Пост и его значение

«Не подобает христианам во Святую Четыредесятницу есть рыбу. Если я уступлю тебе в этом, то в следующий раз ты будешь принуждать меня поесть мяса, а затем предложишь отказаться от Христа, моего Творца и Бога. Мне лучше избрать смерть». Таким был ответ святого благоверного царя Карталинского Луарсаба II шаху Аббасу, как это явствует из «Мартиролога» Католикоса-Патриарха Антония. Таково было отношение к церковным постам наших благочестивых предков…

В Православной Церкви существуют посты однодневные и многодневные. К однодневным постам относятся среда и пятница – еженедельно, кроме особых случаев, указанных в Уставе. Для монахов добавляется пост в честь Небесных Сил по понедельникам. С постами соединены и два праздника: Воздвижение Креста (14/27 сентября) и усекновение главы Иоанна Предтечи (29 августа/11 сентября).

Из многодневных постов следует назвать, в первую очередь, Великий пост, состоящий из двух постов: Святой Четыредесятницы, установленной в память сорокадневного поста Спасителя в иудейской пустыне, и Страстной седмицы, посвященной событиям последних дней земной жизни Иисуса Христа, Его Распятия, Смерти и Погребения. (Страстная седмица в переводе на русский – неделя страданий.)

Понедельник и Вторник этой седмицы посвящены воспоминаниям ветхозаветных прообразов и пророчеств о Крестной Жертве Христа Спасителя; Среда – предательства, которое совершил ученик и апостол Христа, выдав на смерть своего Учителя за 30 сребреников; Четверг – установления Таинства Евхаристии (причащения); Пятница – Распятия и смерти Христа; Суббота – пребывания Тела Христа во гробе (в погребальной пещере, где, по обычаю иудеев, хоронили мертвых). Страстная седмица заключает в себе главные сотериологические догматы (учение о спасении) и является вершиной христианских постов, подобно тому, как Пасха – прекраснейшим венцом всех праздников.

Время Великого поста зависит от переходящего праздника Пасхи и поэтому не имеет устойчивых календарных дат, но продолжительность его вместе со Страстной седмицей всегда 49 дней.

Петров пост (святых апостолов Петра и Павла) начинается через неделю после праздника Святой Пятидесятницы и продолжается до 29 июня/12 июля. Этот пост установлен в честь проповеднических трудов и мученической смерти учеников Иисуса Христа.

Успенский пост – с 1/14 по 15/28 августа – установлен в честь Божией Матери, земная жизнь Которой была духовным мученичеством и сопереживанием страданиям Ее Сына.

Рождественский пост – с 15/28 ноября по 25 декабря/ 7января. Это – приготовление верующих к празднику Рождества – второй Пасхи. В символическом значении он указывает на состояние мира до пришествия Спасителя.

Особые посты могут быть назначены Церковной иерархией по случаю общественных бедствий (эпидемии, войны и т. д.). В Церкви существует благочестивый обычай – поститься каждый раз перед Таинством Причащения.

В современном обществе вопросы о значении и смысле поста вызывают много недоумений и разногласий. Учение и мистическая жизнь Церкви, ее Устав, правила и обряды до сих пор для части наших современников остаются столь же незнакомыми и непонятными, как история доколумбовой Америки. Храмы с их таинственной, как иероглифы, символикой, устремленные в вечность, застывшие в метафизическом полете ввысь, кажутся окутанными непроницаемым туманом, словно ледяные горы Гренландии. Только в последние годы общество (вернее – какая-то его часть) стало осознавать, что без решения духовных проблем, без признания примата нравственных ценностей, без религиозного просвещения невозможно решение никаких других задач и проблем культурного, социального, национального, политического и даже экономического характера, которые внезапно оказались завязанными в «гордиев узел». Атеизм отступает, оставляя за собой, как на поле битвы, разрушения, распад культурных традиций, деформацию общественных взаимоотношений и, может быть, самое страшное – плоский, бездушный рационализм, который грозит превратить человека из личности в биомашину, в монстра, составленного из железных конструкций.

В человеке изначально заложено религиозное чувство – чувство вечности, как эмоциональное осознание своего безсмертия. Это таинственное свидетельство души о реалиях духовного мира, находящегося за пределами чувственного восприятия, – гносис (знание) человеческого сердца, его неведомых сил и возможностей.

Человек, воспитанный в материалистических традициях, привык считать вершиной знания данные науки и техники, литературы и искусства. Между тем, это – незначительная часть знаний по сравнению с огромной информацией, которой обладает человек как живой организм. Человек владеет сложнейшей системой памяти и мышления. Кроме логизирующего рассудка, в нее включены врожденные инстинкты, подсознание, которое фиксирует и хранит всю его психическую деятельность; сверхсознание – способность интуитивного постижения и мистических созерцаний. Религиозная интуиция и синтетическое мышление являются высшей формой познания – «короной» гносиса.

В человеческом организме происходит непрестанный обмен информацией, без которой не могла бы существовать ни одна его живая клетка.

Объем этой информации за один только день неизмеримо больше, чем содержание книг во всех библиотеках мира. Платон называл познание «припоминанием», отблеском божественного гносиса.

Эмпирический рассудок, ползая по фактам, как змея по земле, не может понять эти факты, так как, анализируя, разлагает предмет на клетки, дробит и мертвит. Убивает живой феномен, но не может его оживотворить. Религиозное же мышление синтетично. Это интуитивное проникновение в духовные сферы. Религия – встреча человека с Богом, а также встреча человека с самим собой. Человек ощущает свою душу как особую, живую, невидимую субстанцию, а не как функцию тела и комплекс биотоков; ощущает себя как единство (монаду) духовного и телесного, а не как конгломерат молекул и атомов. Человек открывает свой дух, как алмаз в медальоне, который всегда носил на груди, не зная, что внутри его; открывает самого себя, как мореплаватель – берега неведомого, таинственного острова. Религиозное мышление – это осознание цели и смысла жизни.

Цель христианства – преодоление своей человеческой ограниченности через приобщение к абсолютному Божественному бытию. В противоположность христианству, атеистическое учение – кладбищенская религия, которая с сарказмом и отчаянием Мефистофеля говорит о том, что материальный мир, возникнув из некоей точки и разбежавшись по Вселенной, как капли пролитой ртути по стеклу, безследно и безсмысленно уничтожится, вновь собравшись в ту же точку.

Религия – это Богообщение. Религия – не только достояние разума, или чувства, или воли, она, как и сама жизнь, включает в себя всего человека в его психофизическом единстве.

А пост – одно из средств, способствующих восстановлению гармонии между духом и телом, между умом и чувством.

Христианской антропологии (учению о человеке) противостоят две тенденции – материалистическая и крайне спиритуалистическая. Материалисты стараются объяснить пост, в зависимости от обстоятельств, или как порождение религиозного фанатизма, или как опыт народной медицины и гигиены. С другой стороны, спиритуалисты отрицают влияние тела на дух, расчленяют человеческую личность на два начала и считают недостойным для религии заниматься вопросами пищи.

Многие люди говорят: для богообщения нужна любовь. А какое значение имеет пост? Разве не унизительно ставить свое сердце в зависимость от желудка? Чаще всего говорят так те, кто хотел бы оправдать свою зависимость от желудка, вернее, рабство желудку и нежелание в чем-нибудь обуздать или ограничить себя. Высокопарными фразами о мнимой духовности они прикрывают боязнь восстать против своего тирана – чрева.

Христианская любовь – это чувство единства человеческого рода, уважение к человеческой личности как к феномену вечности, как к безсмертному духу, облеченному в плоть. Это способность эмоционально переживать в себе радость и горе другого, то есть выход из своей ограниченности и эгоизма – так вырывается узник на свет из мрачного и темного подземелья. Христианская любовь расширяет границы человеческой личности, делает жизнь более глубокой и более насыщенной внутренним содержанием. Любовь христианина безкорыстна, как свет солнца, она ничего не требует взамен и ничего не считает своим. Она не становится рабой других и не ищет себе рабов, она любит Бога и человека, как образ Божий, а на мир смотрит, как на картину, нарисованную Творцом, где видит следы и тени Божественной красоты. Для христианской любви требуется непрестанная борьба с эгоизмом, как с многоликим чудовищем; для борьбы с эгоизмом – борьба со страстями, как с дикими зверями; для борьбы со страстями – подчинение тела душе, взбунтовавшейся «темной, ночной рабыни», как называл тело святитель Григорий Богослов, – своей безсмертной царице. Тогда в сердце победителя открывается духовная любовь – как родник в скале.

Крайние спиритуалисты отрицают воздействие на дух физических факторов, хотя это противоречит повседневному опыту. Для них тело – только оболочка души, нечто внешнее и временное для человека.

Материалисты, наоборот, подчеркивая это влияние, хотят душу представить функцией тела – мозга.

Древнехристианский апологет Афиногор на вопрос своего оппонента-язычника о том, как телесная болезнь может отражаться на деятельности безтелесной души, приводит такой пример. Душа – музыкант, а тело – инструмент. Если инструмент поврежден, музыкант не в силах извлечь из него гармоничных звуков. С другой стороны, если болен музыкант, то инструмент безмолвствует. Но это только образ. На самом деле связь между телом и духом неизмеримо больше. Тело и душа составляют единую человеческую личность.

Благодаря посту тело становится утонченным инструментом, способным улавливать каждое движение музыканта – души. Образно говоря, тело из африканского барабана превращается в скрипку Страдивари. Пост помогает восстановить иерархию душевных сил, подчинить сложную психическую организацию человека высшим духовным целям. Пост помогает душе побеждать страсти, извлекает душу, как жемчужину из раковины, из плена всего грубо чувственного и порочного. Пост освобождает дух человека от влюбленной привязанности к вещественному, от постоянной обращенности к земному.

Иерархия психофизической природы человека похожа на пирамиду, опрокинутую вершиной вниз, где тело давит на душу, а душа поглощает дух. Пост покоряет тело душе, а душу подчиняет духу. Пост является важным фактором сохранения и восстановления единства души и тела.

Сознательное самоограничение служит средством достижения духовной свободы, об этом учили еще древние философы: «Человек должен есть, чтобы жить, но не жить, чтобы есть», – говорил Сократ. Пост увеличивает духовный потенциал свободы: делает человека более независимым от внешнего и способствует сведению к минимуму его низших потребностей. При этом освобождается энергия, возможность и время для жизни духа.

Пост представляет собой волевое действие, а религия во многом – дело воли. Тот, кто не сможет ограничить себя в пище, не сможет победить и более сильные и утонченные страсти. Распущенность в еде ведет к распущенности и в других областях человеческой жизни.

Христос сказал: Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11, 12). Без постоянного напряжения и подвига воли Евангельские заповеди останутся только идеалами, сияющими в недосягаемой высоте, как далекие звезды, а не реальным содержанием жизни человека.

Христианская любовь – это особая, жертвенная любовь. Пост учит жертвовать сначала малым, но «великое начинается с малого». Эгоист же требует жертв от других – для себя, причем чаще всего отождествляет себя со своим телом.

Древние христиане соединяли заповедь поста с заповедью милосердия. У них был обычай: деньги, сбереженные на пище, откладывать в особую копилку и по праздникам раздавать нищим.

Мы коснулись личностного аспекта поста, но есть еще и другой, не менее важный – церковный. Посредством поста человек включается в ритмы храмового богослужения, становится способным реально переживать через священные символы и образы события библейской истории.

Церковь – это духовный живой организм, и, как всякий организм, она не может существовать вне определенных ритмов.

Посты предшествуют великим христианским праздникам. Пост – одно из условий покаяния. Без покаяния и очищения человеку невозможно пережить радость праздника. Вернее, он может испытать эстетическое удовлетворение, подъем сил, экзальтацию и т. д. Но это – только суррогат духовности. Истинная, обновляющая радость, как действие благодати в сердце, останется для него недоступной.

Христианство требует от нас безпрерывного совершенствования. Евангелие открывает человеку бездну его падения, как вспышка света – мрачную пропасть, разверзшуюся под ногами, и в то же время Евангелие открывает человеку безконечное, как небо, Божественное милосердие. Покаяние – это в!идение ада в своей душе и любви Божией, воплощенной в лице Христа Спасителя. Между двумя полюсами – печали и надежды – проходит путь духовного возрождения.

Ряд постов посвящен скорбным событиям библейской истории: в среду Христос был предан Своим учеником – Иудой; в пятницу претерпел Распятие и смерть. Тот, кто не постится в среду и пятницу и говорит, что любит Бога, обманывает себя. Истинная любовь не будет насыщать свое чрево у гроба любимого. Те, кто постится в среду и пятницу, получают как дар способность более глубоко сопереживать Страданиям Христа.

Святые говорят: «Отдай кровь, прими дух». Покори свое тело духу – это будет благо и для самого тела, как для коня – подчиняться наезднику, иначе оба полетят в пропасть. Чревоугодник меняет дух на чрево и приобретает жир.

Пост – универсальное явление, существовавшее у всех народов и во все времена. Но христианский пост нельзя сравнить с постом буддиста или манихея. Христианский пост основан на других религиозных принципах и идеях. Для буддиста нет принципиальной разницы между человеком и насекомым. Поэтому употребление мяса для него – трупоядение, близкое к каннибальству. В некоторых языческих религиозных школах употребление мяса было запрещено, так как теория перевоплощения душ (метампсихоза) заставляла опасаться, что в гусе или козле заключена душа предка, попавшего туда по закону кармы (возмездия).

По учению же зороастрийцев, манихеев и других религиозных дуалистов, в сотворении мира принимала участие демоническая сила. Поэтому некоторые существа считались порождением злого начала. В ряде религий пост был основан на ложном представлении о человеческом теле как темнице души и средоточии всякого зла. Это порождало самоистязания и изуверства. Христианство считает, что такой пост приводит к еще большему расстройству и распаду «тримерии человека» – духа, души и тела.

Современное вегетарианство, проповедующее идеи сострадания к живым существам, основано на материалистических представлениях, стирающих грань между человеком и животным. Если же быть последовательным эволюционистом, то следует признать живыми существами все формы органической жизни, в том числе деревья и траву, то есть обречь себя на голодную смерть. Вегетарианцы учат, что растительная пища сама по себе механически изменяет характер человека. Но вегетарианцем был, например, Гитлер.

По какому принципу отбирается пища для христианского поста? Для христианина нет чистой и нечистой пищи. Здесь учтен опыт воздействия пищи на организм человека, поэтому такие существа, как рыбы и морские животные, являются постной пищей. В то же время к скоромной пище, кроме мяса, относятся также яйца и молочные продукты. Всякая растительная пища считается постной.

Христианский пост имеет несколько видов – в зависимости от степени строгости. К посту относятся:

– совершенное воздержание от пищи (по Уставу Церкви такое строгое воздержание рекомендуется соблюдать в первые два дня святой Четыредесятницы, в Пяток Страстной седмицы, в первый день поста святых Апостолов);

– сыроядение – пища, не приготовленная на огне;

– сухоядение – пища, приготовленная без растительного масла;

– строгий пост – без рыбы;

– простой пост – употребление рыбы, растительного масла и всех видов растительной пищи.

Кроме того, во время поста рекомендуется ограничить число приемов пищи (например, до двух раз в день); сократить количество пищи (приблизительно до двух третей от обычной нормы). Пища должна быть простая, не изысканная. Во время поста следует принимать еду позже, чем в обычное время – после полудня, если, конечно, позволяют обстоятельства жизни и работы.

Надо иметь в виду, что к нарушению христианского поста относится не только вкушение скоромного, но также поспешность в еде, пустые разговоры и шутки за столом и т. п. Пост должен быть строго соразмерен со здоровьем и силами человека. Святитель Василий Великий пишет, что несправедливо для крепкого и для слабого телом назначать одну и ту же меру поста: «у одних тело подобно железу, а у других – соломе».

Пост облегчается: для беременных, рожениц и кормящих грудью матерей; для находящихся в пути и попавших в экстремальные условия; для детей и престарелых, если старости сопутствуют немощь и слабость. Пост отменяется в тех условиях, когда физически невозможно добыть постной пищи и человеку грозит болезнь или голодная смерть.

При некоторых тяжелых желудочных заболеваниях в диету постящегося может быть включен определенный вид скоромной пищи, необходимой при этой болезни, но лучше всего предварительно обсудить это с духовником.

В прессе и других средствах массовой информации против поста нередко выступали медики – с устрашающими заявлениями. Они рисовали, в духе Гофмана и Эдгара По, мрачную картину малокровия, авитаминоза и дистрофии, которые, как призраки мщения, ожидают тех, кто доверяет Церковному Уставу больше, чем руководству по «Гигиене питания» Певзнера. Чаще всего эти медики путали пост с так называемым «старым вегетарианством», которое исключало из пищи все продукты животного происхождения. Они не давали себе труда разобраться в элементарных вопросах христианского поста. Многие из них даже не знали, что рыба – постная пища. Они игнорировали факты, зафиксированные статистикой: многие народы и племена, питающиеся преимущественно растительной пищей, отличаются выносливостью и долголетием, первые места по продолжительности жизни занимают пчеловоды и монахи.

При этом, публично отвергая религиозный пост, официальная медицина вводила его в лечебную практику под названием «разгрузочных дней» и вегетарианских диет. Вегетарианскими днями в санаториях и армии были понедельник и четверг. Исключалось все, что могло напомнить о христианстве. По-видимому, идеологи атеизма не знали, что понедельник и четверг – это дни поста древних фарисеев.

В большинстве протестантских конфессий календарных постов не существует. Вопросы о посте решаются индивидуально.

В современном католичестве пост сведен до минимума; яйца и молоко считаются постной пищей. Разрешается прием пищи за один-два часа до причащения.

У монофизитов и несториан – еретиков – пост отличается продолжительностью и строгостью. Может быть, здесь сказываются общие восточно-региональные традиции.

Важнейшим постом ветхозаветной Церкви был день «Очищения» (в сентябре месяце). Кроме того, существовали традиционные посты в память разрушения Иерусалима и сожжения храма. Своеобразным видом поста служили пищевые запреты, которые имели воспитательно-педагогический характер. Нечистые животные олицетворяли собой грехи и пороки, которых следовало избегать (заяц – боязливость, верблюд – злопамятство, медведь – ярость и т. д.). Эти запреты, принятые в иудаизме, перешли отчасти и в ислам, где нечистые животные воспринимаются как носители физической скверны.

В Грузии народ тщательно соблюдал посты, что зафиксировано в агиографической литературе. Евфимий Мтацминдели (Святогорец) составил ценное руководство о постах. А в «Описании Колхиды» доминиканского монаха А. Ламберти сообщается, в частности, что «мингрельцы следуют греческому обычаю (то есть Православию – Авт.) – Великий пост соблюдают очень строго, даже рыбы не едят! И вообще едят только раз в день при закате солнца. Они так твердо соблюдают обряд поста, что, как бы больны или стары, или расслаблены ни были, никаким образом в это время мяса не станут есть. Некоторые по пятницам вовсе воздерживаются от еды: на последней неделе не пьют вина, а в последние три дня никакой пищи не принимают».

По учению Церкви, телесный пост должен быть соединен с постом духовным: воздержанием от зрелищ, от пустых, а тем более нескромных разговоров, от всего, что возбуждает чувственность и рассеивает ум. Пост должен сопровождаться уединением и молчанием, размышлением о своей жизни и судом над самим собой. Пост по христианской традиции начинается взаимным прощением обид. Пост со злобой в сердце похож на пост скорпиона, который может оставаться без пищи дольше всех существ на земле, но при этом вырабатывает смертельный яд. Пост должен сопровождаться милостью и помощью бедным.

Вера – это непосредственное свидетельство души о существовании Бога и духовного мира. Говоря образно, сердце верующего человека похоже на особый локатор, который воспринимает информацию, идущую из духовных сфер. Пост способствует более тонкому и чуткому восприятию этой информации, этих волн духовного света. Пост должен быть соединен с молитвой. Молитва – обращенность души к Богу, мистическая беседа творения со своим Создателем. Пост и молитва – два крыла, поднимающие душу к небу.

Если сравнить христианскую жизнь со строящимся храмом, то его краеугольными камнями будут борьба со страстями и пост, а вершиной, венцом – духовная любовь, которая отражает в себе свет любви Божественной, как золото церковных куполов – лучи восходящего солнца.

Монашество: искание Божественной красоты [1]

В первенствующей Церкви до времен императора Константина непрерывные гонения служили сильнейшим фактором нравственного очищения христианских общин. Преследования, ссылки, пытки, смертные казни – все это было мощным фильтром, который отсеивал все наносное и лживое. В христианских общинах первых веков не было номинальных христиан; были лишь те, кто истину ставил выше своей жизни. Христианская Церковь в то время была Церковью мучеников.

В последующие века внешний мир вторгся в Церковь. При Константине Великом, когда христианству была дана свобода, а затем определенные льготы, и государство стало ему покровительствовать, церковные ворота широко открылись для потока самых различных людей. Вместе с тем Церковь уже не могла самоочищаться, как раньше, в огне гонений и в крови страданий. Поэтому в нее стал проникать тот полухристианский, полуязыческий дух, который мы называем духом мира. Нельзя даже сказать, улучшилось или ухудшилось положение Церкви после реформ императора Константина. Церковь стала более свободно исполнять свои функции; миссионерство приняло огромные масштабы; по всей территории великой империи возводились величественные храмы и соборы. Сам император Константин был воодушевлен любовью ко Христу и Его Церкви и прилагал большие усилия для процветания христианства. Он причислен Церковью к лику святых, причислен не за свои внешние заслуги, а потому, что внутренне принадлежал христианской Церкви. Сей богомудрый муж не старался пользоваться Церковью прагматично, как утверждают некоторые позднейшие историки. Напротив, благо ее он считал самой главной целью и задачей своей жизни. Однако здесь происходит уже другое движение: не вертикальное, как у первых общин, – к Богу, а горизонтальное. Церковь расширяется, в нее беспрерывно вливаются новые люди. Но вместе с этими людскими потоками в Церковь приносятся груды шлака.

Прежде он весь сгорал в огне испытаний, и оставалось одно только чистое золото; не так теперь, когда настало время мира и относительного благоденствия. Впрочем, этот процесс «обмирщения» касался только лишь человеческой, внешней стороны Церкви. Главное – это Церковь как носительница благодати, как откровение вечности на земле. Церковь земная соединена неразрывно в единое Тело Христово с Церковью Небесной. И эта Церковь всегда оставалась тождественной самой себе. Но сам уровень человеческого элемента, если сравнить первых христиан с христианами последующих столетий, был далеко не одинаков. Первенствующие христианские общины представляли собой, так сказать, религиозный максимализм. Теперь же этот максимализм нашел себя в другой форме – форме монашества.

Церковь называется воинствующей, она вела и ведет духовную борьбу с мiром. Но с каким миром? И что мы подразумеваем под словом «мiр»? Мы имеем в виду не человечество, а определенную душевную среду, страстную, невозрожденную, внутренне чуждую Христу. Об этом мире Господь говорит: Если мiр вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мiра, то мiр любил бы свое; а как вы не от мiра, но Я избрал вас от мiра, потому ненавидит вас мiр (Ин. 15, 18–19). Теперь, когда формой, проявлением религиозного максимализма стала монашеская жизнь, когда люди, желающие принадлежать только Христу, понесли свет веры в монастыри и пустыни, то этот страстный, греховный мiр, хотя бы часть его и называла себя миром христианским, ополчился против монашества, которого он никогда не понимал, не понимает и не будет понимать. Монашество является для него неким таинственным, грозным противником.

(до 17 года имелось два слова в языке, но писались они разно. Слово мiр означало как раз мiр страстей воюющий с Богом, и было слово мир означающее мир духа и мир любви и мир ревности Божьей. Но революционеры вырвали из языка все что напоминало о Боге и слово бес стало приставкой и теперь пишут – «бессердечный» что является бредом ибо бес не имеет сердца, а имеет ненависть к Богу, проклявшему навеки бывших ангелов за их предательство.)

Если раньше ареной духовной борьбы Церкви с миром были языческие суды, где людей приговаривали к пыткам и смертной казни за самое имя Христа, арены Колизея, где христиан бросали на съедение диким зверям, то теперь, для монашества, полем битвы стали глубины человеческого сердца, так как в каждом человеке живет этот невозрожденный, греховный мiр. И монах воюет, борется, бьется в глубине своего сердца, в глубине своего духа прежде всего с этим – не принявшим и не принимающим Христа – мiром, мiром чувственности, гордыни, греха, страстей, тем мiром, который не может быть оцерковлен.

В IV веке монашество достигает своего наивысшего расцвета; его очаги – это Египетские пустыни, Нитрийские горы, Фиваида. Само монашество – явление, мало понимаемое не только мiрскими людьми, но и даже теми христианами, которые сами в своей личной жизни не становятся аскетами. Мiр по своей сущности диаметрально противоположен монашеству, поэтому он и враждебен ему. Мiр ищет здесь, на земле, счастья. Монашество обрекает человека на внешние страдания. Мiр жаждет наслаждений. Монашество обрекает себя на всяческие лишения. Мiр жаждет красоты, но красоты земной, в ее разнообразии, красочности и чувственности. Монашество смотрит на эту земную красоту, как на горсть праха и пепла, оно ищет другую – единственную, небесную красоту, которой мiр не знает. Поэтому мiр считает, что монашество лишает себя самого лучшего и прекрасного в жизни, что монашество – это изуверство. И некоторые называют монашество человеконенавистничеством. Мiр считает высшей добродетелью, высшим счастьем любовь. Я не говорю здесь о чувственной любви: подразумевается иная любовь – семейная, дружеская. А монах отказывается и от этой любви, вырывает из своего сердца всякую привязанность, чтобы оно принадлежало только одному Богу. Поэтому для мiра монахи – это некие духовные эгоисты и эгоцентристы. Для мiра максимализм монахов – это жестокость и беЗчеловечность.

Кроме того, мiр под словом «любовь» нередко подразумевает лишь чувственные ощущения и различные действия блудной страсти. Мiрское искусство чаще всего представляет грех в привлекательных и обольстительных формах. Отсюда – опасность мiрского искусства, мiрской литературы и поэзии. Монах отвергает их, потому что все это в основе своей есть апология и «косметика» невозрожденного мiра. Монах видит под этим нечто другое: под внешней красотой плоти он видит кости скелета, образ смерти. Мiр называет страсть любовью. А монашество говорит, что страсть – это вовсе не любовь. Это темное влечение, и, напротив, только победа над страстями может открыть человеческое сердце для настоящей любви. И когда мiр слышит призыв монашества к борьбе со страстями, то ему кажется, что изо рта у него хотят вырвать некий лакомый кусок, и потому он ненавидит людей в черных мантиях, клобуках и рясах.

Мiрским людям[2] кажется, что монашество хочет заковать человека в некие духовные цепи и сделать мiр тюрьмой. А монашество считает, что мiр и есть – темница для человеческого духа и только свет Христа дает истинную свободу. Мiр полагает, что мудрость и ум – в многообразии знаний. Самыми умными людьми мiр называет тех, у кого эти знания достигают энциклопедического объема. Монашество учит, что это многообразие знаний является оземлением ума, рассредоточением мыслей и потерей самого главного. С точки зрения монашества, истинно мудр тот, кто познает абсолютную мудрость Бога. Многообразие знаний похоже на огромный ящик с различными предметами, который человек несет на своих плечах, а познание Бога – единственный, драгоценный, дивный алмаз.

Мiр представляет себе религию только лишь как катехизаторство и оглашение, или как философию, искусство, отождествляя ее то с одним, то с другим. Мiрские люди стараются доказать существование Божества внешними аргументами. Монашество считает эти внешние доказательства и эту полемику недостойными религии и Бога. Ибо религию нельзя доказать. В религию можно включиться. И Бог Сам открывает Себя тем, кто стремится к Нему. Поэтому монашество – это вертикальное движение ввысь; это – молитва, очищение сердца. Мiр не понимает, что без очищения сердца не может быть Богопознания. Мiр не понимает, что вне молитвы человеческая душа не может приблизиться к Богу. Мiр хочет познать Бога извне, в определенных интеллектуальных и даже исторических категориях. А монашество смотрит на религию как на таинственную встречу человеческого духа с Богом в глубине сердца, жаждет и ищет этой встречи. Мiр почитает счастьем наслаждения, меняющиеся, многообразные, яркие ощущения. Монашество утверждает, что только при подавлении этих ощущений человек может почувствовать Бога как свет и покой души. Для мiра динамичная, эмоциональная жизнь – это возбуждение, вдохновение, опьянение чувствами. Монашество говорит, что все это принадлежит земле, что в экстазах и в энтузиазме нет истинной благодати. Благодать Божия нисходит на человека как некий высший, небесный мир.

Голос Бога слышится в сердечной тишине. Если человек, не победивший в себе мiр (опять же словом «мир» я пользуюсь здесь в евангельском смысле, то есть имея в виду мир как невозрожденный дух архм. Карелину не надо было бы это писать для разъяснения, а просто мог бы писать МIР), религиозен, то он усматривает свое спасение в личном подвиге и как бы сам начертывает для себя путь к Богу. Монашествующий же познает свою слабость, свое падение и уповает на помощь Божию: не на собственные силы, а на Божественную благодать.

Мiр считает монахов врагами разума и прогресса. А монахи полагают, что высший разум и высшая мудрость заключены в молитве, что именно в ней заложен неисчерпаемый потенциал мудрости. Один мой знакомый – старый монах – говорил: «Вся философия заключается в словах: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!”» Мiр любит прогресс, как свое кровное детище. Но что такое этот прогресс? Большинство людей не может ответить на данный вопрос. Для них прогресс – это некая мощь человека, проявляющаяся и нарастающая в истории. И действительно, мощь человеческого разума создала внешние предметы и современную технику, которая в прежние столетия казалась бы фантастической. Но в то же время в этом пресловутом прогрессе человечество во многом потеряло само себя. Технический прогресс – это прогресс машин, а не человека. Но какой прогресс, какое развитие видим мы в главном – в религиозной жизни? Если смотреть на человека как на существо духовное и нравственное, то высший уровень этого развития был достигнут в первенствующей Церкви. Так что для нас прошлое в его духовных энергиях и примерах не является пройденной ступенью или минувшим этапом, а остается настоящим и будущим, постоянно актуализирующимся в Церкви (поясню свою мысль примером: век Феофана Грека и Андрея Рублева – это не прошлое иконописи, а ее метафизическое настоящее и будущее).

Мiр влюблен в земную жизнь и другой жизни знать не хочет. Смерть для него – это ужасное чудовище. Уничтожить смерть мiр не может, поэтому он предлагает человеку лишь одно: забыть о ней.

Смерть и время являются самыми универсальными факторами существования на земле. Царство жизни окружено царством смерти, и сама жизнь превращается в смерть. Но и в этом бытийном потоке мiрские люди не помнят о смерти, они отключены от нее психологически, потому что не хотят ничего знать о другой жизни и только жаждут беЗсконечного продолжения земного бытия. Что же касается монашества, то память о смерти включается в само правило монашеской жизни. Все наставники монахов, все аскеты заповедуют непрестанно памятовать о ней. Мiрские люди говорят: «Если помнить о смерти, то это парализует волю человека, и он перестанет что-либо делать и творить». Монашествующие учат по-другому: «Кто помнит о смерти, тот будет спешить творить добро, потому что знает ограниченность своей жизни».

Мiр считает великим достоинством человеческую гордость, в каких бы формах – индивидуальных или общественных – она ни проявлялась. А монашество определяет гордость как величайшую из слабостей. Мiр, не понимая монашества, относится к людям, которые хотят идти в монахи, как к живым мертвецам. Очень редко мiрские люди с радостью благословляют и отпускают в монашество своих близких, вручая их Богу. Чаще всего они оплакивают их, как покойника, которого опускают в могилу.

Интересен тот факт, что гонение на Церковь начинается с разрушения монастырей и уничтожения монашества. И наоборот: возрождение Церкви начинается с возрождения монастырей и монашеского духа. Почему? Вообще, что такое монашество? Мы знаем монашеские обеты: нестяжание, послушание, целомудрие. А что такое монашество в самом существе своем, в своей главной идее? Знаем ли мы это? Монашество – любовь к Божественной красоте, неведомой мiру, незнакомой и непонятной ему, о существовании которой он не знает и даже не подозревает. Это – любовь к красоте, лежащей за гранью чувственных восприятий, красоте вне телесных форм. Скорее всего, Божественную красоту можно уподобить Божественному Свету. Эта красота – великая тайна, соприкоснувшись с которой, увидев ее духом хотя бы на мгновение, человек уже не может не любить ее, не тосковать по ней. Поэтому мне кажется, что монашество – это искание Божественной красоты, перед которой в какие-то мгновения душа человека застывает в невыразимом изумлении. В этой Божественной красоте преображается сам человек, она заставляет трепетать и звучать какие-то глубокие струны в его сердце. И от в!идения ее весь земной мiр кажется ему серым, чужим и мертвым. Душа ищет эту красоту за гранью мiра и тоскует по ней. В свете ее она видит свое собственное безобразие, недостоинство, падение. Поэтому монах трагически ощущает, как он далек от Бога – Источника жизни. Он ищет возвращения к Богу, как путник – дорогу к своему отечеству, к родному дому.

В чем содержание монашества? Я бы опять повторил: это – любовь к Божественной красоте, тоска по ней, осознание своего недостоинства и потому – чувство покаяния. Святой Антоний Великий говорил: «Вся моя долгая жизнь была продолжительным плачем о моих грехах». Плач – не только лишь слезы. Плач – это внутренняя боль человеческого сердца. Мiрские люди говорят: «Можно одновременно любить и Бога, и мiр». Действительно, можно любить Бога и мiр в Боге, но только когда очистишь сердце от страстей и будешь видеть мiр в его преображении. Если же этого нет, то говорить об одновременной любви к Богу и мiру может, в основном, лишь тот, кто вообще не любит Бога. Святые действительно любили и Бога, и людей. Многие из них спасались в мiру, но потому-то они и знали, как это трудно. И оттого в большинстве стремились хотя бы перед смертью принять монашество.

Монах говорит: «Я не сужу мiр и тех, кто хочет любить и Бога, и мiр; но я не могу разделить свое сердце между Богом и мiром, а хочу все сердце целиком отдать Богу». Мiрские люди считают, что монашество – это духовный эгоизм, духовная гордыня, предпочтение своего личного спасения благу других людей, отказ служить людям, приносить им пользу, творить добро. Но они просто не понимают, что есть высшее добро – добро, которое нельзя измерить как некий продукт добрых дел. Высшее, вечное, неразрушимое добро – это благодать Духа Святаго. А монашество в своей идее есть стяжание благодати. Монашество – очищение своего сердца и молитва за людей. Молитва – это невидимая, но самая мощная сила, которая оживотворяет мiр. Молитва не видима для внешнего взора, как не видимы подземные воды, питающие корни растений и цветов. Но не будь этих вод, иссякни они, и земля превратилась бы в мертвую пустыню. Монастыри и скиты, уединенные кельи монахов – это источники Божественного Света, самого большого сокровища, которое можно дать людям. Люди, не потерявшие или не притупившие религиозного чувства, ощущают особую духовную атмосферу в пространстве обителей или монашеских скитов. Они ощущают, что в этом месте даже земля и воздух духовно особенно чисты, как бы пронизаны невидимыми лучами молитвы, и переживают в своем сердце особую, глубокую радость, словно возвратились к ним их прежние детские чистота и простота.

Монах уходит от мира, однако не оставляет мiр своим духовным присутствием. Он становится (я говорю, конечно, о монахе в идее, о монашестве в его идеале; в реальной жизни, как вы знаете, это сложный процесс) духовным звеном между мiром и Богом. Величайший духовный подвиг – это подвиг молитвы за мiр. Он намного труднее всего остального. Молиться за мiр тяжелее, чем быть миссионером и проповедовать Евангелие среди племен людоедов. Под молитвою за мiр подразумевается тот род подвига, когда человек оставляет личную жизнь, свои привязанности к определенным людям, отказывается от личного наслаждения и счастья и все свои силы концентрирует в одной духовной точке – молитве.

Молитва за мiр – это жертва всесожжения, когда человек как бы сжигает себя в огне молитвы. В этой молитве он чувствует себя ответственным за мiр и ощущает духовную близость к каждому человеку. Это парадоксально, но, вот, существует такая антиномия. Приведу пример: влюбляется человек. И что психологически происходит с ним в этом состоянии влюбленности? Другие люди перестают для него существовать. Он отключаются от них. Для него важен только предмет его чувственной любви. Он переживает, болеет, волнуется из-за того, что происходит с дорогим для него человеком, и в то же время – равнодушен по отношению к другим. Других в этот момент для него психологически не существует. А здесь происходит совсем другое: монах не привязывается ни к чему конкретному, но начинает внутренне, духовно ощущать весь мiр. Притом мiр не как абстракцию, а мiр именно в личностях, в живых существах. Он чувствует в своем сердце любовь к каждому, живущему в этом мiре. Преподобный Исаак Сирин пишет, что подвижник, достигший истинной духовной высоты, не только людям, но и всем существам сострадает, всех объемлет любовью, всему сопереживает. Душа подобного молитвенника утончается до такой степени, что начинает чувствовать боль этого мiра. Один монах говорил: «Любовь расширяет духовное познание, любовь дает свободу и любовь увеличивает страдание». Молиться за весь мiр – значит внутренне сострадать всему мiру. Молиться за весь мiр – значит чувствовать, что чужие грехи так же огорчают и ранят тебя, как твои собственные. К этой молитве подвижник не стремится искусственно. Искусственность есть наши страсти. Наносное, искусственное есть грех. Естественное в высшей степени – не в нашем падении, а в нашем первозданном состоянии – это любовь к Богу и к людям, которую человек потерял. Монах убирает преграды, стоящие между ним и Богом, и убирая их, раскрывает в себе внутренний потенциал любви, заложенный в человеке как образе и подобии Божием; пробуждает дух, который обычно у нас спит.

Монашество – это духовное служение человечеству, и некоторые люди лишь потому отрицают монашество, что видят добро только в чисто материальных его проявлениях. Но если, предположим, кто-то вдруг скажет: «Не нужно ни поэзии, ни поэтов, ни музыки, ни музыкантов, пусть возьмут в руки лопаты и копают землю». Как бы мы к этому отнеслись? Что делает музыкант? Ведь он не производит никаких продуктов, так как музыка – это только гармоничное сочетание звуков. Тем не менее, про человека, отрицающего музыку, сказали бы, что в культурном отношении он – дикарь. Не так ли? А если кто-нибудь заявит, что не нужно монашества, этого носителя духовного света, то он с еще большим основанием может быть назван духовным дикарем и религиозным невеждой. Я могу сказать, что любовь и молитва – это те связующие силы, которые держат мiр. Не будет любви и молитвы – мiр погибнет. И вся земля, образно говоря, превратится тогда в огромную глыбу льда, летящую в темном и мертвом пространстве.

О грехе блуда

Святые Отцы различали восемь основных грехов или страстей, как восемь источников, из которых истекают все наши грехи, душевные и телесные, во всем их многообразии. Здесь дана, скорее, не богословская, а аскетическая картина нашей греховности. Святые Отцы определили конкретные грехи для того, чтобы возможно было указать на средства борьбы с ними. Согласно их учению, в действительности существует один главный источник греха – наше себялюбие, то есть неправильная любовь человека к себе, эгоизм и эгоцентризм. В этом – начало всех грехов. Некоторые богословы указывали три разновидности себялюбия: славолюбие, сластолюбие и сребролюбие. Но эта схема довольно-таки обобщенна и абстрактна, так что здесь нам трудно видеть лицо самого греха. И уже не богословы и теоретики христианства, а монахи и аскеты, главной жизненной целью которых было очищение своей души, выявили восемь главных врагов нашего спасения, восемь начальных страстей. Если человек не будет вести с ними борьбу, то они возобладают им, превратятся в грехи смертные, то есть навсегда отлучат человеческую душу от Бога.

Здесь я хотел бы поговорить об одной из самых лютых страстей, которая особенно тяжка, которая непрестанно восстает на человека. Блуд – он является как бы концентратом всех порочных наслаждений. Борьба с блудным похотением – самая тяжелая и жестокая, христианин ведет ее до самой смерти. Святые Отцы говорят: «Не верь своему телу до тех пор, пока оно не ляжет во гроб и гроб не забьют гвоздями». Естественное вожделение, естественное влечение к другому полу генетически вложено в каждого человека. Борьба с грехом блуда, как говорят святые Отцы, есть борьба с тем врагом, который сидит внутри нас.

Как обычно развивается эта страсть? Для ее развития нужен определенный образ. И поэтому чаще всего она начинается с образа. Первый этап – когда нечистый образ появляется в уме человека, как на кино- или телеэкране. Но это еще не грех. Это лишь повод ко греху, прилог, искушение, приманка диавола, которую он ставит перед нами. Человек ставит приманку, чтобы уничтожить какое-нибудь вредное животное, скажем, крысу. Крыса бросается на нее и гибнет. Вот так же и диавол предлагает нам приманку, обольстительный образ, внедряя его в наше сознание. Но мы можем внутренне отвергнуть этот образ, отключить от него свою волю. И тогда он останется внешним и чуждым для нас. Он становится нашим только в том случае, когда мы начинаем испытывать симпатию к нему и желание задержать его в нашем сознании. Если человек отвергнет страстный помысл или образ в самом начале, то выйдет из этой духовной битвы победителем.

Святые Отцы разработали учение о трезвении, контроле над своим сердцем. Этот контроль осуществляется посредством непрестанной молитвы, в свете которой человек видит зарождение помысла или образа в самом начале. Если у человека нет молитвы, он не может зафиксировать первый этап зарождения помысла (образа), фиксирует лишь последующие этапы, когда внутренним волевым усилием уже начинает удерживать этот помысл (образ) в своем сознании, созерцать его, любоваться и наслаждаться им. Поэтому святые Отцы заповедали иметь в своем сердце непрестанную краткую молитву – молитву Иисусову, которая высвечивает человеку его сердечные глубины. Можно для непрестанной молитвы выбрать также по своему усмотрению и какие-нибудь слова из псалма, краткую молитву «Господи, помилуй!» или же молитву «Боже, милостив буди мне, грешному!» Но Иисусова молитва значительно глубже. Она воистину всеобъемлюща. По выражению святых Отцов, она – «Евангелие, сокращенное в восьми словах».

Да, момент зарождения помысла (образа) – самое лучшее время для борьбы с ним, для его уничтожения. Помысл подобен растению: когда оно только пустило росток, его легко можно вырвать из земли, а когда укоренилось, и корни глубоко вросли в землю, тогда нужны большие усилия; если же этот росток превратился в дерево, то вырвать его почти невозможно, и человек уже не может бороться с грехом своими силами. Он должен прибегать к помощи других, к помощи своих наставников.

Итак, наилучший способ борьбы со сладострастным помыслом – это отвержение его в самом начале, на первом этапе – прилога. Однако и на последующих этапах христианин должен бороться с грехом. Пусть даже в этой борьбе допущены промедления и ошибки, надо продолжать борьбу и молить Бога о прощении содеянного мысленного прегрешения. В борьбе со страстным помыслом нужно использовать естественные силы человеческого гнева, то есть гневаться на диавола, греховный помысл и сам грех. Гнев дан человеку как оружие, как меч против врага. Этот меч мы употребили против самих себя и наших ближних. Но гнев может быть святым, праведным гневом, если мы научимся гневаться на демона и грех, возникающий в нашем сердце. Гнев имеет силу уничтожать. Если мы направляем его на своего брата, то становимся в известном смысле убийцами. Если же гневаемся на грех, то гнев разрушает его и очищает нашу душу. Итак, нужно научиться гневаться на нечистые помыслы. Святые Отцы учат: «Когда будет перед тобой нечистый помысл, сначала разгневайся на него, как на несчастье, которое может лишить тебя вечной жизни, а потом обратись к Богу с молитвой. Не рассматривай этот помысл. Не вступай с ним в беседу. Не опровергай словами то, что будет говорить демон. Гневом изгони помысл из своего сердца и затем обратись к Богу, чтобы Он очистил твою душу от осквернения».

Что еще требуется для борьбы с демоном блуда? Воздержание. Святые Отцы поставили блудный грех, эту болезнь, сразу же после чревоугодия, так как демон блуда тесно связан с демоном чревоугодия. Чревоугодие разжигает блудную страсть. Святые Отцы говорили: «Если ты хочешь бороться с блудом, не обуздав своего чрева, то это то же самое, что пытаться потушить костер, бросая в него ветки дерева». Как определить для себя норму в пище? Святые Отцы учат так: «Определи, сколько нужно тебе пищи для насыщения, затем съешь две трети от этого количества, а прочее оставь; или же вставай из-за стола, когда ты не чувствуешь еще полного насыщения, в то время, когда хочется тебе еще немного поесть. Это и будет твоя мера».

У святого Иоанна Лествичника мы читаем: «В укрощении чрева употребим благоразумную постепенность: отсечем прежде всего утучняющую пищу, потом разжигающую, а после и услаждающую». Нельзя сразу налагать на себя строгий пост, к воздержанию человек приучает себя постепенно. Кроме того, в посте вообще необходимо соблюдать меру. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин пишет, что иногда чрезмерное пощение не укрощает, а, наоборот, возбуждает блудную страсть. Общее правило умеренности и воздержания состоит в том, чтобы каждый сообразно с силами, состоянием тела и возрастом вкушал столько пищи, сколько нужно для поддержания здоровья тела, а не сколько требует желание насыщения. Крайности с той и с другой стороны равно вредны – и неумеренная строгость поста, и пресыщение чрева. Монах так разумно должен вести дело пощения, как если бы имел пребыть в теле сто лет; и так обуздывать душевные движения – забывать обиды, отревать печаль, ни во что ставить скорби и потери, как могущий умереть каждый день. Поэтому, когда говорят о посте, имеют в виду разумное воздержание, а не доведение себя до болезненного состояния, которое нередко сопровождается внутренней гордыней и прелестью. Итак, будем помнить, что умеренное употребление пищи служит средством обуздания блудной страсти. Так же во время особенно сильного блудного возбуждения полезно пить мало воды, ибо чувство жажды в какой-то степени притупляет и ослабляет эту страсть. Отшельники не только пищу принимали мерой, но и воду.

Святые Отцы говорят: «Если ты свяжешь себя постом, то свяжешь беса блуда веревками, но для того, чтобы повергнуть его на землю, нужно смирение». Один из древних египетских подвижников, толкуя библейское повествование о том, как пророк и боговидец Моисей убил египтянина и закопал его в песок, говорит, что это – образ борьбы с блудным демоном. Песок – пустыня, место, где ничего не растет. «Зарыть египтянина в песок» – значит победить беса блуда смирением. Во время борьбы с блудной страстью христианин должен глубоко смирить свой дух, осознать, что он – средоточие греха и без помощи Божией не может бороться с сей страстью, но при этом не падать духом, а надеяться на помощь Божию и пребывать в молитве. Бес блуда связан с бесом гордыни. Иногда гордому промыслительно попускается особо сильная блудная брань, чтобы меньшим грехом излечить больший, слабейшей болезнью – сильнейшую. Но если человек сам вовремя смирит себя, то ему не понадобится это жестокое врачевание.

Самым действенным средством борьбы с блудом является исповедь духовному отцу. Святые подвижники говорят, что бес блуда не терпит обличения. Он любит прятаться, скрываться в нашей душе, как скорпион в своей норе. Обличить блудного демона перед духовником, рассказать ему о своей брани значит тотчас получить облегчение. Однако сделать это необходимо с верой в молитву своего духовника. В Патерике есть рассказ о двух монахах, боримых бесом блуда. Они пошли к старцу и рассказали ему о своей брани. Один получил облегчение, а другой нет. И первый в ответ на жалобу второго спросил его: «А как ты открыл свою брань отцу?» Тот ответил: «Я пришел, рассказал ему, поклонился и ушел». Вопросивший сказал: «А я пришел к нему так, как пришел бы к Самому Христу Спасителю: с верой в то, что его молитвы отгонят от меня блудного беса. Во время рассказа об искушении я внутренне каялся и плакал, и когда вышел от него, почувствовал себя как бы заново родившимся». Поэтому, если вы открываете перед своим духовным наставником блудную брань, то это должен быть не простой сухой рассказ. Вы должны внутренне оплакивать свою греховность и верить, что за молитвы духовника Господь силен избавить вас от этой брани, уменьшить ее или же сделать вас в ней победителем.

Для того, чтобы успешно бороться с демоном блуда, мы должны стараться никого не осуждать, особенно тех, кто страдает от этой же страсти. Когда мы осуждаем других, то в это время подразумеваем, что на их месте не сделали бы того же самого и как бы внутреннее представляем себя победителем демона. И поэтому за осуждение других Господь иногда попускает нам такую же брань, и часто мы не выдерживаем ее и падаем. Одно из важнейших правил духовной жизни – не осуждать другого. Это значит не оправдывать его грех, но сострадать ему, как мы сострадаем больному. Один из святых говорил: «Когда я вижу согрешающего, или же узнаю о нем, то говорю себе: “Смотри, не сделай этого сам! Кто знает, что будет с тобой завтра?!”»

Еще одно из средств борьбы с демоном блуда – это разумное уединение, уединение в то время, когда он борет нас с особой силой. Кроме того, надо постоянно трудиться: блудный демон лютее всего нападает на человека, не занятого необходимым делом.

Святые Отцы говорят, что не следует слишком много заботиться о своей внешности. Вполне достаточно быть опрятно и чисто одетым. Сама мысль о красивой одежде, которая будет нравиться другим, содержит в себе тайный блуд. Святые Отцы не советуют вольно обращаться друг с другом. Один подвижник говорил: «Вольность – это начало блудного греха. Вольность в обращении похожа на ветер из пустыни, который сжигает и уничтожает посевы в том месте, где он пронесся». Писания святых Отцов учат, что в смехе и шутках также таится блуд. С аскетической точки зрения, смех и шутки оскверняют человеческую душу. Они уничтожают благоговение как сердечное расположение. Церковное Предание говорит нам, что никто не видел Иисуса Христа смеющимся или улыбающимся, равно как и Его Пречистую Матерь. А демона часто изображают хохочущим. Если бы мы понимали, для чего Господь дал нам земную жизнь, и чаще думали о том, что ожидает нас в вечности, – рай или ад, мы бы не шутили, не смеялись и не хохотали. Если бы мы знали, сколько греха сосредоточено в нашей душе, какое огромное море греха представляет из себя этот мир, нам было бы не до смеха. Но эта ужасная картина сокрыта от нас...

Святые Отцы заповедуют по возможности избегать общения с другим полом, так как это общение будет обязательно возбуждать в нас блудную страсть, явную или тайную. Некоторые заявляют: «Я разговаривал с женщиной и не почувствовал совершенно никакого вреда». Святые смотрят на это по-другому: человек получил вред, но сам этого не заметил. Один из подвижников писал: «Через несколько дней после разговора с женщиной я испытал нападение блудной страсти, и передо мной встал ее образ. Когда мы беседовали, мне казалось, что я бесстрастен. Но ее образ отпечатлелся где-то в глубине души и потом, во время брани, как приманка всплыл из глубин подсознания». Мы не знаем, что творится в нашем сердце. Все наши разговоры, встречи и впечатления – это семена, которые падают в сердечные глубины, а потом уже дают свои ростки. В общении с любой женщиной надо быть предельно осторожным, хотя бы нам и казалось, что мы не питаем к ней никакого нечистого пожелания. Также нужно всячески избегать излишнего общения, поскольку нередко мы хотим быть вместе с женщинами не ради какого-нибудь важного и неотложного дела, а для тайного внутреннего удовлетворения блудной страсти. Святой Иоанн Златоуст пишет: «Не обязательно падение с женщиной: иногда само присутствие женщины уже дает человеку скрытое наслаждение».

В книге преподобного Иоанна Лествичника, великого игумена Синайской горы, мы читаем: «Бес плотского сладострастия весьма часто вовсе скрывает себя, наводит на инока крайнее благоговение и производит в нем источники слез, когда он сидит или беседует с женщинами, и подстрекает его учить их памятованию о смерти, о Последнем Суде и хранении целомудрия, чтобы они, окаянные, прельстившись его словами и притворным благоговением, прибегнули к этому волку, как к пастырю; но окаяннейший оный, от близкого знакомства получив дерзновение, наконец подвергается падению». Поэтому в общении с женщинами, даже когда священник наставляет их и ведет духовную беседу, обязательно нужна мера. Следует говорить кратко и ясно. Для тех, кто хочет исполнить наставления и спастись, не нужны долгие беседы. Им только надо узнать, что делать.

Обычно женщины, которые часто обращаются к своим духовным отцам и подолгу с ними разговаривают, повторяя непрерывно одно и то же, как бы пережевывая одну и ту же жвачку, на самом деле внутренне удовлетворяют таким образом свою блудную страсть. Тот, кто заботится о чистоте, говорит собранно и лаконично. В общении с женщиной, по учению святых Отцов, несмотря на всю доброжелательность и приветливость, необходимо соблюдать строгость. Никогда человек не должен думать, что победил блуд. В этом – одна из хитростей демона. Святой Иоанн Лествичник говорит: «Лисица притворяется спящею, а бес – целомудренным; та хочет обмануть птицу, а сей – погубить душу. Не верь во всю жизнь твою сему бренному телу и не надейся на него, пока не предстанешь Христу». Блудный демон может некоторое время не тревожить нас, чтобы мы подумали, что уже победили нечистую страсть, и потеряли осторожность. После этого он неожиданно нападает на нас, как на свою жертву, и застает, как правило, безоружными. Поэтому никогда не надо доверять себе и считать себя победителем в сей брани.

Преподобная Мария Египетская, жившая в Иорданской пустыне, много лет была борима бесом блуда через воспоминания о своей прошлой греховной жизни. Во время вражеских нападений она падала на землю и кричала во весь голос: «Боже, Сам спаси меня! Господи, я бессильна!» И за это смирение благодать Божия покрывала ее. Подвижница побеждала врага в этой жестокой, тяжелейшей борьбе. Итак, все мы должны помнить: победа над блудом – это победа благодати над демоном. Без истинного самопознания в духе сердечного сокрушения и глубокого смирения победить блудную страсть невозможно!

Попытаемся кратко суммировать все вышесказанное. Борьба с блудной страстью – это, прежде всего, трезвение ума и сердца, то есть своевременное обнаружение и немедленное отсечение нечистого помысла (образа), что возможно лишь в свете постоянной молитвы; обращение гнева против нечистых помыслов (образов); постоянный труд, исповедь и открытие помыслов своему духовному отцу, наставнику; борьба с чревоугодием, скромность в одежде и поведении, неосуждение, молчание и разумное уединение во время особенно сильных нападений блудного духа и, главное, нелицемерное, глубокое смирение. Святые Отцы говорят: «Целомудрие – совокупность всех добродетелей».