Границы человечества

Когда стародавний

Святой отец

Рукой спокойной

Из туч гремящих

Молнии сеет

В алчную землю,

Край eго ризы

Нижний целую

С трепетом детским

В верной груди.

Ибо с богами

Меряться смертный

Да не дерзнет:

Если подымется он и

коснется

Теменем звезд,

Негде тогда опереться

Шатким подошвам,

И им играют

Тучи и ветры.

Если ж стоит он

Костью дебелой

На крепкозданной,

Прочной земле.

То не сравняться

Даже и с дубом

Или с лозою

Ростом ему.

Чем отличаются

Боги от смертных!

Тем, что от первых

Волны исходят,

Вечный поток:

Волна нас подъемлет,

Волна поглощает —

И тонем мы.

Жизнь нашу объемлет

Кольцо небольшое,

И ряд поколений

Связует надежно

Их собственной жизни

Цепь без конца.

Перевод А.Л.Фета

Осужде­ние им французской революции как символа хаоса и пугающей власти толпы (пьеса-памфлет «Гражданин-генерал», 1793; новелла «Беседы не­мецких беженцев»,. 3794—1795) — и противопоставление стихии разруше­ния идиллии мирной жизни бюргеров (поэма в гекзаметрах «Герман и До­ротея», 1797); апология творческого дерзания как условия достойной че­ловеческой жизни (стихотворение «Божественное», 1782) — и дающая нынешним последователям Фрейда пищу для размышления попытка «научно определить психологические законы взаимного притяжения муж­ских и женских сердец в романе «Из­бирательное сродство» (1809)... Его утопия социальной гармонии и лич­ного счастья в виде союза ремеслен­ной общины и духа свободного пред­принимательства («романы воспита­ния» — «Годы учения..,», 1795—1796, и «Годы странствий Вильгельма Мейстера», ч.1—3, 1821-1829) и, на­конец, книга всей гётевской жизни — трагедия «Фауст» (ч.1-2, 1808 — 1831), как бы связавшая воедино все узлы его сомнений и поисков и за­кончившаяся тем же девизом, с которого ом начинал когда-то, цитируя апостола Павла: «Никто не будет увенчан из тех, кто не боролся» — и оправдавшая устами Создателя «блуждания» человека, если они обусловлены и защищены Любовью... Разве все это вместе — не история XVIII века, с его культом разума и чув­ства, идеалом равенства как права каждого на самоосуществление, с его отказом от иерархии во всем: сослов­ной структуре, взглядах на историю, где «каждое столетие кажет свою мину» (Гёте), и в отношениях между народами, среди которых нет «низших» и «худших», и в искусстве, где размываются рамки жанров (это и многое другое будет подхвачено, про­должено и развито в последующие столетия)?

Далеко заглянувший за границы собственного века, Гёте с почтением и восторгом был принят культурами многих стран мира — в том числе и России (к которой сам тоже не был вполне безразличен: по свидетельст­вам современников, он знал «Древне- российские стихотворения Кирши Да­нилова», труды М.В. Ломоносова, Г.Р. Державина, Н. М. Карамзина и, конечно же, А.С.Пушкина, которому через В.А.Жуковского, встречавшегося с Гёте неоднократно, передал в дар свое перо). Гёте высоко ценил реформатор­скую деятельность Петра I, упоминая его, как и Наполеона, в ряду «демо­нических» (могучих, величественных, до конца не познаваемых) деятелей истории. Примечательна и дружба поэта с великой княгиней Марией Павловной, вышедшей в Веймар замуж за наследного принца Карла Фридриха. На русский язык Гёте пере­водили Жуковский и Ф.И.Тютчев, М.Ю.Лермонтов и А.К.Толстой, А.Н.Майков и А.А.Фет, Б.Л.Пастер­нак и Н.А.Заболоцкий — и, начиная с пушкинских «Сцен из «Фауста», сколь многие в вечно ищущей и дер­зающей России вдохновлялись его об­разами и мыслями! Что и неудиви­тельно — ибо, как справедливо отме­тил в стихах к портрету Гёте первый из его горячих русских почитателей, Жуковский,

Свободу смелую приняв себе

в закон,

Всезрящий мыслию над миром

он носился,

И в мире все постигнул он —

И ничему не покорился.