Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 70 22 страница



Конечно, Робеспьер сознает, чем чревата власть революционного правительства. Посему следуют его успокоительно-обнадеживающие слова о том, что данное правительство избегнет произвола, станет заботиться лишь о благе народа, справедливости и т.п. Залогом служения революционной власти интересам общества, правам человека, свободе будут... «честность»,

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 308

«чистота», добродетели тех, кто держит в своих руках бразды государственного управления. Такая иллюзия относительно моральной порчи властвующих как первопричины перерождения и гибели республиканского строя, утраты нацией свободы типична для идеологов просветительского толка. Она неслучайна у людей, искренне веривших во всемогущество духовно-волевых начал, разума и нравственности и не способных открыть и осмыслить исторические, экономические, классовые, социо-культурные истоки политических противоречий и конфликтов, напряжений и недугов.

Чтобы «честность», добродетели революционного правительства победили в войне, надо, согласно Робеспьеру (занявшему с лета 1793 г. руководящее положение в Комитете общественного спасения), дополнить и подкрепить их террором. Именно благодаря террору эти добродетели станут, так думает Робеспьер, по-настоящему всесильными, позволят в конце концов умиротворить и спасти страну, ввести республиканско-конституционные порядки. В робеспьеровских рассуждениях о принципах политической морали (!) содержится следующая легитимация террористического режима: «То, что деспот управляет своими забитыми подданными террором, он прав как деспот. Подавите врагов свободы террором – и Вы будете правы как основатели республики. Революционное правление – это деспотизм свободы против тирании».

Робеспьер, кажется, не замечает, что «деспотичная свобода» есть такой же нонсенс, как «свободолюбивая деспотия». Вероятно, он идеологически и психологически «закрыт» для восприятия мысли о неминуемости завершения всякой террористической политики (проводится ли она от имени деспота или от какого-то другого имени) смертью свободы и прав человека, уничтожением безвинных людей. Апология террора, в особенности его якобинская практика, опрокидывает проповедовавшийся Робеспьером конституционно-республиканский идеал.

Мотивы, побудившие Робеспьера защищать тезис об обязательности обращения к мерам насилия, применения террора в борьбе со старым порядком ради установления республиканско-демократического строя, «подсказаны» ему определенными мировоззренческими и идеологическими представлениями. Среди них – стойкая убежденность в том, что война потребна не только для уничтожения контрреволюционеров (открытых и тайных), но и для искоренения слабостей человеческой натуры, пороков, предрассудков, ибо также они прокладывают путь

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 309

королевской власти. Робеспьер уподобляет террор справедливости, которую считает эманацией добродетели. Почитая террор за добродетельное средство, он, кроме того, усматривает в нем «следствие общего принципа демократии».

Робеспьер, правда, уточняет, что террор надобно пускать в ход «при наиболее неотложных нуждах отечества». Но кто и по каким конкретно критериям будет определять, когда и на какой срок возникают эти «наиболее неотложные нужды»? Ясного ответа на такие вопросы нет. В сознании Робеспьера и его сторонников, спасателей Отечества, подспудно присутствует мысль о возможности мерами насилия заставить нацию построить свободное, справедливое общество, а равно мысль о пригодности некоторых упомянутых мер и в условиях жизни будущего республиканско-конституционного государства.

Господство силы над правом, правовой нигилизм разрушают свободу, делают ее беззащитной перед лицом тирании, заводят народную революцию в тупик. Трагедия Робеспьера, трагедия якобинской диктатуры – закономерный итог стечения многих обстоятельств. Не самое последнее среди них – как раз проявленное якобинцами в теории и на практике «величайшее пренебрежение» правовыми началами социальной жизни.

[1] В оригинале «person publique», т.е. публичная персона или публичная личность.

§ 6. Политико-правовая идеология французского социализма

XVIII в. в Европе намного превзошел два предшествовавших ему столетия по количеству и уровню появившейся в этот век социалистической литературы разного рода. Из работ, носящих собственно теоретический характер, несомненно выделяются вышедшие во Франции «Кодекс природы, или Истинный дух ее законов» (1755 г.), автором которого считается Морелли, и сочинения Габриеля Бонно де Мабли (1709–1785): «О правах и обязанностях гражданина», «О законодательстве, или Принципы законов» и др. Оба писателя стояли на позициях отрицания частной собственности и всего с нею связанного и полагали идеальным строй, основанный на общности имуществ.

Главный труд Морелли – «Кодекс природы» – крупная веха в истории социалистических учений. Среди многих иных законоположений в нем излагаются также «Законы о форме правления, долженствующие предупредить всякую тиранию» и «Законы об управлении». На будущее Морелли планирует следующее административное (и экономическое) деление страны: провинции, города, трибы (роды, части городов), семьи.

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 310

Основная структура публичной власти складывается, согласно «Кодексу законов», так. Каждый член семейства по достижении 50 лет становится членом сената своего города («Частного сената») и пользуется в делах управления городом правом совещательного и решающего голоса. Из состава городских сенаторов образуется ежегодно обновляемый Верховный сенат. «Частным сенатам совместно с Верховным сенатом будет принадлежать вся политическая власть; это значит, что они будут в определенной форме и без осуждения приказывать то, что формально предписывается законами». Функция же непосредственно Верховного сената – осуществлять надзор за тем, чтобы решения и регламенты каждого города не противоречили государственным законам и чтобы принимаемые меры полицейского и хозяйственного характера разумно соответствовали распределительным и иным законам.

Кроме системы сенатов предусматривается целая иерархия начальников разного ранга, в частности начальника трибы, начальника города, начальника провинции, наконец главы государства (нации). Своеобразен порядок занятия таких начальнических должностей. Каждая семья поочередно дает начальника своей трибе, и он остается на этом посту пожизненно. Каждый начальник трибы поочередно в течение года исполняет обязанности начальника города. На тех же условиях каждый город дает начальника своей провинции. «Каждая провинция поочередно дает пожизненного главу всего государства». Обязанность главы государства – следить согласно приказам Верховного сената за соблюдением законов и решений, к ним относящихся, осуществлять общее управление производством и распределением, поддерживать в государстве порядок и единообразие. «Начальники городов под властью начальников провинций, а эти последние под властью главы государства будут исполнять в своих областях те же функции, какие он исполняет для всего государства».

В рассуждениях Морелли по поводу политических институтов и норм, предназначенных гарантировать нацию от рецидива тирании, нетрудно обнаружить умолчание относительно системы выборов. Это умолчание не случайно. Мыслителю кажется, что выборность нарушает принцип равенства, поскольку в обществе равных все в одинаковой степени достойны быть избранными. Тут хорошо видно, к каким странным выводам способна приводить абсолютизация того или иного принципа. В данном конкретном случае– принципа равенства. Понятно

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 311

намерение Морелли включить в процесс отправления публично-властных функций весь народ, обосновать демократию как «естественную» государственную форму, единственно приемлемую для общества, где «ничто не будет принадлежать отдельно или в собственность кому бы то ни было, кроме тех вещей, которые каждый употребляет для удовлетворения своих потребностей, для удовольствий или для своего повседневного труда». Беспрепятственное и безбоязненное использование каждым того, что может удовлетворить его естественные и, следовательно, законные желания, составляет, по Морелли, истинную политическую свободу человека. Но такой свободы просто не может быть, если отсутствуют подобающие публично-властные и юридические механизмы ее реализации. Как раз этим механизмам плохо везет в «Кодексе природы».

«Образцовый порядок, без путаницы, без замешательства» Морелли строит в обход принципа выборности, с признанием занятия ряда управленческих постов (начальников триб) пожизненными. Это– только одна (и, наверное, не главная) сторона проблемы. Другая сторона – почти тотальная регламентация всех сфер социальной и личной жизни в обществе, сумевшем исправить «недостатки политики и морали согласно законам природы». Намерение воздвигнуть здание будущего точно в соответствии с этими законами, по сугубо рационалистическим канонам воплощено в массе разнообразных и дотошных директив. Они касаются приемов учета жителей страны и имуществ, способов регулирования продуктообмена, планировки поселений, проведения свадеб, профессионального обучения детей, правил кормления грудных младенцев разведенными женами, формы одежды граждан (будничной и праздничной) и т.д. и т.п.

Недреманное око государства бдительно следит за «образцовым порядком» и в области духовной культуры. «Никакой иной моральной философии, кроме той, которая трактует о плане и системе законов, не будет». «Будет существовать своего рода кодекс всех наук, где к метафизике и морали никогда не будет добавляться ничего выходящего за границы, предписанные законом». «Красноречию, поэзии и живописи дозволено будет прославлять физические и нравственные красоты природы, предметы наук, удобства и приятные стороны общества, равно как граждан, особенно отличившихся в усовершенствовании всего названного». В тисках такой навязчивой заботы о них граждане не могли бы, разумеется, выступать как активные

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 312

самостоятельные личности; политическая же свобода сникла бы и зачахла, не успев расцвести.

Морелли описал в понятиях своего времени коммунистическое устройство общества. Не его вина, что в итоге получился колоритный образ казарменного коммунизма. Действительная история подтвердила достоверность как раз этого образа. Коммунизма в каком-либо ином обличье она человеческой цивилизации предъявить не смогла.

Не в пример Морелли Г. Мабли воздерживался от скрупулезного описания организации всех сфер жизни в коммунистическом обществе будущего: «...у меня нет материала, чтобы соорудить такое здание». Невозможность изобразить совершенное коммунистическое общество во всех его измерениях (в том числе и политико-организационном) не обескураживает Г. Мабли. Он рисует общую картину утопической республики равенства, частично излечившейся от порожденных неравенством имуществ зол. Ознакомление с особенностями такой картины позволяет с большой долей вероятности судить о том, каким бы, скорее всего, вышел у Г. Мабли подробный план политической формы коммунистического общества.

Мабли исходит прежде всего из того, что принципиально новый общественный строй необходим для обеспечения счастья народу, человечеству. Он уповает по преимуществу на мирные политические акции и на законы как на средства, которые могут обеспечить такое счастье. Но не всякие политические акции и не всякие законы. «Политика и законы общества хороши постольку, поскольку они сообразуются с намерениями провидения, которое, конечно, не связывало счастья с несправедливостью, порождаемой тщеславием и жадностью». Законодатель должен знать, к какому счастью люди призваны Природой, и уж во всяком случае «содействовать проявлению социальных качеств, побуждающих нас объединяться в общество». Природа «сделала равенство законом для наших предков». Она сделала всех людей равными, дала им одинаковые органы, одинаковые потребности и одинаковый разум. «Где вы найдете основание неравенства? Разве расточаемые ею (т.е. Природой. – Л. М.) на земле блага не принадлежали всем сообща? Разве она дала каждому особую вотчину? Разве она провела межи на полях?»

Чтобы приблизиться к заветному общественному состоянию, Мабли выступает за принятие целого ряда законов, уравнительных по своей направленности. Во-первых, закон против роскоши во всех ее видах. Государству следует культивировать простые

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 313

потребности и нравы. Всякий закон, изданный в таком духе, «является спасительным и мудрым». Законы против роскоши должны распространяться на все: «на мебель, жилище, стол, слуг, одежду»; чем суровее будут эти законы, тем «менее опасным будет неравенство имущества». Во-вторых, закон об отказе государства в каком-либо покровительстве торговле и купечеству, ибо присущий коммерции дух алчности противоречит духу всякого хорошего правления. В-третьих, закон, регулирующий порядок наследования. Имущество завещателя, по Мабли, надлежит равномерно распределять между членами его семьи или даже передать в руки неимущих данной округи. В-четвертых, закон об ограничении самих владений отдельных граждан, устанавливающий их пределы.

Теперь о приемлемой для мыслителя конструкции политической власти. Согласно Г. Мабли, народ – единственный создатель политического строя, изначальный носитель верховной власти и ее распределитель, доверяющий таковую полностью или в долях своим должностным лицам. Народ лишь тогда свободен, когда является законодателем и имеет возможность «путем разумных распоряжений принудить правительство служить только орудием и верным исполнителем законов». Институциональное закрепление принадлежащий народу суверенитет находит в избрании гражданами (каждый раз на определенный срок) депутатов, которые образуют высший законодательный орган страны– Национальную Ассамблею. Она формирует правительство, выступающее органом исполнительной власти в центре. На местах эту власть представляют магистраты, также избираемые населением. Учреждения исполнительной власти подотчетны власти законодательной («общая субординация связывает все части общества»).

Вне сомнения, Г. Мабли считает демократическую республику наиболее подходящей политической оболочкой для общества, сумевшего «доработаться» до коммунистического строя. Спорадические реверансы писателя в сторону монархизма не могут приниматься всерьез, ибо он намеренно лишает сан монарха по-настоящему значимых властных полномочий, оставляя за ним преимущественно декоративно-символические функции.

Одной из самых примечательных фигур среди социалистов (коммунистов) эпохи европейского Просвещения является Гракх Бабеф (1760–1797). Совокупность его взглядов (бабувизм), базировавшихся на идеях Морелли и якобинцев, можно считать

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 314

кульминацией развития социалистической мысли в революционной Франции конца XVIII в.

Программно-политическая установка Г. Бабефа – яростного противника частной собственности и всего с нею связанного – заключается в требовании на месте существовавшей прежде антинародной государственности «построить народное государство». Он уверен в том, что «народное правление должно и может обеспечить зажиточность и счастье каждого человека, нерушимое благоденствие всех членов общества». Путь к такому правлению лежит через переходный период. Он начинается с восстания народных масс, подготовленного конспиративной организацией революционеров. Восставшие устраняют прежние органы высшей власти, овладевают всеми правительственными учреждениями; народу сразу предоставляется ряд экономических и социальных благ. Полнота власти в переходный период целиком сосредоточена в руках временного революционного правительства – Национального собрания, провозглашенного восставшим народом и осуществляющего диктатуру плебейства. Это Собрание включает в свой состав наиболее преданных революции и мудрых людей.

По окончании переходного периода, с утверждением коллективистских принципов социальной жизни – на основе Конституции 1793 г. – сложится единая для всей страны республиканская форма управления. Приемлема для «народного государства» французская Конституция 1793 г. потому, что «политические права граждан в ней ясно изложены и прочно гарантированы». Конституция 1793 г. объявляется «подлинным законом» французской нации, ибо «она утвердила неотъемлемые права каждого гражданина давать свое согласие на законы, осуществлять свои политические права, пользоваться правом собраний, требовать того, что он считает полезным, получать образование и не умирать от голода». Г. Бабеф позитивно оценивает демократические институты. Он, например, придает большое значение гласности: «Правду надо говорить всегда, надо предавать ее гласности, осведомлять весь народ о том, что касается его важнейших интересов... необходимо говорить ему обо всем, постоянно показывать ему, что надо делать, и не столько бояться неудобств гласности, используемых ловкими политиками, сколько полагаться на огромную силу, всегда берущую верх над всякой политикой». В новой политической общности будет неукоснительно действовать правило: никто из управляющих и управляемых не может «стать богаче или обладать большей властью, нежели любой из их собратьев».

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 315

Г. Бабеф и его сторонники свои привлекательные замыслы достижения «нерушимого благоденствия всех» и «счастья каждого человека» строили с прямым расчетом на решительное и жесткое руководство сверху, из центра (преимущественно волевыми, приказными методами) всеми сторонами жизнедеятельности республики (хозяйственной, политической, правовой, культурной, бытовой и т.д.) при строжайшем подчинении граждан законам, указаниям верховной администрации, при обязательном участии каждого в проводимых ею мероприятиях.

Далеко не случайными являлись рекомендации строить «народное правление» наподобие армии. Осуществимость армейского образца построения системы руководства обществом, согласно Бабефу, «доказана на опыте, поскольку оно (построение системы руководства на армейский лад. – Л. М.) применяется к 1 млн. 200 тыс. человек в наших 12 армиях (что возможно в малых размерах, возможно и в больших)». Выбор армейских порядков в качестве прототипа «народного государства» оборачивается тем, что последнее мыслится предельно централизованной организацией с главенством в ней принципа единоначалия, с всеохватным регламентированием поведения людей и нормативным распределением благ, с беспрекословным повиновением всех предписаниям вышестоящих инстанций и т.д.

В «народном государстве» человека прикрепят– сообразно его дарованию– к мастерству (делу), которое он знает, и обяжут сдавать произведенное им на общий склад. Великая национальная община будет содержать всех своих членов в одинаковом и честном среднем достатке, снабжая каждого всем, в чем он нуждается. Перемещение трудящихся из одной коммуны в другую производится только по предписанию верховной администрации. Члены национальной общины получают общественный рацион лишь в том округе, в котором они проживают. В каждой коммуне в определенное время устраиваются общественные трапезы, и присутствие на них обязательно для всех членов данной коммуны. Лиц, у которых отсутствуют «гражданские чувства», «верховная администрация осуждает на принудительные работы». Памятуя, вероятно, об этих и схожих с ними чертах образа жизни, долженствующего быть в условиях аскетически-эгалитарного строя бабувистов, А. И. Герцен характеризовал его как «каторжное равенство Гракха Бабефа».

Но сам французской революционер-коммунист менее всего таким осознает и воспринимает свой идеал. Он уверен в другом: республика, которая возникнет по завершении революционного

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 316

периода, явит собой пример подлинно демократически устроенной корпорации. Дело в том, что для Г. Бабефа суть демократии, ее эмансипаторский по отношению к трудящимся смысл – это бескомпромиссное уничтожение строя частной собственности, торжество коллективизма и эгалитаризма. Восторжествуют же они, на его взгляд, тогда, когда с помощью соответствующих общественных учреждений у каждого будет навсегда отнята возможность (и надежда) «стать более богатым, более влиятельным, превосходящим своими знаниями кого-либо из своих сограждан». С намерением осуществить такую цель логично связана ориентация Г. Бабефа и бабувистов на довольно широкое применение к гражданам «народного государства» различных репрессивных мер. Поднимая меч диктаторства и нивелирования во имя избавления человечества от эксплуатации, нищеты, «войны всех против всех», тирании и проч., бабувисты одновременно замахиваются на человеческую индивидуальность, игнорируют самобытность всякой личности, ее потребность в беспрепятственной реализации своих нормальных стремлений. В их сознании эта человеческая индивидуальность выступает серьезной помехой демократизму, несовместима с ним.

§ 7. Естественно-правовые учения в Германии в XVI–XVIII вв.

Опустошительная Тридцатилетняя война (1618–1648) пагубно отразилась на социально-экономическом состоянии Германии. Раздробленная на сотни самостоятельных княжеств, терзаемая духовными и светскими деспотами, она заметно отставала в своем развитии от Голландии, Англии и Франции. Но под спудом консервативной крепостнической системы медленно пробиваются ростки капитализма, возникает оппозиция существующему режиму и появляются идеологи, в произведениях которых отражаются интересы и нужды новых общественных сил. На исходе XVII в. зарождается немецкое Просвещение.

Чертой немецкого Просвещения в целом, обусловленной немощью едва начавшей оформляться в класс разрозненной германской буржуазии и ее прямой зависимостью от княжеских дворов, является, как правило, робость в критике существовавших политико-юридических институтов, склонность к соглашениям с властями, уход в «заоблачные сферы» философских умозрений.

Представители немецкого Просвещения многое сделали для дальнейшей систематизации и популяризации доктрины естес-

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 317

таенного права, для приспособления ее к потребностям буржуазного развития страны. Успешно работали они и в направлении преодоления негативного влияния теологии на юриспруденцию. Просветительское движение в Германии в области государственно-правовой теории отнюдь не было однородным. Наряду с умеренным крылом (С. Пуфендорф, X. Томазий, X. Вольф) в нем имелось и более радикальное, левое крыло (М. Кнутцен, Т.Лау, Г.Лессинг и др.).

Строить юридическую науку на светской основе в Германии первьм начал Самуил Пуфендорф (1632–1694). В интерпретации Пуфендорфа, предпринявшего попытку синтезировать соответствующие взгляды Ж. Бодена, Г. Греция и Т. Гоббса, естественное право выглядело универсальной социальной этикой, нормы которой должны были регулировать поведение всех людей независимо от их ранга и имущественного положения, государственной принадлежности и политических убеждений. Такой взгляд на природу естественного права проистекал из мнения Пуфендорфа о том, что всем без исключения индивидам свойственно нечто их объединяющее – стремление к жизни с ближними, с себе подобными, ибо существовать в одиночку человек не в состоянии: «.-человеческая натура устроена таким образом, что вне общества мы не можем ни жить, ни сохранять наш род».

Исходным пунктом построений Пуфендорфа является концепция естественного, догосударственного общества. В естественном общежитии нет «войны всех против всех» (как считал Т.Гоббс). Потребности людей удовлетворяются, отсутствует стеснение естественного равенства и свободы, здесь над индивидами не довлеет принудительная сила. Увеличение численности населения, возрастающая неуверенность в обеспечении права, наконец, страх перед возможным злом привели к тому, что человечеству пришлось распрощаться с первоначальной идиллической формой общежития. Был дан импульс к созданию государства, единственно надежного учреждения для безопасности людей.

Осторожно проводит Пуфендорф секуляризацию политической теории. Он вовсе не утверждает, что происхождение государства выпало из поля зрения бога и имело место помимо него. Наоборот, именно бог – инициатор создания государства. Но, по Пуфендорфу, этот желаемый самим богом институт не может возникнуть без предварительного свободного согласия людей,

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 318

которое одно есть действительная опора государства. Отсюда понятно, почему Пуфендорф высмеивал тех, кто выводил верховную власть в государстве непосредственно от бога.

Правовые основания государства суть два договора: собственно договор (pactum) и постановление (decretum). По первому договору отдельные индивиды соединяются в устойчивое целое. Затем они выносят постановление о приемлемой для них форме правления. Это постановление обязывает избранного властителя заботиться о благе народа, а граждан – подчиняться власти. Лишь с его подписанием государство начинает функционировать как таковое. Душу государства составляет отчуждаемая народом правителю единая верховная власть, которая имеет неограниченные полномочия и в принципе не подлежит ответственности за свои действия. Усматривая недостатки в абсолютной монархии, Пуфендорф тем не менее отдавал ей предпочтение, полагая, что в ней наилучшим образом смогут осуществляться цели государства. Пуфендорф оговаривал, правда, возможность создания при монархе собрания сословных представителей для совместного решения ряда важнейших дел.

Назначение государства – быть надежной порукой порядка и спокойствия в человеческом роде. Оно должно твердо поддерживать внешнюю безопасность людей, не позволять церкви вмешиваться в практическую мирскую деятельность; прерогатива духовенства – убеждения и совесть человека. Государство неизбежно ущемляет естественную свободу граждан, но не отменяет ее совсем. Оставшаяся часть естественных свобод (свобода вероисповедания, право собственности и т.п.) неприкосновенна; это область частной жизни индивида. Нормы права, посягающие на эти естественные свободы, нельзя признать законными. Однако Пуфендорф не ополчался против такого нарушения свободы личности, как крепостничество, которое казалось ему всего-навсего добровольным договором между господами и лицами, по той или иной причине лишенными работы.

Проповедуя необходимость подчинения властям во что бы то ни стало, Пуфендорф забывал свое же положение о том, что взаимоотношения монарха и подданных строятся на основе двусторонних обязательств. Сопротивление государю отдельными гражданами Пуфендорф исключал. Но он не отвергал возможности для всего народа оказать сопротивление князю, если тот толкает страну к общей гибели.

История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 319

Борьбу за освобождение юриспруденции из тенет богословия продолжил Христиан Томазий (1655–1728). Томазий был глубоко верующим и полагал, что в конечном счете всем в мире повелевает бог. Вместе с тем он считал, что квинтэссенцию дарованного богом естественного права составляет максима:

поступай согласно гуманным требованиям человеческого общежития, воздерживайся от дурных, противоречащих им поступков – и это будет предпосылкой для реализации изначально присущего человеку стремления к счастью. По Томазию, эта максима коренилась в самой природе человека, что придавало естественному праву характер свода заповедей морали. По существу, не понадобился бог и для сотворения государства. Оно возникло из договора в результате того, что на пути людей, не знавших частной собственности и жаждавших блаженной жизни, появились различные препоны. Устранить их и было призвано государство.

Томазий проводит различие между правом и моралью. Неразумие порождает беспрерывные столкновения между людьми, стремящимися к счастью. Эти коллизии нарушают внешний и внутренний мир человека. Предотвратить их можно двумя средствами: советом (он исходит от учителя) и приказанием (его дает государь). Совет убеждает, приказание принуждает. Специфический признак нормы права (акта государственной власти), отличающий эту норму от всех других правил, Томазий видит именно в ее принудительности, в возможности навязывания права физической силой. Не только способы осуществления, но и цели у нравственности и права разные. Первая обращена к отдельному человеку и воздействует на внутренний мир индивида; второе оберегает внешний мир и регулирует отношения между многими людьми. Томазий мораль ставит выше права:





Дата публикования: 2014-11-02; Прочитано: 307 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.013 с)...