ББК 60.7 М42 5 страница

Непродолжительно было и четвертое собеседование (гл. 22). Зиновий спросил: "Как Косой исповедует Христа?" Крылошане отвечали: "Мы уже говорили, что он разгибает книги и дает читать слова апостола Петра: Да разумеет дом Израилев, яко и Господа и Христа Его Бог сотворил есть сего Иисуса, Егоже вы распнете (Деян. 2. 36), и слова апостола Павла: Един ходатай Бога и человеков Человек Христос Иисус (1 Тим. 2. 5)", т.е. Косой признает Христа простым человеком, сотворенным от Бога. Для правильного понимания этих текстов и в опровержение лжеучения Косого Зиновий раскрывает догмат о Божестве Иисуса Христа. И во-первых, доказывает, что апостолы называют Христа не Человеком только, но вместе и Богом, и если святой Павел сказал: Един ходатай Бога и человеков Человек Христос Иисус, то вслед за тем присовокупил: Давый Себе избавление за всех. А дать себя избавление за всех, т. е. потерпеть за всех людей страдания и смерть и избавить всех от греха и смерти невозможно простому человеку, потому что каждый человек и сам под грехом и повинен смерти. Это возможно только единому безгрешному и бессмертному Богу, Который, однако ж, не иначе мог пострадать за нас, как принявши на Себя нашу плоть и сделавшись человеком (Флп. 2. 5 — 8). Затем Зиновий приводит другие апостольские тексты, в которых говорится, что Бог Сына Своего Единородного послал есть в мир, да живи будем Им (1 Ин. 4. 9), что мы примирихомся Богу смертию Сына Его (Рим. 5. 10), что от иудеев Христос по плоти, сый над всеми Бог благословен во веки (Рим. 9. 5), что иудеи Господа славы распяли (1 Кор. 2. 8) и пр. Во-вторых, Зиновий объясняет, что если святой Петр в речи к иудеям выразился: Бог сотворил есть Сего Иисуса, Егоже вы распясте, то разумел только человечество Иисуса Христа, которое действительно сотворено Богом во чреве Пресвятой Девы и в котором Христос распят; но говоря прежде в той же своей речи о Воскресении Христа и Вознесении Его на небеса, святой Петр называет Христа Господом, равночестным Богу Отцу, седящим одесную Его (Деян. 2. 31 — 34). Далее приводит Зиновий еще несколько изречений апостолов о Христе, что вся Тем быша и без Него ничтоже бысть, еже бысть (Ин. 1. 3), что Бог явися во плоти (1 Тим. 3. 16), что мы ждем явления славы великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа (Тит. 2. 13), что Он есть Единородный Сын Божий, сый в лоне Отчи (Ин. 1. 18), есть Образ Бога невидимого, перворожден всея твари (Кол. 1. 15) и др. Приводя все эти тексты, Зиновий старался показывать их смысл и силу, направляя свою речь против лжеучения Косого.

На пятом собеседовании (гл. 23 — 27) крылошане с самого начала предложили вопрос: "Где в законе Моисеевом проповедано, что Сын Божий воплотится, и как закон был пестуном во Христа и сению Христовой благодати?" В ответ Зиновий представил ряд преобразований и обетований о Христе или намеков на таинство Воплощения, какие находил в книгах Моисеевых. Как на первый такой намек он указал на известный совет Пресвятой Троицы пред созданием человека и рассуждал, что Богу еще от века было известно будущее падение человека, и потому, когда Отец говорил Сыну и Святому Духу: Сотворим человека по образу Нашему и по подобию, то как бы выражал уже, что некогда для обновления или воссоздания этого образа в человеке Сыну Божию нужно будет воплотиться во чреве Пресвятой Девы, а Святому Духу найти на Нее и силе Вышнего, т. е. Отца, осенить Ее. Тут Зиновий вдавался в далекие соображения и отступления и, между прочим, объяснил, вопреки мнению, заявленному крылошанами, что Бог не мог обновить Своего образа в человеке, т. е. избавить человека от греха и его последствий, Своими руками, как создал человека, или одним Своим словом и что нет ничего нечистого и недостойного для Бога в том, чтобы воплотиться во утробе Девы и родиться от Нее. После того Зиновий указывал: а) на явление Бога в раю по падении наших прародителей, на сошествие Его на землю пред смешением языков, на сошествие и пришествие Его в Содом, на сошествие Его в купину огненную и явление Моисею как на прообразования сошествия Сына Божия на землю и Его явления людям во плоти; б) на разрешение неплодия старицы Сарры и рождение ее сына как на прообраз бессеменного зачатия и Рождения Пресвятою Девою Сына Божия; в) на завет, который завещал Бог Моисею и израильтянам как на прообраз Нового Завета — Христова; г) на обетования Божии Аврааму и Иакову, что о семени их благословятся все племена земные, и на пророчество Иакова о Иуде, что не оскудеет князь от него, дондеже приидет Примиритель — чаяние языков, и пр. Толкования Зиновия были очень многословны и утомительны, а некоторые не совсем удачны и не без натяжек. И крылошане заметили ему: "Ты дерзко прилагаешь Писание; ни Василий Великий, ни Григорий Богослов, ни Златоустый не писали того, что ты говоришь". Зиновий отвечал: "Из книг Василия Великого в нашей стране известна только одна — Постническая, а все прочие находятся ли где, не знаю; и из книг Григория Богослова известны восемнадцать его торжественных Слов, да и Златоустовы книги не все обретаются у нас. Впрочем, если кто прочтет и эти немногие находящиеся у нас книги трех вселенских учителей, то убедится, что все сказанное мною согласно с их учением. Да прочтите также книгу святого Кирилла Иерусалимского, в которой объясняется, что архиерейство и жертвы, бывшие в законе, служили прообразами архиерейства Христова и Его жертвы, принесенной за нас на Кресте. Я же говорить об этом считаю излишним, потому что об этом ясно написал апостол Павел в Послании к евреям". — "Но Косой не велит, — сказали крылошане, — читать Послания к евреям, потому что оно. Послание, не апостола Павла, а какого-то другого Павла". — "Очень естественно Косой избегает Послания к евреям, когда оно ясно проповедует, что закон прообразовал Христа и называет Его Богом и Сыном Божиим", — отвечал Зиновий и привел доказательства подлинности этого послания апостола Павла. Затем предложил крылошанам уйти, потому что утрудился до изнеможения.

Шестое собеседование (гл. 28 — 29) посвящено опровержению мысли Косого, будто иконы суть идолы и все, что говорится в Ветхом Завете против идолов и кумиров, относится к иконам. Зиновий сначала излагает понятие, что — идол и что — икона, и показывает их различие; потом объясняет, что Давид, Соломон и Иеремия, писавшие против идолов, также различали от них иконы; далее раскрывает смысл второй заповеди десятословия: не сотвори себе кумира... как вовсе не касающийся икон; наконец, из истории построения скинии показывает, что Бог в Ветхом законе не только не запрещал икон, напротив, ясно их заповедал.

Седьмое собеседование (гл. 30 — 35) крылошане начали словами от имени Косого: "Русские называют себя православными, а они больше человекослужители и идолослужители, потому что чтут мертвых людей и молятся им, называя их святыми и праведными, кланяются их мертвым телам, или мощам, служат их иконам". Вследствие этого Зиновий раскрыл православное учение о почитании и призывании святых, о почитании их святых мощей и икон, указывая основания этого учения как в Новом, так и в Ветхом Завете и опровергая некоторые частные вопросы и возражения, какие во время беседы предлагали крылошане.

В восьмом собеседовании, весьма кратком (гл. 36), крылошане сказали, что, по мнению Косого, русские поклоняются дереву вместо Бога, почитая Крест, который ненавистен Богу как орудие смерти Его Сына. Зиновий объяснил на основании слова Божия истинное значение Креста Христова и чрез то показал, что Крест и любезен Богу, и достоин почитания и поклонения верующих христиан.

В начале девятого собеседования (гл. 37 и первая часть гл. 38) крылошане заявили: "Косой говорит, что предание церковное несогласно с Василием Великим, который написал: "Прельстил нас злейший обычай и виною великих зол было развращенное человеческое предание". Здесь под человеческим преданием Косой разумеет церковный устав и правила, пение, тропари, пост, поклоны, молитвы и пр." Зиновий отвечал: "Косой изрекает хулы на все эти Божественные установления в Церкви, и следовало бы обличить подробно каждую его хулу; но как он думает находить для себя основание в приведенных словах Василия Великого, то, оставляя в стороне частные хулы Косого, обратим все наше внимание лишь на одно: о каком предании человеческом говорит святой Василий". И вслед за тем Зиновий сначала представляет целиком все первое, весьма обширное Слово Василия Великого из его Постнической книги, содержащее в себе вышеприведенное изречение о предании человеческом, а потом делает обширнейшее, подробнейшее и утомительнейшее толкование на все это Слово от начала до конца, перебирая постепенно, одну за другою все заключающиеся в Слове мысли. И все это для того только, чтобы показать, что под многолетним злейшим обычаем Василий разумел еллинское, т. е. языческое, служение, а под развращенным преданием человеческим — градские языческие законы, которые, преследуя одни грехи — убийство, поджоги, подделку монеты, не преследовали других, каковы: гнев, укоризна, пьянство, столько противные христианству, но вовсе не разумел церковного устава и правил, молитв, поста, пения и пр., хотя для такой цели достаточно было взять и разъяснить один ближайший контекст речи. Зиновий, однако ж, не удовольствовался тем, что привел и подробно растолковал все первое Слово Василиево из Постнической книги; он привел еще непосредственно за тем и все второе Слово из той же книги — о правой вере. Но, прочитавши это Слово, Зиновий почувствовал нужду в отдохновении и предложил оставить его на несколько дней, чтобы он мог предаться посту и молитве и испросить себе свыше духа премудрости для правильного истолкования только что прочитанного Слова.

Большую половину десятого собеседования (последняя часть гл. 38 — 42. С. 728 — 868) Зиновий действительно употребил на истолкование означенного Слова Василиева о правой вере, весьма подробное и обширное, и все для того только, чтобы сказать в заключение: "Вот мы прочли и второе Слово — о здравой вере и нигде не нашли, чтобы Василий называл развращенным человеческим преданием устав, правила, молитвы, пост, покаяние и пр., напротив, в конце Слова он говорит, что постарался собрать вместе, какие только мог найти в Новом Завете, заповеди и уставы и изложить по главам в Постнической книге. Разгнем же эту святую книгу и будем читать собранные в ней заповеди и уставы" (с. 814 — 815). При чтении этих уставов Зиновий делал свои толкования и останавливался только на главах о покаянии и некоторых других, в которых находил обличение против Косого. Затем от уставов святого Василия переходил к его правилам, изложенным в вопросах и ответах, и также истолковывал только те из них, в которых видел обличение против Косого, каковы правила о молитве, о посте, о причащении Святым Тайнам, о церквах и подобные. Тут крылошане остановили Зиновия и сказали: "Косой говорит, что 70 правил Василия Великого ложны, а не Василиевы, потому что они несогласны с Постническою книгою Василия". Зиновий, напротив, показал, что правила эти согласны с означенною книгою и принадлежат святому Василию Великому.

В одиннадцатом собеседовании (гл. 43 — 46) крылошане после первого своего замечания, будто Василий Великий и сам не принимал всех правил, которое тотчас же было опровергнуто Зиновием, все свои возражения направляли против епископов и против монастырей, ссылаясь постоянно на Постническую книгу Василия. Крылошане: "Правила суть человеческое предание, о котором говорит Василий Великий; их нет в Евангелии и Апостоле, а выдумали епископы". Зиновий: "Я уже объяснил прежде, что под человеческим преданием Василий разумел вовсе не церковные правила и что правила эти он собрал из книг Нового Завета и изложил в своей Постнической книге". Крылошане: "Василий порицает епископов за то, что они требуют от людей послушания, повелевают своею властию". Зиновий: "Василий порицает епископов кривоверных, отторгающих во след себя учеников и называющих себя учителями, а к православным епископам и их власти повелевает иметь послушание и покорность". Крылошане: "Василий говорит, что между епископами нет ни единомыслия, ни союза мира, ни кротости. Таковы русские игумены и епископы с митрополитом: нет между ними ни союза мира, ни кротости, ибо гонят нас и затворяют в тюрьмы, не дают нам учить истине по Евангелию, а утверждают свои человеческие предания... схватили Косого, и Вассиана, и Игнатия, и Порфирия, и еще прежде Артемия и отлучают их, не сохраняя любви". Зиновий: "Василий говорит о епископах кривоверных, а наши епископы и митрополиты правоверные, и, благодатию Божиею, право и единомысленно правят слово истины, и в духе кротости и с любовию принимают всех приходящих к Церкви и обращающихся от грехов с покаянием; но как пастыри Христовых овец стараются охранять их от волков и губителей, прогоняют волков камнями, стрелами и другим оружием и, когда бывает нужно, отсекают руку или ногу, творящие соблазн, да не заразится и не погибнет все тело церковное". Крылошане: "Епископы не принимают на покаяние так называемых ими еретиков и не удостаивают их причастия вопреки их же правил". Зиновий: "Епископы, напротив, поступают совершенно по правилам и принимают всех кающихся, но сначала испытывают, истинно ли их покаяние, и уже потом удостаивают их святого причастия, а некоторых, бывших отступников, удостаивают только под конец их жизни". Крылошане: "Косой говорит: монастыри — предание человеческое и уставы свои они составили по своей воле и обычаю; а Василий заповедует отступать от своих волей и обычаев и от предания человеческого". Зиновий: "Да сам Василий для кого же изложил в Постнической книге правила и устав, как не для монастырей и монахов? И все эти правила и устав изложены по Евангелию, а не суть предание человеческое". Крылошане: "Но монастыри преступают заповедь о нестяжании, имеют села, и хорошо о том писали князь-инок Вассиан и Максим Грек, который указывал им и пример нестяжательности в одном латинском монастыре". Зиновий: "Заповедь о нестяжательности, как и все другие, дана не одним инокам, а всем христианам, живущим как в монастырях, так и в городах и селах; зачем же Вассиан и Максим укоряют только монастыри в нарушении ее, а не монастырям делают всякую ослабу? Максим решился осудить русские монастыри как любостяжательные, а сам не возмог отказаться от трапезы великого князя, не избрал себе в пищу земные семена, вместо того чтобы питаться многоразличными яствами от великокняжеской трапезы; мних он и проповедник нестяжательности для русских монастырей, но сам был один из любостяжательных. Предложил он в укор русским монастырям латинский, монахи которого два раза каждую неделю обходят с мешками город, собирают брашно и питие и этим даянием и милостынею питаются; но и русские монастыри разве не подобною же милостынею питаются? Разность в том, что те монахи дважды каждую неделю обходят город и села для собирания милостыни, а наши только однажды в год исходят в свои деревни, пожалованные им в милостыню, чтобы собрать созревшие плоды, а потом весь год безмолвствуют в монастырях в посте и молитвах. И если бы Максим не в укорение писал нашим монастырям, он указал бы для примера им не латинский монастырь, а какой-либо из славных монастырей египетских, или афонских, или греческих, откуда мы и православие приняли... Добрый Максим укорил русские монастыри в стяжательности за то, что они принимают в милостыню деревни, а у меня выступают слезы от жалости сердца, когда я припоминаю виденных мною мнихов некоторых монастырей, осуждаемых ради деревень Максимом, какую грубую и скудную пищу вкушают они, в какой находятся бедности, какие переносят нужды и страдания... Да и Вассиан, когда жил в Симонове монастыре, не хотел вкушать с монахами ржаного хлеба, варенья из капусты и свеклы, каши и пива, какие монастырь имеет из своих деревень, но получал роскошные и разнообразные яствы и вина со стола великого князя, между тем как иноки мнимого стяжательного монастыря едят не то, чего хотят, а что им дадут, в пост же довольствуются и одним убогим брашном..." Крылошане: "Максим сильно побуждает хранить заповедь нестяжания, и Косой, последуя Максиму, говорит, что прельстились назвавшие преподобными Кирилла, Пафнутия, Никона и прочих, имевших села; по Максиму, они чужды спасения". Зиновий: "Максим писал в досаде и раздражении вследствие его заточения и не различал чистого от нечистого... Святые отцы Феодосий Печерский, Сергий, Кирилл и все прочие хотя имели села, но умели угодить Богу и быть великими подвижниками. Они принимали села как милостыню для содержания братии, для поддержания монастырских церквей и келий, но сохранили себя от стяжательности, победили свои страсти и уже прославлены Богом знамениями и чудесами". Заметим, что мы опустили в этом собеседовании некоторые мелкие вопросы крылошан с ответами на них Зиновия, а представленные ответы его изложили по возможности в сокращении.

В самом начале двенадцатого, и последнего, собеседования (гл. 47 — 56) крылошане сказали от имени Косого: "Ныне не должно писать книг, потому что Седьмой Собор под проклятием запретил прилагать после Седьмого Собора писания, а Иосиф Волоцкий написал свою книгу на еретиков после Седьмого Собора законопреступно — не следует ее читать". Зиновий отвечал: "Иосиф написал свою книгу на еретиков не от себя, а на основании писаний святых отцов. Косой укоряет эту книгу потому, что в ней, как в зеркале, обличается его ересь. Косой лжет на Седьмой Собор, который вовсе не запрещал писать после него книги, и они и писались после него, и доселе пишутся многими православными, но запретил только прилагать что-либо к Символу веры или писать новый Символ, как запрещали и предшествовавшие Вселенские Соборы". В это время присоединился к собеседникам один муж из города по имени Захария Щечкин, который, ходя по внешнему двору монастыря, увидел их и захотел послушать их беседы. Узнав, о чем у них речь, он выразил сильное порицание к лжеучению Косого и его последователей и полное сочувствие к Зиновию и начал предлагать последнему ряд своих недоумений и вопросов, к которым только изредка присоединяли свои вопросы крылошане. Захария: "Немцы свейские поносят нас, православных, за то, что мы кланяемся Богу на оба колена; они кланяются на одно и говорят, что так должно". Зиновий: "Должно кланяться на оба колена по примеру Господа (Мф. 15. 14) и апостола Павла" (Деян. 20. 36). Захария: "Поносят нас московские крылошане за то, что мы поем на литургии: "Поем Тя, благословим Тя..."; они велят петь и сами поют: "Поем Ти, благословим Тя..." Зиновий: "Дерзающий изменять и колебать что-либо в священных песнях, завещанных апостолами и святыми отцами, недалек от анафемы. Надобно петь, как поет Церковь: "Поем Тя", хотя в Священном Писании встречаются выражения — и петь Богу или Господу (Пс. 46. 7; 100. 1) и петь Бога или Господа (Пс. 21. 23; Деян. 16. 25); нужно везде выражаться так, как положено". Захария: "Трисвятую песнь одни поют: "Свят, свят, свят... славы Твоея", а другие: "Свят... славы Его". Как же должно петь?" Зиновий: "Этого вопроса я разрешить не в состоянии. Серафимы на небеси взывают: "Свят... славы Его" (Ис. 6. 3), и Златоуст в Маргарите приводит эту песнь так же. Думаю, что из Маргарита взял ее и Варлаам Лопухин с своими клевретами и начал первый петь в Сергиеве монастыре: "Исполнь небо и земля славы Его", и так теперь поют едва не повсюду. А прежде, от лет древних, при наших древних митрополитах, у нас все певали: "Славы Твоея". По высоте этой песни и не постигая таинства, как петь ее, я сказать не смею и не могу". Захария: "Я слышал от Иосифа, рождественского игумена, что христианам не будет вечной муки". Зиновий: "Истинным христианам как чадам Божиим и святым действительно не будет вечной муки, но утверждать, что не будет ее и для христиан-грешников непокаявшихся — это ересь и хула на Христа, Который сказал, что грешники пойдут во огонь вечный, в муки вечныя (Мф. 25. 41, 46)". Захария: "В Символе веры одни говорят: "Сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Мария Девы", а другие: "От Духа Свята из Марии Девы". Одно ли это и то же?" Зиновий: "Об этом писал Максим Грек и учил, что должно употреблять первое выражение, а последнее возбранял. А мне кажется, что если кто, православно веруя в сердце, и выражается, по неискусству речи нашего языка, "от Духа Свята из Марии Девы", то не будет осужден, хотя выражение "от Духа Свята и Марии Девы", по моему мнению, чище и правильнее". Захария: "В том же Символе веры одни говорят: "И в Духа Святаго Господа", а другие: "И в Духа Святаго Господа истинного". Есть ли тут разность?" Зиновий: "Если кто говорит с правою верою и нелицемерно, то, думаю, здесь разности немного, хотя и не одно и то же. Однако ж, опасно не говорить: "И в Духа Святаго Господа", я видел, что так читается в правилах древнего перевода, переписанных при Ярославе князе, Владимирове сыне, и епископе Иоакиме, в начале Крещения нашей земли. Да так именно изложили Символ о Святом Духе и отцы Первого Вселенского Собора, а все последующие Вселенские Соборы заповедали неизменно содержать Символ и ничего не прибавлять и не убавлять в нем. Захария: "Говорят, что в Символе веры слова: "И в Духа Святаго" — приложил после Первого Собора Второй Собор, как и помечено на стороне в некоторых переводах". Зиновий тут очень ошибся и утверждал, что это ложь и соблазн, что Второй Собор не делал этого приложения, а так изложил о Духе Святом именно Первый Собор, и в доказательство ссылался опять на правила древнего перевода, писанные при Ярославе, и на то, что Кирилл Иерусалимский и Василий Великий, писавшие прежде Второго Вселенского Собора, приводили уже и изъясняли эти слова Символа о Святом Духе будто бы по изложению Первого Вселенского Собора. Захария: "Отчего некоторые в конце Символа не хотят говорить: " Чаю воскресения мертвых", а говорят: "Жду воскресения мертвых"? Зиновий: "Думаю, или оттого, что не разумеют силы слова чаю, или от самомнения. Люди, уже умершие, ждут воскресения; а нам, еще живущим, приличнее выражаться: "Чаю воскресения мертвых". Крылошане: "Максим повелел говорить: "Жду воскресения мертвых", потому что слово чаю — речь не твердая, и будет ли или не будет то, чего мы чаем, неизвестно, а слово жду — твердая речь и выражает то, что будет". Зиновий: "Максим мало знал русский язык, когда пришел к нам, а как в то время многие наши вельможи, держась в сердце жидовской ереси, старались по наружности казаться православными, чая чрез это избегнуть казней, и стали употреблять слово чаяние в смысле неизвестности, сбудется ли или не сбудется чаемое ими, то от них-то Максим и позаимствовал это слово в таком смысле. Но прежде той ереси все русские люди, как простой народ, так и вельможи, употребляли слово чаю в смысле твердой речи и непреложной; да и в Писании говорится о Христе: Той чаяние языков (Быт. 49. 10)". Захария: "В Пскове поют на литургии "Отче наш" и думают петь "Верую во единаго". Как же в нашем городе не поют молитвы Господней?" Зиновий: "Петь "Отче наш" есть великая дерзость; это не песнь, а молитва, и Господь не сказал ученикам: сице пойте, а заповедал: сице молитеся. Равно и "Верую во единаго" не есть песнь или тропарь, а исповедание веры. Много согрешают поющие "Отче наш" и "Верую во единаго"; они колеблют устав святых и недалеки от еретиков". Захария: "Поведай мне об иконе Богоотца Саваофа; некоторые не принимают этой иконы, другие чудятся ей и хвалят ее как мудро составленную; есть и сказание об этой иконе". Зиновий, выслушав сначала сказание об иконе, отвечал, что и икона и сказание далеки от учения православной Церкви и вовсе чужды благочестивой веры и мысли. Изображать Бога Отца в образе Давида — великая дерзость: Бог Отец присносущ, безначален, бесконечен, а Давид — человек, раб Божий... Кроме того, здесь на главе Бога Отца изображена схима, а на плечах омофор в знамение будто бы того, что Он царь и святитель, как объясняет сказание. Но схима показывает не царя, а раба покорного — инока; царя же показывают диадима и порфира. И Бог Отец нигде в Писании не именуется святителем или архиереем, как именуется только Сын Божий Иисус Христос... и пр." Крылошане: "Но ты прежде укорял Косого за хуление икон, а ныне сам не похваляешь иконы Саваофа в образе Давидове". Зиновий: "Я укорял Косого за то, что он вообще хулит иконы и отвергает почитание их, а я отнюдь не хулю икон, а не одобряю только неразумного и чуждого православной мысли изображения на иконе Бога Отца". Крылошане: "В ростовских книгах есть правило Шестого Вселенского Собора, где говорится, что отцы Неокесарийского Собора нехорошо поняли написанное в Деяниях о седьми диаконах и неправильно постановили, что должно иметь только семь диаконов. Здесь есть похуление на Неокесарийский Собор". Зиновий: "В ростовских правилах, которые писаны недавно на бумаге, а не на коже, вероятно, кто-либо из не боящихся Бога исказил истину. Но вот в книге правил, писанной на коже при Изяславе, сыне Ярослава, внуке Владимира, крестившего землю Русскую, сказано, что отцы Шестого Вселенского Собора, рассмотрев правило Неокесарийского Собора о седьми диаконах, объяснили, что Собор этот повелел быть седьми диаконам на служение трапезам, а не на служение алтарю. И таким образом, тот и другой Собор оказываются в согласии как руководившиеся одним и тем же Духом Святым". Крылошане: "Некоторые говорят, что Шестой Собор повелел писать иконы, а до Шестого Собора иконы не были писаны". Зиновий: "Это ложь. Шестой Собор запретил только писать на иконах Христа в виде агнца, прообразовавшего Его в Ветхом Завете, а повелел изображать Христа, как Он явился в новой благодати. Иконы же писались и прежде Шестого Собора, еще в Ветхом Завете, при Моисее, Давиде и Соломоне, и в Новом от дней апостолов, из числа которых Лука написал икону Богородицы. Тот же Шестой Собор запретил изображать Крест на земле, чтобы он не был попираем, но вообще подтвердил древнее чествование святого Креста Христова".

Ересь Феодосия Косого в существе была совершенно сходна с ересию жидовствующих, отвергая в христианстве все собственно христианское и опираясь на Ветхий Завет, но имела и свои особенности. Жидовствующие держались всех вообще книг Ветхого Завета, хотя в своих возражениях против христиан не отказывались пользоваться и священными книгами Нового Завета и даже писаниями отцов. Косой признавал истинными только пять книг ветхозаветных — Моисеевых, называя их столповыми, хотя не отказывался пользоваться против христиан и прочими книгами Ветхого и Нового Завета и даже писаниями отцов. Да и самые возражения жидовствующих и Косого против христиан не всегда были одинаковы. Отсюда объясняются как сходство, так и различие между сочинением Зиновия против Косого и "Просветителем" преподобного Иосифа Волоцкого против жидовствующих. Оба они, Иосиф и Зиновий, защищали и раскрывали догмат о Пресвятой Троице, но первый — на основании всех книг ветхозаветных, а последний — только на основании Пятокнижия. Оба доказывали догмат о Божестве Иисуса Христа, но один — текстами из Ветхого Завета, а другой — свидетельствами Нового Завета, соответственно возражениям. Оба касались догмата о Воплощении, но Иосиф доказывал, пользуясь вообще ветхозаветными книгами, что Иисус Христос, воплотившийся Сын Божий, есть истинный Мессия, и старался объяснить собственными соображениями, что Воплощение достойно Бога и сообразно с Его совершенствами; а Зиновий указывал и раскрывал только преобразования Воплощения и обетования о Мессии, изложенные в одном Пятокнижии. Оба защищали употребление и почитание святых икон на основании Ветхого Завета, но Иосиф привел также и новозаветные свидетельства о поклонении иконам и подробно объяснил разные виды поклонения и особенно поклонения Богу. Оба защищали монашество, но Зиновий только опровергал возражения против любостяжательности монастырей, а Иосиф раскрывал самое происхождение монашества, его существо и характер. Таким образом, некоторые истины, именно: о Пресвятой Троице, о Воплощении, о почитании икон, о монашестве — изложены у Иосифа гораздо подробнее или многостороннее, но зато в сочинении Зиновия, можно сказать, вообще раскрытие истин и изложение мыслей отчетливее и основательнее. Как тот, так и другой обладали обширными познаниями в Священном Писании, но Иосиф часто приводил тексты для подтверждения какой-либо истины без всякого с своей стороны объяснения, а Зиновий, приводя тексты, всегда истолковывал их смысл и силу доказательности. Иосиф поражает своею начитанностию в писаниях святых отцов и множеством отеческих свидетельств, им приводимых. Зиновий не показал такой начитанности и даже почти не приводит отеческих свидетельств, а все объясняет или доказывает сам, и в этом главное его отличие от Иосифа и от всех современных писателей, по крайней мере судя по настоящему сочинению Зиновия. Но не напрасно еще пред началом своих собеседований с крылошанами Зиновий сказал: "Отеческое учение вем добре" — и потом, когда они однажды укорили его, будто он толкует Писание дерзко, сослался на согласие своих толкований с учением трех вселенских учителей; толкования Зиновия, хотя он выражал их своими словами, действительно согласны с писаниями отцов и нередко заимствованы из них. Любил и Иосиф обращаться иногда к соображениям разума, но Зиновий пользовался ими гораздо чаще, хотя соображения его не всегда были удачны, а те, которые он употреблял для изъяснения таинства Пресвятой Троицы, даже весьма неудачны. Есть и в сочинении Иосифа мысли и целые отделы, излишние для его цели, но у Зиновия таких излишеств больше, и некоторые из них гораздо объемистее и резче, каковы доказательства бытия Божия и особенно обширные толкования на целые два Слова святого Василия Великого. Слог у Зиновия по складу и многим словам и выражениям своеообразный, непохожий на слог других писателей того времени, имеющий мало естественности и правильности, и очень трудный для понимания, пока к нему не привыкнешь. Впрочем, несмотря на все недостатки, замечаемые в сочинении Зиновия, о нем более, нежели о ком-либо другом из его современников, справедливо можно сказать: это был богослов мыслящий и дававший себе отчет во всем, о чем он говорил или писал, а не довольствовавшийся готовыми мыслями и свидетельствами "от Божественных Писаний", как большею частию поступали тогда другие. Остается заметить, что в конце своего сочинения, в последнем собеседовании, Зиновий познакомил нас с некоторыми весьма любопытными религиозными вопросами своего времени и со своим взглядом на эти вопросы.