quot;"ЗГ 6 страница. Противопоставление языков свойственно любому об­ществу и всегда так или иначе привязано к проблеме взаи­мопонимания

Противопоставление языков свойственно любому об­ществу и всегда так или иначе привязано к проблеме взаи­мопонимания, но само понятие взаимопонимания может быть идеологизировано на самых ранних стадиях культур­ной эволюции. Представители одной группы могут не хо­теть понимать своих соседей даже при минимальных языко­вых отличиях. М. Мид [Mead 1935] описала такой любопыт­ный факт из недавней истории папуасов-мундугуморов (по современной терминологии их принято называть биват). Среди мундугуморов запрет на каннибализм в отношении тех, кто говорит на том же языке, носит сакральный харак­тер; ослушника должна постигнуть скорая и неизбежная смерть. Когда одна группа мундугуморов отселилась с бере­гов реки Юат во внутренние районы, межгруппового канни­бализма не наблюдалось до тех пор, пока одному смельчаку не удалось попробовать представителя соседней группы без катастрофических последствий. В результате было решено, что язык новой группы изменился достаточно, чтобы счи­таться самостоятельным.

Лингвисты давно пытаются как-то объективировать критерий взаимопонятности идиомов. По значению языко-ых различий для исследователей СЕ. Яхонтов делит пары идиомов на пять категорий, три из которых представляют ппактическую значимость и при общении самих носителей языков [Яхонтов 1980: 151-153]:

1 "Носители разных идиом³ свободно общаются друг с другом, но по особенностям произношения и отчасти лексики могут приблизи­тельно определить, откуда каждый из них родом"; "во всех этих случаях возраст различий очень невелик". (Так соотносятся вари­анты английского и испанского, голландский и африкаанс, рус­ские диалекты Сибири.)

2. "Носители разных идиом без большого труда общаются между со­
бой, хотя возможны отдельные случаи непонимания"; "возраст та­
ких различий - около 500 лет или немного больше". (Так соотно­
сятся русский с украинским, татарский с башкирским, узбекский
с уйгурским.)

3. "Носители разных идиом не могут свободно общаться, но посто­
янно слышат в речи друг друга знакомые слова и даже короткие
фразы. Говорящий на одном языке может научиться понимать дру­
гой, "постепенно привыкая" к нему, без учебника или переводчи­
ка"; "возраст таких различий - 1000-1500 лет". "Однако возмож­
ность узнавать "свои" слова в родственном языке в большой сте­
пени зависит от фонетических изменений, происходивших в этих
языках". "Практически это знание может быть скорее использова­
но при чтении, чем при попытке понять устную речь". (Так соот­
носятся русский с болгарским или польским, турецкий с татар­
ским, тхайский (сиамский) и шанский.)

Другой исследователь еще сильнее огрубляет картину, утверждая, что носители родственных идиомов в речи друг Друга "либо понимают очень мало (может быть, 10%) - и мы имеем дело с разными языками, либо почти всё (70% или более) — и мы имеем дело с диалектами одного языка" [Dixon 1997: 8].

На практике решать вопрос о статусе идиомов без опо-Ры на традицию лингвистам приходится не так уж часто, рче всего эта проблема проявляется там, где есть необхо­димость быстро дать хотя бы приближенную оценку карти-i размещения языков на определенной территории. В хо-_с ^ПредваРительной классификации многих сотен папуас-^и* языков был принят следующий формальный критерий

.

лхонтов пользуется термином идиома, в женском роде.

74

75

Глава 2. Проблемы социолингвистики

_С(^тшш ение языка и диалекта

разграничения языка и диалекта. По модифицированному С. Вурмом 200-словному списку Сводеша на глазок, без компаративистских исследований, для пары идиомов выяв­ляется общая лексика. Если ее доля превышает 81%, идио­мы считаются диалектами одного языка, если же "родствен­ных" слов менее 78% — разными языками. В пределах 3-процентного "зазора" (а в исключительных случаях — и вне его) исследователь при решении дилеммы язык / диа­лект основывается на том, какие именно лексические еди­ницы оказываются "родственными"⁴.

Классификация Яхонтова мало что дает для объекти­визации противопоставления язык / диалект: уже в первом пункте в качестве примеров приводятся разные языки (гол­ландский и африкаанс), а начало расхождению верхнене­мецких и нижненемецких диалектов, диалектов крайнего юга и севера Италии было положено явно ранее 1500 лет на­зад. Дело, конечно, не в давности начала расхождений, по­скольку взаимные контакты могут не только сдерживать дивергенцию, но и приводить к конвергенции идиомов, ме­жду которыми сохраняется определенный уровень взаимо­понятности. С. Вурм измеряет синхронную степень лекси­ческой близости независимо от дивергентно-конвергентной истории идиомов. Несмотря на упоминание процентов и дат, и С. Е. Яхонтов, и Р. Диксон подходят к проблеме им­прессионистически. В качестве пытающихся понять друг друга абстрактных носителей идиомов оба исследователя предполагают лиц, не имеющих опыта взаимного общения. Подход С. Вурма более формализован, здесь нет самих но­сителей языков, но его 80-процентный критерий отражает предел возможного взаимопонимания в случае не подготов­ленных к взаимному контакту носителей языков, они явно не смогут понять 70% текста, как того требует Диксон, и на­ходятся ближе всего к третьей категории Яхонтова. На евро­пейском материале подсчеты по Вурму дадут нетрадицион-

⁴ Аналогичным образом выявляется и иерархическое соотношение языковых групп различного ранга и распределение по ним языков. Сам замысел ме­тодики принадлежит Сводешу [Swadesh 1954: 326], однако она не была им реализована в полной мере, поскольку для языков североамериканских ин­дейцев, известных несравнимо лучше папуасских, проблема наделения идиомов статусом языка или диалекта не стояла так остро, а их классифи­кация уже опиралась на достижения компаративистики. За перечнями язы­ков многих районов Африки и Южной Америки стоят сходные критерии, хотя они далеко не всегда формализованы.

ый результат, различные скандинавские или иберо-роман-^н _е идиомы заведомо будут отнесены к единым языкам. ^С В действительности способность к пониманию во мно­гом зависит от языковой практики индивидов, которая чрез-вьяайно разнообразна. Проблема взаимопонятности идио­мов сводится в первую очередь к общности лексики, но ха­рактер связывающих (и одновременно разделяющих) фоне­тических корреспонденции также важен. Иногда он обуслов­ливает одностороннее понимание. Так, при невысоком тем­пе речи португальцы вполне понимают испанцев, датчане — шведов, в обратную сторону понимание заметно снижается. Более важна проблема языковой непрерывности, кото­рая впервые была отмечена на материале романских языков. В цепи пунктов А— В—С—D—Е—...— V—W—X—Y—Z жители каждых двух соседних не замечают разницы между идиома­ми друг друга, жители А и Е, V и Z испытывают при обще­нии незначительные затруднения, жители Е и V понимают друг друга с большим трудом, а для жителей крайних пунк­тов взаимопонимание полностью исключается. Как будто бы ясно, что идиомы А и Z относятся к разным языкам, но границу между ними провести невозможно. Явление языко­вой непрерывности известно в самых разных культурах: у донеолитических охотников-собирателей Австралии, кочев­ников Евразийской степи, земледельцев северного Индо­стана, хотя, разумеется, оно не является универсальным. Например, на Новой Гвинее, где применялась методика С Вурма, непрерывности как раз не наблюдается.

Обычно такие диалектные цепи — результат диверген­ции, но постоянные контакты соседей не дают развиться языковому барьеру. Физические преграды также оказывают­ся относительными. В культурах, ориентированных на мо-Ре, оно может служить вполне удобным "путем сообщения". Например, в Центральной Микронезии существует цепь островов Сонсорол - Нгулу - Улити - Фаис - Сорол - Во-

еаи Сатавал — Пулуват — Трук⁵. Об истинной языковой

см^{ПРерЫВНОСТИ т}^^{т ГОВО}Р^{ИТЬ не} приходится, но идиомы ежных островов всегда соотносятся как близкие диалек-> а взаимопонимание между жителями Сонсорола и Трук

"^возможно.

----

г

°т наиболее изолированного атолла Сорол до Улити и Фаиса на севере -почти 200 км, до Нгулу на западе - 300, до Волеаи на востоке - 400 км.

Глава 2. Проблемы социолингвистики

. t Со отношение языка и диалекта

Языковая непрерывность может быть и вторичной, ко­гда на стыке родственных, но явно различающихся языко­вых традиций интенсифицируются социальные контакты и начинается языковая конвергенция. Такой процесс имел место во второй половине XIX — начале XX в. в Восточных Карпатах. С развитием капиталистических отношений язык западных русин подвергся значительной словакизации, в центре же русинской территории русинский идиом занимал промежуточное положение между западно- и восточносла­вянской традициями.

Вот как описывал в 1904 г. 70-летний старик из Соб-ранца (тогда комитат Унг Венгерского королевства, сейчас восточная Словакия) языковую ситуацию в своем селе [Се-лищев 1941: 197]:

Ked ja buu chlapcisko... v Sobranci hutorili po ruski, a teraz uz Г em po slovenski. Vtedi hutorili серег, mi teraz hutorime: teraz; predtim sto choCete a de poj de s, a diieska l'em: со dices' a dze pujdzes. Od moho chlap-coustva sitko se рготейе1о... Preto zochabaju rusku besedu, bo se vidriziiaju, vidriziiaju z Rusnakoch, po varosoch i po bl'iznich valaloch.

Когда я был мальчишкой... в Собрание говорили по-русски [по-русински], а теперь уже толь­ко по-словацки. Тогда говорили серег ['теперь'], мы теперь говорим teraz, раньше - sto chocete ['что хо­тите'] и de pojdes ['куда пойдешь'], а сейчас только со chces и die pujdzes. С моего детства все поме­нялось... Потому оставляю рус­ский разговор, что все дразнятся, дразнят русских и в городах, и в ближних деревнях.

\

Селищев квалифицирует эту речь как "[восточно]сло­вацкую, хотя и со многими элементами украинского гово- > рения"; кроме того, заметим, что в фонетике текста есть яв­ные полонизмы, а в словаре — венгерские заимствования (varos 'город', valal 'деревня'). В составе Австро-Венгрии проиллюстрированный говор был звеном диалектной цепи, соединявшей словацкий и украинский языки. С передачей восточного Закарпатья СССР (сейчас — Украина) этот кон­тинуум разделился. Русинский идиом на западе продолжал словакизироваться, а на востоке началась его украинизация. Значительная группа русинов еще во времена Австро-Вен-, грии переселилась в освобожденную от турок Воеводину | (сейчас - Сербия), где "восточно-западно-славянский? идиом подвергся "югославянизации". Там русинский язык

_пОлучил официальное признание, стал использоваться в школьном обучении. Попытки создания еще двух письмен­ных русинских языков предпринимаются в Словакии и на Украине (в Словакии — с большим успехом). В результате для "полупризнанного" народа с единым самосознанием развиваются три различные письменные традиции.

Выше речь шла лишь об идиомах повседневного обще­ния. В действительности и на дописьменной стадии часто возникают средства межгрупповой (может быть, лучше ска­зать надгрупповой) коммуникации. Это идиомы типа койне, обслуживающие общий для нескольких групп эпический фольклор, на более поздних этапах — торговлю, отправление распространяющихся на разные социальные общности еди­ных религиозных культов. Соответствующий идиом облада­ет повышенным престижем, а общество, в котором он рас­пространен, становится диглоссным. С возникновением письменности именно такие идиомы получают все шансы на литературное развитие. Государства, находившиеся на до­письменной стадии, были очень небольшими и объединяли почти исключительно родственные этнические группы, поэ­тому проблема овладения престижным идиомом не была серьезной. Социальная верхушка и не испытывала особой нужды специально распространять престижный идиом.

Важным исключением является во многом загадочное государство Тауантинсуйю, более известное как империя инков. Это единственный пример, когда огромное государ­ство, распространившееся с севера на юг на тысячи кило­метров, функционировало без письменности. Основные тер­риториальные приобретения инков пришлись на 1470— 1520-е годы. Значительная часть новых подданных перево­дилась в особую категорию зависимого населения — митмак ^и переселялась на отдаленные от исконных мест обитания Целинные и слабообрабатывавшиеся земли. Из говоривших ^На одном языке переселенцев формировались пачаки (сотни семей), объединявшиеся в этнически разнородные уаранги (тысячи семей); в пределах уаранг, как и во всем Тауантин-Уию, языком общения становился кечуа, официальный зык государства. Митмаки составляли не менее 10% насе-ения инкской империи, а во вновь осваиваемых районах — £° четырех пятых [Березкин 1991: 109-112]. Так язык кечуа ни ^{Исконнои} территории в центральном Перу распростра-^ИЛся до южной Колумбии и центрального Чили.

78

79

Глава 2. Проблемы социолингвистики

, Соо тношение языка и диалекта

2.1.2. Устный идиом и письменная традиция

С возникновением письменной традиции в государст­ве упрочивается диглоссия. По существу, все официальные функции переходят к письменному языку. Грамотность в пределах определенного государственного или культурного ареала становится престижной, овладевают ею немногие, и получение образования мало зависит от того, насколько родной идиом человека близок к письменному языку. В раннем Средневековье латынь была письменным языком в равной степени для романских, германских и кельтских на­родов. У восточных христиан разнообразие несколько боль­ше, в отдельных церквах в качестве литературных языков используются греческий, армянский, грузинский, сирий­ский, коптский, геэз, церковно-славянский и ряд других, но и здесь непосредственная связь между родным идиомом ин­дивида и литературным языком, которым он пользовался, в течение длительного времени могла отсутствовать (румыны, например, до Нового времени в качестве литературного языка использовали церковно-славянский). Положение в остальном мире было (а кое в чем и остается) сходным: у мусульман роль престижного литературного языка занимает арабский, у индуистов (как индоарийцев, так и дравидов) -санскрит, на Дальнем Востоке (не только в Китае, но и в Корее, Японии, Вьетнаме) — вэньянь. Несколько больше разнообразие в буддийской среде: на юге используется па­ли, на севере — вэньянь и тибетский. Значимые исключения из этого правила имелись, но их было немного.

В Европе этническое сознание начинает формировать­ся лишь в позднем Средневековье и современную форму у многих народов приобретает только в XIX в., а то и позднее. До возникновения "новых" письменных языков на положе­нии диалектов латыни были не только романские, но (в функциональном отношении) и германские идиомы повсе­дневного общения. Среднюю позицию в языковой функци­ональной парадигме занимали многочисленные койне, складывавшиеся в основном в рамках феодальных владений. Именно такие региональные койне становились придвор­ными языками, в частности потому, что феодалы нередко не знали грамоты (т. е. латинского языка). В позднем Средне­вековье и особенно в эпоху Возрождения многие идиомы, восходящие к региональным койне, получают письменную

80

фиксацию. Некоторые из них распространились и за преде­лы своего региона, но шансы их развития оказались нерав­ными. Провансальский, будучи "всего лишь" языком народной поэзии, стал на какое-то время достаточно попу­лярным в романоязычном мире и даже за его пределами, од­нако с возникновением единого французского королевства _он постепенно сдает свои позиции (северо)французскому. Тосканский, который первым из итальянских идиомов по­лучил литературную обработку, благодаря сочинениям Дан-хе, Петрарки, Боккаччо стал престижным по всей Италии. Но в силу феодальной раздробленности его официальные функции долго были ограничены, и в мелких итальянских государствах с XV—XVI вв. начинает достаточно успешно развиваться литература на региональных идиомах. С образо­ванием единого государства за тосканским закрепляется ста­тус литературного языка, а другие письменные традиции именуются диалектными, но их право на законное сущест­вование никем не оспаривается. "Переводы с диалекта на язык и с языка на диалект (в том числе и "автопереводы", выполнявшиеся самими авторами, как, например, К. Голь-дони и др.) издавна были узусом литературной жизни Ита­лии <...> Вековые традиции имеет также итальянский диа­лектный театр <...> Самым сильным диалектальным театром в конце XIX в. был венецианский (при этом два ведущих ак­тера были не из Венеции, а из Пьемонта и Генуи!)" [Касат­кин 1976: 176—177]. Даже в XX в. диалект в Италии медлен­но уступает свои позиции и проникает в новые жанры. Фильм Л. Висконти "Земля дрожит" (1946) был поставлен на сицилийском диалекте; при выходе на массовый экран 1781^ °^Н ^^{Ыл д}Уб^лиР^{ован на} итальянский [Касаткин 1976: ¹'о\- В Германии, отличавшейся гораздо большей раздроб­ленностью, предок современного немецкого гораздо сильнее потеснил локальные письменные традиции, включая силь­ную нижненемецкую, долго поддерживавшуюся мощью нзейского Союза. Здесь причина в религиозном авторите-_к "^ерев°Да Библии, выполненного Мартином Лютером. На век ^западе нижненемецкой территории еще со Средне-ные°^ВЬЯ ФУ^нки-^иониРУ^ют голландская и фризская письмен-_Наиб^гР^аДиции. Первая из них упрочилась в рамках одного из ^т°РИя^^{е развитых в} Новое время государств мира, а терри-°тл Фризских идиомов (в структурном отношении сильно ^ных от нижненемецких) оказалась поделенной между

81

Глава 2. Проблемы социолингвистики

j 1 Соотношение языка и диалекта

Нидерландами, Ганновером, Бременом, Шлезвигом. Лите­ратурный фризский язык по существу так и не возник, _а голландский в XVI—XIX вв. за пределами Нидерландов кон­курировал в официальной сфере с немецким. Как язык школы и церкви он продолжал использоваться даже в еди­ной Германии и окончательно уступил свои позиции немец­кому только в XX в. [Plank 1988].

Причины, по которым набор идиомов в Европе ока­зался структурированным в существующую иерархию язы­ков и диалектов, часто не связаны с собственно лингвисти­ческими явлениями. «Романские диалекты <...> первона­чально имели равные шансы развития в полифункциональ­ные, нормированные языки <...> Многочисленные пись­менные традиции (такие, как галисийская, астурийская, арагонская в Испании, гасконская, провансальская и мно­гие другие во Франции) значительно ослабли или совсем за­мерли в Новое время по причине отсутствия политико-эко­номической самостоятельности соответствующих регионов" [Нарумов 1994: 310]. Понятия языка и диалекта в их иерар­хической противопоставленности, "унаследованные" от сравнительно-исторического языкознания и структурной диалектологии, легко подвергаются идеологизации, по­скольку они используются не только для описания состоя­ния внутренней структуры лингвем, но и для установления определенных иерархий типа "галисийский есть диалект ис­панского или португальского языка" или "корсиканский есть разновидность тосканского диалекта итальянского язы­ка". Самостоятельных диалектов в традиционной, да чаще всего и в современной, романистике не допускается, они всегда приписываются к тому или иному литературному языку, его [их] покрывающему (ср. термин немецких рома­нистов Dachsprache "язык-крыша") <...> астурийский и арагонский диалекты равноположены лежащему в основе испанского литературного языка кастильскому диалекту, так как все они являются результатом развития разговорной латыни в соответствующих регионах, в то время как анда-лусский диалект генетически является производным от кас­тильского» [Нарумов 1994: 309].

Основное свойство, декларируемое для диалектов од­ного языка, — взаимопонятность достигается в Европе только с введением всеобщего начального образования-"Взаимопонятными" они становятся, с одной стороны, ^за

82

_чеТ использования носителями локальных идиомов вы­ученного нормативного языка или вариантов, близких к нормативности, с другой стороны, за счет все ускорявшей-_в XX в. нивелировки различий между идиомами, попав­шими под одну "языковую крышу". Показателен такой сравнительно недавний пример: король Италии Виктор Эм­мануил Ш во время поездки в 1906 г. по пострадавшей от землетрясения Калабрии прибегал к услугам переводчика [Касаткин 1976: 164].

Как говорилось выше, комплекс европейских наций в основном сложился в XIX в. В ряде случаев обслуживавшие их письменные языки оказывались по разным причинам не вполне подходящими.

В Норвегии, в течение многих столетий находившейся в унии с Данией, литературным языком был датский, но в норвежской столице сложилось норвежско-датское койне с норвежской фонетикой и в основном датской лексикой и морфологией. "В силу лексической и морфологической близости между датским языком и норвежскими диалекта­ми датский текст мог читаться, так сказать, по-норвежски" [Стеблин-Каменский 1968: 48]. Это койне и легло в основу норвежского языка риксмол ('государственный язык', позд­нее он стал называться букмол 'книжный язык'). Параллель­но в середине XIX в. возникло движение за создание ново­го языка на базе собственно норвежских диалектов, кото­рый сначала получил название лансмол 'язык страны', или 'сельский язык', а позднее — нюнорск 'новонорвежский'. Несколько упрощая, можно сказать, что оба языка пережи­ли конвергентную эволюцию, но их нормы до сих пор за­метно отличаются; выходящая в Норвегии литература фак­тически образует континуум (правда, неравномерный) меж-ДУ двумя полюсами.

Сходная ситуация сложилась и в Греции, где до дости­жения ^{в на}чале XIX в. независимости письменный стандарт ыл близок к новозаветному греческому. Несколько модер­низированная норма, получившая название кафаревуса, ос-сто^аСЬ очень архаичной, и с конца XIX в. радикальные р Р°нники ориентации на устно-разговорную речь стали _Ци Р^абатывать новый стандарт - димотики. Демократиза-_Во ^языка приветствовали далеко не все; публикация пере-_СТу ^{в на} димотики трагедий Эсхила в начале XX в. вызвала нческие волнения, приведшие к человеческим жертвам

83

Глава 2. Проблемы социолингвистики

j £_оотношение языка и диалекта

[Елоева 1992: 13]. Литература на новом стандарте продолжа­ла публиковаться, но официальное признание в качестве литературного языка димотики получила только в 1973 г после чего наметилось некоторое сближение двух норм. ' Несколько по-иному складывалась ситуация в области распространения чешского языка. Здесь к XIX в. все офици­альные позиции занял немецкий, а чешский, имевший в Средние века довольно богатую литературу, стал беспись­менным. В процессе национального возрождения ориента­ция была сделана именно на средневековый язык эпохи Яна Гуса, при том что пражское койне к тому времени достаточ­но сильно потеснило диалекты и на территории собственно Чехии (не Моравии) превращалось в единый стандартный язык повседневного общения. Новый литературный чеш­ский язык за XIX—XX вв. несколько модернизировался, но его устная форма используется лишь в строго официальной ситуации. Разговорный стандарт, obecnd cestina, постепенно все чаще получает письменную фиксацию и становится сей­час уместным даже в университетской аудитории; употребле­ние литературного языка в сколь бы то ни было непринуж­денной обстановке исключено. Различие двух норм можно проиллюстрировать шуточным стихотворением Эмануэля Фринты "Профессор", где синонимичные первая и третья строфы написаны на письменном и разговорном стандартах:

Пан профессор изучает снегирей и различные вредные сорняки, и часто4, кажется, говорит4, что даже учёный нередко грубо ошибается. У него добрейшие сердце и голова, и поэтому он славится в (своей) улице,! и дня не проходит, чтобы кто-нибудь из женщин не похвалил его, когда [он/она7] пок

Pan profesor studuje¹ hyly²

a rozliCne³ skodlive byli²,

a ffkava⁴ pry²:

I studovany¹-²

se castokrat⁵ перёкпё⁶ zmylf².

Ma pfedobre srdce i hlavu,

a proto ma v ulici slavu,

a nemine den

a nektera z zen

ho chvali, kdyz nakupuje kavu:

"Профессор-то изучает снегирей и всякие такие вредные сорняки, и поговаривает4, мол, даже учёный часто здорово ошибается".

"Von⁷ profesor studuje¹ hejly²

a ruzny³ to⁸ Skodlivy bejli²,

a ffkava⁴ prej²:

I studovanej¹.²

se kolikrat⁵ vosklive zmejli²".

Примечания

1 Германизм studuje/studovany в разговорном языке употребляется с "бо­
лее германским" начальным S: Studuje/ Studovany.

2 Долгому у письменного языка в разговорном во многих случаях соот­
ветствует ej, что отражается и на морфологической системе (ср. окон­
чание прилагательного в studovany/studovanej).

В письменном языке прилагательные rozlicny и гиту ('различный') си­нонимичны, но в разговорном используется только последнее, при этом отличаются падежные флексии (в письменном языке могло бы быть ruzne Skodlive byli, в разговорном - только ruzny Skodlivy bejli).

4 в оригинале употреблен очень продуктивный в чешском длительный вид, равно употребимый и в письменном, и в устном языке (fikat' 'го­ворить', fikavat' 'часто говорить, любить говорить, говаривать'); части­ца pry /prej 'кажется; мол, дескать' указывает на неполную достовер­ность и используется, в частности, при пересказывании чужих слов. В паре castokrat/kolikrat 'часто, много раз' второе слово письменному языку не свойственно.

7

Наречия перёкпё и oSklive буквально означают 'некрасиво, дурно' и оба используются в письменном языке; в разговорном стандарте перёкпё неупотребимо (при том что без отрицания, рёкпё 'красиво', оно впол­не обычно и в разговорном). OSklive в разговорном получает протети-ческое v-: vosklive (как и все слова с начальным о-: окно -» vokno 'ок­но'; ofech^» vofech 'орех').

Протеза v- в личном местоимении on/von 'он', как и дублирова­ние субъекта {von profesor 'он, профессор'), — признаки разговорно­го языка.

⁸ Указательное местоимение to в усилительной функции характерно именно для разговорного стандарта.

Там, где школа и средства массовой информации обес­печили в рамках государств возможность взаимопонимания, потребность в реализации региональной идентичности при­водит к оживлению старых и созданию новых письменных традиций. Признание прав меньшинств часто способствует изданию на таких языках значительного количества литера-туры. Яркий пример — послефранкистская Испания, где, скажем, международный журнал "Курьер ЮНЕСКО" издает-я, кроме испанского, на каталанском и галисийском (а так­же неиндоевропейском баскском языке). Чисто информаци­онной нужды в этом нет, поскольку все галисийцы и ката-ВДцы двуязычны, а их языки достаточно близки к испанско-У- Проиллюстрируем их близость на примере одного и того

ур р ррманских язы галк ^ сопоставления к трем названным добавлен порту-ский). Текст посвящен языкам межэтнического общения.

^Т?^{КСТа из этого} журнала на четырех иберо-романских язы- со