7 страница. «Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился и сам Наполеон

«Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился и сам Наполеон... Мы вскочили на коней и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидев шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хоть одного рядового от этих сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегая всеми усилиями нашими, оставались невредимы; я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти испытанных воинов. Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, белых ремнях, с красными султанами и эполетами, они казались маковым цветом среди снежного поля... Все наши азиатские атаки не оказывали никакого действия против сомкнутого европейского строя... колонны двигались одна за другой, отгоняя нас ружейными выстрелами и издеваясь над нашим вокруг них бесполезным наездничеством. В течение этого дня мы еще взяли одного генерала, множество обозов и до 700 пленных, но гвардия Наполеона прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль перед рыбачьими лодками».

Вот так и происходило на самом деле это «бегство», знакомое нам с юности по батальным кинополотнам, живописующим разрушения в армии врага... Описание Давыдова поражает скрытым преклонением перед Бонапартом. Создается впечатление, что предмет описания - не люди, а какое-то мистическое небесное воинство, совершенно неуязвимое и прекрасное. Русским никогда не надо было занимать смелости, и сказать, что пленению Бонапарта помешал недостаток решимости, это значит ничего не сказать. Кстати, здесь, на заснеженных пространствах французского Исхода, мы снова встречаемся с одной из наших сюжетных линий - с казачьим атаманом Матвеем Ивановичем Платовым, с которого начали тему Наполеона. В бое при Городпе у Матвея Ивановича, уже мистически повязанного с императором (помните историю с внезапным освобождением из Петропавловской крепости?), была возможность взять Бонапарта в плен. Казаки с пиками наперевес налетели на Наполеона, когда тот осматривал позиции, но подоспевшие поляки отбили императора. И те, кто участвовал в потасовке, потом всю жизнь вспоминали холодную отрешенную улыбку императора, оказавшегося и центре сражения за его жизнь и свободу...
Русская православная церковь, несмотря на свою «косность», чуть ли не первой угадала метафизический источник, делающий Бонапарта неуязвимым. Все мы помним подсчеты Пьера Безухова цифровых значений имени Наполеон. Однако наша церковь сделала это до него, вернее, до Толстого, который описал мистические размышления Пьера в «Войне и мире». В послании Священного Синода 1807 года (задолго до французского вторжения в Россию) было сказано, что Наполеон есть предтеча Антихриста, что он - исконный враг веры Христовой, создатель еврейского синедриона, что он в свое время отрекся от христианства и предался Магомету, что войну с Россией (имеется в виду наступление на Пруссию и Австрию, которых Россия поддерживала) он ведет с прямой и главной целью разрушить православную церковь...
Это послание читалось с амвона во всех церквях России. Казалось бы, в нем, что ни слово, то натяжка. Магомету Бонапарт не предавался, а, наоборот, рубил слуг Магомета, как мог. Совершенно туманно обстоит дело и с «еврейским синедрионом», известно лишь обращение Наполеона к французским евреям с просьбой о поддержке. Но метафизическое предположение, сделанное в послании, конечно же, поразительно. После него понимаешь, что гоголевские чиновники, утверждавшие, что Наполеон - антихрист, сидящий на цепи у англичан, говорили это не от себя, а занимались цитированием полузабытого документа.
Но главное было «схвачено» - возможная природа стоявших за Наполеоном сил, проявлявших себя в случае, который почти всегда верно служил императору. Естественно, что о подобных «силах» нет возможности говорить подробно и квалифицированно. Укажем только, что случай подталкивал Наполеона к войне даже тогда, когда «маленький капрал» хотел ее избежать. С одной стороны, во многом из-за внезапной смерти Павла возникло противостояние с Россией. С другой стороны, благодаря этой смерти был сорван «Индийский поход». 13 сентября 1806 года неожиданно умер британский премьер-министр Фоке, который желал мира с Наполеоном. Эта «случайность» привела к уже хронической конфронтации с Британией, так как последующие премьер-министры были непримиримы к Бонапарту.
Рассуждая о случае, мы можем указать также на его отдельные «сбои» в период зенита мощи Наполеона, которые потом, при закате императора, превратятся в некий снежный ком. О возможных причинах подобных «сбоев» мы поговорим позднее, а сейчас укажем на некоторые из них.
В 1804 году в Булонском лесу был построен огромный лагерь, готовивший десант на Британские острова. Бонапарт говорил тогда: «Мне надобно лишь три туманных дня, чтобы высадиться на Альбионе». И это была не пустая фраза. Император свои слова ценил очень дорого и никогда ими не разбрасывался. Но «трех туманных дней» на протяжении нескольких месяцев так и не выдалось. Обострение ситуации в Центральной Европе заставило Наполеона в конце концов отказаться от грандиозной затеи, и вместе с войском уйти из Булонского леса на Восток, поближе к границам России.
Это была одна из немногих «подножек» со стороны случая в те годы. Но во время Русской кампании «подножки» участились. В конце июля 1812 года, когда французы были под Витебском, вдруг настала дикая, почти тропическая, жара, от которой в некоторых эскадронах пало около половины лошадей. Ветераны наполеоновских войн могли сравнить наступивший зной лишь с жарой в Египте и Сирии... Во время пребывания Наполеона в Москве вдруг откуда ни возьмись явившийся сильнейший ветер разнес в считанные часы огонь по всему деревянному городу. Если бы не этот суховей, то никакие диверсанты от Ростопчина (как считал Бонапарт) не смогли бы организовать этот апокалипсический пожар, поразивший императора в самое сердце. («Скифы! Скифы!..» - повторял он в отчаянии.) Наконец, со второй половины октября ударили страшные морозы, против которых не находилось средств и которые заставили возвращаться Наполеона обратно в Европу по разграбленной им же самим Смоленской дороге.
С точки зрения причинно-следственной связи говорить об этих «случайностях» не приходится, в них зримо присутствует лишь инфернальный момент, загадочная игра запредельных сил.
Если мы приглядимся к военной стратегии Наполеона, стратегии наступления из-за нужд о б о р о н ы, то и во многих боях, лихих прорывах и отчаянных штурмах заметим тот же инфернальный момент, ни в какие доктрины не укладывающийся. В кампании 1806 года к крепости Кюстрии подошли четыре роты французских пехотинцев без артиллерии. Крепость была вооружена «до зубов» и готова к длительной обороне. Кто-то посоветовал французскому командиру приступить хотя бы для вида к осадным работам. Командир отмахнулся и потребовал зычным голосом сдачи и капитуляции крепости. И крепость тут же сдалась - с четырехтысячным гарнизоном, артиллерией и громадным складом провианта. Если бы она оборонялась и открыла огонь из пушек по фактически невооруженным французам, то разнесла бы их в клочья.
В крепости Магдебурге засел уже гарнизон в 22 тысячи человек. Маршал Ней, подходя к ней, тоже не потрудился позаботиться об артиллерии, а взял только три легкие мортиры. Он приказал прусскому генералу Клейсту капитулировать. Тот отказался. Тогда Ней выстрелил в воздух из своей мортиры. И ворота крепости тотчас же отворились... Так сражалась против французов доблестная Пруссия в 1806 году.
Можно, конечно, сказать, что «смелость города берет». А можно, перефразируя Даниила Андреева, заметить, что морок е г о имени был настолько велик, что никто даже не помышлял о сопротивлении. Так Андреев написал о Сталине. Мы же применим это выражение к Бонапарту.
Но, справедливости ради, нужно отметить, что все-таки нашлись в Европе два народа, на которых «морок имени» или не действовал совсем, или действовал вопреки «мороку» прусскому - то есть, заставлял сражаться до последней капли крови. Это, конечно, народ испанский и народ русский.
В 1808 году у Наполеона вышла первая «маленькая осечка». Виноваты в ней были испанские крестьяне, которые развязали так называемую «крестьянскую войну» против всяких правил и логики, не считаясь ни с «мороком имени», ни со своей обреченностью.
... Французские солдаты входят в маленькую испанскую деревню, останавливаются в бедном доме. Хозяйка приглашает их к накрытому столу. Солдаты, опасаясь того, что еда отравлена, просят хозяйку отведать кушанья первой. Она охотно это делает, ест сама и угощает своих маленьких детей. Французы присаживаются к столу, начинается ужин... Сначала умирают мать и дети, потом - солдаты...
Этот сюжет стал бродячим, перекочевав через сто с лишним лет в наши «боевые киносборники», выходившие в годы второй мировой войны. Но прототип его - в войне французов с испанцами. Наполеон был в бешенстве и ничего не понимал, называл испанских крестьян «оборванцами», против которых невозможно сражаться «культурному» народу... В России же происходило нечто совсем дикое: русские крестьяне пели и танцевали, когда их забривали в солдаты на войну против Наполеона. Источник этого ликования - не только в патриотизме, всегда нам свойственном в тяжелую минуту. Но и в чувстве мистическом. В религиозном понимании причин, выдвинувших на Россию «маленького капрала». Эти причины грубо и плоско были обрисованы в Послании Священного Синода, безусловно, крестьянам известном.
Русская кампания интересна еще и тем, что в ней находится двойник самому Наполеону, только это двойник навыворот, двойник с противоположным знаком. Мы назвали Бонапарта «гением наступления», указывая, что в наступлении, которому подчинялась его военная стратегия, он был неукротим. Но в русском лагере оказывается также гений, только на этот раз гений о т с т у п л е н и я. Имя его известно нам со школьной скамьи. Сам Наполеон называл его «хитрым скифским вождем». Речь идет, конечно же, о Кутузове. Казалось бы, Бонапарт бил его всегда. Даже когда бежал из России, то просочился как бы «сквозь пальцы» русского войска, не позволив себя взять в плен. Однако до конца жизни сохранил к Кутузову подобие уважения, как и вообще к русскому солдату. Обнаружить такое в человеке, который никого не уважал кроме себя самого, - штука серьезная.
Кутузов как полководец был довольно странен. Создавалось впечатление, что он вообще не любил воевать ни под каким видом. Все его силы, и не только в русскую кампанию, а еще со времен Аустерлица были направлены на то, чтобы избежать лобового столкновения с войском «маленького капрала» увести своих людей куда-нибудь подальше и побыстрее, если понадобится, вглубь России - до Урала и дальше. Потом эту странную для любого воина черту - нежелание воевать (как не вяжется она, например, с образом «пламенного Жукова»!) историки окрестят целой военной стратегией, выверенной и обдуманной. Действительно, нужно ведь как-то рационализировать черту совершенно иррациональную для полководца, придать какое-то подобие смысла сдаче Москве. Потом, в годы второй мировой, ту же самую стратегию и з м а т ы в а н и я противника путем заманивания его вглубь своей территории припишут Сталину.
Кутузов принимал бои по необходимости, воевал по необходимости. Когда же ему «развязывали руки», то уходил (бежал) со своими людьми так далеко, что никакой Бонапарт не мог за ним угнаться. Это гениально описал Толстой в «Войне и мире», и к этому трудно добавить нечто существенное. Впервые кутузов встретился с Наполеоном в «лобовом бою» 2 декабря 1805 года. Аустерлицкое сражение было Кутузову навязано государем Александром I и русским генштабом (Россия выступала тогда против франнузов на стороне Австрии), Кутузов подчинился и благополучно сражение проиграл, удивив Бонапарта стойкостью рядовых солдат. Тогда же «маленький капрал» и разгадал, интуитивно иочув лвовал главную черту русского генерала - любыми путями уклоняться от навязанной ему драки.
Всю Русскую кампанию Наполеона не покидало раздражение от того, что противник уклоняется от генеральной, и все время отходит. Сначала это делал Барклай с Бенигсенем. потом дело в свои руки взял мастер побега от любой войны Михайло Илларионович Кутузов, чем окончательно Бонапарта взбесил и вывел из себя уже до конца похода.
Сначала «генеральное сражение» планировалось французами в Витебске, по не получилось - русская армия, сохранив значительные силы, отступила. Потом «решающая битва» ожидалась в Смоленске. Наполеон сказал даже, что война закончится именно здесь... Опять мимо.
Зато получилось с Бородином. Тут уже на Кутузова «надавило» все общество, и Александр I. и генералитет. Кутузов, по-видимому, внутренне содрогаясь, сражение дал и уложил в землю п о л о в и н у русской армии - около ста тысяч солдат. Наполеон же вторгся в Россию с полу миллионным войском.
В военном отношении Бородинская битва явилась поражением для России. Но зато она дала Кутузову удобный повод в дальнейшем не идти на открытое столкновение с Бонапартом. Кутузов не дал сражения у стен Москвы. Более того, когда Наполеон, опешив от нелепости всей Русской кампании, побежал обратно в Европу, Кутузов сделал все от себя зависящее, чтобы опять же избегать прямых столкновений с «маленьким капралом», лишь грозно маяча «сзади», лишь наступая на пятки убегающему войску. По исследованиям русского историка конца прошлого века Харкевича Михайло Илларионович опоздал с п е ц и а л ь н о на битву при Березине, тем самым, в частности, сорвав пленение Наполеона.
И когда пришла пора н а с т у п а т ь, освобождая «порабощенную Европу», Кутузов поступил по-своему: просто умер. Невероятно, но конец гения отступления Кутузова «зарифмован» с концом гения наступления Бонапарта. Тот тоже умирает, когда ему приходится отступать, то есть заниматься для себя непривычным неорганичным делом...
Кстати, с Русской кампанией связан целый ряд событий в жизни Наполеона, вытекающих из его последовательного (большую часть жизни) а м о р а л и з м а. Мы указали раньше, что аморализм Бонапарта «откликнется» потом предательством и отречением от него в трудную минуту ближайших друзей и соратников: Талейрана, Футе, Мюра-та, Богарне и многих других. Однако это не все. Из аморализма, как мне кажется, произойдут и явные просчеты в политике, а также факты прямого безумия, ничем не объяснимого затмения ума этого сверхчеловека.
Январь 1810 года, например, явится для Бонапарта периодом глубочайших раздумий - на ком жениться: на австрийской ли эрцгерцогине Марии Луизе, дочке императора Франца I, или на русской великой княжне Анне Павловне, сестре императора Александра I, которой исполнилось тогда 16 лет. Этой проблемой вместе с Наполеоном занимались крупнейшие представители его двора, убеленные сединами государственные мужи. Выбор, казалось бы, был однозначен: супругой французского императора должна была стать русская княжна - это было выгодно с точки зрения геополитики. Но Наполеон внезапно «свалял дурака» - разозлившись на уклончивые письма из России, предлагавшие повременить слегка со скоропалительным браком, он меняет свое решение и женится на Марии Луизе, совершая «менее выгодный» брак с точки зрения глобальных интересов Франции.
Подобный выбор супруги можно назвать лишь накладкой, досадным сбоем сознания, построенного по принципу вычисления, что выгодно, а что нет. Однако причины войны с Россией уже нельзя назвать просто накладкой, здесь уже попахивает прямым безумием. Мы все знаем о том, что эта война «произошла». Однако об официальных причинах ее многие из нас не имеют ни малейшего понятия. А они следующие: причиной войны было недовольство Наполеона таможенными тарифами, введенными в России на французские товары. А также подозрение, что русские купцы тайно торгуют с Англией, нарушая, тем самым, континентальную блокаду, введенную Бонапартом против непокорных Британских островов. Вот и все. Вот вам и война. И подготовка собственного финала. Не безумие ли это?
И уже фактом прямого затмения ума является то обстоятельство, что император не берет в Русский поход теплых вещей, - большинство армии, за исключением «старой гвардии», разуто и раздето. А ведь Россия и ее климат были для Наполеона не чоропъю. Как человек педантичный и основательный он больше года готовился к этому «победоносному походу», потом до конца жизни удивляясь стойкости простого русского солдата и возмутительной бездарности русских высших военачальников. Штудировал литературу, изучал этнографию далекой страны - и все мимо.
Если Бог захочет наказать человека, то он отнимает у него разум. В нашем же случае можно сказать и по-другому: аморализм порождает безумие, которое является, по-видимому, одним из видов человеческой гордыни.

З.

Когда я начинал писать эту главу, то мне казалось, что она потечет, «как по маслу»: методология, открытая при анализе жизни Пушкина, сама собой все объяснит, и в блистательном тиране Бонапарте мы обнаружим те же закономерности, те же причинно-следственные связи. Мол, грешит человек в начале жизни, а в конце наступает расплата за содеянное, логично и последовательно вытекающая из «завязок», совершенных ранее. Можно, конечно, и разорвать эти «узлы» путем покаяния, и «перевязать их», как пытался сделать Александр Сергеевич да и многие из нас, простых смертных...
Но чем внимательнее я вглядывался в гигантскую фигуру «узурпатора», тем меньше находил подтверждений собственной теории, казалось бы, «сработавшей» на жизни другого человека. Выходило, что в жизни Наполеона даже не обязательно внимательно приглядываться к «завязоч-ной части композиции», ну дрался в юности человек, используя в драке все «доступные» способы, ну страдал «комплексом неполноценности», ну увлекался романтическим Вертером, по-видимому, подумывая о самоубийстве... Что эти настроения объясняют, о чем рассказывают? Да ни о чем. Все мы «Вертером» увлекались. Если не «Вертером», то «Приключениями Незнайки», какая разница?.. Есть психология, но есть еще и судьба. Вглядываясь в жизнь этого человека, я вдруг обнаружил не то что действие причинно-следственных связей, а как раз наоборот - некое зависание кармических законов, откладывание «развязок» на неопределенный срок. Я очень удивился и долго думал над обнаруженным феноменом. И, кажется, понял его причину. Я начал прошлую главку с рассуждений о «пространстве темного чуда». Сейчас я их продолжу. Надеюсь, что именно это «темное пространство» выведет нас к разгадке замечательной жизни, оно же существенно скорректирует, обогатит то знание, которое с трудом мы выцарапали ранее из биографий двух знаменитых людей.
Но прежде я сделаю еще одно лирическое отступление. Я всегда задавался себе вопросом: отчего вокруг такого тирана, как Бонапарт существует столь возвышенный ореол, на который покусился лишь Лев Толстой, да и то сделал это «наскоком» и поверхностно в «Войне и мире»? (Да'простит меня толстовский гений.) В XX веке было подсчитано, чего стоили наполеоновские войны: по разным оценкам в них погибло более четырех миллионов человек, из них - более одного миллиона французов... Для прошлого века цифра фантастическая, бредовая. Ощущение бреда усиливает тот факт, что цели войн были не «совсем понятны» их инициатору и более чем «непонятны» простым французам, которым объясняли, что их император воевал и будет воевать против ненавистных Бурбонов. Удовлетворялся ли народ таким объяснением, мы не знаем, по совершенно точно, что Наполеона он «обожал» тем сильнее, чем более туманными становились цели очередной кровавой разборки на мировом уровне. Здесь, конечно, работало «коллективное бессознательное», пойманное через век гениальным Фрейдом, который объяснил подобную любовь идентификацией толпы со своим вождем.
Вероятно, что сам инициатор этих бесконечных войн мог бы внятно объяснить их цели. Но здесь нас ждет разочарование. Такого «внятного» объяснения мы не найдем. Один раз Наполеон скажет, что он хотел, чтобы Франция «стала владычицей всего мира». В другой раз, на закате свой оглушительной жизни, выразится еще более туманно - это высказывание о борьбе против всей вселенной мы уже приводили, находя его удивительным по своей глобальности. Только ли география здесь имеется в веду? Ведь «вселенная» подразумевает еще и мировые законы, которые, при таком обороте дела, становятся «главным врагом». Есть в этой жизни событие, которое при всей своей локальности является как бы макетом жизни в целом, в нем таятся все главные узлы, которые из-за своей «спрессован-ности» выглядят здесь особенно наглядно. И первый из них - «темное чудо», разгадку или версию которого мы обязаны дать. Это событие носит название «100 дней».
Но прежде чем перейти к нему, нужно кратко коснуться обстоятельств, ему предшествовавших.

4.

Начало 1814 года проходит в победоносных битвах Бонапарта. Если конец 12-го и начало 13-го года проносятся под знаком депрессии и поисков смерти в бою (но ядра отскакивают, в прямом смысле, от этого сверхчеловека), то в 14-м он внезапно молодеет в душевном и физическом смысле, становится бодр, кровожаден и лют. Чем больше государств и армий строится в ряды Европейской коалиции, тем безжалостней и победоносней делается Наполеон. В битве при Монмирайне, происшедшей 11 февраля 1814 года, «маленький капрал» наголову разбивает две армии: русскую и прусскую. За один день союзники теряют почти половину личного состава, - восемь тысяч человек из двадцати. Потери французов составляют «лишь» тысячу человек. Битва в Шато-Тьери, разразившаяся на следующий день, должна была кончиться вообще полным истреблением союзных сил, но опоздание маршала Макдональда срывает этот полный разгром. Это уже не первый случай, показывающий смертельную усталость наполеоновских маршалов.
Она вполне естественна, а вот неожиданный прилив сил у Бонапарта, нашедшего, по его выражению, «сапоги итальянской кампании», выглядит в который раз странно, необъяснимо. «Какие жалкие оправдания приводите вы, Ожеро! - кричал он на одного из своих маршалов. - Я уничтожил 80 тысяч врагов при помощи новобранцев, которые были еле одеты!... Если ваши 60 лет тяготят вас,сдайте командование!» Наполеон ничего не преувеличил - к 14-му году в его армии сражались одни мальчишки, потому что люди опытные и зрелые были почти полностью истреблены... Но чем больше изматывались войска, тем более энергичным становился «маленький капрал», выполняя функции остальных командующих, - один этот факт показывает, что в лице Бонапарта мы имеем дело с нечеловеческим существом.
14 февраля в битве при Вошане Наполеон разбивает своего давнего соперника, прусского маршала Блюхера. Разбивает, но не добивает - Блюхер остается жив. «Я взял от 30 до 40 тысяч пленных, - пишет Бонапарт в письме Колен-куру. - Я взял 2000 пушек и большое количество генералов». Параллельно с этими победоносными боями идут мирные переговоры с Европейской коалицией в лице руководителей: Александра I, прусского короля и австрийского императора. Наполеон требует, чтобы границы Франции проходили по Рейну, Альпам и Пиренеям. Союзники хоть и напуганы победами «маленького капрала», но все-таки не хотят смириться с подобными условиями. Позже, когда участь Бонапарта, казалось бы, будет решена, Александр I скажет французскому дипломату: «Пусть ваш император подчинится судьбе». Но что есть судьба для подобного человека? Горечь закономерного поражения, как кажется русскому царю, или наоборот, сверхъестественное, ничем не оправданное с точки зрения причинно-следственной связи шествие от победы к победе?..
В марте 1814 года Наполеон делает военный маневр, который считается одним из лучших в его военной карьере: он незаметно заходит в тыл союзным армиям, которые готовы к возможному отступлению, заходит незаметно и тайно. Таким образом, союзники, отступая к своим границам, находят там французов, естественная деморализация отступающих приводит Бонапарта к «окончательной победе» в этой военной кампании... Об этом маневре знает лишь узкая группа лиц и прежде всего министр иностранных дел Талейран, который остается в Париже.
17 марта Талейран тайно присылает в лагерь союзников графа Витроля, который открывает Александру 1 план Наполеона и советует союзникам идти прямо на Париж, чем гоняться за Бонапартом в своих тылах... Со стороны Талейрана придуманная им комбинация - и остроумный шахматный ход, и чудовищное предательство: союзники «отступают» не к своим границам, а во Францию, в Париж, который обороняется малыми силами. Рассуждая об этом предательстве, мы, конечно же, должны помнить предательства, совершенные самим Наполеоном в начале своей фантастической карьеры, в частности, вероломный расстрел пленных в Египетскую кампанию. Союзники, cледуя плану Талейрана, «отступают» и берут Париж малой, почти ничтожной, кровью, так как командир гарнизона, защищающего столицу, отказывается от военных действий и складывает оружие. Сами жители Парижа также не проявляют патриотического гнева к ворвавшемуся врагу, они мрачны, безучастны и опустошены.
4 апреля Бонапарт, узнав о предательстве, обращается к войскам с речью, призывая их освободить Париж или самим умереть в бою. Солдаты, как всегда, готовы, но не готовы маршалы. Не готовы не только к смерти, но и к привычной шумной победе. В ставке, где Наполеон сообщает им о своем решении штурма, они лишь безучастно молчат. Молчат убеленные сединами доблестные вояки Удипо, Ней, Бертье, Макдональд, герцог Босса но... Бонапарт требует ответа. Наконец маршалы начинают мямлить, что русские, отчаянно обороняясь, обязательно спалят Париж в отместку за сгоревшую Москву... «Оставьте меня одного, - говорит им Наполеон. - Я приму решение и вас позову».
Через несколько минут он сообщает, что отказывается от престола в пользу своего трехлетнего сына, римского короля. Говорит также, что готов вообще покинуть Францию и даже уйти из жизни, если это облегчит участь его подданных.
Ему приносят заранее подготовленную бумагу об отречении. Бонапарт перед тем, как подписать ее, предлагает: «А может быть, мы пойдем на них? Мы их разобьем!» Военачальники молчат... И Наполеон в одну секунду подмахивает свое отречение.
Бывшего императора под стражей отправляют во дворец Фонтенбло. 11 апреля после свидания с Колепкуром Наполеон достает пузырек с сильным раствором опиума, который всегда находился при нем после боя под Малоярославцем, и выпивает его содержимое. Доза безусловно смертельная. Начинаются мучения... Доктор Юван предлагает Бонапарту принять противоядие, но тот категорически отказывается, говоря, что твердо решил умереть. Во время мучений он повторяет одну фразу: «Как трудно умирать... Как легко было умереть на поле битвы». К утру боли проходят, и Наполеон встает с постели почти здоровым.
...После неудавшейся попытки самоубийства наш герой погружается в глубокую задумчивость. О чем он думал? Наверное, о чуде исцеления, с ним происшедшим, которое решительно отказывался объяснить «естественными причинами» доктор Юван... О том, что, по-видимому его роль еще не отыграна до конца, что он еще не выпал из пространства «темного чуда», что рок с ним и провидение на его стороне. И перед ними бессилен любой яд, любая пуля.
20 апреля 1814 года Наполеон прощается со старой гвардией, величием которой восхищался еще Денис Давыдов. Я думаю, стоит привести это короткое прощание и кое-что из него запомнить, в частности сердечный тон, он еще пригодится нам в дальнейшем: «Солдаты, вы мои старые товарищи по оружию, с которыми я всегда шел по дороге чести, нам теперь нужно с вами расстаться. Я мог бы дальше остаться среди вас, но нужно было продолжать жестокую борьбу, прибавить, может быть, к войне против иноземцев еще войну м еждоусоб п у ю, и я не мог решиться разрывать дальше грудь Франции. Пользуйтесь покоем, который вы так справедливо заслужили, и будьте счастливы. Обо мне не жалейте. У.меня есть миссия, и, чтобы ее выполнить, я соглашаюсь жить-, она состоит в том, чтобы рассказать потомству о великих делах, которые мы с вами вместе совершили. Я хотел бы всех вас сжать в своих объятиях, но дайте мне поцеловать это знамя, которое вас всех собой представляет...»
...Бывшему узурпатору половины мира отвели маленький остров Эльба, расположенный в Средиземном море. По условиям союзников наш герой мог взять на остров лишь один батальон старой гвардии. Казалось бы, «героическая эпопея всемирной истории» закончилась навсегда. До декабря 1814 года Наполеон был неразговорчив и угрюм. Первое время он еще вникал в административные дела острова, отданного ему во владение, но потом забросил и это. Целыми днями он ходил по берегу, заложив руки за спину, и смотрел на горизонт. Казалось, он обдумывает какую-то тайную мысль. Чуть ли не за 20 лет это была единственная пауза в его жизни.
Если бы мы сейчас описывали жизнь Пушкина и если бы нам попалась эта пауза!.. Мы бы, конечно, объявили ее «золотым сечением», сказали бы, что в этой паузе наш герой решил «перевязать» завязки своей жизни, чтобы перешибить причинно-следственные связи, изменить воздаяние, сделаться лучше, умнее... Но мы пишем Наполеона. Здесь все перепутано и похоже на исключение из общих правил. Хотя то, что случится с ним впоследствии, будет коренным образом отличаться от прошлого по своим средства м. И, следовательно, сама цель изменится, сделается «чище»... Так что допущение о «перевязывании завязок» в эти месяцы кажется не слишком фантастичным.
Из Франции до Бонапарта приходили неутешительные известия о возвращении династии Бурбонов и воцарении на престоле Людовика XVIII, о реставрации феодальных отношений, о Венском конгрессе, где бывшие союзники «передрались» и почти окончательно рассорились... На восьмой месяц своей ссылки Наполеон, долгое время не говоривший никому ни слова, подошел к гренадеру, стоявшему на часах и спросил: «Что, старый ворчун, тебе тут скучно?» «Нет, государь, - ответил солдат, - но я не очень развлекаюсь». Бонапарт положил ему в руку золотую монету и сказал вполголоса, отходя: «Это не всегда, будет продолжаться».
В феврале 1815 года к Наполеону приехала его мать Ле-тиция, кажется, одна из немногих женщин, кого он уважал. За закрытыми дверями произошел какой-то длинный и, вероятно, важный разговор... Наконец дверь открылась, и Бонапарт вышел из кабинета сосредоточенный и решительный. Летиция сидела с заплаканными глазами, потом упала в обморок. О предмете их разговора можно было только гадать. Конечно, о побеге с острова не могло быть и речи. Горстка приближенных императора имела при себе лишь личное оружие, из которого можно было, конечно, застрелить пару человек и застрелиться самому, - в тогдашней войне все решала артиллерия и кавалерия. Пуститься с этой горсткой фактически невооруженных людей на открытое столкновение с Европой было чистым безумием. Как и побег с острова - водные подходы к нему сторожили не отдельные корабли, а целые морские соединения во главе с Англией. Разве что «маленький капрал» прорыл бы подземный ход под морем - подземные ходы Англия не охраняла.
Вечером 7 марта 1815 года в Вене в императорском дворце происходил бал, данный австрийским двором в честь союзных государей. Внезапно в разгаре бала многие заметили смятение вокруг императора Франца, который за несколько секунд стал белее стены. Царедворцы поспешно спускались по парадной лестнице и разъезжались в своих каретах. Послышалось слово «Пожар!» и начали таскать воду. Бал был срочно прекращен. Потом кто-то объяснил причину случившегося: мол, курьер принес какой-то вздорный слух, что в районе бухты Жуан по побережью Франции шагает безоружный низкорослый человек в сопровождении небольшой группы лиц. Человек этот издалека очень смахивает на развенчанного узурпатора, заклятого врага Европы и всего человечества в целом. Но это, скорей всего, просто неудачная шутка, так как побег с Эльбы абсолютно невозможен, и в ближайшие часы поступит опровержение этого вздорного слуха.
И оно действительно поступило: Наполеона больше нет на острове Эльба, вместе с кучкой приближенных к нему лиц он бесследно исчез.
Когда, начинаешь читать, как историки описывают события легендарных 100 дней, то ловишь себя на мысли об известном немужестве исторической науки вообще. Естественно, что фактическая сторона событий описывается в исторических трудах более точно, чем в этих листках, я, к сожалению, не историк и с подобным изъяном смиряюсь. Но все же постараюсь пояснить свою мысль. Мужество, на мой взгляд, состоит лишь в том, чтобы признать за сверхъестественными событиями их сверхъестественность, только и всего. Известны, например, названия кораблей, которые в трюмах доставили Бонапарта и людей в количестве одной тысячи ста человек на побережье Франции. Известен даже разговор капитана французского судна с капитаном английского фрегата, который, естественно, встретился па пути заговорщиков... «Как здоровье императора?» - спросил англичанин. «Очень хорошо». - ответил французский капитан. Неизвестно только, почему англичане даже не предприняли попытки обыскать три наполеоновских брига. Позднее, чтобы не ставить рационалистический ум в тупик, родилась версия о подкупе. Но даже если допустить, что заклятые враги Бонапарта англичане были подкуплены, то все равно история с побегом выглядит очень странной. Но еще страннее то, что случилось вслед за ней.
1 марта 1815 года флотилия, подплыв к французскому берегу остановилась в бухте Жуан, недалеко от мыса Антиб. Наполеон первым высадился на берег. Внезапно он увидел, что к нему бежит таможенная служба. По идее, таможенники, увидев опального беглеца, должны были арестовать его на месте. Но здесь произошло очередное чудо - раздались крики «Ура!», и таможенники стали подбрасывать шапки вверх в полном восхищении... Все 1100 человек беспрепятственно высадились на побережье и стали двигаться по направлению к Греноблю. В истории XX века все с пиететом говорят о подвиге Махатмы Ганди, который, не пролив ни капли крови, освободил Индию от «иноземных захватчиков». Но забывают, что на сто тридцать лет раньше Ганди точно такой же безоружный подвиг совершил Наполеон Бонапарт и добился тех же целей. Странность этого безоружного похода заключалась лишь в том, что его предпринял величайший тиран.
... Он шел впереди своего небольшого войска, опустив голову. Крестьяне из окрестных деревень, узнав императора, плакали от радости и присоединялась к нему. Первым пал город Канн. Пал без единого выстрела, хотя у «защитников» были артиллерия и запасы продовольствия, рассчитанные на длительную осаду. Комендант Канна поглядел на Бонапарта в подзорную трубу, случайно встретился с ним взглядом и тут же приказал открыть городские ворота. Наполеон, не прибавляя шага, вошел в город. То, что происходило тогда за тяжелыми воротами, не поддастся внятному описанию, но на это находится рифма - Канна Галилейская. Крупная буржуазия бежала за несколько часов до этого, лишь прослышав краем уха о воскрешении из небытия «маленького капрала». Крестьяне же, ремесленники и среднее сословие пели, плясали, старались прикоснуться к Бонапарту кончиками пальцев. Тогда же у очевидцев события впервые родился термин «идолопоклонство». Не хватало только исцеления слепых и прокаженных. Но чудесные выздоровления произошли позднее, когда истерия перехлестнула Канн и распространилась на всю Францию. Конечно, слепые не прозревали и парализованные не пускались в пляс - это были исцеления «другого уровня» люди излечивались от глубочайшей депрессии, в когорук их ввергла реставрация династии Бурбонов.
Вторым после Канна пал город Грасс: сдался точно также, без малой попытки сопротивления, с величайшей радостью. Следующая точка победоносного похода - Гренобль. 1^ марта комендант города, настроенный крайне решителыно высылает против Бонапарта два с половиной линейных полка с артиллерией и один гусарский полк. От «узурпатора» должно остаться лишь мокрое место... Наполеон смотрит на надвигающуюся на него силу в подзорную трубу. Командует своим солдатам: «Взять ружье под ле вую руку и повернуть его дулом к земле!» Выходит вперед, и идет безоружный на королевские войска. Настунлсни' войск срывается, солдаты застывают, оцепенев... В это время начальник королевского батальона кричит своему адъютанту: «Что мне делать?! Посмотрите на них, они бледны, как смерть! И дрожат при одной мысли о необходимости стрелять в этого человека!» Глагол «дрожать» не был сказан фигурально, войска действительно дрожали. Наполеон приблизился к ним и сказал: «Кто из вас хочет стрелять в своего императора? Стреляйте!» - и распахнул шинель на груди... Крики и плач были ему ответом.
Позднее, рассказывая о взятии Гренобля, Бонапарт скажет: «Я только постучал в ворота своей табакеркой».
... Лион, второй по величине город Франции, защищали маршал Ней и Макдональд, благополучно переметнувшиеся на сторону Людовика. Макдональд бежал из города за несколько часов до «штурма». Ней же был настроен настолько решительно, что сказал при свидетелях о своем эывшем повелителе: «Я привезу его к вам в железной клетке». И действительно, двинул навстречу Наполеону войска и сам поскакал вперед. Но в последнюю минуту почему-то идея железной клетки его оставила. Он скакал и скакал, /же и войск позади не было, уже он остался совершенно адин. Увидев Бонапарта, остановил свой бег и горячо с ним расцеловался.
А что происходило в это время во французской столице? Смятение умов и «затмение светил». Это лучше всего иллюстрирует тон французской прессы. Поначалу газеты были к Наполеону абсолютно враждебны, но чем далее он фодвигался в глубь страны, тем более «корректными» становились газетные заголовки. «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан», «Людоед идет к Грае су», «Узурпатор вошел в Гренобль», «Бонапарт взял Лион». «Наполеон фиближается к Фонтенбло». И наконец шестое сообщение, последнее: «Его императорское величество ожидается сегодня в своем верном Париже». Как будто читаешь сегодняшнюю либеральную прессу...
В ночь с 19-го на 20-е марта 1815 года «маленький капрал» со своим авангардом входит в Фонтенбло. В 11 часов вечера 19 марта Людовик XVIII вместе со своей семьей бежит по направлению к бельгийской границе. 20 марта в 1 часов вечера Бонапарт, окруженный свитой и кавалерией, вступает в Париж. Но скоро выясняется, что продвигаться по городу нет никакой возможности, - все подходы к дворцу Тюильри перекрыты обезумевшей от восторга толпой. «Люди кричали, плакали, бросались к лошадям, к карете, ничего не желая слушать», - говорит очевидец тех дней. Толпа, прорвав кордоны, бросается к императору, раскрывает дверцы кареты и при несмолкаемых криках несет Наполеона во дворец и по главной лестнице наверх, к апартаментам второго этажа...
Читая об этом торжестве «узурпатора», совсем уже нечеловеческом, вспоминаешь слова Александра I: «Пусть ваш император подчиниться року...». Я думаю, Наполеон внял этому предложению и вполне «подчинился». Рок и привел его во дворец Тюильри.