокрифическим «Деяниям апостола Андрея», в которых фигурирует этот город (Аипсиус. 1883, 603‑606), причем его название в некоторых версиях передается как «Мирмидон». Те же сказания могли способствовать и географической путанице с Ахиллом, поскольку в них апостол Андрей странствовал, согласно одним изводам, вдоль Понта, согласно другим – по Греции (Там же. 608‑610).

[527]Таким образом. Лев Диакон пытается примирить «неканонический» миф о происхождении Ахилла с классическим, выводящим его из Фессалии. Упоминание о «соратниках Ахилла» позволяет дополнить недосказанную часть мифа, сочиненного Львом: он дает понять, что после гибели Ахилла под Троей его соратники вернулись на родину и привезли туда греческие мистерии.

[528]Если русские князья действительно носили длинный плащ (корзно), застегивавшийся на правом плече (Древняя одежда. 1986, 45), то у Гомера Ахилл нигде не появляется в плаще..

[529]В действительности же все гомеровские герои сражаются пешими, а скифы, напротив, в античной литературе всегда – всадники. На этом примере особенно хорошо видно, как поменяло оттенок слово «скифы»: если античный литературный топос причислял их к народам Востока, которые якобы всегда сражаются верхом, то у Льва Диакона скифы – один из северных народов, а для них у греков существовали свои клише.

[530]Еще Ксенофан высказал гипотезу о связи между географической средой и внешностью обитающих в той или иной среде народов; ему первому принадлежит образ голубоглазых и белокурых северных «варваров» (Диль. 14) Вслед за тем Гекатей Милетский высказал мысль о зависимости от среды даже национального характера; на этом тезисе построена вся античная этнография. С особой последовательностью он проводился у стоиков и в распространившейся в поздней античности «астрологической этнографии». У Льва Диакона здесь также нашел отражение античный стереотип «северных варваров».

[531]Илиада. I, 177.

[532]Разрешение споров путем поединка было распространено среди «варварских» народов, но у нас нет данных, чтобы говорить об особой склонности к этому славян. Характерно, что, когда Цимисхий предлагал Святославу закончить войну единоборством, тот с презрением отклонил его предложение (Скилица. 307‑308). (Характрено, что это есть только в сообщении позднего автора – Скилицы. Лев Диакон – современник событий – никакого вызова не знает. Когда же наконец историки отучатся поправлять хронистов не на оснвании других данных, а опираясь исключтильно на своё личное мнение. Святич)

[533]В действительности цитата из пророчества Иезекииля звучит так: «Вот Я на тебя, Гог, князь Роша, Мешеха и Фувала!» (Иез. XXXIX, 1. Ср.: Бытие. ХLVI, 21). В Библии слово «Рош» является ошибкой греческого перевода (Кениг. 1916, 92‑96; Флоровский. 1925, 505‑525), однако византийцы неизменно понимали его как название народа и начиная с V в., прилагали к различным «варварским» племенам, реально угрожавшим империи. Когда в IX в. на исторической арене появились росы, эсхатологическое сознание византийцев немедленно связало их с библейским «Рош». Первым такое сближение произвел патриарх Фотий, но текст Иезекииля непосредственно применен к русским в первый раз в житии Василия Нового: «Варварский народ придет сюда на нас свирепо, называемый Рос и Ог и Мог» (Житие Василия Нового. 88‑89). Здесь, так же как и у Льва Диакона, библейский текст искажен. Именно это схоластическое отождествление и побудило византийцев называть Русь «Рос», тогда как латияские источники сохраняют правильное наименование Киза;. Так и родилось слово «Россия» (см.: Брим. 1923; Сюзюмов. 1940; Васильев. 1946; Соловьев. 1947; и др.).

Что же касается Гога и Магога, то они уже в Апокалипсисе названы народами (XX, 7‑8). Начиная с Евсевия, их на протяжении всего средневековья отождествляли с враждебными племенами (Ленорман. 1882). Наиболее распространено было представление о том, что это скифы (Карышковский. 1961, 49), отчего схоластическое сближение с Русью получило еще одно подтверждение.

[534]По Льву Диакону, это было 23 июля, но согласно Скилице (304) – 20.

[535]По поводу обозначения совета Святослава словом «коментон» существует обширная литература. Все попытки найти корень этого слова в германских и славянских языках оказались тщетными. Не удалось объяснить его происхождение и с помощью тюркских языков (Моравчик. 1951, 225–231).

Термин восходит к латинскому сопуешшз, однако после VIII в. он перестал употребляться в значении сходка: в начале Х в. слово меняет значение (см. Ставриду – Зафрака. 1977/1978). Н. Икономидис (1987) считает, что параллельно с греческим термин в его исконном значении существовал в языке романизованного населения Подунавья. По мнению ученого, именно от местных лазутчиков ромеи узнали о совете у Святослава. Ср. Скилица, 460.

[536]В «Повести временных лет» (51) тоже говорится о совещании у Святослава и также приведено мнение сторонников заключения мира: «аще не сотворим мира со царем, а увесть царь яко мало нас есть пришедшие оступятъ ны во граде. А русска земля далече».

[537]Воинственные слова, влагаемые Диаконом в уста Святослава, очень близки к его речи в изложении «Повести временных лет» (50): «Уже нам нъкамо ся дъвти, волею и неволею стати противу; да не посрамимъ землъ Рускиъ, но ляжемъ костьми, мертвые бо срама не имамъ. Аще ли побъвгнемъ, срамъ имамъ. Не имамъ убъжати, но станемъ крепко, аз же предъ вами пойду: аще моя глава ляжетъ, то промыслите собою». Эту речь, безусловно, следует связывать не с переяславецкой, как в летописи, а с доростольскои битвой (Карышковский. 1954, 175, и ел.).

Сходство речи Святослава у Льва Диакона и в «Повести» – важный аргумент теории А. А. Шахматова (121‑130; 465‑468) о болгарском источнике русской летописи.

[538]Как это ни странно, у Льва Диакона нигде не сказано о крещении Руси. Видимо, вся его информация о русских относилась к предшествующему времени, а позднее он не возвращался к своему сочинению. (Некоторым историкам весьма сложно смириться с тем фактом, что крещение Руси при Владимире было совершенно не замечено в Византии. Ни один(!) византийский автор о нём не сообщает. Повидимому мы предаём слишком много значения крещеню Владимира и его окружения. Современники так явно не считали. Святич)

[539]Представление о рабстве в потустороннем мире можно усмотреть и в формуле договора Игоря с греками: «И да будутъ раби въ весь и въкъ в будущий» (ПВЛ. 35). Однако смерть от собственного оружия упомянута в текстах договоров как страшная кара за вероломство (там же. 52), так что утверждение Льва о самоубийстве у росов сомнительно.

Сходные представления были распространены среди тюрок и венгров в средние века (Моравчик. 1955) – Лев мог перенести на русских те сведения, которые получил о верованиях других современных ему народов. (Мне нравится, когда историки считают что им де известно лучше, нежели очевидцам. Смерть от собственного оружия – кара. Но рабство – куда большая кара. Выбирая между позорной смертью и рабством, наши предки предпочитали первое. Так что противоречие тут совершенно надуманное. Святич)

[540]Как указано выше (примеч. 21), сообщение Льва Диакона явно повреждено переписчиками‑нужно читать не 24, а 21 июля.

[541]Лев Диакон использует архаические выражения Агафия; нарисованная им картина боя малоправдоподобна. Согласно Скилице (308), Цимисхии предпринял обходный маневр, послав магистра Варду Склира, патрикия Романа и стратопедарха Петра в тыл русским с целью отрезать их от Дористола. Этот маневр удался. Именно зайдя с тыла, Анемас бросился на Святослава, но был изрублен.

[542]Скилица (308) утверждает, что это был день памяти великомученика. о действительности церковь праздновала день Феодора Стратилата 17 февраля. Что же касается 21 июля, то это был день мучеников Феодора и 1еоргия (Синаксарь. 1902, 834). Видимо, только после победы над Святославом этих мучеников превратили в святых воинов, которым впоследствии посвящались на этот день особые молебствия (Грегуар, Оргельс. 1954, 141‑142). Грегуар отмечает, что Феодор Стратилат считался в Византии заступником именно против русских (1936, 605; 1938, 279‑282).