Романтическая ирония

Фридрих Шлегель, изобретатель романтической иро­нии и теоретик ее, говорит, что такое ирония: «Ирония есть ясное сознание вечной оживленности, хаоса в беско­нечном его богатстве». Иначе говоря, вся полнота ми­ровой жизни в иронии и через иронию держит свой суд над ущербными явлениями, от нее оторвавшимися и при­тязающими на самостоятельность. Начало беспокойное, творческое судит через иронию все раз навсегда отвер­девшее, принявшее вид и форму, не предполагающее ни­каких изменений.

Но романтическая ирония включает в себя также и иронию в обыкновенном ее смысле. Одному роду иронии совсем не легко отделиться от другого, один преобладает, другой проникает в него исподволь. Романтическая ирония равнодушна к частностям. Она избирает коллизии куда позначитель­нее, интересы ее универсальны. Она ставит целое против целого, мир романтизма против бюргерского, филистер­ского мира, гениальный мир против посредственного и бездарного, могущество природы против мелкой техники и мелких поделок, бытие против быта

Романтизму свойственно томиться по бесконечно-прекрасному. Не надо забывать, что в романтизме есть и томлениепо реальности, простой, наглядной, по конкретностям, готовым идти людям в руки. Романтизм не огражден от соприкосновений с конкретностями, с бытом, от вторжения их в его собственную сред.

Романтизм разрушает объект в его обыденных чертах, и романтизм стремится в том же объекте найти для себя опору. Об этом говорится в одном из «фрагментов» Фридриха Шлегеля: «Идея — это поня­тно, получившее для себя завершенность вплоть до иро­нии включительно, это абсолютный синтез абсолютных антитез, постоянный взаимный обмен двух мыслей, спорящих друг с другом. Идеал есть одновременно и идея и факт. Если для мыслителя идеалы не обладают индивидуальностью в такой же степени, как для художника образы античных богов, то все его манипуляции с идеями всего-навсего скучная и утомительная игра в пустые фор­мулы, подобная игра В кости, или же это по примеру китайских бонз созерцаниесобственного носа. Нет ничего болеежалкого и презренного, чем сентиментальные спекуляции, лишенные объекта...»

Требования, предъявляемые романтической иронией, ясны. Она против «фактов» в их обособ­ленности, против плоскостного рассмотрения мира, и она же против вдохновенных и бессильных жестов, против энтузиазма, не способного для себя завоевать какое-то место в конкретной практике людской. Суть иронии в том, чтобы не было полужизни на одной стороне и полужизни на другой, здесь эн­тузиастических возможностей, а там косных, непретворимых фактов. Ирония хочет единой жизни, в которую фак­ты в их прозаизме и поэзия, за ними таящаяся, сошлись бы друг с другом. Такое слияние — вечная задача. Иро­ния — устремленность к целокупной истине, мы распола­гаем только элементами ее, одной ее стороной, одной ста­дией на пути к пей, одной се эпохой, и нам напоминает об этом ирония, не позволяя успокоиться ипринимать недостижение за наше достижение. Романтическая ирония понимает и трактует мир из возможностей —

Двуемирие: