Как люди проигрывают

Существует множество способов проигрывать, но не так уж много - побеждать. Возможно, самый лучший способ добиться победы состоит в том, чтобы изучить все предпосылки крушения, а затем изо всех сил стараться избегать их.

Учитывая рост специализации в современном мире, можно не удивляться, что прирожденные неудачники встречаются на каждом шагу. Достаточно вспомнить, например, «Вашингтон Дженералс», которым не удавалось победить «Гарлем Глобтроттерз» с 1971 года; или Энтони Янга, в 1995 году проигравшего подряд 20 игр за «Нью-Йорк Мэтс». Боб Уэккер, бывший игрок «Сент-Льюис Кардиналз», за всю свою жизнь набрал средний счет 0,200. Его постоянно снимают в рекламных роликах: глядя на него, люди чувствуют себя полноценными.

Мне невероятно повезло, что я рос в пяти шагах от величайшего неудачника всех времен и народов - моего родного дяди Хауи Айзенберга. В своей классической статье «Второе место - не последнее» Хауи отстаивает собственные претензии на звание «человека, который всегда проигрывает в финальном туре». Кое-какие образцы его жалобной речи достойны того, чтобы воспроизвести их здесь:

«Шанс окончательно войти в роль неудачника мне предоставился на национальных теннисных турнирах. В I960 году в течение 24 часов я совершил поистине фальстафов подвиг, заняв второе место как в одиночных, так и в парных соревнованиях.

Почувствовав, что победа не за горами, я, тем не менее, сохранял хладнокровие, твердо зная, что божественное вмешательство в последний момент придет мне на помощь и ни в коем случае не даст победить. И действительно, на сей раз Провидение явилось в виде пронзительного вопля рефери, объявившего аут, после чего Оскар любезно нанес поистине убийственный удар, завершивший гейм и окончательно закрепивший мой рекорд.

...когда в третьем гейме счет дошел до 18, Господь снова вмешался в игру под маской человеческого легкомыслия, побудив своих добрых ангелов (я имею в виду рефери и судей на линии) начислить по меньшей мере три штрафных очка.

...первый финальный гейм мы выиграли, а во втором вели со счетом 20:12. Когда я отбил низкую подачу, мой рекорд опасно зашатался... и наверняка рухнул бы, если б за игрой наблюдал кто-нибудь рангом пониже, чем главный судья.

Неблагоприятные условия всегда оказывались для меня козырным тузом в рукаве, позволявшим занять мое излюбленное второе место. Правда, в турнирах 1970 года, к моей немалой досаде, этот туз был разыгран преждевременно: в полуфинале, обыграв Майка Дикмана в первом гейме, я продул второй гейм со счетом 20:12. Но в 1971 году, снова проиграв в одиночных играх полуфинальную игру из трех геймов, я решил было, что достиг величайших высот своего искусства.

Не довольствуясь тем, что в парных играх мне всякий раз удавалось низводить до своего уровня даже самых везучих игроков, я разыскал того, кого все считали непревзойденным счастливчиком в этом деле.

Будь я немного мудрее, я почил бы на лаврах, наслаждаясь своим рекордом великолепного ничтожества, на который все простые смертные неудачники обречены были бы взирать с восхищением и черной завистью».

Двух примеров вполне достаточно. Первый - случай на национальном чемпионате парных соревнований в Браунсвилльском юношеском клубе в Бруклине. Хауи подавал; первый гейм из трех закончился вничью, а во втором они с партнером вели со счетом 20:8. Этот турнир был настолько важным, что его удостоил своим посещением сам Микки Блехман, член гандбольной комиссии. Еще до начала игры дядюшка Хауи прилюдно пропесочил Блехмана, попутно разнеся по клочкам всех судей на корте. А потом он подкатил к корту на мотоцикле в обнимку со своей разбитной подружкой всего минут за пять до старта. Притормозив, он пообещал девчонке, что в решающий момент достанет туза из рукава. Это был его особый сюрприз.

С трудом переводя дыхание после гонки, Хауи долго готовился к своей знаменитой подаче со скоростью мяча 125 миль в час. Трижды он подбрасывал мяч в воздух, все выше и выше, приближаясь между тем к линии подачи - точь-в-точь как дискобол перед броском.

И тут внезапно торжествующий Микки Блехман ринулся вниз с трибуны, вопя на бегу: «Все! Ты испекся!» А дело было в том, что Блехман в погоне за вечной славой только недавно изменил правило номер 1013 в гандбольных предписаниях, и теперь оно запрещало подбрасывать мяч перед подачей больше трех раз. «Но я все еще могу потребовать тайм-аут!» - завопил в ответ Хауи, у которого эта мелкая пакость начисто вылетела из головы. Но было поздно. Вспыхнула шумная перепалка минут на пятнадцать, и Хауи растерял все остатки энтузиазма в неравной борьбе с талмудической дотошностью Блехмана.

Он настолько разозлился и вышел из себя, что проиграл и второй гейм со счетом 21:20, и третий со счетом 21:3. Это было просто умопомрачительное поражение.

Я спросил Хауи, почему в спорных случаях судьи так часто решают дело не в его пользу. Хауи со свойственной ему прямотой объяснил: «Типичный судья - это жалкое ничтожество, пустое место, которое понимает, что ему никогда не победить в хорошей игре. Поэтому они из кожи вон лезут, лишь бы только задушить начинающего классного игрока. В любой спорной ситуации они решат против него».

А вот Марти Райзман, выигравший десятки теннисных чемпионатов США и Англии, умел справляться даже с самыми дрянными судьями. У него просто был природный талант. «Эй ты, паскудный сукин сын! - говорил он судье перед началом матча. - Попробуй только украсть у меня очко! Пожалеешь, что на свет родился». И, подойдя к рефери чуть не вплотную, Марти для убедительности пару раз брыкал ногой, как каратист. Когда я рассказал ему, как Хауи не везет с судьями, он сказал: «Умница твой Хауи. Я бы сам под этими словами подписался. Знаешь, в теннисе тоже полно разных поганых буквоедов. Эти сволочи спят и видят, как бы заграбастать себе все денежки и славу. Но я умею поставить их на место. Единственный раз им удалось напакостить мне - это когда во время международного чемпионата я негласно попросил президента любительской ассоциации принять мою ставку. Разгоряченный игрой, я почему-то решил, что это - мой букмекер. Этот мерзавец дождался, пока я уеду домой, и отомстил: послал мне телеграмму, где любезно сообщил, что я временно отстранен от любительских игр. Но на следующий год англичане смогут оплатить транспортные издержки этого бюрократа, если меня не восстановят». Тридцать лет спустя я спросил у Марти, насколько серьезные последствия для него имели эти ссоры с судьями. «Ну, в общем-то жаль, что в расцвете сил меня отстранили на три года», - признал он.

Хауи и Марти верили в действенность лобового столкновения. Они в лицо говорили судьям все, что о них думали. И мне нетрудно представить себе, как горькая зависть в душе какого-нибудь неудачника-игрока, подавшегося в судьи, разом оборачивалась ледяной ненавистью, когда такому бедолаге приходилось публично выслушивать тираду о его личных недостатках. Приятного мало, когда верзила раза в два здоровее тебя начинает перед тысячами зрителей осыпать тебя полупристойной бранью.

Арти поступал точь-в-точь наоборот. Он однажды остановил Сэма Силвера - захудалого судью с Брайтона и заявил ему: «Сэм, ты - судья что надо. Жаль, правда, мало кто это замечает. Знаешь, я как раз собирался отправиться с семьей в рыбный ресторан пообедать. Не хочешь пойти с нами?» Позже я спросил Арти, зачем он его пригласил, ведь Силвер столько раз засчитывал нам с Хауи штрафные очки. Арти ответил: «С судьей всегда надо дружить: помешать тебе это не помешает, а вот помочь может. По крайней мере, тебе не сделают лишнюю пакость». Этому совету я последовал в сделках на товарной бирже. Я взял за правило пару раз в год беседовать с клерками и маклерами из операционного зала. Это не значит, что они изо всех сил постараются помочь мне, когда я в следующий раз приду размещать заказы, но, по крайней мере, они не станут лезть из кожи вон, чтобы мне помешать.

Однако в начале моей карьеры, когда я мог себе позволить выражать свои взгляды открыто, я полностью пренебрегал этим разумным принципом. Когда мое агентство подало заявление с просьбой об исключительном праве на операции в промышленности, я запротестовал. Я написал в Вашингтон письмо, где указывал, что никакой нужды в эксклюзивных правах нет; что таким образом будет подавлена конкуренция и вырастут цены. «Мне представляется, что все это - настоящий грабеж», - заключил я и добавил пару философских замечаний о вреде лицензирования. С моей точки зрения, те, кто заключал фьючерсные сделки, нуждались в лицензии не более, чем, скажем, парикмахеры: и в том, и в другом случае лицензия служит лишь для подавления конкуренции.

В ответ на мое послание ассоциация гордо заявила, что мое письмо против сертификации - единственное среди сотен писем в ее поддержку. Вскоре сертификация была единогласно утверждена, и мне пришлось лицом к лицу встретиться с председателем ассоциации, который на тот момент получал жалованье более 500 000 долларов в год. Ассоциация подозревала меня в нарушении ее кодекса и вела расследование. Мы с председателем испытующе взглянули друг на друга - и оба не сдержали улыбки.

Я усвоил урок. С тех пор, если у меня появлялись сомнения, я, чтобы не прогадать, немедленно обращался за лицензией и в результате стал членом всех крупных бирж, где участвовал в торгах. Единственной биржей, которая (к ее чести) меня не приняла, оказалась Нью-Йоркская фондовая биржа - частный клуб, за плечами которого стоит двухсотлетний опыт отсева потенциальных ренегатов. Да я и вправду не гожусь в члены такого клуба. Правила его намеренно разработаны так, чтобы препятствовать конкуренции и максимизировать годовые доходы его членов. Что касается годовых доходов, это меня устраивает; но вот с ограничением конкуренции я категорически не согласен. Я понимал, что могу предложить публике великолепный продукт, а эти правила не давали мне провести его на рынок. Чтобы сократить конкуренцию, биржи наложили жесткие ограничения на ценные бумаги во всех видах деятельности Я попытался компенсировать недостаток капиталов обширной рекламой. Но - увы!.. За рекламой настолько тщательно следили и подвергали ее таким суровым ограничениям, что этот орешек оказался мне не по зубам.

Чтобы держать все под контролем, биржи часто проводили аудиторские проверки. Каждый год четыре аудитора биржи оккупировали нашу контору на целых два месяца. По правде говоря, многие аудиторские процедуры и стандарты действительно защищают публику от злоупотреблений. С фьючерсной индустрией связано столько шарлатанов, что без жестких стандартов рекламное дело очень скоро стало бы напоминать скачки. Более того, без стандартов на ценные бумаги публика не будет чувствовать уверенности в защищенности своих вкладов. Аудиторы удостоверяются, что деньги клиентов в безопасности, а отчеты о прибылях точны и ни один клиент не станет жертвой крупной фьючерсной биржи.

Аудиторские проверки моей деятельности обычно завершались штрафом в 1000 долларов. Чтобы идти в ногу с требованиями, мне были необходимы два лишних работника с полным рабочим днем. Хуже того, ожидание грядущих проверок отнимало у меня уверенность в себе. А вдруг в формулировке рекламы окажется что-нибудь обидное для потенциальных конкурентов и их представителей?

В конце концов одна товарная биржа повесила на меня пятизначный штраф, несмотря на то что последние три года я на ней не торговал. Это стало последней каплей. Я продал все свои членства и стал биржевым маклером.