Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Путешествие из Петербурга в Москву 7 страница



– Ты представляешь, что такое отпустить их сейчас на берег к блядям? В лучшем случае они разнесут город.

– Да уж… есть такая морская традиция. В хороших портах это всегда знали.

– В хороших портах есть бордели и вышибалы.

– С борделями проблем нет, а вот вышибал наши мальчики сами вышибут теперь.

– Что ты предлагаешь?

– Принять девок на борт.

Лицо Ольховского уподобилось роялю с открытой крышкой, где музыка застряла меж бессмысленно белеющих клавиш.

– Швартуемся, покупаем местную газету с объявлениями, звоним, через полчаса привозят столько путан, сколько нам надо – и дело с концом. Что? Все приличные военачальники всегда учитывали сексуальные потребности войска. Все эти солдатские дома терпимости, повозки с маркитантками, раздача презервативов нижним чинам на позициях и так далее.

– Но это… разложение!

– Разложение – это анархия. Вот когда они станут трахать друг друга или прятать девок по трюмам, а нас посылать на фиг – это будет разложение. А пока – не гневи Бога: стравим пар.

Дернули доктора.

– Можешь им влить побольше брому в компот, что ли, Оленев? Или что там у тебя есть – чтоб яйца на уши не давили?

– Убьют, – честно отвечал Оленев. – А потом – ну хорошо, придавим физиологию, но психология-то останется та же. А это стресс: еще хуже будет.

До Углича оставался час хода. Атмосфера на корабле приобрела все черты взрывоопасности. Срок ультиматума истекал. Офицеров пригласили в кают-компанию на совет.

– Проституция есть клапан социальной напряженности, – сказал Беспятых и углубился в экскурс о храмовых жрицах, отдававшихся путникам. Глаза же Мознаима сделались узкими и маслеными.

В Угличе встали.

На взлобке солнце пыталось красить нежным светом стены древнего кремля. Стены оставались непорочно белыми. Ольховскому представилось, как из них в шеренгу по две спускаются жрицы и в ногу направляются сюда для культовых актов. Видение было кощунственным.

Колчак проверил бумажник и сошел на берег договориться о подключении телефона. Беспятых добежал до киоска и принес пачку местных газет за последние дни. Господа офицеры углубились в их изучение.

Гордая достижением договоренности команда посмеивалась и подрагивала. Судком стриг бумажки и надписывал на них фамилии: уточнял процедуру.

– Думал ли я, чем буду заниматься… – вздохнул Ольховский, обводя красным фломастером очередное объявление: Девушки для сопровождения, массажные услуги, сауна, выезды на природу. Тел. 560–997.

– Твоя мечта ждет тебя! Выбери девушку или мужчину! 545–578, – откликнулся доктор. – Тернист путь к святой цели, Петр Ильич.

– Так может закажем им мужика поздоровее?

Судя по количеству объявлений, Углич был центром секс-туризма и мог бы конкурировать с Бангкогом и Тенерифом. Учитывая отсутствие урбанистического размаха в скромном пейзаже, половина его женского населения должна была работать на холдинг Мамона и Афродита.

Выбрали самые краткие и неброские объявления: у тех, кто экономит на рекламе, и цены могут быть пониже.

– Алло! – начал переговоры лейтенант: он чувствовал приятную раскованность от того, что звонит в столь интимный адрес по сугубо казенной надобности. До сих пор бедность и молодость сводили Беспятых только с бесплатной любовью. – Вы оказываете интимные услуги?

– Что вас интересует? – прошелестел приятный женский голос.

– Э-э… э-э… а что вы можете предоставить?

– Очаровательных девушек, чтобы провести время.

– Так. Хорошо. И… какие условия?

– Акт только с презервативом. Без анального секса. Без группового секса и без однополого. Одна девушка проводит время с одним мужчиной. – (Ласка, легкость, деловитость.)

– Это все?

– Оральный секс в это входит. А вы хотели что-нибудь еще?

– Так. Хорошо. И… сколько стоит… это?

– Два часа – пятьдесят долларов. Один час – тридцать пять. Если на всю ночь – это будет сто. Вы делаете заказ?

– Да.

– Ваш адрес?

– Так. Хорошо. Сколько у вас есть девушек?

– У вас компания?

– Да.

– И сколько девушек вам нужно?

– Сорок.

Ольховский наложил на трубку ладонь, слегка треснул ею Беспятых по лбу и велел:

– Тридцать пять.

Лоб потер, однако, Мознаим. Доктор двусмысленно улыбнулся. Колчак хмыкнул и кивнул командиру.

– Тридцать восемь, – сказал Ольховский и отдал трубку.

– Что вы сказали? – терпеливо повторил голос в ней.

– У нас корабль, – сказал Беспятых. – В порту стоим.

– Понятно. Нет, столько у нас нету. Мы можем прислать вам четверых. Где вы будете встречать? Какой корабль?

Во втором месте нашлось пятеро, в третьем телефон не отвечал, в четвертом извинились, что как раз сегодня свободных девушек нет.

– Русский вариант бардака, – саркастически сказал Колчак. – Даже бардак наладить не могут.

Беспятых перестал заикаться и утомился ролью диспетчера.

– Здравствуйте, – рубил он, – у вас свободные девушки есть?

– Что вы имеете в виду? – осведомились на том конце.

– С презервативом, без анального, без группового, пятьдесят долларов за два часа.

Там помолчали и ответили:

– Это учительская.

Беспятых побагровел и быстро нажал рычаг. Вот зараза! В учительскую попал. Захохотали.

Перечитав, внимательно набрал номер и услышал тот же голос:

– Учительская.

С третьего захода он сказал:

– Извините, ради Бога, тут просто ошибка… ваш номер 476–178?

– Совершенно верно.

– Ну так ваш номер дан в объявлении газеты Двое… в интимном объявлении. Вы учтите.

– Мужчина, – раздраженно ответил голос, – надо читать внимательнее. Там же указано – после девятнадцати часов. А сейчас сколько?

– Я на корабле, – растерялся Беспятых, – мы скоро отойдем.

– Но вы понимаете, что сейчас у нас уроки? Что за люди, я просто не понимаю! Подождите, не кладите трубку.

Мембрана донесла дальний стук каблуков, хлопанье дверей, звонок, краткую перебранку: Еще раз в рабочее время повторится – выгоню по статье! – Да? А кто вам работать будет? – Так надо же работать, а не… надо же как-то разделять! – Да? А кто нам платить будет? – и тот же голос сказал в трубку:

– Мужчина! Вы еще слушаете? Ну что у вас?

– Я спросил про свободных девушек… – неуверенно произнес Беспятых.

– Я слышала. Сколько, куда, когда – не задерживайте меня.

– А… сколько у вас есть?

– Только совершеннолетние женщины.

– Да, конечно, разумеется.

– Что разумеется? Вы звоните днем в учительскую, ничего не разумеется, выражайтесь точнее – да или нет?

– Да.

– Так сколько?

– Ну… десять у вас есть?

– Есть. Но это если только вы согласны старше сорока пяти лет.

– Нет!

– Что – нет? Мужчина, вы вообще трезвый?

– Трезвый! Надо не старше, ну, тридцати пяти.

– Ну – или тридцати пяти?

– До тридцати пяти.

– Как хотите. Тогда вам будет только четыре девушки. Вы мне адрес скажете или нет? И условие: сейчас рабочее время, вы дополнительно оплатите такси в оба конца.

В некотором раздрызге от результата переговоров Беспятых повертел трубку, облизнул верхнюю губу. Пот был горьким и пах одеколоном Эгоист, купленным себе в подарок на день рождения.

Ну что? – Четырех учительниц пришлют. – Откуда? – Из школы. – Зачем? – Затем же. – Вот как? И почем берут? – По столько же. – Ну-ну. Браво, лейтенант!… Давай, давай, время идет!

После массажного кабинета и сауны он попал на проходную завода.

– Заря! – произнес мужской голос, как пароль.

– Аврора! – автоматически вылетело из Беспятых.

– Как дела, Аврора?

– Хорошо, Заря. – Находясь уже в остраненном состоянии, Беспятых не испытывал никакого замешательства. – Как у вас, девушки свободные есть?

– Девчата? А куда ж они денутся. Есть, любые на выбор. Сами подъедете, или как?

– А прислать можете?

– А вот прислать – это тебе надо в транспортный цех звонить. Да они сами приедут, чего там усложнять. Сейчас я в цех позвоню. Тебе сколько?

– Вообще-то надо семнадцать.

– Не понял – это лет или штук?

– Штук.

– Понял, Аврора, – семнадцать штук. Я тогда прямо на сборочный позвоню, там народу полно. А то семнадцать если лет, так лучше все же восемнадцать было бы, ты меня понимаешь. Значит, Аврора, у тебя адрес какой?

– В порту стоим.

– Понял, а в порту где?

– У второго причала.

– Есть. А там что?

– Как что. А там я.

– Я понял, что ты, а приметы? Ну – автобус, павильон, машина, или ты на теплоходе?

– Крейсер Аврора. Серый. Военный. Не спутать. На корме написано.

– Аврора, ты что, крейсер Аврора? Ну здорово! Ну, ты молодец, что нам позвонил.

– Заря, а ты кто?

– Как это кто? Часовой завод Заря, ты что, не знаешь? А знаешь – так чего спрашиваешь? Ну ты даешь – сам звонишь, и сам спрашиваешь. Ладно, ты давай, встречай девчат. Смотри, чтоб не обижали, девчата у нас хорошие, рабочие.

Первой прибыли в бежевой девятке массажистки.

– О е, – разочарованно протянул Кондрат, дежуривший на причале меж двух веселых кожаных маузеристов. – Страшнее пленных румын.

Высокий спортсмен вылез из-за руля и улыбнулся ему приятно и даже застенчиво.

– Что-то вас тут много, – с сомнением сказал он, оглядывая борт. – Помещение можно осмотреть?

– Тут, браток, помещений – до завтра не обойдешь. Не бойся, все по уговору. Матрос дитя не обидит.

– М-да? Ну вы смотрите только, чтобы все в порядке было. Давайте, я получу.

– Деньги, что ли?

– А что же еще.

– А им?

– С ними мы уже сами.

Его проводили к Беспятых, который расчертил ведомость для расчета.

По такси и отсутствию сопровождения Беспятых в иллюминатор определил учительниц. Они отличались от массажисток тем, что были дешевле и строже одеты; впрочем, понял он, сейчас ведь идут уроки. Одна была с гладко стянутым конским хвостиком и в очках; лейтенант ощутил неожиданное возбуждение, порождаемое близостью запретного плода – примерно так выглядела его школьная учительница географии. Эту четверку направили в офицерский коридор: какая-то социальная субординация подспудно проявлялась сама собой, – хотя такое решение первоначально имело в виду скорее возрастное соответствие. Правда, если говорить о возрасте, девушки для сопровождения выглядели ничуть не моложе.

Веселее всех подкатил скрипучий и всхлипнувший дверью заводской пазик, из него высыпалась пестрая смешливая экскурсия петеушного вида и с шуточками полезла по трапу. Длинная девица с соломенными волосами, торчащая поверх подруг, оступилась и чуть не свалилась в воду, что вызвало взрыв смеха.

Вытягивание свернутых бумажек с фамилиями из бескозырки в вахтенном тамбуре дало новый повод к веселью:

– Га-би-со-ни-я!… Ой, а это что? Кто? Так у вас свои есть?

– Мы с девочками не играем! Ха-ха-ха!…

Покрасневший Габисония протолкался к своей толстушке.

– Ой, а ты ничего-о!…

– Одичали мальчики на службе… бе-едные!…

Но вот непродуманное отсутствие угощения и условий для прелюдии гостий разочаровало.

– А посидеть? Поговорить, выпить?

– А в ванне вместе помыться? Или у вас нету?

Двое из фабричных девочек, похожие, как близняшки, выделялись миниатюрной щупленькостью и азиатскими лицами. Это были застрявшие здесь когда-то китаянки. Одну звали Ли, а вторую Ци. Поскольку Кондрат, покраснев и надувшись, вдруг заявил, что он уважает свою семью и этим не интересуется, его высокоморальный приступ высвободил одну лишнюю кандидатуру. Быстро решили (не пропадать добру, уплачено) китаянками почтить Шурку, как секретарь-председателя: во-первых, они были страшненькие, а во-вторых по весу и объему как раз на одну потянут, аргументировал Серега Вырин.

…Есть такой один из бесконечных американских телесериалов под названием Корабль любви. Там все ходят по шикарному белому лайнеру в шикарных белых тропических костюмах, пьют цветные коктейли, падают в голубые бассейны и с трогательным юмором крутят романы с изящно эстетизированной эротикой. Ну так в железных и плохо освещенных закоулках крейсера все было не совсем так или даже вовсе не так.

Хотя, если бы шкодный бес, наскучив толканием в ребро и охромев от усилий, приподнял в этот час палубу крейсера, он мог бы обнаружить и сцены примечательные.

Учительница в очках и с конским хвостиком, войдя с Беспятых в каюту, внимательно посмотрела на него и сделалась строгой и даже суровой.

– Ах ты гадкий мальчик! – воспитательным тоном сказала она. – Ты что это вздумал – вые…ть взрослую тетю, свою учительницу?! А ну-ка снимай штанишки!

Лейтенант побагровел, брызнул счастливым потом и стал расстегиваться.

– Вот сейчас я тебя отшлепаю прямо по пипке! – грозила учительница. – А эт-то еще что у нас такое?… Ах бесстыдник, и еще стоит! У меня нету такой пипки, откуда еще это у тебя взялось? – она задрала юбку. – Получай! Получай! – шлепнула его ладонью. – А что ты с ней умеешь делать, ну-ка показывай немедленно! А потом мы ее спрячем. Посмотрим, куда лучше спрятать, и туда всунем.

– Откуда ты знаешь… – прошептал умирающий в экстазе лейтенант своей реализованной фантазии.

– Учительница все знает! – погрозила пальчиком учительница и, повернувшись к нему голой попкой, достала из портфеля линейку.

В это же время в медизоляторе Ли и Ци преподносили задыхающемуся Шурке изыски китайской цивилизации. Возможно, в принципиальных моментах она не отличается от западной, но восточные тонкости присутствовали. Внешне девушки были небогаты, но богатство ощущений превосходило мыслимые неискушенным европейцем пределы. Когда они поменялись снизу и сверху, Шурка испугался, что у него остановится сердце: недосягаемый и однако досягаемый пик блаженства показался соседствующим с дуновением смерти.

Мознаим же, забравший себе, к неудовольствию кубрика, белобрысую дылду, и надутый, как трехбунчужный паша, заставлял ее пищать детским голосом: Ой, дяденька, не надо… и размахивать при этом фундаментальным бюстом.

Самые сильные впечатления, возможно, остались у Иванова-Седьмого. Страдая по ночам бессонницей, он устроился добирать несколько часиков днем, и был разбужен стуком в дверь: его не забыли.

Эта несчастная молодая женщина была некрасива, но по-своему очень мила. Я угостил ее чаем с печеньем и по-отечески поинтересовался, какая же жизненная трагедия привела ее на стезю порока. Оказалось, что она учится на заочном отделении юридического факультета Московского университета, и не имеет средств для существования и оплаты учебы. Она мечтает стать прокурором и беспощадно карать в первую очередь тех, кто эксплуатирует труд несчастных женщин. Поистине – через тернии к звездам.

(Продумать, следует ли упоминать о том, что она настояла на близости. Если я поддался на это, то прежде всего руководствовался солидарностью с командой и отзывчивостью. Обязательно отметить, что я не мог удержаться от скупых мужских слез.)

Ах ты Катя, моя Катя, толстоморденькая!…

Из прочих последствий праздника любви можно перечислить лишь такие мелочи, как обращения к доктору по поводу вывиха колена, ушиба локтя, потертости на копчике и один случай разрыва уздечки. Проклятая проза.

– 20 –

Пост коитус омниа анимал тристиа эст. Поскольку латынь не входит в программу обучения высших военно-морских училищ, не говоря об учебных отрядах, и лишь доктор, выходя за пределы профессионального пер ос и летальный, способен осмысленно произнести: Фортуна нон пенис, ин манус нон тенис, то логично будет дать русский перевод этой древней и не всем, хотя и многим, известной поговорки: После совокупления всякое животное печально.

Матросы отнюдь не были печальны, что свидетельствует в пользу теории о божественном происхождения человека, а отнюдь не от обезьяны. Задумчив и печален был командир, который счел несовместимым со своим достоинством встать на одну доску с распущенной матросней и прибегнуть к скупым и кратким радостям платной любви. Возможно, от этого он и был печален, и истинную причину своей печали пытался замаскировать перед самим собой возвышенными и интеллигентными мыслями: так часто бывает. Но поскольку недельное воздержание сорокалетнего семейного мужчины не идет ни в малейшее сравнение с годовым воздержанием мужчины двадцатилетнего и холостого, у нас есть основания считать печаль Ольховского нелицемерной и не имеющей сексуального происхождения. Повод же к ней явился тяжел и скорбен, как крест на любимой могиле. Вернее даже, поводов было три.

Когда тщательно пересчитали сходящих по трапу девиц, отмечая номера в списке посещения, когда рассчитались с сопровождающими, когда прозвенели звонки, отдали швартовы и корабль отвалил от исторического берега, ширя полоску воды меж бортом и мимолетной любовью, вот тогда Ольховский, подытожив некоторые размышления, исподлобья посмотрел на Колчака и хмуро сказал:

– Лучше бы мы этого не делали, Никола.

– Вопрос был обсужден, решен, решение выполнено. Что за нравственные угрызения? У нас и альтернативы-то особенной не было.

– На шлюх плевать. Хотя и они люди. Не в этом дело. Я про деньги.

– Подумаешь. Кинули пару штук. Деньги есть. Пусть пацаны поживут, пока живы… раз приспичило. Ну – не Мулен-Руж. Зато теперь вертятся в охотку.

– Я не про то!

– А про что?

– Можно было вообще не платить.

Веселая искра зигзагом продернула морщины Колчака.

– Замечание, характерное для русского моряка. Отбираешь деньги – она в экстазе. Вот за это нас во многих портах так любят.

– Ты не понял. Принять всех этих сутенеров и охранников на борт, отоварить и скинуть вон. Они же на бедных девках паразитируют, отбирают восемьдесят процентов. А мы бы заплатили половину прямо им. Заметь: справедливость и выгода всегда вместе.

– Это и есть причина твоей печали? Расслабься. После нашего отхода они бы отобрали у баб все. А куда тем деться? Кто-то должен охранять от маньяков, отморозков, конкуренток. Свой рынок.

– Есть и другая причина. Если мы не можем навести справедливость в такой малости – куда ж мы вообще полезли? Что мы тогда можем? Мерещилось-то: идем, значит, – и везде устраиваем порядок по ходу. А на деле-то – все везде само собой утряслось, сложилось, организовалось, хрен перековырнешь. Вот в чем ужас!…

– Предложения? Идти назад?

– Еще бессмысленнее…

– Ясно, – сказал Колчак тем тоном, что когда-то долгими годами был у него наготове для ответа на приказ – вскрыть красный пакет из командирского сейфа и поднимать с палубы в воздух штурмовики с ядерными бомбами на борту. – А как бы ты экипажи на смерть посылал? – спросил он. – А как бы сам шел с кораблем на смерть? Что, гвозди делать не из этих людей? Вот из-за таких мелихлюндий и не было в России Френсиса Дрейка и Наполеона, а был семнадцатый год и девяносто первый.

Тяжелые носогубные складки и змеиный изгиб рта придавали в зыбких сумерках каюты его лицу выражение прямо-таки дьявольское.

Плеснул спирта, плеснул воды, стукнул стаканом:

– Наше дело правое – победа будет за нами! Больше наглости, каперанг!

– Чашу эту мимо пронеси… – произнес Ольховский и выпил, подперся кулаком.

– Устав надо читать, а не Евангелие, товарищ офицер.

– Почему?…

– Душу все равно не спасешь, а дело делать надо.

– Это Пастернак.

– Терпеть не могу Пастернака.

– Что ты имеешь против Пастернака?

– А он как-то всю жизнь очень ловко увиливал от всех несчастий эпохи, только под конец вделся. Что-то тут не так. Я вообще не люблю тех, кто умеет устраиваться.

– Не так уж он устраивался. Хотя один момент был. Это он подарил Цветаевой обвязать чемодан веревку, на которой она потом повесилась.

– Экая самурайская заботливость.

– Я не про то.

– Трудно с тобой, командир. Что тебе ни скажешь – все ты не про то. А про что?

– Вот в этом плаче Иисуса в ночь перед арестом что-то есть, конечно. Знаешь – а плачешь. Плачешь – а идешь.

– Поплакал – и вперед. У него была своя задача, а у тебя – своя. Почитай газеты – не захочешь Пастернака.

– А что захочешь?

– Наставление по совершению государственных переворотов. Кстати о газетах: ты не обратил внимания, чего это они здесь с ятями и твердыми знаками? Местная журналистская мода, или областные правила русского языка?

– Где? Покажи. Действительно… Хм, странно. Изгиляются писаки. Мат, компромат, яти их.

– А н-нет причин для тоски на свете, что ни баба, то помело, – с абсолютной немузыкальностью промурлыкал Колчак: так мог бы мурлыкать проволочный ежик, если чистить им балалайку. – А мы пойдем с тобою в буф-фетик и возьмем вина полкило!… Ну, еще какая причина для тоски, Петька?

– А еще – уж лучше было бы, что приходят наши ребята в бордель, в кожанах, в маузерах, хлещут шампанское, бьют посуду и окна, палят в потолок, вышвыривают сутенеров, тащат наверх визжащих девок… хоть разгул! размах… хоть на что-то похоже!

– Ха. Пройдет время – они будут уверены, что так все и было!

– 21 –

Моторки тарахтели и взревывали, пляша у борта. На подходах к Калязину северный ветер развел зыбь. Пронесся небольшой шквал, сбривая гребешки волн. Складки плащей скульптурно облипали ссутулившихся людей в лодках.

На одной удерживали вдоль ветра узкий красный транспарант:

Слава морякам легендарного крейсера Аврора!

– Ура! – крикнули снизу озябшими голосами. – Товарищи, спасибо!

– На здоровье, – отвечал мостик. – А за что?

– А за все!

Внизу хотели встречи. Вызванный Ольховский поднялся и подошел к борту, придерживая капюшон и воротясь от брызг.

– Что за депутация?

– Именно депутация, товарищ капитан первого ранга. Просьба есть у населения.

– Что за просьба?

– Погостили бы у нас часок. Помочь бы немного. Это всего вам на час задержки.

– А мы отблагодарим. Свежие продукты, фрукты, пиво – снабдим по высшему классу!

Мокрый леер скользил под рукой. Вихрь хлестнул, вбил в ноздри удушливый бензиновый выхлоп подвесных моторов.

– Пока не нуждаемся, – решил Ольховский. – А насчет братания и просьб – на ходу пожалуйста. Это к нашему судовому комитету. Кто у вас старший?

Мстительно прищурился, приказал вахтенному на палубе:

– Бубнова в мой салон. Скажи – ходоки к нему.

Ходок– депутат, войдя в салон, отвернул голенища рыбацких ботфортов. Стиснул руку Шурке: на ладони твердели узелки маленьких шрамов.

– Понимаете, ребята, замучила крестьян азербайджанская мафия. Продыху от них на рынке нет, а народ-то бедный, а цены повышать приходится, а что делать. И людям не купить, и нам в убыток, и вообще за человека тебя не считают. И нас тоже, рыбаков то есть, прихватили.

Наверху было холодно и мокро, и настроение у Шурки после недавних подвигов было миролюбивое и даже апатичное.

– Вас как зовут? Алексей? Алексей, мы этими вопросами не занимаемся. Вот погодите, станет везде лучше, и у вас изменится.

Проситель проскреб черную разбойничью щетину. Из красиво контрастирующих с ней голубых глазок исчезло заискивающее выражение, и на несколько секунд они сделались холодными и твердыми, как у шерифа из вестерна.

– Лозунг хороший, – проговорил он, – и знакомый. Но от вас – неожиданный. Мы не морские черепахи, по триста лет не живем. Что уж, мы хуже людей, что ли?

– Это в каком смысле?

– В таком, что другим помогаете, а нам западло, что ли?

– Кому это мы помогаем?

Ольховский курил в дальнем кресле не вмешиваясь и наслаждался диалогом.

– Да ладно… В одном месте они банк взяли, все вкладчикам обманутым раздали. В другом новых русских раскулачили и пенсионерам пенсию за год заплатили. В третьем спекулянтов потрясли, бандитов на месте перестреляли. А в деревнях так вообще десанты высаживают, землю и технику делят для крестьян. А калязинцам, значит, шиш с маслом, рылом не вышли? Спасибо, товарищи моряки. А мы вас ждали.

Шурка растерялся.

– И что? – глупо спросил он, понимая нечаянный цинизм реплики.

– И то, что люди на вас надеются, можно сказать. А на кого еще сейчас надеяться? Все обещают, все врут, все свои карманы набивают. Надежда только на того, кто рядом и у кого сила. А вы – это ж силища!

Он показал двумя руками, какая это силища. Так рыбак показывает небольшого кита.

– Или скажете – это все слухи, врут люди?

Под этим вопросом Шурка покорчился внутри себя. Ольховский в восторге пристроил руку с сигаретой перед лицом, прикрываясь. Так тебя, стервеца.

– Люди, конечно, не врут… – промычал Шурка. Его берет приобрел сходство с шапкой Мономаха – давил сверху. Водители Ларионов и Кутько взяли на себя и с честью несут, – ехидно проговорил в мозгу Жванецкий.

Гость постарался вложить всю энергию убеждения в одну фразу.

– Сейчас мост будем проходить – выйдите посмотреть, – попросил он, прижав к свитеру красные руки в беловатых шрамиках от снастей.

Четырехкилометровый стальной мост соединял берега бесконечно тянущегося на юг, в сторону Москвы, водохранилища, разлив воды переходил в хмурое небо.

В паутинном переплетении балок жалась среди хляби кучка людей. Они растягивали вздутую дугой кумачовую ленту с расплывчатыми меловыми буквами: Да здравствуют революционные моряки! На другом транспаранте, синем и коротком, значилось СОС!. Далеко внизу прыгал и валился набок бакен фарватера, как гигантский поплавок их общей удочки, которой они пытались поймать добычу на эту приманку.

– Им только силу показать надо! – убеждал Алексей, и неясно было, кому надо показать силу – угнетенным рыночным торговцам или их угнетателям. – Вы поближе подойдите, человек десять-пятнадцать если высадить с оружием – мы на лодках отвезем, и через час доставим обратно. Вам даже вмешиваться не надо – мы сами разберемся, вы только рядом постойте.

– А сколько их? – неохотно спросил Шурка.

– Да сколько их вообще может быть? Человек десять, ну двадцать. А вас тут сколько? Да не станут они с вами связываться, они вас боятся, наслышаны уже. Бандит – он всегда знает, что настоящая власть рано или поздно придет, вот этой настоящей он и боится.

– Я-то не против… но на такие вещи нужен приказ командира, – Шурка оглянулся в поисках поддержки на Ольховского, решительно желая сложить с себя всякую ответственность и вообще не ввязываться в это тухловатое дело.

Стоявший поодаль Ольховский демонстративно отвернулся, продолжая беседовать вполголоса о чем-то с Колчаком.

– Осложнения и остановки нам на хрен не нужны, – говорил он.

– Согласен.

– Но есть один момент.

– Какой?

– Во-первых, нам нужна слаженность десантной команды. Чтоб ребята пороха понюхали, друг к другу в деле притерлись, настоящую уверенность почувствовали. А то с этим абордажем был сплошной позорный мандраж… кроме тебя и Иванова.

– Спасибо.

– А во-вторых, полезно проверить себя. Назад нам пути нет, а впереди тем более делать нечего, если не сможем провернуть такую пустяковую операцию. Так что выходят целых два момента.

– О! – сказал Колчак. – Главное в боевой операции – это выпить и проспаться. Сильно влияет на мозги, а? Командуй!

Моторки с матросами в ряд рванули к берегу, как настоящий десант, мечта баталиста и мариниста.

До рынка их довезли в трех жигулях. Шурка велел остановить в сотне метров. Выстроил короткую черную колонну по два. Осмотрел придирчиво: Не ржать никому, ясно?

Но ржать никто и не думал. На лицах сосредоточилось вполне единообразное выражение, которого так старательно добиваются инструктора рукопашного боя: Хана вам всем, сучьи дети.

– Шэ-гэ-эм… арш! левой!

Дали тяжелый шаг по грязному асфальту, залепленному последними палыми листьями. Куртки поскрипывали, гранаты побалтывались в такт на ремнях, маузеры шлепали по бедрам. Песню врубить, что ли? Ладно, это лишне.

Кривой переулок вывел на пустошь, забитую рядами машин. За ними чернел забор, зияющий воротами, по бокам которых густо белели и мокли объявления.

Капоты и крыши были плотно заложены стопками джинсов, свитеров, курток и всякой мелочевки, покрытой полиэтиленовой пленкой, матовой от сырости. Головы продавцов, а следом за ними и прочих, поворачивались в сторону необычного патруля.

В гущу толпы соваться нельзя, – подумал Шурка. – Зажмут, не уследишь и не развернешься. Необходимо было использовать фактор неожиданности.

Вопреки обещанию, кучка депутатов, обросшая знакомыми и любопытствущими, держалась на некотором отдалении и, судя по виду, не стремилась проявлять никакой инициативы. Похоже, в случае чего они были готовы заявить нейтралитет. Надейся на гадов, – сплюнул Серега Вырин.

– А вон их машина стоит, – показал Алексей так, как спрошенный прохожий указывает дорогу, не ведая и не будучи причастен к цели вопроса.

В сторонке осел на сношенных рессорах раздолбанный линкольн таун кар: некогда шикарный лимузин сегодня походил на бомжа, с наивной спесью прикинувшегося под лорда. Дверца водителя была открыта, оттуда высовывалась нога в огромной навороченной кроссовке с подсвеченным окошечком в подошве, изнутри мощные колонки извергали музыкальный рев и грохот. Композиция являла собой большую хозяйскую уверенность.

Шурка подошел к дверце, достал маузер и молча прострелил переднее колесо. Музыку срезало, будто именно так она и выключалась. Машина чуть покренилась. Нога снаружи сделала неопределенное движение: то ли освободить место для второй, то ли втянуться внутрь, как у черепахи при опасности.





Дата публикования: 2014-11-18; Прочитано: 181 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.027 с)...