Методы толкования Писания

Каждый текст требует толкования; не составляет исключения и Писание. В определенном смысле, историю христианского богословия можно считать историей толкования Библии. Ниже мы рассмотрим некоторые подходы к библейскому толкованию, которые, вероятно, вызовут интерес у студентов-богословов. Совершенно ясно, однако, что обширность этого предмета делает совершенно невозможным что-либо, кроме выборочного обзора этого вопроса.

Рассмотрим вначале патриотический период. Александрийская школа толкования основывалась на методах, разработанных иудейским автором Филоном Александрийским (ок.30 г. до Р.Х. - ок.45 г. от Р.Х.) и ранних иудейских традициях, которые позволяли заменить буквальное токование Писания обращением к аллегории. Однако, что же такое аллегория? Греческий философ Гераклит определил ее как "говорить одно, а подразумевать нечто другое". Филон утверждал, что необходимо смотреть глубже поверхностного смысла Писания, чтобы найти там смысл более глубокий, который лежит под поверхностью текста. Эти идеи были подхвачены группой александрийских богословов, из которых можно выделить Климента Александрийского, Оригена и Дидима Слепого (которого Иероним называл Дидимом Зрячим, из-за духовного зрения, которое стало результатами применения им аллегорического метода толкования Библии).

Размах аллегорического метода можно увидеть в толковании ключевых ветхозаветных образов Оригеном. Завоевание Иисусом Навином земли обетованной в аллегорическом толковании соответствует покорению Христом греха на кресте, точно так как жертвенное законодательство в Книге Левит указывало на будущие духовные жертвоприношения христиан. На первый взгляд может показаться, что это представляет собой вырождение в "eisegesis", в котором толкователь видит в библейском тексте то, что он хочет видеть. Однако, как указывают работы Дидима (обнаруженные на полевом складе боеприпасов в Египте в ходе второй мировой войны), дело не должно обязательно сводиться к этому. Представляется, что образовался определенный консенсус по поводу образов и текстов Ветхого Завета, которые следовало толковать аллегорически. Например, Иерусалим регулярно рассматривался как аллегория христианской Церкви.

В отличие от этого, Антиохийская школа делала акцент на толковании Писания в свете его исторического окружения. Эта школа, среди наиболее видных представителей которой можно назвать Диодора Тарсского, Иоанна Златоуста и Феодора Мопсуэстского, подчеркивала историческое расположение ветхозаветных пророчеств, которое отсутствует

в произведениях Оригена и других представителей александрийской традиции. Так, Феодор, рассматривая ветхозаветные пророчества, подчеркивает, что пророческая проповедь относится не только к тем, кому она адресована, но имеет также широкое значение для всего христианского мира. Каждое пророчество следует толковать как имеющее одно последовательно-историческое или буквальное значение. Как следствие, Феодор истолковал относительно небольшое количество ветхозаветных пророчеств как относящихся непосредственно к Христу, в то время как александрийская школа считала, что во Христе нашло свое выражение скрытое содержание многих ветхозаветных мест, как пророческих, так и исторических.

В Западной Церкви можно рассмотреть возникновение несколько другого взгляда. Во многих своих работах, Амвросий Медиоланский разрабатывал троякое понимание смысла Писания: наряду с естественным значением, толкователю удалось выделить нравственное значение и рациональное или богословское значение. Августин следовал этому подходу, однако, высказывался в пользу двоякого смысла - дословно-человеческо-исторического и аллегорическо-мистическо-духовного -хотя и признавал, что некоторые места обладают обоими значениями. "Высказывания пророков имеют троякий смысл, поскольку одни относятся к земному Иерусалиму, другие к небесному граду, третьи к обоим " Нельзя понимать Ветхий Завет на чисто историческом уровне; ключ к его пониманию лежит в его правильном толковании. Среди основных параллелей "духовного" толкования можно упомянуть о следующих: Адам представляет Христа; Ева представляет Церковь; Ноев ковчег представляет крест; дверь Ноева ковчега представляет пронзенный бок Христа; город Иерусалим представляет небесный Иерусалим

Можно приложить максимальные усилия, чтобы с различным успехом выявить эти скрытые значения богодухновенного Священного Писания. Однако, мы все твердо придерживаемся принципа, что все эти исторические события и повествования о них в определенном смысле предвосхищают события будущие, и их всегда следует толковать с ссылкой на Христа и Его Церковь.

Используя подобный анализ, Августину удается подчеркнуть единство Ветхого и Нового Заветов. Они служат свидетельствами той же веры, хотя их способы выражения могут отличаться (идея, разработанная Жаном Кальвином). Августин выражает эту идею в словах, которые приобрели большое значение для библейского толкования, особенно для установления связи между Ветхим и Новым Заветами: "Новый Завет скрыт в Ветхом Завете; Ветхий Завет становится понятным через Новый Завет" (In Vetere Novum latet et in Novo Vetus patet).

Разграничение между буквальным или историческим смыслом Писания с одной стороны, и более глубоким духовным или аллегорическим смыслом с другой стороны, стало общепринятым в Церкви а период раннего средневековья. Стандартный метод толкования Библии, использованный в средние века, обычно называется Quadriga или "четвероякий смысл Писания". Истоки этого метода лежат в разграничении между буквальным и духовным значениями. Писание обладает четырьмя значениями. Наряду с буквальным значением, можно выделить еще три небуквальных: аллегорическое, определяющее, во что должны верить христиане; тропологическое или нравственное значение, определяющее, что христиане должны делать; и аналогическое значение, определяющее, на что должны надеяться христиане. Четырьмя смыслами в Писании, таким образом, представляются следующие:

1. Буквальный смысл Священного Писания, при котором текст понимается буквально.

2. Аллегорический смысл, при котором определенные места Писания истолковывались как положения доктрины. Эти места обычно либо туманны, либо их буквальный смысл, по богословским причинам, неприемлем для их читателей.

3. Тропологический или нравственный смысл, при котором такие места истолковывались как дающие нравственное руководство для христианского поведения.

4. Апагогический смысл, при котором библейские тексты истолковывались как основание для христианской надежды, указывающие на будущее исполнение божественных обетовании в Новом Иерусалиме.

Потенциальных слабостей такого подхода удалось избежать, утверждая, что на основании небуквального смысла Писания можно верить лишь в то, что вначале было установлено, исходя из его буквального смысла. Этот акцент на приоритете буквального смысла Писания можно рассматривать как скрытую критику аллегорического подхода принятого Оригеном, который позволял толкователям Писания приписывать любому месту любое "духовное" значение, которое они хотели. По словам Лютера, изложившего этот принцип в 1515 г.: "В Писании никакая аллегория, тропология или анагогия не может быть оправданной, если вначале эта же самая истина не была изложена буквально в другом месте. Иначе Писание может превратиться в объект для шуток".

Мартин Лютер полностью осознавал вышеуказанные разграничения и, не колеблясь, использовал их в полной мере в своих толкованиях Библии. В своем анализе Псалтири он выделает в Ветхом Завете восемь смыслов. Эта поразительная утонченность (которая некоторым читателям может показаться типичной для схоластики) возникает из соединения четырех смыслов с мнением, что каждый из этих смыслов может

истолковываться исторически или пророчески. Лютер утверждает, что нужно провести разграничение между тем, что он называет "мертвящей буквой" (litera occidens) - иными словами, глубоко буквальным или историческим прочтением Ветхого Завета - и "животворящим духом" (spiritus vivificans) - иными словами, прочтением Ветхого Завета с учетом его духовных нюансов и пророческих оттенков. В качестве рабочего примера рассмотрим лютеровский анализ ветхозаветного образа с использованием восьмеричной схемы толкования.

В роли интересующего нас образа выступает гора Сион, которую можно истолковать либо сугубо в историческом и дословном смысле, как указание на древний Израиль, либо в пророческом смысле, как указание на новозаветную Церковь. Лютер приводит следующие возможности ее истолкования:

1. Исторически, согласно "мертвящей букве":

(а) буквально: земля Ханаана;

(б) аллегорически: синагога, или видный ее представитель;

(в) тропологически: праведность фарисеев и закона;

(г) анагогически: будущая слава на земле.

2. Пророчески, согласно "животворящему духу":

(а) буквально: народ Сиона;

(б) аллегорически: Церковь, или видный ее представитель;

(в) тропологически: праведность веры;

(г) анагогически: вечная слава на небесах.

Quadriga представляла собой важный компонент академического изучения Библии на схоластических богословских факультетах университетов. Однако, она не была единственной возможностью для толкователей Библии в первые два десятилетия шестнадцатого века. Действительно, можно утверждать, что Лютер был единственным реформатором, который серьезно пользовался этим схоластическим подходом к толкованию. Значительно более влиятельным в реформационных и гуманистических кругах периода ранней реформации был подход предложенный Эразмом Роттердамским, к которому мы сейчас обращаемся.

В работе Эразма "Руководство христианского воина" уделяется серьезное внимание разграничению между "буквой" и "духом" - то есть, между словами Священного Писания и их настоящим значением. Особенно в Ветхом Завете, слова текста можно уподобить оболочке, содержащей ядро истины, но не идентичной ему. Поверхностное значение текста часто скрывает более глубокий смысл, раскрытие которого представляет собой задачу просвещенного и ответственного экзегета. По мнению Эразма, толкование Библии это выявление скрытого смысла

Писания, а не его буквы. Здесь можно усмотреть заметное сходство с упомянутой выше александрийской школой.

В своих основных интересах Ульрих Цвингли следует за Эразмом. От толкователя Библии требуется установление "естественного смысла Писания" - который не обязательно совпадает с буквальным смыслом Писания. Гуманистическое прошлое Цвингли позволяет ему выделить различные речевые обороты, в первую очередь аллойозы, катахрезы и синекдохи. Для прояснения этого положения приведем пример. Возьмем слова Христа на тайной вечере, когда Он, преломив хлеб, сказал: "Сие есть Тело Мое" (Мф.26.26). Под буквальным значением этих слов следует понимать "этот кусок хлеба является Моим Телом", однако, естественный их смысл заключается в том, что "этот кусок хлеба обозначает Мое Тело" (см. в разделе "Евхаристия" в главе 14).

Хорошей иллюстрацией поисков более глубокого смысла Писания (в отличие от поверхностного значения), которые вел Цвингли представляется рассказ об Аврааме и Исааке. Исторические детали слишком легко принимаются за его настоящее значение. Однако, как утверждает Цвингли, настоящий смысл этого рассказа можно понять только в том случае, если рассматривать его как пророческое предвосхищение рассказа о Христе, в котором Авраам представляет Бога, а Исаак служит образом (или, строго говоря, прообразом) Христа.

С началом современного периода, наука толкования Библии стала значительно более сложной, отражая растущее признание в академических кругах новых рациональных методов толкования, основанных на исходных предпосылках периода Просвещения. За недостатком места в настоящей работе невозможно должным образом рассмотреть это явление. Представляется полезным, однако, отметить некоторые общие тенденции в толковании Библии за последние два или два с половиной века. Под влиянием Просвещения, в академическом библейском толковании образовалось четыре основных направления.

1. Рациональный подход, изложенный в произведениях Г. С. Реймаруса. Он считает, что и Ветхий, и Новый Заветы основаны на целом ряде сверхъестественных вымыслов. Подвергнув их радикальному логическому разбору, он утверждает, что сверхъестественные элементы в Библии не следует воспринимать всерьез. Поэтому, необходимо толковать Писание на строгой рациональной основе, как утверждающее (хотя и несколько запутанно) всеобщие истины религии разума. После общего падения доверия, как к всеобщности, так и к богословской компетентности разума в последние годы, привлекательность этого подхода значительно уменьшилась.

2. Исторический подход, рассматривающий Писание как рассказ о происхождении христианства. Фердинанд Кристиан Бауэр, вероятно наиболее видный ранний представитель этого взгляда, утверждал, что непозволительно более объяснять происхождение христианской веры ссылками на "единородного Сына Божьего, сошедшего с вечного престола Троицы на землю и ставшего человеком в утробе девы". Вместо этого, Бауэр утверждал, что можно объяснить происхождение христианства в рациональном и несверхъествественном свете. Полагая, что гегельянство может послужить в качестве ключа к объяснению происхождения христианства, Ф. К. Бауэр обращается непосредственно к его философии истории как альтернативе традиционным рассказам о происхождении христианской веры, и в этом свете истолковывает Новый Завет. С упадком гегельянства, влияние Бауэра также уменьшилось.

3. Социологический подход. К 90-м годам девятнадцатого века, многие либеральные христиане потеряли интерес к вопросам христианской доктрины и богословия, и стали исследовать более широкую категорию "религия в целом" - эта тенденция лежит в основе образования факультетов "религиоведения" во многих западных университетах. Религия относится к общественным явлениям; касаясь значительно большего, чем "идеи" как таковые, она подпадает под категорию "социальной истории". Таким образом, была открыта дорога социологическому подходу к толкованию Библии, который рассматривал христианство как конкретное проявление общего феномена - религии. Примером такого подхода может служить работа сэра Джеймса Джорджа Фрейзера "Золотая ветвь" (1890-1915 гг.), в которой к Библии в беспрецедентном масштабе применяются методы сравнительной антропологии (изучения народов и их традиций).

4. Литературный подход, стремящийся отдать должное конкретным литературным категориям Священного Писания. Одним из таких его проявлений, которое в последнее время пользуется большим влиянием, является повествовательное богословие, подробно рассмотренное выше в настоящей главе.