Исторический факультет 28 страница

В качестве примера С.Н. Валк сослался на публикацию декрета “О реорганизации и централизации архивного дела в РСФСР”(принят 1 июня 1918 г.) с ошибкой, в корне менявшей суть этого важнейшего для архивистов документа. Дело в том, что третий пункт декрета, регламентировавший отношения Главного управления по архивному делу с ведомствами, в официальном издании излагался в следующей редакции:”...дела, не утратившие значения для повседневной деятельности, остаются в помещении данного ведомства и не поступают в ведение и распоряжение ГУАД”, в то время как в подлиннике он читался так:”...дела, не утратившие значения для повседневной деятельности, остаются в помещении данного ведомства, но поступают в ведение и распоряжение ГУАД”.

Этот, и другие аналогичные примеры, свидетельствовавшие о разночтениях между текстами подлинников декретов и их публикациями в официальных изданиях, дали основание ученому сделать вывод о том, что “основным авторитетом является, конечно, подлинник”.

В связи с данным декретом небезынтересно упомянуть о его публикации в Беларуси в хорошо нам известном сборнике “Архивное дело в БССР (1918—1968)”. Так вот, действуя в строгом соответствии с Правилами издания исторических документов в СССР (М.,1969), составитель сборника (а им был Е.Ф.Шорохов) взял в качестве основного текста тот, который публиковался в официальном издании и содержал ошибку принципиального характера, о которой шла речь выше. Правда, в текстуальном примечании со ссылкой на факсимильное издание декрета в журнале “Советские архивы”(1966.№1) Шорохов привел и правильную редакцию третьего пункта документа.

Можно привести аналогичный пример и с публикацией текста Манифеста Временного Рабоче-крестьянского Советского правительства Белоруссии. Здесь также обнаруживаются серьезные разночтения между оригиналом и публикацией в официальном издании, включая такие, как неточное название правительства (в подлиннике—Временное Рабоче-крестьянское, в официальном издании—Временное революционное Рабоче-крестьянское), неточное указание механизма его формирования (в подлиннике—“поставленные на посты решением Первого съезда КП Белорусской Республики”, в официальном издании—“поставленные на посты решением последней конференции КП...”) и т.д..

И все-таки, чем старше документ, тем внимательнее должен археограф относиться к выбору его основного текста с учетом всех имеющихся редакций и списков. Именно так поступал, например, М.О.Коялович, готовя к публикации дневник Люблинского сейма 1569 г. Взяв в качестве основного текст документа, хранившийся в С-Петербургской публичной библиотеке, он параллельно привел и текст дневника, ранее уже публиковавшийся гр. Дзялынским (Zrzоdlopisma do dziejow unii Kor.Polskiej i W.X.Litewskiego. Czesc Ш. Diariusz Lubielskiego sejmu unii. Rok 1569...Poznan. 1856.). Кроме того, публикуемый текст сравнивался со списком этой же редакции, хранившимся в библиотеке Генерального штаба.

Это что касается некоторых положений, связанных с выбором основного текста при подготовке изданий научного типа. В публикациях же научно-популярного (популярного) типа, как правило, достаточно ограничиться указанием в текстуальных примечаниях на наличие кроме основного, публикуемого текста, и других его редакций и списков (если, разумеется, они существуют).

Иногда, стремясь предоставить в распоряжение пользователя как можно лучший текст документа (при наличии нескольких его редакций и вариантов, причем разного физического состояния), публикатор, особенно начинающий, может пойти на смешение этих редакций и вариантов и составление на их основе сводного текста. Полагая, что он делает благо для пользователя, включая из одной редакции фрагмент лучше сохранившегося текста, из другой—грамотнее написанный и т.д., археограф тем самым фактически осуществляет подлог, публикуя несуществующий в природе документ. В археографии смешение разных вариантов и редакций текста одного и того же документа и составление на их основе сводного текста называется контаминацией текста.

К сожалению, как ни очевидны негативные последствия контаминации прежде всего для пользователя, тем не менее она встречается даже среди публикаций, подготовленных отнюдь не дилетантами в археографии. В частности, контаминация текста имеет место в изданном Центрархивом СССР сборнике “Второй Всероссийский съезд Советов”(М.,1928). В нем вначале опубликован помещенный в "Правде" отчет о заседаниях съезда, а затем-—некий “сводный отчет”, составленный на основе “правдинского” отчета и дополненный вставками речей и выступлений участников съезда, отсутствовавшими в “Правде”, но публиковавшимися в других газетах.

При наличии нескольких источников текста, существенно между собой не отличающихся, для издания выбирается тот, который имеет внешние элементы оформления (подписи, делопроизводственный номер, дату, резолюции, угловой штамп и т.п.).

В практике работы археографу приходится сталкиваться с необходимостью опубликования текстов различных документов: официальных, дипломатических, неофициальных, писем, листовок, стенограмм, документов, переданных по коммуникативным средствам связи. С учетом времени их происхождения, целевого назначения, возможной трансформации в процессе передачи и т.п. решается вопрос об источниках их публикации.

Среди официальных документов выделяются законодательные акты, делопроизводственная документация государственных учреждений и организаций и др. Учитывая отсутствовавшую до середины 1860-х гг. регулярную практику публикации законодательных актов в официальных изданиях, документы такого рода, созданные ранее этого времени, публикуются по подлинникам, а при их отсутствии—по наиболее раннему списку. Акты нового и новейшего времени (законы, декреты, указы, постановления и т.д.) публикуются по официальным изданиям с последующей обязательной сверкой их с подлинниками. История археографии знает немало примеров, когда публиковавшиеся по официальным изданиям тексты даже законодательных документов существенным образом отличались от подлинников. Как выше мы уже отмечали, это могло быть обусловлено как чисто субъективными, техническими причинами, так и обстоятельствами принципиального характера, с учетом которых документ мог быть распубликован в редакции, отличной от подлинника

Именно последними обстоятельствами некоторые современные исследователи объясняют наличие ошибки в декрете об архивном деле, опубликованном в официальном издании. Данная ошибка рассматривается ими как своеобразная победа противников централизации архивного дела.(см., например: Хорхордина Т.И. История Отечества и архивы.1917—1980-е гг.М.,1994. С.57—67.) В том, что подобное утверждение имеет под собой основание, нетрудно убедиться, обратившись к некоторым основополагающим документам в области архивного дела, принятым в начале 1920-х гг. в Беларуси. Так, Положение о Центрархиве БССР, утвержденное решением Президиума ЦИК БССР 12 сентября 1922 г., полностью находилось в духе ошибочного пункта декрета и фактически закрепляло децентрализацию архивного дела в республике. Статья 2-я Положения, в частности, гласила:”...дела, не утратившие значения для повседневной деятельности, остаются в помещении данного ведомства, не поступая [ подч. мною—М.Ш.] в ведение единого Государственного архивного фонда Белоруссии.

К сожалению, на данное положение, находившееся в явном противоречии с идеей советской централизации архивного дела, до сих пор не обращали внимания исследователи, изучавшие историю становления и развития архивного дела в Беларуси. Как, кстати говоря, не обращали внимания и на позицию заведующего Могилевским губернским архивом Д.И.Довгялло, сформулированную и отстаиваемую им на Первой всебелорусской конференции архивных работников (май 1924 г.) (Довгялло не поддерживал идею стягивания архивов в центр, не без оснований полагая, что это обескровит регионы, лишит краеведов возможности заниматься изучением местной истории. Аналогичную позицию в России в этот период занимал, например, И.Л.Маяковский, вынужденный затем вплоть до своей смерти каяться в допущенном “политическом просчете”)..

Делопроизводственные документы учреждений, организаций, предприятий публикуются по подлинникам, а в случае их отсутствия—по отпускам или копиям.

Источником для публикации дипломатических, как и официальных документов, являются официальные издания. Если же дипломатические документы нового и новейшего времени по каким-либо причинам не печатались в последних, то они могут публиковаться в археографическом издании по подлинникам и по подписанным или ратифицированным текстам. Подобные документы публикуются или на языках всех стран, подписавших их, или на каком-либо одном, но с обязательным указанием в легенде, на каких языках и в каких архивах имеется текст публикуемого документа. Таким образом, например, был опубликован только на русском языке фрагмент из “вечного” мирного договора России с Польшей 26 апреля(6 мая) 1686 г. В легенде к этому документу указывалось: Ф. Сношения России с Польшей.Оп.3.№141.Л.35 об.—36...Список. Подлинник на польском яз.: АВПР. Отделение трактатов. Польша.№76.Опубликовано:ПСЗ.Т.2.№1186. (Русско—белорусские связи во второй пол. ХУП в. С.349).

Основным текстом неофициальных документов (научных, художественных, публицистических, мемуарных и др.) выбирается тот, который с наибольшей точностью и полнотой отражает замысел автора, его последнюю творческую волю. Во многих случаях эта воля выражена в последнем прижизненном издании. Однако, считать это правилом невозможно, вследствие ряда факторов, которые могли оказать воздействие на изменение этой воли.

Во-первых, последний прижизненно опубликованный текст мог быть искалечен редакцией или цензурой, и в этом случае публикатор обязан восстановить подлинный текст. Нет надобности, например, доказывать, что текст последнего прижизненного издания “Воспоминаний и размышлений” Г.К.Жукова невыгодно отличается от изданных уже после смерти полководца мемуаров, когда в силу объективных причин стало возможным опубликовать и те разделы (о репрессиях в армии в 1930-е гг., о культе личности Сталина и др.), написанные автором, но снятые им же по рекомендации редактора (В противном случае книга не увидела бы свет).

Во-вторых, последний прижизненно опубликованный текст мог быть существенно изменен автором в результате автоцензуры. Зная, например, о направлении периодического издания, автор статьи мог, не дожидаясь редакторской правки, внести в ее текст изменения и поправки, соответствовавшие “лицу” данного журнала, газеты, альманаха. В этом случае археограф обязан не игнорируя авторского замысла, но объясняя причины, побудившие его изменить текст, восстановить документ в том виде, в каком он был исполнен безотносительно к направлению периодического издания. Такой работой, кстати говоря, многие годы занимались лениноведы, готовившие для включение в Полное собрание сочинений В.И. Ленина его статьи, публиковавшиеся в “Искре” в тот период, когда ее редактором был Г.В.Плеханов.

В-третьих, текст мог быть издан в отсутствие автора, не вычитывавшего корректуры статьи, художественного произведения, воспоминаний и т.д. В этом случае целесообразно обратиться к архиву редакции, издательства, где публиковались материалы с тем, чтобы выяснить обстоятельства их опубликования (по возможно сохранившимся письмам автора в адрес редакции или его жалобам, заявлениям и т.д.).

Не публиковавшиеся автором тексты издаются по последней беловой рукописи, а в случае ее отсутствия—по черновой рукописи.

В процессе подготовки неофициальных документов к изданию археографу часто приходится иметь дело с неатрибутированными рукописями. В этом случае для установления авторства применяется тот же инструментарий источниковедческой критики, которым пользуется и историк—исследователь. Однако, в отличие от последнего, подробно знакомящего читателей со своими приемами атрибуции документа, археограф, как правило, ограничивается коротким текстуальным примечанием с указанием источника, легшего в основу атрибуции.

Имеет свои особенности и выбор основного текста при публикация писем. В качестве основного берется тот, который был получен адресатом. Это может быть как беловой автограф, так и машинописный подлинник, особенно широко встречающийся с внедрением технических средств. В случае отсутствия последних письма публикуются по черновым автографам или заверенным(авторизованным) копиям. Однако бывает так, что письмо, написанное на одном языке, перед его отсылкой в другую страну, переводится на язык этой страны переводчиком. В этом случае текст его публикуется по авторскому оригиналу и сверяется с переводом. Если текст оригинала не сохранился, письмо дается по переводу с обязательной оговоркой в текстуальных примечаниях об отсутствии оригинала и о времени осуществления перевода.

В изданиях научного типа в текстуальных примечаниях приводятся все разночтения, имеющиеся между публикуемым и другими вариантами данного письма. Здесь следует иметь в виду такие обстоятельства. Разночтения могли возникнуть не только по причинам сугубо технического свойства (например, из-за ошибок, допущенных машинисткой при перепечатке текста отсылаемого письма и т.п.), но и вследствие того, что переписывая набело письмо перед его отправкой, автор сам мог менять его текст сравнительно с первоначальным вариантом, который на правах черновика оставался в его архиве.

В качестве основного текста листовки выбирается заверенный текст, т.е. такой, в котором имеются указания на организацию, выпустившую листовку, подписи или печать организации. Незаверенный текст публикуется лишь после того, как будет установлена подлинность документа, т.е археограф убедится, что публикуемая им листовка не является фальшивкой. Последнее обстоятельство имеет особо важное значение, учитывая условия, в которых создавались данные виды источников (подполье, необходимость соблюдения конспирации и т.д.). В большинстве случаев листовки как раз-таки и публикуются не по оригиналам, а по типографским экземплярам, поскольку невозможно представить, что в делопроизводстве подпольных организаций и групп, партизанских формирований могли сохраниться подлинники. Это характерно, например, для “Зборніка лістовак усенароднай партызанскай барацьбы у Беларусі у гады Вялікай Айчыннай вайны (1941—1944 гг.)”, основу которого составили коллекции листовок, хранившиеся в партийном архиве Беларуси, а также республиканском музее истории Великой Отечественной войны и Гомельском краеведческом музее.(Правда, составители сборника в легендах везде употребляют дефиниции “подлинники”, хотя очевидно, что речь должна идти о “типографских экземплярах”. О “подлинниках” можно было бы говорить в том случае, если бы документы публиковались по утвержденным партийными или комсомольскими органами Беларуси текстам листовок, хранящимся в соответствующих фондах Национального архива Республики Беларусь).

Публикуя листовки по типографским экземплярам, археограф должен, как мы уже отмечали, особенно тщательно изучить их содержание и внешние особенности, обращая при этом внимание на стиль, характерные выражения, материал, на котором они исполнены и т.д. Привлечение сопутствующих источников, в которых могут содержаться упоминания об интересующем публикатора документе, даст возможность археографу сделать окончательный вывод о его подлинности или, наоборот, подложности. Такой углубленный источниковедческий анализ, возможно даже выходящий за рамки внешней критики, вполне оправдан применительно к данному виду источников, принимая во внимание наличие массы всевозможных листовок - фальшивок, издававшихся, например, в годы Великой Отечественной войны немецкими спецслужбами на оккупированных землях Беларуси.

Характерным примером здесь может служить листовка- фальшивка, изданная от имени “командующего армией прорыва” в марте 1943 г. и тогда же распространявшаяся среди партизан и населения Гомельской и Полесской областей. Указания на ее подложность мы встречаем в подпольной периодической печати партизанских формирований этих областей, а также в источниках личного происхождения (например, в дневнике одного из руководителей партизанского движения в Гомельской обл. Е.И.Барыкина).

Порой значительные сложности у археографа могут возникнуть при выборе основного текста стенограмм. Они носят двоякий характер. С одной стороны, публикатор должен дать в распоряжение пользователя удобочитаемый текст, но, с другой стороны, сохранить индивидуальность выступления.

Как правило, тексты стенограмм публикуются по правленым экземплярам, т.е тем, которые после расшифровки просмотрены и завизированы выступавшим. Однако здесь следует иметь в виду, что степень правки не должна превышать установленный предел (речь может идти лишь об устранении грамматических ошибок, описок, но не об изменении содержания выступления, как мы это показали на примере публикации стенограммы выступления И.Церетели на Первом всероссийском съезде советов). При отсутствии правленой (авторизованной) стенограммы она может быть опубликована по неправленому экземпляру, но с обязательной оговоркой об этом в текстуальном примечании.

Для документов, переданных по телефону, телеграфу, телетайпу, телефаксу, радио и т.д. основным текстом считается исходящая запись (автограф, заверенная копия). Это правило не может быть оспорено, если припомнить, какие нелепицы порой мы получаем в телеграммах. При наличии входящего текста публикуемый исходящий сопоставляется с ним; имеющиеся разночтения указываются в примечаниях.

При наличии нескольких вариантов записи документа (рукопись, машинопись на телеграфном бланке, телеграфная лента) для публикации выбирается текст на телеграфной ленте. В случае утраты части ленты текст восстанавливается по другому источнику с оговоркой об этом в текстуальном примечании.

Лекция 4. Передача текста документов

После того, как выбран основной текст публикуемого документа, перед составителем неизбежно встают вопросы, связанные с его передачей. В зависимости от задач подготавливаемого издания (для исторического, источниковедческого, палеографического, лингвистического исследований) текст документов может передаваться дипломатическим или научно-критическим приемами с точным сохранением при этом стилистических и языковых особенностей. Правда, современные украинские археографы предлагают несколько иную классификацию способов передачи текстов исторических документов. Они выделяют научный (или дипломатический) и научно-критический (или популярный) приемы передачи текстов. Такое деление, по их мнению, будет способствовать ликвидации субъективного и бессистемного смешения элементов обоих приемов в одном издании, что имеет место в современной эдиционной практике.

Однако, как нам кажется, это—ни что иное, как попытка вернуться к так наз. “буквалистскому” методу передачи текстов документов, широко применявшемуся в конце ХУШ—нач. Х1Хвв. в России(А,Л.Шлецером и его последователями Я.И.Бередниковым, А.Н.Олениным и др.) и уже тогда вызывавшему критику со стороны П.М.Строева. Кстати говоря, такой же “буквалистский” прием передачи текстов мы встречаем и в публикациях документов церковного происхождения, например, в ”Епархиальных ведомостях”, сборнике Минского церковного историко-археологического музея “Минская старина” и др. На наш взгляд, данный метод не имеет перспектив еще и по причинам сугубо технического свойства: он крайне усложняет набор и ведет к удорожанию издания.

При дипломатическом приеме издания текст воспроизводится в полном соответствии с оригиналом и его особенностями: устаревшей орфографией, с сохранением вышедших из употребления букв, имеющихся сокращений, порядка расположения текста и подписей, неисправностей. Дипломатический прием применяются в специальных изданиях научного и учебного типов (палеографических, лингвистических и др.).

Наиболее сложным и вызывающим споры и дискуссии,является научно-критический прием передачи текста, предполагающий точное сохранение его стилистических и фонетических особенностей.Это в равной мере относится к документам как на белорусском, так и на русском языках (Именно эти два языка наиболее характерны для источников нового и новейшего времени).

Как известно, текст документов на русском языке передается по современной орфографии; то же самое можно говорить и применительно к белорусскому языку, но с учетом особенностей его исторического развития. Дело в том, что до 1933 г. в белорусском правописании имела место большая неусовершенствованность. Некоторые правила правописания на белорусском языке длительное время не были четко сформулированы. В белорусский язык было включено много архаизмов, слов, заимствованных из польского, немецкого, английского и других языков (“гандаль”, “фурман”, “бурштын”, “пэндзаль”, “сэнс” и др.), искусственных слов (“парабок”, “кнот”,”карчма” и др.). Последнего не отрицали и сами реформаторы белорусского языка, в частности, А.И.Цвикевич, утверждавший: ”У Інбелкульце мы стараліся выбіраць з гэтага бясцэннага запасу для літаратурнага ужытку самыя трапныя і мілагучныя словы. Праўда,стваралі і самі выразы,тэрміны, але такія, што адпавядалі законам нашай мовы”.

Белорусский язык претерпел две реформы правописания. На основе постановления Совнаркома республики от 28 августа 1933 г. и Совета Министров БССР от 11 мая 1957 г. были узаконены, упрощены и уточнены некоторые правила правописания и грамматики, сформулированы новые.После реформы 1957 г. белорусский язык значительно приблизился к русскому, вследствие чего возникло больше проблем при передаче текстов публикуемых документов, нежели было раньше. Разнобой в правописании, встречающийся сегодня даже в некоторых республиканских (например,”Літаратуре і мастацтве”, “Спадчыне”, “Народнай воле”) и зарубежных белорусскоязычных периодических изданиях (например, белостокской “Нашай Ніве”) вызывается игнорированием некоторыми авторами публикаций в этих газетах и журналах ныне действующих в Беларуси правил правописания, изменить которые вправе лишь правительство республики на основе заключения авторитетного учреждения в лице Национальной академии наук.

К сожалению, проблема правописания (как, впрочем и национальной символики) из категории научной давно уже превратилась в политическую, вокруг которой группируются сторонники диаметрально противоположных направлений отнюдь не научного толка. Конечно, некорректно, на наш взгляд, в качестве главного аргумента против употребления дореформенного правописания использовать то, что им пользовались белорусские коллаборационисты во время оккупации Беларуси. Нельзя также не прислушаться и к мнению Народного поэта Беларуси Нила Гилевича, утверждающего по поводу дореформенного языка: ”Мова эмігранцкай літаратуры, хоць і крыху архаічная, але—сапраўды беларуская. Яна не пацярпела ад русіфікацыі,захавала ўсе нацыянальныя асаблівасці сінтаксісу, многія пласты лексікі, сапраўды беларускае гучнае слова ”(Л1таратура 1 мастацтва. 1998.13 л1ст. С.12.)..

Но как быть археографу, спросите вы, в ситуации, когда возникает необходимость опубликования документов, исполненных на белорусском языке в 1920—нач.30-х гг.? Здесь, по нашему мнению, должен применяться дифференцированный подход, учитывающий прежде всего авторство документа, особенности его происхождения, вид и т.д. Для официальных документов законодательного, делопроизводственного характера я бы рекомендовал придерживаться современной белорусской орфографии, допуская при этом замену архаизмов и искусственно введенных слов на соответствующие им ныне употребляемые.

Другое дело—неофициальные документы, к тому же исполненные выдающимися деятелями белорусской науки и культуры. В этом случае действия археографа или текстолога, на наш взгляд, ни в коей мере не могут выходить за рамки исправления орфографии: замена же слов “акцябр” на “кастрычнік”, “шчот” на “лік” и т.п. будет означать ни что иное, как редактирование авторского текста, недопустимое ни в археографии, ни в текстологии. Такого же принципа я бы рекомендовал придерживаться и при подготовке к публикации стенограмм и протоколов всевозможных заседаний с участием представителей белорусской гуманитарной интеллигенции (для неправленых и невизированых документов требования по сохранению стиля выступления, особых фразеологизмов и т.п. могут быть смягчены с учетом возможных погрешностей, допущенных стенографисткой). С последним нам пришлось столкнуться в процессе подготовки к изданию протокола Первой всебелорусской конференции, состоявшейся в мае 1924 г.: записывая выступления участников, в том числе руководителя архивной службы республики, известного писателя Д.Ф.Жилуновича и др., стенографистка сделала массу ошибок, оставлять которые мы не сочли возможным.

С какими особенностями приходится сталкиваться археографу при передаче текстов исторических документов? Круг их достаточно широк. Он включает воспроизведение разночтений, вставок и зачеркиваний, приписок, подчеркиваний, авторских примечаний и т.д.

Коротко рассмотрим возникающие при передаче текста ситуации, подкрепляя их конкретными примерами, взятыми из белорусских археографических изданий.

Начнем с обозначения встречающихся разночтений между основным текстом и другими списками или редакциями этого же документа

В изданиях научного типа они приводятся в текстуальных примечаниях:

Повелеваемъ же оному Игумену Игнатію съ братіею в томъ святых Богоявленій монастыри благочестно и общежительно..*.

*В другом списке нестяжательно.

(Белорусский архив древних грамот.Ч.1.М.,1824.С.111)

Вставки отдельных слов и предложений воспроизводятся в соответствующем месте в тексте документа и оговариваются в текстуальных примечаниях. В изданиях научного типа в текстуальных примечаниях оговариваются вставки, написанные в одном документе разными чернилами или карандашами; оговаривается также и изменение способа воспроизведения текста:

За этот период времени выведено из города и его окрестностей * 1050 семей.

*Слова “ и его окрестностей ”дописаны от руки чернилами.

(В непокоренном Минске, Док. и мат. о подпольной борьбе советских патриотов в годы Великой Отечественной войны(июнь 1941—июль 1944).Мн.,1987.С.159).

Изучение характера письма документа (изменение почерка, наличие зачеркиваний, вставок и т.д.) может повести к уточнению времени и места его создания, авторства и т.д. Так, например, аккуратный и одинаковый почерк, которым были исполнены протоколы заседаний Минского подпольного горкома КП(б)Б за декабрь 1941—март 1942 гг., заставил нас усомниться в том, что перед нами—документы, фиксировавшие событие в момент его совершения (т.е. во время заседания комитета).Изучение содержания протоколов полностью подтвердили наши сомнения: в записях имеются указания на “ссылки в конце тетради” и т.п., что явно указывало на позднейшую переписку протоколов.

Конечно, изменение цвета чернил при написании документа не всегда указывает на его составление в несколько приемов (причина может быть достаточно банальной: в авторучке закончились чернила, допустим, фиолетового цвета, и составитель документа вынужден был ее заправить черными, поскольку фиолетовые отсутствовали).

А присутствие в документе на русском языке слов “акупация”,”на коридор”,”сюдой” вместо “оккупация”, “в коридор”, “сюда” подскажет, что автором его является белорус. В этой связи любопытно привести пример с употреблением в публикации журнала “Наш современник” авторами из Минска слова “шильда”: дотошные московские критики так и не смогли установить, что же оно означает, между тем, как для белорусского читателя этот термин (польск. “вывеска”) не требует никакого пояснения.

Все эти “мелочи” археограф обязан сообщить исследователю, а последний сам сделает выводы, основывающиеся в том числе и на таких “мелочах”.

Важное значение для понимания истории происхождения документа, характера его редактирования и т.д. является фиксирование археографом зачеркнутых в тексте слов, предложений, выражений и т.п. Оно не только вводит исследователя в творческую лабораторию создателя документа, но и порой позволяет сделать выводы общественно-научного, политического, идеологического, межконфессионального и т.п. характера. Так, например, обратив внимание на наличие в оригинале Декларации о провозглашении независимости ССРБ (31 июля 1920 г.) зачеркнутой подписи представителя ЦК Белорусской партии социалистов-революционеров, мы как бы подтолкнули пользователей нашей публикацией выяснить обстоятельства, связанные с созданием данного документа и тем самым установить причины отказа одной из белорусских политических партий подписать Декларацию.

Поскольку зачеркнутые слова или предложения не являются частью публикуемого текста, они и не воспроизводятся при его передаче. Это делается в текстуальных примечаниях с указанием: “Далее зачеркнуто...”:

Организованный рабочий класс и трудовое крестьянство Белоруссии (Коммунистическая партия Литвы и Белоруссии, Белорусская коммунистическая организация*...)

*Далее зачеркнуто Белорусская партия социалистов-революционеров.

(Именем рабочих и крестьян: Декларация о провозглашении независимости Советской Социалистической Республики Белоруссии 31 июля 1920 г.// Политический собеседник.1991.№ 7.С.30).

Одним из выстрелов был ранен в оба колена ног житель Леплевки Багонский Леон, который, как подтвердил врач, вследствие потери крови умер 26 июля с.г. в 7 час. утра *.

* Далее зачеркнута фраза Мертвое тело находится в Домачеве.