Суровая традиция

Когда в Японии биржа на два часа закрывается на ланч и игроки расходятся в надежде на разворот тенденции, в Америке царит поздняя ночь. Я закрываю глаза и погружаюсь в дрему. Во сне я могу почувствовать на языке вкус говядины «Веллингтон» у Дельмонико, где праздновали удачные сделки Джесс Ливермор и мой дедушка Мартин. Я могу услышать, как мой учитель музыки, отец Роберта Шраде, играет в квартете с Брамсом; увидеть тренировки великих игроков в сквош - Коулса и Барнеби; ощутить запахи ночлежек, где Арти осматривал владения призраков и колдунов; и почуять возбуждение, царившее в борделе Скотта Джоплина, где Мартин развлекался с девочками.

Да, именно такие «университеты» готовят будущего биржевика к успеху. Но, само собой, существуют и настоящие учебные заведения - к примеру, колледжи Гарварда или «Высшие школы жизни» Линкольна, - которые специализируются на подготовке хороших солдат, истинных верующих и конформистов.

К счастью, я играл в теннис и был неплохим музыкантом, а мои родители служили для меня достаточной опорой, чтобы не потерять уверенности в себе. И мое умение сопротивляться конформизму стало основой моей будущей деятельности биржевого спекулянта.

Гарвардская команда по сквошу - одна из самых преуспевающих команд за всю историю межуниверситетских игр. В 1996 году мужская команда выиграла подряд 70 матчей, а женская - 40 матчей подряд. Гарвардцы победили на одиннадцати из последних двенадцати чемпионатов национальных межуниверситетских игр. Это - типичная картина для последних семидесяти лет. Можно предположить, что гарвардская традиция побеждать применима в некоторых других областях деятельности, в частности, в настольных играх и на бирже.

Я не намерен приносить особо пышные извинения за то, что постоянно ссылаюсь на свой опыт игры в сквош, хотя этот вид спорта вымер, как додо. Разумеется, кроме тех немногочисленных ветеранов, которые еще играют в сквош или помнят, как это делалось, едва ли кто-то сейчас заинтересуется подробностями этой игры. Однако уроки, которые я извлек из сквоша, весьма полезны и многочисленны. Сами по себе правила игры, в которой соперники, вооруженные потенциально смертоносными ракетками, не разделены сеткой и стоят близко друг к другу, требуют от игрока крепких нервов. Игрокам приходится сдерживать силу удара, чтобы ненароком не убить соперника мячом.

Сквош - это джентльменская игра английских лордов: в прошлом только у них хватало денег и свободного времени на это развлечение. Традиция требует от игрока в сквош поджимать губы, выпячивать подбородок, поддерживать в себе боевой дух, скрывать боль, побеждать с изяществом, а поражение принимать со скромностью.

Родоначальником гарвардских традиций стал Гарри Коулс, который был тренером с 1928 по 1936 год. Знатоки утверждают, что Коулс был самым лучшим игроком за всю историю сквоша. Если кто-либо из его учеников-чемпионов не принимал победу с должным изяществом, Гарри играл с ним демонстрационную партию, побеждая в третьем, последнем гейме со счетом 15:0.

Прежде Гарри был тренером в элитном британском «Гарвардском клубе» в Бостоне, и он так и не смирился с тем, что менее аристократические американские игроки променяли длинные белые брюки на шорты. В своей книге «Искусство сквоша» Коулс жалуется:

«Хорошо играть в сквош можно, разумеется, как в длинных брюках, так и в шортах. Разница невелика. Но, с другой стороны, никто не сможет возразить против того, что длинные белые брюки придают игре особую прелесть, утраченную с появлением шорт... Теперь игроки то и дело выходят на корт в одних спортивных подтяжках. Если б такой игрок хоть раз увидел себя с трибуны, он тут же помчался бы переодеваться!»

Не вызывает сомнений, что изменение старинных традиций и возросшая зрелищность игры внесли свой вклад в постигшее Коулса безумие. Последние десять лет своей жизни - с 1936-го по 1946-й - он провел в психиатрической лечебнице.

Когда в 1936 году на смену ему пришел Джек Барнеби, английская традиция уже была изрядно американизирована. Брюки окончательно уступили место шортам. Спортсменов выпускали играть за команду, даже если они не прошли финальную подготовку в гарвардских клубах. Новичкам больше не нужно было платить за обучение. Джек регулярно набирал учеников «с нуля» и за три года превращал их в первоклассных игроков.

Джек был родом из Хартфорда (штат Коннектикут) где играть в теннис круглый год было невозможно из-за холодного климата и суровости страховых компаний. Когда в 1930 году Барнеби появился в Гарварде, один из теннисистов предложил ему заняться зимним сквошем, но тот отказался. Вместо этого он попросил Гарри Коулса дать ему шанс выступить за команду; однако Коулс сказал, что все места заняты нынешними или будущими национальными чемпионами.

Единственный путь к игре для Барнеби состоял в том чтобы платить Коулсу за частные уроки. Джек аккуратно посещал занятия в течение года, о чем часто рассказывал впоследствии своим ученикам. «Я научился играть на уровне лучших национальных чемпионов того времени - таких, как Глидден, Пул и Стрэчен». Сейчас, когда я пишу эти строки, на мне - рубашка, выпущенная в честь 80-летия Джека Барнеби. О своей игре в 1930-е годы Джек говорил: «Чем старше мы становились, тем лучше играли». Я сверился с хрониками и убедился, что это - чистая правда. Джек участвовал и побеждал в финалах множества массачусетсских турниров, а на демонстрационных играх одерживал победы над такими чемпионами, как Глидден и Пул.

Когда в 1961 году я получил возможность выступить за команду, мне не хватало аристократизма, но зато я был переполнен боевым духом. Я регулярно переходил в ближний бой и способен был сыграть подряд два матча из пяти сетов, даже не запыхавшись. По этому параметру я отлично подходил для гарвардской школы: традиции ее требовали, помимо всего прочего, сражаться до последней капли крови.

Однако, боюсь, я был недостаточно утонченным. Я бунтовал против чопорного английского духа, которым была пронизана эта игра. Еще до того, как я взял в руки ракетку, я подошел к Джеку Барнеби и заявил: «Я стану лучшим игроком». Мысленно я уже слышал, как стонут чемпионы в белых брюках, портретами которых были увешаны стены конторы Джека. К чести Джека, он спокойно ответил: «Подожди несколько дней. Я покажу тебе, что такое корт для сквоша». Годы спустя, описывая этот случай, Барнеби был великодушен:

«Поскольку он был новичком и никогда не видел настоящей игры, его похвальбу можно счесть простительной. Эти слова для Нидерхоффера были простой констатацией факта, вроде того, как мы говорим: «Я пойду на почту». Четырнадцать месяцев спустя он уже был национальным чемпионом среди юниоров».

Через тридцать пять лет Джек признался мне, что едва держал тогда желание заявить мне в ответ: «Ты - самый несносный кретин из всех, которых я имел несчастье встречать в Гарварде за сорок лет». Это был первый, но не последний случай, когда Джеку приходилось прикусить язык, чтобы не осыпать меня бранью.

Однажды мою игру судил сам Нед Бигелоу. Проиграв, я саркастически бросил ему:

«Благодарю!»

«Не стоит. Моей заслуги в этом нет», - ответил он.

«Так я тебе и поверил», - фыркнул я.

Джек сказал мне, что из-за этой перебранки едва ни отменили ежегодный национальный турнир: Бигелоу пригрозил лишить нас финансовой поддержки. Но и в тот раз он сумел взять себя в руки и спустя несколько часов осторожно добавил: «Возможно, тебе просто не следовало отвечать ему так язвительно».

«Но, Джек, если б мы не были на содержании у этого йельского сноба, я выиграл бы весь турнир», - возразил я.