ВВЕДЕНИЕ. 1. Організація виробництва: підручник / За заг

Плішка Тетяна Петрівна

Підписано до друку 21.10.2011.Формат А5. Папір друкарський.

Друк різографічний. Умовн.друк.арк. 2,29.

Тираж 10 прим. Зам. № _____.

Видрукувано в Хмельницькому університеті управління та права

Комп’ютерний набір: Плішка Т.П.

Відповідальна за випуск: Плішка Т.П.

___________________________________________

29013, м. Хмельницький, вул. Театральна, 8

Редакційно-видавничий відділ університету

Э6

зывают взаимное влияние друг на друга, создавая тем самым единый образ, который возникает у получателя. Но даже если вербальная единица обычно воспринимается как целое, тем не ме­нее важно понимать, что слово — это сложный инструмент, состоя­щий из отдельных компонентов, потому что пользующийся языком может использовать или выделить разные компоненты по-разному/' Для иллюстрации того, как пользующийся языком может более или менее систематически эксплуатировать эти разные компоненты языка, можно взять слово демократия. Как и большинство полно-значных слов, слово демократия активизирует все три упомянутых выше частных процесса. Однако пользующийся языком может эксплуатировать эти процессы по-разному, как демонстрируют сле­дующие описания (преувеличенные насколько это возможно). Часто бывает трудно определить, что в действительности значит слово демократия или к чему оно относится. Однако в обсуждени­ях ученых-социологов будет выделен референциальный компонент. В такого рода обсуждениях эмотивный и ассоциативный компо­ненты останутся (или по крайней мере должны оставаться) на заднем плане. Напротив, похоже, что в речи по случаю Дня неза­висимости будет присутствовать почти исключительно эмотивный компонент, в особенности положительные эмоции. Мысль о том, действительно ли демократия предполагает среди прочего «спра­ведливое распределение всей собственности», не будет явственно звучать в речи по случаю Дня независимости. Точно так же в стихотворении поэт, например, может опираться почти исключи­тельно на ассоциативный компонент (ср. приведенные выше ассо­циации для слова cottage).

Здесь следует подчеркнуть, что каждый языковой элемент является очень сложным и чувствительным инструментом, на ко­тором играет тот, кто пользуется языком. Таким образом, восприя­тие и понимание, рождающиеся у получателя, зависят от того, как пользуется этим тонким инструментом отправитель. В действи­тельности именно эта игра с различными компонентами слова и происходящими с ним процессами всегда эксплуатировалась в ри­торике, политической демагогии, а также в поэзии. Язык рекла­мы — это пример того, как референциальный компонент раство­ряется и уходит на задний план, а эмотивные компоненты, в осо­бенности позитивные эмоции, активно эксплуатируются (Han­sen 1965). Однако, осознаем мы это или нет, в наших обыденных разговорах мы используем те же самые механизмы.

Если столь многофакторны и сложны слова, то фразы и пред­ложения очевидно еще более сложны и многофакторны. Предложе­ния не разворачиваются как последовательность слов (слово+сло-во+слово и т. п.). Предложения и фразы в свою очередь являются

7 Язык и моделирование социального взаимодействия

продуктом тонкого взаимодействия между различными составляю­щими. Миллер (Miller 1965:16) хорошо выразил это, сказав, что «слова в предложении взаимодействуют между собой». Чтобы продемонстрировать, что значение предложений не может созда­ваться по модели «слово+елово+слово», можно сравнить пары предложений: Peter beat John at chess 'Пптер выиграл у Джона в шахматы' и Peter beat John with a stick 'Питер ударил Джона пал­кой' и At last, spring came to Paris 'Наконец-то в Париж пришла весна' и At last the spring came from the manufacturer 'Наконец от изготовителя получена рессора'¹⁴.

3. ЯЗЫК КАК «ОТКРЫТАЯ» П ПОРОЖДАЮЩАЯ СИСТЕМА

Третье свойство, лежащее в основе «использования языка, предполагающего осуществление власти», заключается в том, что язык представляет собой «открытую» и порождающую систему. Под этим мы имеем в виду, что, например, с помощью словаря английского языка можно производить бесконечное число предло­жений и постоянно создавать новые предложения и фразы, кото­рые никогда ранее не использовались (и все-таки оказываются понятными) (ср. Chomsky 1964). А сами используемые слова частично меняют свое значение и содержание, поскольку употреб­ляются в постоянно меняющихся комбинациях и контекстах. Эти изменения могут происходить во всех трех составных процессах, происходящих со словом, которые исследовались выше.

Однако самое существенное, что следует отметить в этой свя­зи, — это то, что в качестве пользующихся языком мы постоянно создаем новые слова и выражения, и эти новые ярлыки, конечно, не являются нейтральными. Проиллюстрируем это на примере. Вплоть до сегодняшнего дня в наших городах есть те, кого мы на­зываем сборщиками мусора или сборщиками отходов. Такие «му­сорщики» уже не ходят со своими собственными тележками, ибо сейчас они работают под эгидой городских властей или санитарной службы, и в некоторых местах их официальное наименование те­перь— «санитарный служащий». За такой сменой ярлыков могут стоять экономические п политические факторы, а также соображе­ния престижа. Изменения в номенклатуре, таким образом, могут отражать конфликты интересов и изменения в сферах влияния и престижности¹³. Реальные изменения в городской системе уборки мусора и в характере выполняемой человеком работы сами по себе, по-видимому, недостаточны для введения измененийв си­стему языковых обозначений. В других случаях происходит не присваивание новых языковых ярлыков известным явлениям, а возникают новые явления, требуя при этом наименования. Таким путем появляются выражения типа «региональное развитие». Не-

смотря ни на что, жителям отдаленных районов Норвегии и Евро­пы в целом ясно, что в данном случае изобретатели этого выраже­ния (т. е. политики) в максимальной степени опирались на эмо-тивные и ассоциативные свойства слова и в значительно мень­шей — на то, соответствует ли данное выражение «политической реальности»; ярлыки типа «региональное уменьшение численно­сти населения» или «региональная заброшенность» были бы гораз­до более адекватными для описания реальной политики в совре­менной Европе¹⁶.

4. СОБСТВЕННО СИСТЕМА ЯЗЫКА КАК ОТРАЖЕНИЕ ВЫРАЖЕНИЯ •СУЩЕСТВУЮЩИХ ОТНОШЕНИЙ ВЛАСТИ

Три основополагающих свойства языка и коммуникации, рас­смотренные к настоящему моменту, сходны между собой в том, что вынуждают каждого пользующегося языком осу­ществлять структурирование, воздействие, принятие точки зренпя и т. п. через его собственное использование языка. Четвертое основополагающее свойство, которое мы рассмотрим, отличается от них тем, что оно проявляется через индивидуального пользую­щегося языком иначе. Сам язык как система представляет собой только один из всех возможных способов концептуализации, толь­ко один способ осознания п понимания действительности. Как мы увидим, «собственно язык» более или менее явно отражает струк­туру социально-политической власти в данном обществе и неиз­бежно принимает некоторую точку зрения, т. е. принимает чью-ли­бо сторону.

Проиллюстрировать это лучше примерами, чем долгим теорети­зированием. В нашем западном обществе большинство людей ра­ботают по найму. Но как мы называем тех, на кого они работают? Языковый ярлык может многое сказать о том, как мы восприни­маем и понимаем эту роль, или точнее, какой интерпретации этой роли ждут от нас те, кто обладает властью управлять присвоением наименований (и тем самым нашим пониманием). Работающему по найму противопоставляется работодатель, т. е. тот, кто дает людям работу или службу. Данный конкретный термин подчерки­вает некоторые аспекты этой роли, в то время как остальные ас­пекты оставлены на заднем плане. Покупающий труд или нани­матель в конце концов были бы столь же адекватными наименова­ниями¹⁷.-Однако эти ярлыки сосредоточивали бы внимание на со­вершенно других аспектах данной роли. Образ «жестокого эксплуататора, покупающего труд рабочих по максимально низкой цене» производил бы более сильное впечатление, чем образ «ми­лосердного предпринимателя, дающего людям средства к сущест­вованию». Все дело в том, что, создавая ярлык, наш язык занимает

7*

определенную позицию, принимает точку зрения, и избежать этого никак нельзя. Невозможно найти нейтральные выражения, кото­рые полностью охватывают весь наш опыт. Языковой ярлык типа police 'полиция' явно не нейтрален. Появились альтернативные термины, которые это иллюстрируют, например, cops 'фараоны'. Позвольте отметить в этой связи, что словарь синонимов должен (имплицитно или эксплицитно) выбрать некоторую позицию отно¹-сительно того, какого рода понимание должен представлять наш язык. Словарь стандартного английского языка¹⁸ не включает сло­во cops в качестве возможного синонима для слова police. С другой стороны, в качестве синонимов даются такие выражения, как civil administration 'гражданская администрация', public order 'блюсти­тели общественного порядка'. Civil force responsible for main­taining public order 'гражданские силы, ответственные за поддер­жание общественного порядка', police officer 'полицейский служа­щий' и т. п. Словари, как и язык в целом, не избавлены от преду­бежденности. Они содержат определенную точку зрения и пред­ставляют определенное понимание.

Простейший способ получить представление о социальной вла­сти и воздействии, которые осуществляются языковой системой,— это исследовать ту область, где отношение власти представлено в сравнительно явном виде. Пример такого рода — разделение на мужские и женские роли в нашем обществе с характерным для него мужским доминированием. Весьма обстоятельное исследова­ние на материале норвежского языка продемонстрировало, каким образом язык с помощью разных способов (а) передает и (б) со­храняет существующую ролевую модель вплоть до того, что язык, можно сказать, (в) сопротивляется изменениям. Кроме того, было показано, (г) каким образом мальчики и девочки как прямо, так и косвенно усваивают свои традиционные роли в процессе изуче­ния и понимания родного языка (В 1 a k a r 1971, 1973с).

Если принять это во внимание, неудивительно, что именно в моменты кризисов и резких перемен мы замечаем, как язык осу­ществляет свою власть над нами. В работе Энценсбергера «В поис­ках потерянного языка» (Enzensberger 1963) показано, как крушение в 1945 г. германского рейха привело к катастрофе и в языке. А Хинтон замечает: «Каждая революция создает новые слова. Китайская революция создала целый новый словарь» (Н i n-ton 1968:VII). Два последних примера должны проиллюстриро­вать тесную взаимосвязь между языком и его использованием, с одной стороны, и социальной властью и ее осуществлением, с дру­гой.

Причина того, что каждый язык действительно обязан вы­брать способ обозначения всего на свете, заключается в том, что

отношение между языковым обозначением и обозначаемым явле­нием условно (единично). В солнце нет ничего такого, что само по себе заставляло бы называть его «солнцем». Точно так же, как пет ничего особенного в луне, что заставляло бы называть ее «луной». Языковые ярлыки, которые были даны небесным телам, — только выражение социальных конвенций или контрактов по использова­нию языка. Мы могли бы с тем же успехом назвать луну «солн­цем» и наоборот.

Мы увидим последствия этого более отчетливо, рассмотрев не­которые примеры, демонстрирующие, что знаки могут вступать в закономерные отношения с тем, к чему они относятся. Что касает­ся дорожных знаков, то они по аналогии схематически изображают то. ради чего установлены (опасный поворот, неровную дорогу и т. п.). В языке детей овца часто обозначается как бе-е, собака — как гав-гав, кошка — как мяу-мяу и т. п. В этих случаях очевидно, что в самих обозначаемых предметах есть нечто, что определяет данное обозначение, а не какое-либо другое.

В нашем языковом коде мы могли бы с легкостью назвать со­баку «кошкой» н наоборот. Однако если мы принимаем такую си­стему, как описанный выше язык детей, кошку нельзя будет назы­вать гав-гав, а собаку — мяу-мяу.

Тип отношений, существующий в обычном языковом коде между языковыми обозначениями и тем, к чему они относятся, дает нам возможность выбирать, какое обозначение мы свяжем с конкретным явлением, пока действует наше соглашение. Посколь­ку, как было показано, языковое обозначение может иметь суще­ственное значение для нашего понимания обозначаемого явления, заставить принять свои обозначения — это весьма важный акт со­циальной власти. Интересно было бы исследовать, действительно ли любой человек и любая общественная группа в условиях демо­кратии в рамках действующего социального контракта на исполь­зование языка имеет равные возможности для принятия своих предложений по языковым обозначениям¹⁹.

II. ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ВЛАСТИ В АКТЕ КОММУНИКАЦИИ

1. РАЗНОВИДНОСТИ ИНСТРУМЕНТОВ ВЛАСТИ, ИМЕЮЩИХСЯ В РАСПОРЯЖЕНИИ ОТПРАВИТЕЛЯ

Последующий более детальный анализ и примеры некоторых «инструментов власти», которыми располагает отправитель, долж­ны послужить надежным доказательством важности высказанных выше более общих теоретических положений. Более того, как мы

надеемся, последующий более «эмпирический» анализ продемон­стрирует необходимость изучения языка в социальном контексте (рамке). Следующий перечень «инструментов власти» не претен­дует на полноту и должен быть дополнен в ходе дальнейшего как теоретического, так и эмпирического анализа. Будут рассмотрены следующие шесть «инструментов власти», имеющиеся в распоря­жении отправителя: (1) выбор слов и выражений; (2) создание (новых) слов и выражений; (3) выбор грамматической формы; (4) выбор последовательности; (5) использование суперсегмент­ных признаков; (6) выбор имплицитных пли подразумеваемых предпосылок.

1.1. Выбор слов и выражений. Причина того, что выбор слова или фразы (выражения) представляет средство или инструмент власти, состоит в том, что одно и то же явление может быть выра­жено несколькими синонимическими способами. Как писал Выгот­ский (Vygotsky 1963: 73): «Может быть так, что имеется одно •значение и разные референты или разные значения и один рефе­рент». Как известно, найти точные синонимы почти невозможно (Blakar 1972а), и именно здесь, в подчас очень тонких различи­ях между так называемыми синонимическими выражениями, за­ключен один из наиболее важных инструментов отправителя. Как говорит пословица: «У любимого ребенка много имен». Мы уви­дим, что отправитель передает различное отношение к «любимому ребенку» и подчеркивает его различные аспекты и характеристи­ки в зависимости от того, какое выбрано имя.

Возьмем пример Гуссерля с «равносторонними» и «равноуголь­ными» треугольниками. Треугольник «равносторонний» является также «равноугольным» и наоборот. Тем не менее получатель, по-видимому, прореагирует по-разному, в зависимости от того, что его попросили определить: является ли треугольник «равносторон­ним» или «равноугольным» (см. Rommetveit 1972b). Соглас­но Выготскому (Vygotsky 1963), в русском языке имеется два слова для обозначения луны: луна (небесное тело) и месяц (мера времени). Как мы видим, каждое из этих наименований выделяет совершенно разные характеристики луны. В самом деле за этимо­логически разными именами стоят, по-видимому, разные мысли­тельные процессы.

Производя выбор между «синонимическими» выражениями, можно выразить свое отношение к референту (т. е. выдвигаются прагматические аспекты языка — Rommetveit 1968, 1972а). Когда американец делает выбор между словами black, negro, colo­red и nigger, он одновременно выражает свое отношение. Разное отношение скрывается за выражениями poor box 'кружка для ми­лостыни' и social welfare 'общественная благотворительность'. 102

Предложения «Бутылка наполовину пустая» и «Бутылка на­половину полная» синонимичны с точки зрения экстенсионала. Тем не менее есть основания считать, что они по-разному воздей­ствуют на настроение веселой компании (см. с. 89). Возможно, выражение в данном случае говорит кое-что и о самом отправите­ле; он, таким образом, создает впечатление, которое получают дру­гие. Тот, кто говорит о «полуполной» бутылке, по-видимому, боль­ший оптимист.

Рассмотрим два предложения из современной политической литературы: (1) The demonstrators were arrested by the police 'Демонстранты были арестованы полицией' и (2) The demonstra­tors were arrested by the cops. 'Демонстранты были арестованы фа­раонами'. Слова «полиция» и «фараоны» относятся к одним и тем же людям (во всяком случае, экстенсионально, «в физическом смысле»). Тем не менее из-за этих двух слов два выражения будут соотноситься с действительностью и пониматься в рамках двух принципиально разных идеологических концепций. Частично это можно объяснить тем, что эти два слова активизируют принципи­ально разные ассоциативные семантические сети (Blakar 1972a; Rommetveit & Blakar 1973). В идеологической и политиче­ской литературе выбор слов и выражений является необычайно важным инструментом власти для структурирования той «дейст­вительности», о которой идет речь (ср. пример с журналистами во Вьетнаме, с. 90)²⁰.

Социологи, например, Обер (Aubert 1965), изучали, каким образом отношения «господства — подчинения» внутри социаль­ной системы позволяют называть одного и того же человека «пре­ступником» или «алкоголиком» либо «заключенным» пли «боль­ным» в зависимости от «взглядов или опыта того, кто дает оцен­ку». Ясно, что это ведет к совершенно различным последствиям для человека, о котором идет речь (ср. пример с Дэвидом, его ма­терью и печеньем на с. 94).

Здесь возникает искушение привести норвежскую пословицу: «Имя никому не вредит» («Хоть горшком назови, только в печку не ставь»). Эта пословица, как кажется, предполагает «пассивное отношение» между обозначением и людьми или объектами, к ко­торым оно относится. То, что, давая свои обозначения, пользую­щийся языком воздействует на создание новых слов (ср. с. 105) и использование имен, кажется очевидным. Такие имена, как Лар-ри-легкая рука или Малютка Джон, дают предварительное пред­ставление о носителе имени. Выготский (Vygotsky 1963: 73) указывает, что одного и того же человека можно назвать победи­телем при Иене и побежденным при Ватерлоо. Эти два обозначе­ния создают разное представление о военном деятеле. Косвенное

различие есть и тогда, когда говорят о «полиции» или «фараонах». Это показывает, как слова или имена воздействуют на то, к чему относится имя. При употреблении слова или понятия, которое обычно используется в связи с человеком, предмет может приоб­ретать статус человека и наоборот (ср. например, использование языка в волшебных сказках). «Луна» перемещается из статуса предмета и приобретает в большей степени статус человека при переходе от (1) к (3): (1) Луна отражает солнечный свет; (2) Ярко светит луна; (3) Луна улыбается. Ряд исследователей (М а г с u s е 1968, 1969; Stein 6 г 1969) предполагает, что «от­чуждение» среди прочего вызывается еще и тем, что по отноше­нию к людям употребляются слова, которые первоначально упот­реблялись в связи с предметами. Здесь уместно вспомнить четкое разграничение между it и thou у Бубера (В u b е г 1937).

Развлекательная игра, прделоженная Б. Расселом на Би-Би-Си, иллюстрирует некоторые рассмотренные только что аспекты про­блемы выбора слов. Кроме того, становится еще понятнее, каким образом на выбор слов и выражений воздействует социальный кон­текст (то, с кем мы говорим; то, о ком мы говорим и т. п.). Эта развлекательная игра называется «эмоциональная парадигма» в соответствии со следующей моделью: «Я придерживаюсь принци­пов — Ты настаиваешь — Он упорствует». В данном случае выбор слов отражает «социальную игру», в которой мы все, без сомне­ния, узнаем самих себя.

Это возвращает нас к индивидуальному акту коммуникации, в котором выбор слов — «удачный или неудачный» — может опреде­лять развитие коммуникации. Проиллюстрируем это на следую­щем примере. Два человека с энтузиазмом обсуждают фотографию и принадлежности дляфотодела. В раздражении от того, что некая фирма по соображениям патентной политики не может использо­вать какое-то специальное техническое приспособление, один из них (фактически мимоходом) замечает, что патентная система служит капиталистам, а не потребителям. Некто, находившийся рядом и не принимавший участия в разговоре, вдруг присоединя­ется к нему и спрашивает, уж не стал ли тот, кто это сказал, ра­дикалом антикапиталистического толка. Разговор тем самым пре­вращается в политическую дискуссию. Если бы говорящий сказал, что патентная система служит «изобретателям» или, например, «предприятиям», а не употребил слово «капиталист», менее веро­ятно, чтобы разговор развивался в указанном направлении. В дан­ном случае внутри реального акта коммуникации видно: (1) выбор слов и выражений является продуктом социального контекста; (2) этот выбор в свою очередь обусловливает и структурирует со­циальный контекст (Blakar 1970). Трудно найти более явное

противопоставление психологической и социальной составляющей в рамках межличностной коммуникации.

1.2. Создание новых слов и выражений. Существует две основ­ные причины «изготовления» новых имен, слов и выражений, По-первых, неожиданно возникают новые явления, нуждающиеся в именах. То, как принимаются новинки, не в последнюю очередь зависит от успешности процесса «крещения». Во-вторых, могут иметься причины для изменения имени уже существующего явле­ния. За такими изменениями имен могут стоять факторы из обла­сти политики, экономики, престижа, коммуникации и т. п.

Создание слов и выражений, быть может, еще яснее, чем выбор слов, иллюстрирует, как язык вступает на путь структурирования (ср. прим. 21). Политическое течение в Норвегии и во всей Евро­пе, свидетелями которого мы в настоящее время являемся, с таким же успехом могло быть названо «региональной заброшенностью» или «местным уменьшением численности населения», а не пози­тивно нагруженным новоиспеченным «региональным развитием» (ср. с. 99).

Тенденция создавать слова с положительной окраской особен­но характерна для использования языка в сферах рекламы и идео­логии. С помощью положительно нагруженных слов в сочетании с вуалирующими свойствами языка политик может в одной и той же речи выступать за интенсивное развитие энергетики (или. скажем, развитие дорог) и за экологические мероприятия, не отдавая предпочтения ни тому, ни другому.

То, каким образом принимается явление, может зависеть, как отмечалось выше, от того, каким образом принимается имя. Один из аргументов, выдвигавшихся в Норвегии против экологических мероприятий, состоял в том, что это слишком дорого. Приводились ли бы те же аргументы, если бы то же самое явление сразу полу­чило название menneskeven 'защита людей', а не naturverns 'защи­та природы'? Здесь уместно заменить, что слово naturvern 'защита природы' в настоящее время вытесняется. Теперь говорят miljo-vern 'защита окружающей среды'.

Маркузе утверждает, что те, в чьих руках находится власть в обществе, используют язык для того, чтобы установить и скрыть «реальную ситуацию». Однако он также указывает, каким образом тот, кто хочет представить в явном виде существующую систему, может использовать язык для «перенаименования» существующих инструментов. Можно, например, назвать президента X и губер­натора У. «поросенок X» и «поросенок Г»,.а их речи обозначить как «хрю-хрю» (Marcuse 1969).

Тот, кто желает реформы общества, располагает эффективным средством в виде реформы языка. Однако здесь возникает трудная

проблема равновесия. С одной стороны, если принимать сущест­вующее использование языка, «попадаешь в ловушку» и полу­чаешь в придачу существующую социальную систему. С другой стороны, создание слишком большого числа новых слов и понятий препятствует коммуникации и затрудняет соблюдение социально­го контракта. Целый ряд философских, политических, а также ре­лигиозных движений в результате эзотерического использования языка превратились в небольшие изолированные секты.

К созданию новых слов примыкает неправильное использова­ние слов и использование «пустых слов». Эти явления также на­ходят наиболее яркое выражение в рекламе и политике:... един­ственное моющее средство с подсинивающим действием!',... един-ственное мыло, содержащее бактерицидное вещество X! Маркузе.(М а г с u s e 1968: 89) приводит примеры некоторых новых комби­наций слов, которые, если всмотреться в них более внимательно, кажутся совершенно бессмысленными. Например, имелись рекла­мы «роскошных бомбоубежищ», т. е. бомбоубежищ с телевизором и коврами на полу. Неологизм «роскошное бомбоубежище» лиша­ет стоящий за словом «бомбоубежище» образ чудовищности и ужа­са войны. Другой пример — фраза «безвредные радиоактивные -осадки», употребляемая в связи с испытаниями атомных бомб. Это всего.лишь крайние примеры сравнительно обычного лингвистиче­ского инструмента, а именно, использования языка для достиже­ния эффекта удаленности от пугающих явлений, таких, как '«радиоактивные осадки» и «бомбоубежище».

На упаковке одного норвежского моющего средства сказано, что «X уничтожает до 99% всех бактерий». Этот тип рекламного (объявления является блестящим примером созидательной способ­ности языка. Во-первых, использование «до» будет иметь очень небольшое значение в сочетании с последующим числом 99% (в •отличие от «до 100%»)- Было бы интересно посмотреть, сколько испытуемых забудет про «до» в тесте на воспроизведение. Далее,.посмотрим, каково истинностное значение данного предложения. Утверждение «истинно», если данное моющее средство уничтожа­ет более 0 % (а зто делает и обычная вода), но менее 99% всех ■бактерий. Тем не менее, данное предложение производит впечат­ление, что X необычайно эффективно²¹.

1.3. Выбортрамматической формы. Вовсе не безразлично, скажет ли спортивный комментатор: (1) Ben Jipcho beat Jim Ruyan 'Бен Джипко победил Джима Райана' или (2) Jim Ruyan was beaten by IBen Jipcho '.Джим Райан был побежден Беном Джипко'. По-види­мому, репортер из Кении радостно выберет вариант (1), тогда как ■американский репортер с унынием проинформирует своих слуша­телей с помощью варианта (2).

И;06

Структурирующий эффект грамматической формы становится еще более явным при сравнении (1) и (2): (1) The police took in the demonstrators 'Полиция захватила демонстрантов' и (2) The demonstrators were taken in by the police 'Демонстранты были за­хвачены полицией'. Здесь грамматические формы в скрытом виде, но весьма искусно прямо указывают на разные контексты. В при­мере (1) полиция действует более или менее активно (полиция со­вершила акцию, полиция вела наступление). В примере (2), на­против, кажется, имеется в виду, что демонстранты вели себя таким образом, что полиция была вынуждена предпринять действия (де­монстранты действовали, демонстранты вели себя вызывающе). То, что в отношении причинности высказаны разные точки зрения, становится еще заметнее при противопоставлении (1) и (2): (1) Police took action 'Полиция предприняла действия', (2) The police had to take action 'Полиции пришлось предпринять дейст-.вия'. Как бы то ни было, в самой обычной ситуации коммуникации говорящий должен быть очень внимателен, чтобы понять, что эти два выражения реально подразумевают совершенно разные причин­ные отношения.

Выбор активной или пассивной формы не только оказывает не­явное воздействие на восприятие причинных отношений получате­лем. Быть может, еще важнее то, что это изменение на самом деле приводит к переосмыслению ситуации в отношении того, кто явля­ется «главным действующим лицом», тем, о ком идет речь. Если взять случай с дракой между Джоном и Джеком, может показать­ся эквивалентным, будет ли сказано (1) John beat Jack 'Джон по­бил Джека' или (2) Jack was beaten by John 'Джек был побит Джоном'. Однако тот факт, что в действительности формы этих двух предложений заставляет нас сосредоточить внимание на двух разных людях, становится очевидным, лишь только мы, «произне­ся» (1) или (2), скажем: Не... 'Он...'. После предложения (1) сло­во he отсылает к Джону, и получатель, возможно, ожидает услы­шать: «Он сильный и здорово дерется» или что-то в этом духе. С другой стороны, после предложения (2) слово he, по-видимому отсылает к Джеку, и получатель ожидает услышать нечто вроде «Он заплакал». Румметвейт (Rommetveit 1972b) рассматри­вает, каким образом предложения этого типа ((1) в противопо­ложность (2)) подразумевают, по-видимому, разные контр ак-т ы относительно того, что должно стать темой последующего раз­говора. Поскольку изменения в грамматической форме могут фак­тически определить, «о ком идет речь», и указать причинные отно­шения, естественно не вызывает удивления и то, что выбор форм, может также отражать точку зрения и интересы отправителя. Это становится нагляднее, если мы позволим присутствовать при дра-

10?

ке матери Джона или матери Джека. Что скажет мать Джона: (1) или (2), будет прямо зависеть от ее оценки: она может счи­тать, что Джону полезно учиться драться и защищать свои инте­ресы, или быть настроенной против драк.

Мы довольно подробно проанализировали активную и пассив­ную формы предложения как пример на выбор грамматической формы. Сделано это потому, что, как мы подозреваем, многие вос­принимают изменение активной формы на пассивную как «чисто формальное». Использование активной или пассивной формы представляется лишь вопросом формы, стиля, вариативности средств выражения и т. п. Проведенный анализ должен наглядно показать что «смена грамматической формы», например, актива па пассив, может иметь и еще более существенные последствия ²². 1.4. Выбор последовательности. Даже последовательность в остгльном равноправных между собой элементов (например, при­лагательных), в частности, при перечислении оказывает воздей­ствие на создаваемое впечатление (Asch 1946; Wold 1971; Jaspars et al., 1971). Если охарактеризовать политического дея­теля с помощью ряда прилагательных, так что при внимательном изучении описание представляется нейтральным, то, изменив по­рядок следования характеристик, можно изменить производимое впечатление. Еще существеннее, быть может то, что порядок при перечислении влияет на запоминание (Wold 1971; Jaspars et al., -1971). Таким образом, отправитель может фактически успо­каивать себя тем, что получателю предоставлена нейтральная ха­рактеристика, а тот запоминает разные свойства по-разному.

1.5. Суперсегментные характеристики (эмфаза, тон голоса и т. п.). С помощью эмфазы отправитель указывает помимо проче­го, что, по его мнению, является важным. Высказывания (1) Не beat me 'Он ударил меня', (2) Не beat me 'Он ударил меня' и (3) Не beat me 'Он ударил меня'²³ передают сообщение об одном и том же событии, которые в некотором аспекте существенно от­личаются друг от друга. Это станет совершенно очевидным, если представить ситуацию, когда ученик говорит учителю: Не struck me 'Он ударил меня'. В случае (1) существенным моментом пред­ставляется, что именно он, «этот хулиган», и есть тот, кто нанес удар. В (2) ситуация в целом такая: «Смотрите, сэр, он меня уда­рил, хотя Вы запретили драться». А в (3) основное — то, что «вред нанесен мне» (Вlakar 1972b).

Эмфаза также указывает и определяет новую информацию. Это явствует из того факта, что фраза «Он меня ударил» в действи­тельности может быть ответом на 3 совершенно разных вопроса, и эмфаза становится в этом случае важным сигналом (Blakar 1972b). Вот примеры: (1) Who was it that struck you? He struck

"108

me 'Кто же тебя ударил? Он меня ударил'; (2) What has he done to you? He struck me 'Что он тебе сделал? Он меня ударил¹; (3) Who was it that he struck? He struck me 'Кого это он ударил? Он ударил меня'.

Тон голоса может определять предназначение предложения: является ли оно вопросом, объяснением, возражением, согласием и т. п. Эмфаза и тон могут оказаться очень важными для структу­рирования, так как, например, сделать заявление в суде о том, что вы сказали то-то и то-то, можно единственным способом: лишь повторив ваши слова (их содержание). Тон при этом потерян на­всегда, но он сделал свое дело. Возьмем, например, впечатление, которое складывается о больном, когда фраза «Опять он забо­лел» говорится с симпатией или с иронией.

1.6. Выбор скрытых или подразумеваемых предпосылок. До на­стоящего момента мы сосредоточивали свое внимание на чисто лингвистических инструментах. Но провести разграничение на лингвистическое и нелингвистическое, на то, что сказано, и то, что осталось несказанным в акте коммуникации, исключительно слож­но. Часто (или даже всегда?) то, что сказано, может быть понято лишь тогда, когда известны скрытые и подразумеваемые предпо­сылки²⁴. Это проявляется, когда мы становимся случайными свиде­телями разговора в поезде или в автобусе и понимаем каждое отдельное слово, но тем ие менее на самом деле совершенно н е понимае м содержание разговора.

Мы редко осознаем скрытые предпосылки, так как обычно их разделяют все, кто принимает участие в коммуникации. Должно произойти нечто необычное — неправильное понимание, встреча с человеком совершенно нных взглядов — чтобы обнаружилось то, что обычно принимается как должное.

В ситуации интервью, например, тот, кто берет интервью, за­дает исходные предпосылки через свои вопросы и предлагаемые формулировки. Обычно интервьюируемый попадает в ловушку и старается отвечать в соответствии с предпосылками, подразуме­ваемыми интервьюирующим. Однако изредка мы обнаруживаем, что интервьюируемый вступает в «борьбу по поводу исходных по­ложений». С помощью подразумеваемых предпосылок можно ска­зать многое, «не говоря этого». В статье о «Скандинавском телеви­дении»²⁵ говорилось: «В основе этого лежит тот неоспоримый факт, что прогресс требует...» Не говоря этого прямо, автор ухитряется •сказать тем из нас, кто, будучи «наивным», мог бы думать по-дру­гому, что нельзя ни остановить прогресс, ни управлять им.

В так называемых «Последних известиях» по радио и телеви­дению мы сталкиваемся со скрытыми, но активно структурирую­щими предпосылками при интерпретации, понимании и передаче

реальных ситуаций. Примером могут служить сенсационные ре­портажи, связанные с Майлаем во Вьетнаме, на фоне ежедневных репортажей о таком-то и таком-то числе убитых как среди воен­ных, так и среди мирного населения.

Некоторые из рассмотренных выше лингвистических механиз­мов отражают именно этот выбор скрытых предположений. Типич­ным случаем является выбор между «синонимичными выражения­ми». То, что говорит отправитель — Не is drunk 'Он пьян' или Не is not sober 'Он не трезв', — может продемонстрировать его ос­ведомленность об ожиданиях получателя относительно состояния обсуждаемого лица или отсутствие такой осведомленности. Когда мать говорит «Джонни», а учитель «Джон Кристиан Джонсон», это дает некоторую информацию о взаимоотношениях между соот­ветствующими лицами. Если бы мать сказала «Джон Кристиан» или, более того, «Джон Кристиан Джонсон», это в скрытом виде сообщило бы о многом. Использование отдельных слов также мо­жет указывать на различные скрытые предположения. Это иллю­стрируют два примера со словом политика: Все — политика и Я отказываюсь обсуждать это, поскольку это — политика.

Генри (Henry 1971) ввел полезное разграничение между тем_г что он называет «свободной» и «связанной» информацией. С по­мощью этого противопоставления разграничивается то, что долж­но приниматься как данное, и та информация, которая связана с данным в лингвистически оформленном сообщении. Это можно проиллюстрировать одним из примеров самого Генри. В своем об­ращении к Конгрессу перед началом дебатов о налогах президент Джонсон сказал приблизительно следующее: «Рост подоходного налога вызван не обычным увеличением административных рас­ходов, а войной во Вьетнаме» (Henry 1971: 87). Как мы видим,. Джонсон не предлагал обсуждать, следует или нет повышать на­лог. Повышение налога принималось как данное («свободная ин­формация»), а Конгрессу предлагалось обсудить различные при­чины (представленные как «связанная информация»), которые привели к росту налогов.

Румметвейт (Rommetve it 1972b) исходит непосредственно из самой коммуникативной ситуации и вычленяет те части языко­вого выражения, которые выполняют в первую очередь дейктиче-скую функцию. В качестве примера Румметвейт берет предложе­ние (1) The old man is poor 'Старый человек беден'. Оно так же,, как и предложение (2) The man is old and poor 'Человек стар и бе­ден', может быть разбито на части The man is old 'Человек стар' и The man is poor 'Человек беден'. Тем не менее предложения (1) и (2) функционируют в коммуникации совершенно по-разному. В предложении (1) словосочетание the o.ld man 'старый человек'"

ПО
используется для указания на то,- о ком идет речь. Об этом челове­ке утверждается, что он беден. В предложении (2) эту дейктиче-скую функцию выполняет слово the man 'человек', и говорится, что он стар и беден.

Это разграничение представляет механизм, которым отправи­тель может воспользоваться в процессе создания, структурирова­ния и передачи. С помощью этого механизма отправитель вносит предложения по структурированию того, о чем идет речь. В пред­ложении The old man is poor в качестве данного берется то, что человек стар (и никакого обсуждения по этому поводу не предпо­лагается), тогда как получателю гораздо естественнее задаться вопросом о том, беден этот человек или нет.

Этот механизм фактически может использоваться для того, что­бы «скрыто протащить» информацию, которую получатель не осо­бенно охотно примет в качестве исходной. Представим себе двух студентов, обсуждающих выборы в студенческий совет. Один из них спрашивает: «Как ты думаешь, у умеренных кандидатов есть шансы?» Он мог бы спросить и иначе: (2) «Как ты думаешь, у консервативных кандидатов есть шансы?» или (3) «Как ты ду­маешь, у реакционных кандидатов есть шансы?» В любом случае у получателя спрашивают о «шансах одной из возможных групп кандидатов». Отправитель предлагает обсудить шансы на победу, тем не менее он в то же время создает и передает определенное впечатление о данной группе кандидатов. Получатель должен пе^ рестроиться, изменить точку зрения и переструктурировать всю ситуацию разговора, если он хочет спросить, является ли предло­женная характеристика (умеренные, консервативные, реакцион­ные) адекватной. Выражение «...группа кандидатов» служит от­правителю в основном в качестве чисто дейктической функции в данной коммуникации, а не предлагается для обсуждения или оценки.

Эти разные механизмы, каждый по-своему, естественным обра­зом связаны с основными свойствами языка и коммуникации, ко­торые анализировались в ч. I. Например, первый из рассмотрен­ных механизмов, а именно выбор слов и выражений, в определен­ной степени связан со всеми четырьмя основными свойствами. Прежде всего выбор слов и выражений, безусловно, является сиг­налом осуществления отправителем выбора в фазе кодиро­вания. Далее, разный выбор слов имеет разные следствия пото­му, что конкретные слова (элементы) представляют собой очень сложный и запутанный механизм. Затем, поскольку язык есть от­крытая и продуктивная система, пользующийся языком может употреблять отдельные.слов.а и выражения по-новому и в новых

контекстах. Последнее, но не менее важное: сама языковая систе­ма через присущее ей специфическое отражение социальной дей­ствительности создает базу для выбора, который может осущест­вить отдельный человек, пользующийся языком, но в то же время накладывает на этот выбор определенные ограничения.

Если попытаться хотя бы предварительно указать, что есть общего между различными лингвистическими механизмами, кото­рые имеются в распоряжении отправителя для создания или структурирования сообщения, можно сказать, что большинство механизмов эксплуатируют различные контекстные эффекты (см. Blakar 1970). Формулируя это в виде парадокса, можно ска­зать, что мы выбираем слова и выражения, которые создают или пороо/сдают тот контекст, в котором мы хотели бы видеть свои вы­сказывания.

2. ОТПРАВИТЕЛЬ В РАЗНЫХ ПОЗИЦИЯХ (ВЛАСТИ)

Мы только что рассмотрели разные механизмы (инструменты власти, если угодно), которые имеет в своем распоряжении отпра­витель. В качестве дополнения полезно посмотреть, как могут использовать эти инструменты разные отправители (в разных по­зициях власти)²⁶. Мы увидим, что разные инструменты могут ис­пользоваться с разной эффективностью, сравнив, с одной стороны, (а) как удается отправителю в обычном разговоре структуриро­вать универсум для получателя и, с другой стороны, (б) как одно поколение (отправитель) структурирует универсум для последую­щего поколения (получателя) посредством языка.

Средства массовой коммуникации, пресса, радио, телевидение, реклама и т. п. представляют собой промежуточную ситуацию. Ис­пользует ли радио и телевидение слово police 'полиция' или class-fuzz 'легавые', сообщает ли «об американском участии» или «американской агрессии» во Вьетнаме и т. п., — все это оказывает большое влияние на то, какую картину мира мы создаем. Когда возникают новые явления, большое значение приобретает то, какие ярлыки выбираются средствами массовой коммуникации. Еще важнее те скрытые предпосылки, которые лежат в основе сообще­ний, создаваемых средствами массовой коммуникации. Все пере­численные механизмы и инструменты власти в высшей степени важны и в ситуации повседневного разговора, но так как отправи­тель находится на гораздо более низкой ступени власти, их воздей­ствие столь незначительно.

Однако взаимодействие между лингвистическими инструмен­тами власти и позицией власти является более сложным. Возмож­но все отправители располагают одинаковыми механизмами

власти, но характеризуются неодинаковой позицией власти. (1) Прежде всего люди с разными позициями власти имеют раз­ные возможности по овладению более продвинутыми лингвистиче­скими механизмами. (2) Тот, кто имеет наибольшую власть (поло­жение), может в любой момент решить, какой лингвистический механизм наиболее полезен. Например, это отчетливо видно в раз­личии оценок, даваемых диалектам и языкам национальных мень­шинств (Blakar 1972b; H о 1 m e s t ad & Lade 1969). (3) Тот, кто обладает властью (положением), в значительной степени опре­деляет употребление и значение слов и выражений (инструментов власти). В США «негр» — это тот, у кого в жилах есть хотя бы небольшая примесь «негритянской крови». Аналогичное определе­ние для белого выглядело бы так: «Белый — это тот, у кого...» (Н а у a k a w a 1963). Ясно видно, в чьих интересах поддерживать такое определение. (4) И последнее: лингвистический механизм важен в борьбе за положение власти. Это проявляется в самой обычной дискуссии. Но особенно ясно это выступает на передний план в психотерапевтических ситуациях, где лингвистические ме-ханнзмьг-используются исключительно в борьбе за власть между врачом и пациентом (Watzlawick et al. 1967; Haley 1963).

3. ТАК ЧТО ЖЕ СТРУКТУРИРУЕТСЯ?

Проведенные нами исследования и рассмотренные примеры, конечно, проиллюстрировали, что это такое, когда язык и исполь­зование языка осуществляют воздействие и структурирование. Однако, поскольку это было сделано несколько хаотично, ниже мы попытаемся систематизировать сказанное.

Во-первых, то самое «нечто», о котором мы говорим, в значи­тельной степени находится под воздействием нашего использова­ния языка и даже отчасти может создаваться или устанавливаться через наше индивидуальное употребление языка. Как должно быть ясно из приведенных выше примеров, имя или языковое обо­значение могут в большей степени определять и обусловливать наше понимание того, что имеется в виду, и наше отношение к нему. Политические деятели и те, кто работают в области рекла­мы, по-видимому, всегда очень хорошо это знали. Они стремятся перещеголять друг друга, преподнося свои новейшие идеи и това­ры в оболочке положительных, звучных и, что важнее всего, при­влекательных для покупателей языковых ярлыков.

Наша социальная действительность в существенной степени структурируется и определяется языком. Тот факт, что в англий­ском языке отсутствуют многие выражения типа masculinist 'маскулинист', cliarman 'поденщик', houseman 'домашний хозяин',

8 Язык и моделирование социального взаимодействия

-однако имеются feminist 'феминист (ка)', charwoman 'поденщица', housewoman 'домохозяйка', безусловно, убедительно демонстри­рует, какого рода действительность мы можем представлять, пони­мать и передавать посредством английского языка²⁷. Общее пред­ставление об окружающей нас действительности не будет незави­симо от того, какими выражениями воспользуются радио и теле­видение: «Вьетконг» или «Народная Освободительная Армия», «американская агрессия во Вьетнаме» пли «американское участие в делах Вьетнама», «полиция» или «фараоны» и т. п.

Кроме того, через наше использование языка мы создаем и де­монстрируем свой собственный портрет. Если вернуться к самому первому примеру (с. 89), то есть все основания считать что го­ворящий «Бутылка наполовину пустая» производит впечатление ■ большего пессимиста, чем тот, кто говорит: «Бутылка наполовину полная». Через свое использование языка мы выражаем наше от­ношение и чувства к тому, о чем мы говорим, а это, в свою оче­редь, отражаясь, говорит нечто о нас самих. Два корреспондента во Вьетнаме не только структурируют и сообщают свои впечатле­ния из Вьетнама, но выбирая, например, выражения «Вьетконг» 1или «Народная Освободительная Армия», передают свое личное -отношение. Сходным образом наше использование языка обозна­чает и отражает наше представление о тех, к кому мы обращаем­ая, и паше отношение к ним.

^;В-третьих, использование языка может воздействовать или влиять на эмоциональную атмосферу в обществе, которая созда­ется между участниками акта коммуникации, или, быть может, •определять отсутствие такой атмосферы. Способность языка уста­навливать социальные связи, так же, как и заложенные в нем воз--можиости возводить преграды между людьми, легко проиллюст-фировать на примерах. Представим, например, двух людей, кото-:.рые говорят друг с другом на диалекте или на некотором техниче­ском пли профессиональном жаргоне, который посторонние не понимают и тем самым чувствуют себя отстраненными. Типичный пример этого можно найти в среде молодежи, где целые культур­ные общности закрепляются и идентифицируются посредством свое­го собственного сленга, который таким образом подчеркивает тес-•ное внутреннее единство в группе, исключая в то же время не-чле-нов группы. Через выбор языка и использование разной степени формальности в обращении можно регулировать наши межлично­стные отношения и нашу принадлежность к группе. В большинст­ве языков имеются, например, разные формы обращения, которые четко предписывают или предполагают разные реакции, напри­мер, местоимения Vous 'вы' и tu 'ты' (ср. проведенное Р. Брауном ■обстоятельное исследование социальных последствий употребле-

Л14

ния разных систем обращения: Brown & Gilman 1960p Brown 1966). Использование ругательств, грубых или вульгар­ных выражений также является тонким лингвистическим средст­вом для создания близости и контакта в противоположность от­чужденности.

i. ОГРАНИЧЕНИЯ ОТПРАВИТЕЛЯ НА «СВОБОДУ СТРУКТУРИРОВАНИЯ»

Настоящий анализ механизмов лингвистической власти отпра­вителя не может завершиться без упоминания фактов, ограни­чивающих его «власть». Во-первых, это сама действительность,, то, о чем идет речь. Отправитель связан тем, что он должен пы­таться передать свои впечатления и мысли о действительности (в противном случае его заклеймят за отсутствие контакта с дей­ствительностью). Однако наше восприятие активно. И наш кон­такт с «действительностью» большей частью социально опосредо­ван, иными словами, в значительной степени опосредован через язык. Таким образом, эти ограничения, «накладываемые реаль­ностью», трудно очертить. Художники (ср. Car ling 1970) часто перемещают эти границы, так что не всегда «известно, что есть действительность». Введенное Кожнбским (Korzibcki 1945) разграничение на «карту» и «территорию» представляет собой по­пытку решения проблем такого рода.

В дискуссиях о том, что есть «истина», мы сталкиваемся с од­ной из таких проблем. Легко установить, что утверждение «Ос­ло — столица Англии» — не истинно. Однако гораздо труднее решить «истинно» или «ложно» каждое из следующих утвержде­ний: (1) «Газета X является умеренной», (2) «Газета X является консервативной», (3) «Газета X является реакционной». Взаимо­отношения между понятиями «истина—ложь» оказываются слож­ными еще в одном аспекте (ср. с. 95—96). Высказывания The old' man is poor и The man is old and poor либо оба истинны, либо оба ложны. Тем не менее они передают разные утверждения.

Во-вторых, ограничения на отправителя накладывает сам язык, язык как система. При всем желании трудно, используя норвеж­ский язык, сообщить о некоторых понятиях или охарактеризовать, общество абсолютно одинаково с точки зрения мужского и женско­го пола, потому что наряду с прочими факторами, слова для муж­чин и женщин имеют столь разный статус. И, как было указано, своим способом концептуализации действительности каждый язык-представляет определенную точку зрения (ср. с. 99—101).

8*

В-третьих, определенные ограничения накладывает отправи­тель, и в особенности, представление получателя об отправителе и

115-

его отношение к отправителю. В частности, важно, насколько по­лучатель доверяет отправителю (доверие). Однако, это в любом случае гораздо более сложная проблема, чем просто вопрос дове­рия или веры, поскольку, как указывает Аш (Asch 1952), отпра­витель фактически является «частью сообщения». Тем самым та­кое высказывание, как «небольшое восстание — вещь полезная», интерпретируется совершенно по-разному в зависимости от того, кому из политических деятелей приписывается его авторство.

В-четвертых, быть может, самое важное ограничение, наклады­ваемое на возможности отправителя структурировать и обуслов­ливать восприятие получателя — это собственная «свобода» полу­чателя интерпретировать то, что он слышит, и занимать по отно­шению к этому определенную позицию. Когда выше анализиро­вался базис «языка как инструмента социальной власти», специ­ально указывалось на потенциальную свободу выбора, которая лроявляется как в фазе кодирования (отправителем), так и в фазе декодирования (получателем). Свобода выбора при декодировании.подразумевает, что получатель ни в коей мере не является беспо­мощным, попавшим в ловушку языковых механизмов власти от-лравителя, он не обязан также принимать предлагаемое отправи­телем структурирование. Поэтому давайте возьмем несколько при-jviepoB, которые привлекались для иллюстрации различных меха­низмов, имеющихся в распоряжении отправителя и посмотрим, ка­ким образом получатель может в действительности отвергнуть и явные и скрытые предложения отправителя по структурированию.

Как мы помним, в своей речи при обсуждении налогов, ис-лользуя язык определенным образом, президент Джонсон имел в, виду, что рост налогов должен быть принят как данное, тогда как Конгрессу предлагалось обсуждать причину увеличения нало­гов.(с. 110) Джонсон в этом случае воспользовался сравнительно тонким языковым или коммуникативным механизмом, чтобы структурировать обсуждение так, как ему это нужно. Однако, есть j все основания полагать, что по крайней мере часть оппонентов из состава слушателей отказались принять его предложения по структурированию. Некоторые из получателей, возможно, не по­зволят поймать себя в ловушку скрытого структурирования, рас­ставленную Джонсоном, они изменят направление и «вступят в бой по ловоду предпосылок». Они, таким ^бразом, попытаются превратить обсуждение в дискуссию за или против увеличения \ налогов. Тем не менее очевидно, что лингвистическое структури- \. рование этого типа может удасться сравнительно легко, так что получатель «проглотит наживку» и примет скрытое структуриро­вание.-Во всяком случае, получатель должен быть постоянно на­стороже, чтобы не вступить в дискуссию по поводу предпосылок,

а. 16

•которые вводит отправитель (ср. все рассмотренные выше лингви­стические механизмы, имеющиеся в распоряжении отправителя). Если рассматривать два репортажа о Вьетнаме, где в одном говорится о (1) «американском участии в делах Вьетнами», а в другом — о (2) «американской агрессии во Вьетнаме», то получа­тель располагает выбором в отношении интерпретации. Он мо­жет отнести (ср. Heider 1958) полученное сообщение либо к ■факту, иными словами, к ситуации во Вьетнаме, либо к чело­веку, иными словами, к корреспонденту. В первом случае пред­ложение корреспондента по структурированию возможно будет принято и, таким образом, выбор между (1) и (2) сможет струк­турировать и обусловить понимание получателем происходящего во Вьетнаме. С другой стороны, во втором случае получатель будет придерживаться имеющейся у него интерпретации событий во Вьетнаме, и что бы ни употребил корреспондент: (1) или (2), это •определит всего лишь представление получателя о том, каких по­литических взглядов, по-видимому, придерживается данный кор­респондент.

Таким образом, очевидно, что мы сталкиваемся со сложным и запутанным взаимодействием между отправителем и получателем. Ло поводу этого взаимодействия можно сделать два замечания. Во-первых, в обыденном разговоре отправитель и получатель по­стоянно меняются ролями. Таким образом, они поочередно бу­дут иметь в своем распоряжении механизмы и инструменты вла­сти, к которым имеют доступ и отправитель, и получатель ²⁸. Во-вторых, отправитель должен «предвосхитить декодирование полу­чателя» (Rommetveit 1968). То есть при кодировании отпра­витель должен попытаться предвосхитить и определить, как имен­но получатель проинтерпретирует и поймет сообщение на основе своих фоновых знаний и своей точки зрения. Таким образом, получатель косвенно влияет на лингвистическое и коммуника­тивное структурирование отправителя. В этом чередовании или взаимодействии отправителя и получателя отчетливо видно, что существует базис для «борьбы за власть», т. е. борьбы за то, какие '(чьи) предпосылки, какая (чья) точка зрения, какое (чье) ис­пользование языка и тем самым какое (чье) структурирование социальной действительности будут приняты в качестве основопо­лагающих.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Настоящая статья не претендует на закончненый анализ того, что можно было бы назвать «роль власти в символическом взаимо­действии»²⁹. Цель статьи была двоякой: (1) выявить и в той или

иной степени исследовать то, что обычно называется «прагматиче­скими аспектами, или функциями, языка», и (2) попытаться более-систематически связать эти прагматические аспекты с более об­щим понятием, а именно, с понятием «социальной власти». Поня­тие власти выбрано потому, что (а) оно является важным пара­метром в повседневной жизни, который в то же время (б) почти полностью оставался без внимания при изучении языка и комму­никации. Поскольку исследования по языку и коммуникации в настоящий момент, как кажется, характеризуются (а) огромным количеством подробно описанных фактов и в то же время (б) поч­ти полным отсутствием согласованности по основным теоретиче­ским вопросам, иы чувствуем, что не можем завершить эту статью, не сделав хотя бы краткого комментарпя относительно возможных последствий проведенного анализа для более общих проблем. Наши исследования по проблеме «язык как инструмент социаль­ной власти» (Blakar 1971, 1972а, 1972Ь, 1973а) убедили нас в том, что Румметвейт прав, критикуя основные направления в рам­ках современной психолингвистики по трем существенным пунк­там (RommetYeit 1972b). Во-первых, он выступает против по­ложения Хомского (Chomsky 1957) о том, что изучению ис­пользования языка должно предшествовать изучение его-с т р у к т у'р ы. Крайне маловероятно, чтобы все эти структури­рующие факторы, участвующие в функционировании языка (фак­тически имеющие отношение к самой сути языка) могли бы когда бы то ни было быть обнаружены без изучения использования язы­ка. Во-вторых, он выступает против широко распространенной точ­ки зрения, излагающейся в явном виде в (Ervin-Tripp & Slo-bin 1966: 436), что задачей психологии является установление «процессов, с помощью которых компетенция, описанная лингви­стами, усваивается детьми и при соблюдении множества разнооб­разных условий находит отражение в употреблении». И снова не­похоже, чтобы социальным параметрам, таким, как «власть», было-отведено сколько-нибудь важное место в лингвистическом описа­нии «компетенции». В-третьих, Румметвейт рьяно критиковал ос­новные лингвистические и психолингвистические направления за исследование языка в вакууме, вне релевантного социального кон­текста. Почти полное игнорирование тех аспектов языка и его использования, которые связаны с понятием власти, оказалосы воз­можным именно из-за пренебрежения воздействием контекста.

Кроме того, все это эмпирико-теоретические исследования «языка как инструмента социальной власти» проводились в «на­ивной» надежде на то, что они могли бы выполнить освободи­тельную функцию. Например, анализ, подобный тому, ко­торый был изложен выше (ч. II), должен насторожить нас против

того структурирования и воздействия, осуществляемого Языковы-' ми механизмами, которое эксплуатируется в рекламе, в средствах массовой коммуникации, а также в повседневной речи.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Автор хотел бы поблагодарить тех, кто прочитал рукопись, оказал по­
лнощь и сделал полезные замечания, в особенности К. Фрейзер, И. Маркова,
Дж. Клейвин, X. Э. Нафстад, Р. Румметвейта п А. X. Уолд. Исследования, на
которых основана данная статья, проводились прн поддержке Норвежского
Совета исследований по естественным п гуманитарным наукам.

² Анализируя проблемы, возникающие у психолога, Смедслун утвержда­
ет: «Единственный мостик, преодолевающий разрыв между психологом и
-субъективным миром его пациента или клиента — это коммуникация»

(S m e d s I u n d 1972' 229). Выразительная терминологня «разрыва-и-мостп-ка» Смедслуна описывает, как мне кажется, отношение любого человеческо­го существа к его собратьям.

³ Картина на самом деле является еще более сложной в том отношении,
что (1) некоторые лингвисты серьезно критиковали изучение языка в вакуу­
ме, тогда как (2) многие психолингвисты, по-видимому, унаследовали линг­
вистическую тенденцию изучения языка вне контекста. Определяя свои за­
дачи, психолингвисты слишком охотно покупали то, что предлагали линг­
висты, в том числе и асоциальный подход (ср. например, определение психо­
лингвистики в (Ervin-Tripp & Slob in 1966:436).

⁴ Теоретические основания подхода, принятого в группе, разработаны
в двух книгах Румметвейта «Слова, значения и сообщения» (Rommet-
v e i t 1968) н «Язык, мысль и коммуникация» (Rommetveit 1972a) и в
двух его статьях (Rommetveit 1972b, 1972с). Кроме того, ряд теоретико-
эмпирических работ имеется в (Cars we 11, Rommetveit eds. 1971) и
(Eckblad ed. 1971). Следующие отсылки должны дать представительную
картину эмпирической работы, выполненной по этой программе: Rommet­
veit, Berkley & Вт agger 1968; Rommetveit & Blakar 1973;
Rommetveit &Kleiven 1968; Romme t ve it, Tocli &Svendsen
1968a, 1968b; Rommetveit & Turner 1967; Kleiven 1973; Blakar
1973a, 1973b, 1973d; Blakar&Rommetveit 1973.

⁵ Особую проблему при написании данной статьи составляло то, что
анализ проводился мною на материале норвежского языка и таким образом
все моп примеры, иллюстрации и т. п. былп норвежскими. Перевести же
примеры «прагматического воздействия языка» почти невозможно. Необхо­
димо было найти аналогичные английские примеры. Однако это требует
очень хорошего знания английского языка, а мои знания в который раз
оказались недостаточными. Поэтому будут использованы некоторые примеры
из норвежского языка с объяснением по-английски. Я также очень благода­
рен К. Сейм и М. Хультберг за их помощь в подборе аналогичных англий­
ских примеров.

^6-7 Воздействие и структурирование на этом «уровне» рассматривалось в теоретико-эмпирических исследованиях такого типа, который будет пред­ставлен в части II настоящей статьи. Более того, был проведен система­тический анализ использования языка в газетах с различными политически­ми установками и другие экспериментальные исследования (Blakar 1973a: 33-63. 100-1141).

⁸ Теоретико-эмпирический анализ того, как норвежский язык представ­ляет, отражает, сохраняет и передает нашу ролевую модель, дает яркий

ВВЕДЕНИЕ

Социология в России после трудного становления приобрела статус самостоятельной науки. На этом пути были и открытия, и надежды, и разочарования, маленькие победы и крупные поражения, ибо долгие годы догматический стиль мышления, боязнь нововведений сдерживали ее развитие. Но, несмотря на все противоречия, социологическая мысль выжила и продолжает развиваться.

Наиболее успешно шла разработка отдельных направлений социологического знания. Постепенно приобрели силу и получили признание исследования социологии труда, молодежи, семьи, культуры, образования и т.д. Их результаты, хотя нередко в урезанном виде, публиковались и становились достоянием науки и практики. Именно эта группа публикаций составляет основную часть печатной продукции, которую до недавнего времени связывали с понятием «прикладная социология».

Вторая группа публикаций по социологии начиная с 60-х годов – это работы по методологии, методике и технике социологических исследований, сыгравшие большую роль в повышении профессиональной культуры, подготовке и обучении молодых ученых, распространении социологических знаний.

Третьей группе – учебникам и учебным пособиям по социологии – «повезло» в наименьшей мере. Имеющиеся работы охватывали только часть проблем социологии: или освещали в основном методику и технику, или в самом широком плане рассматривали ее место среди других наук.

В настоящее время, когда социология стала преподаваться в каждом вузе, во многих средних специальных учебных заведениях, на первый план выдвигается подготовка учебников, в том числе и экспериментальных, опирающихся на все богатство социологического знания, упорядочивающих его и дающих возможность представить это знание в виде определенной логически законченной теории.

Учеными-исследователями, преподавателями проделана большая работа по созданию учебников и учебных пособий. По личной инициативе или инициативе отдельных кафедр и научных коллективов при поддержке международных и отечественных фондов вышли в свет работы, в