Параметрическое представление периодических 1 страница

Сборник статей (1914 - 1917)

Мировая опасность

I. Психология русского народа

Душа России

О "вечно-бабьем" в русской душе

Война и кризис интеллигентского сознания

Темное вино

Азиатская и европейская душа

О власти пространств над русской душой

Централизм и народная жизнь

О святости и честности

Об отношении русских к идеям

II. Проблема национальности

Национальность и человечество

Национализм и мессианизм

Национализм и империализм

Конец Европы

Задачи творческой исторической мысли

Славянофильство и славянская идея

Космическое и социологическое мироощущение

III. Души народов

Судьба Парижа

Русская и польская душа

Религия германизма

IV. Психология войны и смысл войны

Мысли о природе войны

О жестокости и боли

О правде и справедливости в борьбе народов

Движение и неподвижность в жизни народов

О частном и историческом взгляде на жизнь

V. Психология политики и общественности

Об отвлеченности и абсолютности в политике

Слова и реальности в общественной жизни

Демократия и личность

Дух и машина

Мировая опасность

(Вместо предисловия)

С горьким чувством перечитывал я страницы сборника статей, написанных

за время войны до революции. Великой России уже нет, и нет стоявших перед

ней мировых задач, которые я старался по-своему осмыслить. Война внутренно

разложилась и потеряла свой смысл. Все переходит в совершенно иное

измерение. Те оценки, которые я применял в своих опытах, я считаю внутренно

верными, но неприменимыми уже к современным событиям. Все изменилось вокруг

в мире, и нужны уже новые реакции живого духа на все совершающееся. Эти

новые реакции нужны и для духа, оставшегося верным своей вере, своей идее.

Не вера, не идея изменилась, но мир и люди изменили этой вере и этой идее. И

от этого меняются суждения о мировых соотношениях. Ни одна из задач мировой

войны не может быть положительно разрешена, и прежде всего не может быть

разрешен восточный вопрос. Выпадение России из войны - факт роковой для

судьбы войны. И роковой смысл этого выпадения я вижу даже не в том, что он

дает перевес враждебной нам стороне. Смысл этого события лежит глубже.

Русское падение и бесчестье способствовало военным успехам Германии. Но

успехи эти не слишком реальны, в них много призрачного. Германские победы не

увеличили германской опасности для мира. Я даже склонен думать, что

опасность эта уменьшается. Воинственный и внешне могущественный вид Германии

внушает почти жалость, если всмотреться глубже в выражение германского лица.

Германия есть в совершенстве организованное и дисциплинированное бессилие.

Она надорвалась, истощилась и принуждена скрывать испуг перед собственными

победами. Ее владычество над огромной таинственной хаотической стихией, в

прошлом именовавшейся Великой Россией, не может не пугать ее. Она не в силах

совладать с больным и павшим колоссом. Она должна будет отступить перед ним,

истощив свои силы. Силы германского народа истощаются все более и более, как

и силы всех народов Европы. И ныне перед европейским миром стоят более

страшные опасности, чем те, которые я видел в этой войне. Будущее всей

христианской культуры старой Европы подвергается величайшей опасности. Если

мировая война будет еще долго продолжаться, то все народы Европы со старыми

своими культурами погрузятся во тьму и мрак. С Востока, не арийского и не

христианского, идет гроза на всю Европу. Результатами войны воспользуются не

те, которые на это рассчитывают. Никто не победит. Победитель не в состоянии

уже будет пользоваться своей победой. Все одинаково будут побеждены. Скоро

наступит такое время, что все равно уже будет, кто победит. Мир вступит в

такое измерение своего исторического бытия, что эти старые категории будут

уже неприменимы.

Все время войны я горячо стоял за войну до победного конца. И никакие

жертвы не пугали меня. Но ныне я не могу не желать, чтобы скорее кончилась

мировая война. Этого должно желать и с точки зрения судьбы России, и с точки

зрения судьбы всей Европы. Если война еще будет продолжаться, то Россия,

переставшая быть субъектом и превратившаяся в объект, Россия, ставшая ареной

столкновения народов, будет продолжать гнить, и гниение это слишком далеко

зайдет к дню окончания войны. Темные разрушительные силы, убивающие нашу

родину, все свои надежды основывают на том, что во всем мире произойдет

страшный катаклизм и будут разрушены основы христианской культуры. Силы эти

спекулируют на мировой войне, и не так уж ошибочны их ожидания. Всей Европе

грозит внутренний взрыв и катастрофа, подобная нашей. Жизнь народов Европы

будет отброшена к элементарному, ей грозит варваризация. И тогда кара придет

из Азии. На пепелище старой христианской Европы, истощенной, потрясенной до

самых оснований собственными варварскими хаотическими стихиями, пожелает

занять господствующее положение иная, чужая нам раса, с иной верой, с чуждой

нам цивилизацией. По сравнению с этой перспективой вся мировая война есть

лишь семейная распря. Теперь уже в результате мировой войны выиграть,

реально победить может лишь крайний Восток, Япония и Китай, раса, не

истощившая себя, да еще крайний Запад, Америка. После ослабления и

разложения Европы и России воцарится китаизм и американизм, две силы,

которые могут найти точки сближения между собой. Тогда осуществится

китайско-американское царство равенства, в котором невозможны уже будут

никакие восхождения и подъемы.

Русский народ не выдержал великого испытания войны. Он потерял свою

идею. Но испытания этого может не выдержать и вся Европа. И тогда может

наступить конец Европы не в том смысле, в каком я писал о нем в одной из

статей этой книги, а в более страшном и исключительно отрицательном смысле

слова. Я думал, что мировая война выведет европейские народы за пределы

Европы, преодолеет замкнутость европейской культуры и будет способствовать

объединению Запада и Востока. Я думал, что мир приближается путем страшных

жертв и страданий к решению всемирно-исторической проблемы Востока и Запада

и что России выпадет в этом решении центральная роль. Но я не думал, что

Азия может окончательно возобладать над Европой, что сближение Востока и

Запада будет победой крайнего Востока и что свет христианской Европы будет

угасать. А это ныне угрожает нам. Русский народ не захотел выполнить своей

миссии в мире, не нашел в себе сил для ее выполнения, совершил внутреннее

предательство. Значит ли это, что идея России и миссия России, как я ее

мыслю в этой книге, оказалась ложью? Нет, я продолжаю думать, что я верно

понимал эту миссию. Идея России остается истинной и после того, как народ

изменил своей идее, после того, как он низко пал. Россия, как Божья мысль,

осталась великой, в ней есть неистребимое онтологическое ядро, но народ

совершил предательство, соблазнился ложью. В опытах по психологии русского

народа, собранных в этой книге, можно найти многое, объясняющее происшедшую

в России катастрофу. Я чувствовал с первых дней войны, что и Россия и вся

Европа вступают в великую неизвестность, в новое историческое измерение. Но

я верил и надеялся, что в решении таинственных судеб человечества Великой

России предстоит активная и творческая роль. Я знал, что в русском народе и

в русской интеллигенции скрыты начала самоистребления. Но трудно было

допустить, что действие этих начал так далеко зайдет. Вина лежит не на одних

крайних революционно-социалистических течениях. Эти течения лишь закончили

разложение русской армии и русского государства. Но начали это разложение

более умеренные либеральные течения. Все мы к этому приложили руку. Нельзя

было расшатывать исторические основы русского государства во время страшной

мировой войны, нельзя было отравлять вооруженный народ подозрением, что

власть изменяет ему и предает его. Это было безумие, подрывавшее возможность

вести войну.

Теперь уже иная задача стоит перед нами, да и перед всем миром. Русская

революция не есть феномен политический и социальный, это прежде всего

феномен духовного и религиозного порядка. И нельзя излечить и возродить

Россию одними политическими средствами. Необходимо обратиться к большей

глубине. Русскому народу предстоит духовное перерождение. Но русский народ

не должен оставаться в одиночестве, на которое обрекает его происшедшая

катастрофа. Во всем мире, во всем христианском человечестве должно начаться

объединение всех положительных духовных, христианских сил против сил

антихристианских и разрушительных. Я верю, что раньше или позже в мире

должен возникнуть "священный союз" всех творческих христианских сил, всех

верных вечным святыням. Начнется же он с покаяния и с искупления грехов, за

которые посланы нам страшные испытания. Виновны все лагери и все классы.

Исключительное погружение Европы в социальные вопросы, решаемые злобой и

ненавистью, есть падение человечества. Решение социальных вопросов,

преодолевающее социальную неправду и бедность, предполагает духовное

перерождение человечества. Целое столетие русская интеллигенция жила

отрицанием и подрывала основы существования России. Теперь должна она

обратиться к положительным началам, к абсолютным святыням, чтобы возродить

Россию. Но это предполагает перевоспитание русского характера. Мы должны

будем усвоить себе некоторые западные добродетели, оставаясь русскими. Мы

должны почувствовать и в Западной Европе ту же вселенскую святыню, которой и

мы сами были духовно живы, и искать единения с ней. Мир вступает в период

длительного неблагополучия и великих потрясений. Но великие ценности должны

быть пронесены через все испытания. Для этого дух человеческий должен

облечься в латы, должен быть рыцарски вооружен.

В статьях этих я жил вместе с войной и писал в живом трепетании

события. И я сохраняю последовательность своих живых реакций. Но сейчас к

мыслям моим о судьбе России примешивается много горького пессимизма и острой

печали от разрыва с великим прошлым моей родины.

I. Психология русского народа

Душа России

I

Мировая война остро ставит вопрос о русском национальном самосознании.

Русская национальная мысль чувствует потребность и долг разгадать загадку

России, понять идею России, определить ее задачу и место в мире. Все

чувствуют в нынешний мировой день, что Россия стоит перед великими мировыми

задачами. Но это глубокое чувство сопровождается сознанием неопределенности,

почти неопределимости этих задач. С давних времен было предчувствие, что

Россия предназначена к чему-то великому, что Россия - особенная страна, не

похожая ни на какую страну мира. Русская национальная мысль питалась

чувством богоизбранности и богоносности России. Идет это от старой идеи

Москвы как Третьего Рима, через славянофильство - к Достоевскому, Владимиру

Соловьеву и к современным неославянофилам. К идеям этого порядка прилипло

много фальши и лжи, но отразилось в них и что-то подлинно народное, подлинно

русское. Не может человек всю жизнь чувствовать какое-то особенное и великое

призвание и остро сознавать его в периоды наибольшего духовного подъема,

если человек этот ни к чему значительному не призван и не предназначен. Это

биологически невозможно. Невозможно это и в жизни целого народа.

Россия не играла еще определяющей роли в мировой жизни, она не вошла

еще по-настоящему в жизнь европейского человечества. Великая Россия все еще

оставалась уединенной провинцией в жизни мировой и европейской, ее духовная

жизнь была обособлена и замкнута. России все еще не знает мир, искаженно

воспринимает ее образ и ложно и поверхностно о нем судит. Духовные силы

России не стали еще имманентны культурной жизни европейского человечества.

Для западного культурного человечества Россия все еще остается совершенно

трансцендентной, каким-то чуждым Востоком, то притягивающим своей тайной, то

отталкивающим своим варварством. Даже Толстой и Достоевский привлекают

западного культурного человека, как экзотическая пища, непривычно для него

острая. Многих на Западе влечет к себе таинственная глубина русского

Востока. Но все еще не наступало время признания за духовной жизнью

христианского Востока равноправия с духовной жизнью Запада. На Западе еще не

почувствовали, что духовные силы России могут определять и преображать

духовную жизнь Запада, что Толстой и Достоевский идут на смену властителям

дум Запада для самого Запада и внутри его. Свет с Востока видели лишь

немногие избранные индивидуальности. Русское государство давно уже признано

великой державой, с которой должны считаться все государства мира и которая

играет видную роль в международной политике. Но духовная культура России, то

ядро жизни, по отношению к которому сама государственность есть лишь

поверхностная оболочка и орудие, не занимает еще великодержавного положения

в мире. Дух России не может еще диктовать народам тех условий, которые может

диктовать русская дипломатия. Славянская раса не заняла еще в мире того

положения, которое заняла раса латинская или германская. Вот что должно в

корне измениться после нынешней великой войны, которая являет собой

совершенно небывалое историческое соприкосновение и вплетение восточного и

западного человечества. Великий раздор войны должен привести к великому

соединению Востока и Запада. Творческий дух России займет, наконец,

великодержавное положение в духовном мировом концерте. То, что совершалось в

недрах русского духа, перестанет уже быть провинциальным, отдельным и

замкнутым, станет мировым и общечеловеческим, не восточным только, но и

западным. Для этого давно уже созрели потенциальные духовные силы России.

Война 1914 года глубже и сильнее вводит Россию в водоворот мировой жизни и

спаивает европейский Восток с европейским Западом, чем война 1812 года. Уже

можно предвидеть, что в результате этой войны Россия в такой же мере станет

окончательно Европой, в какой Европа признает духовное влияние России на

свою внутреннюю жизнь. Бьет тот час мировой истории, когда славянская раса

во главе с Россией призывается к определяющей роли в жизни человечества.

Передовая германская раса истощит себя в милитаристическом империализме.

Призванность славянства предчувствовали многие чуткие люди на Западе. Но

осуществление мировых задач России не может быть предоставлено произволу

стихийных сил истории. Необходимы творческие усилия национального разума и

национальной воли. И если народы Запада принуждены будут, наконец, увидеть

единственный лик России и признать ее призвание, то остается все еще

неясным, сознаем ли мы сами, что есть Россия и к чему она призвана? Для нас

самих Россия остается неразгаданной тайной. Россия - противоречива,

антиномична. Душа России не покрывается никакими доктринами. Тютчев сказал

про свою Россию:

Умом России не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать -

В Россию можно только в е р и т ь.

И поистине можно сказать, что Россия непостижима для ума и неизмерима

никакими аршинами доктрин и учений. А верит в Россию каждый по-своему, и

каждый находит в полном противоречий бытии России факты для подтверждения

своей веры. Подойти к разгадке тайны, скрытой в душе России, можно, сразу же

признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость. Тогда русское

самосознание освобождается от лживых и фальшивых идеализаций, от

характерного космополитического отрицания и иноземного рабства.

Противоречие русского бытия всегда находили себе отражение в русской

литературе и русской философской мысли. Творчество русского духа так же

двоится, как и русское историческое бытие. Это яснее всего видно на самой

характерной нашей национальной идеологии - славянофильстве и на величайшем

нашем национальном гении - Достоевском - русском из русских. Вся

парадоксальность и антиномичность русской истории отпечатлелась на

славянофилах и Достоевском. Лик Достоевского так же двоится, как и лик самой

России, и вызывает чувства противоположные. Бездонная глубь и необъятная

высь сочетаются с какой-то низостью, неблагородством, отсутствием

достоинства, рабством. Бесконечная любовь к людям, поистине Христова любовь,

сочетается с человеконенавистничеством и жестокостью. Жажда абсолютной

свободы во Христа (Великий Инквизитор) мирится с рабьей покорностью. Не

такова ли и сама Россия?

Россия - самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И

русский народ - самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать

свою землю. Все подлинно русские, национальные наши писатели, мыслители,

публицисты - все были безгосударственниками, своеобразными анархистами.

Анархизм - явление русского духа, он по-разному был присущ и нашим крайним

левым, и нашим крайним правым. Славянофилы и Достоевский - такие же в

сущности анархисты, как и Михаил Бакунин или Кропоткин. Эта анархическая

русская природа нашла в себе типическое выражение в религиозном анархизме

Льва Толстого. Русская интеллигенция, хотя и зараженная поверхностными

позитивистическими идеями, была чисто русской в своей безгосударственности.

В лучшей, героической своей части она стремилась к абсолютной свободе и

правде, не вместимой ни в какую государственность. Наше народничество, -

явление характерно-русское, незнакомое Западной Европе, - есть явление

безгосударственного духа. И русские либералы всегда были скорее гуманистами,

чем государственниками. Никто не хотел власти, все боялись власти, как

нечистоты. Наша православная идеология самодержавия - такое же явление

безгосударственного духа, отказ народа и общества создавать государственную

жизнь. Славянофилы сознавали, что их учение о самодержавии было своеобразной

формой отрицания государства. Всякая государственность представлялась

позитивистической и рационалистической. Русская душа хочет священной

общественности, богоизбранной власти. Природа русского народа сознается, как

аскетическая, отрекающаяся от земных дел и земных благ. Наши левые и

революционные направления не так уже глубоко отличаются в своем отношении к

государству от направлений правых и славянофильских, - в них есть

значительная доза славянофильского и аскетического духа. Такие идеологи

государственности, как Катков или Чичерин, всегда казались не русскими,

какими-то иностранцами на русской почве, как иностранной, не русской всегда

казалась бюрократия, занимавшаяся государственными делами - не русским

занятием. В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании

варяг-иностранцев для управления русской землей, так как "земля наша велика

и обильна, но порядка в ней нет". Как характерно это для роковой

неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей

земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства,

свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о

земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его

природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах

государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия - земля

покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении к

государственной власти - так характерна для русского народа и для русской

истории. [Это вполне подтверждается и русской революцией, в которой народ

остается духовно пассивным и покорным новой революционной тирании, но в

состоянии злобной одержимости.] Нет пределов смиренному терпению

многострадального русского народа. Государственная власть всегда была

внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа;

она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к

невесте. И потому так часто власть производила впечатление иноземной,

какого-то немецкого владычества. Русские радикалы и русские консерваторы

одинаково думали, что государство - это "они", а не "мы". Очень характерно,

что в русской истории не было рыцарства, этого мужественного начала. С этим

связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. Русский народ

всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии

земли, в лоне матери. Рыцарство кует чувство личного достоинства и чести,

создает закал личности. Этого личного закала не создавала русская история. В

русском человеке есть мягкотелость, в русском лице нет вырезанного и

выточенного профиля. Платон Каратаев у Толстого - круглый. Русский анархизм

- женственный, а не мужественный, пассивный, а не активный. И бунт Бакунина

есть погружение в хаотическую русскую стихию. Русская безгосударственность -

не завоевание себе свободы, а отдание себя, свобода от активности. Русский

народ хочет быть землей, которая невестится, ждет мужа. Все эти свойства

России были положены в основу славянофильской философии истории и

славянофильских общественных идеалов. Но славянофильская философия истории

не хочет знать антиномичности России, она считается только с одним тезисом

русской жизни. В ней есть антитезис. И Россия не была бы так таинственна,

если бы в ней было только то, о чем мы сейчас говорили. Славянофильская

философия русской истории не объясняет загадки превращения России в

величайшую империю в мире или объясняет слишком упрощенно. И самым коренным

грехом славянофильства было то, что природно-исторические черты русской

стихии они приняли за христианские добродетели.

Россия - самая государственная и самая бюрократическая страна в мире;

все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал

могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. С Ивана Калиты

последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих

воображение всех народов мира. Силы народа, о котором не без основания

думают, что он устремлен к внутренней духовной жизни, отдаются колоссу

государственности, превращающему все в свое орудие. Интересы созидания,

поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно

исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось

сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на

укрепление и защиту государства. Классы и сословия слабо были развиты и не

играли той роли, какую играли в истории западных стран. Личность была

придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные

требования. Бюрократия развилась до размеров чудовищных. Русская

государственность занимала положение сторожевое и оборонительное. Она

выковывалась в борьбе с татарщиной, в смутную эпоху, в иноземные нашествия.

И она превратилась в самодовлеющее отвлеченное начало; она живет своей

собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подчиненной функцией

народной жизни. Эта особенность русской истории наложила на русскую жизнь

печать безрадостности и придавленности. Невозможна была свободная игра

творческих сил человека. Власть бюрократии в русской жизни была внутренним

нашествием неметчины. Неметчина как-то органически вошла в русскую

государственность и владела женственной и пассивной русской стихией. Земля

русская не того приняла за своего суженого, ошиблась в женихе. Великие

жертвы понес русский народ для создания русского государства, много крови

пролил, но сам остался безвластным в своем необъятном государстве. Чужд

русскому народу империализм в западном и буржуазном смысле слова, но он

покорно отдавал свои силы на создание империализма, в котором сердце его не

было заинтересовано. Здесь скрыта тайна русской истории и русской души.

Никакая философия истории, славянофильская или западническая, не разгадала

еще, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и

могущественную государственность, почему самый анархический народ так

покорен бюрократии, почему свободный духом народ как будто бы не хочет

свободной жизни? Эта тайна связана с особенным соотношением женственного и

мужественного начала в русском народном характере. Та же антиномичность

проходит через все русской бытие.

Таинственное противоречие есть в отношении России и русского сознания к

национальности. Это - вторая антиномия, не меньшая по значению, чем

отношение к государству. Россия - самая не шовинистическая страна в мире.

Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского,

наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы - шовинисты и

националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и

самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда

национальная гордость и часто даже - увы! - чуждо национальное достоинство.

Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности

насильственной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не

презирает других. В русской стихии поистине есть какое-то национальное

бескорыстие, жертвенность, неведомая западным народам. Русская интеллигенция

всегда с отвращением относилась к национализму и гнушалась им, как нечистью.

Она исповедовала исключительно сверхнациональные идеалы. И как ни

поверхностны, как ни банальны были космополитические доктрины интеллигенции,

в них все-таки хоть искаженно, но отражался сверхнациональный,

всечеловеческий дух русского народа. Интеллигенты-отщепенцы в известном

смысле были более национальны, чем наши буржуазные националисты, по

выражению лица своего похожие на буржуазных националистов всех стран.

Человек иного, не интеллигентского духа - национальный гений Лев Толстой -

был поистине русским в своей религиозной жажде преодолеть всякую

национальную ограниченность, всякую тяжесть национальной плоти. И

славянофилы не были националистами в обычном смысле этого слова. Они хотели

верить, что в русском народе живет всечеловеческий христианский дух, и они

возносили русский народ за его смирение. Достоевский прямо провозгласил, что

русский человек - всечеловек, что дух России - вселенский дух, и миссию

России он понимал не так, как ее понимают националисты. Национализм новейшей

формации есть несомненно европеизация России, консервативное западничество

на русской почве. И Катков, идеолог национализма, был западником, никогда не

был выразителем русского народного духа. Катков был апологетом и рабом

какой-то чуждой государственности, какого-то "отвлеченного начала".

Сверхнационализм, универсализм - такое же существенное свойство русского

национального духа, как и безгосударственность, анархизм. Национален в

России именно ее сверхнационализм, ее свобода от национализма; в этом

самобытна Россия и не похожа ни на одну страну мира. Россия призвана быть

освободительницей народов. Эта миссия заложена в ее особенном духе. И

справедливость мировых задач России предопределена уже духовными силами

истории. Эта миссия России выявляется в нынешнюю войну. Россия не имеет

корыстных стремлений.

Таков один тезис о России, который с правом можно было высказать. Но

есть и антитезис, который не менее обоснован. Россия - самая

националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма,

угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального

бахвальства, страна, в которой все национализировано вплоть до вселенской

церкви Христовой, страна, почитающая себя единственной призванной и

отвергающая всю Европу, как гниль и исчадие дьявола, обреченное на гибель.