II. Происхождение религии 2 страница

Полагаю, что от внимательного читателя не ускользнула диаметральная противоположность «пессимистической» версии ранее рассмотренной теории страха. О каких поисках утешения и ободрения можно говорить, если искомый источник этого позитивного воздействия вселяет ужас и страх?

Последней из подлежащих рассмотрению гипотез о происхождении религий, игнорирующих данные Откровения, будет так называемая анимистическая теория. Ее разработка принадлежит английским ученым и мыслителям, из которых наиболее известны Э. Тэйлор (1832-1917) и Г. Спенсер (1820-1903). Исходным импульсом появления первичных религиозных представлений они считали иррациональную деятельность сознания, в частности сновидения, галлюцинации и т.п. Древнейшим религиозным представлением якобы была идея о невидимом, сверхчувственном духе, существующем параллельно со своим двойником — реальным человеком, но независимо от него. Предполагалось, что такого рода идеи возникали в сознании первобытного человека под влиянием сновидений, содержащих образы умерших людей. Патологические состояния психики — галлюцинации, бредовые идеи и образы тоже могли, по мнению приверженцев анимистической теории, способствовать возникновению и закреплению идеи о существовании духов, приобретающих после смерти данного человека (а может быть, даже и при его жизни) самостоятельное, независимое от тела бытие.

Более сложные религиозные понятия рассматривались как результат развития и усложнения первичной идеи о существовании у каждого человека некоей параллельной духовной субстанции.

Слабой стороной анимистической теории происхождения религии следует признать прежде всего субъективизм таких психологических явлений, как сон, галлюцинация и др. В самом деле, можно допустить, что увидевший во сне своего умершего предка человек способен уверовать в реальность его существования как некоей первопричины сна или явления, однако уверить или убедить других в реальности собственной души (духа) сновидец не в силах, так содержание сновидения не может быть отождествлено с религиозным представлением, тем более переживанием. Здесь отсутствует сознание зависимости от могущественного объекта религиозного почитания, а, как мы знаем, это сознание — одна из важнейших черт, присущих всякому религиозному переживанию. Даже совершенно некультурному человеку с примитивным сознанием нет оснований наделять возникающие помимо его воли объекты сомнамбулических или психопатологических состояний какими-то особыми способностями, возможностями и даже желаниями воздействовать на его личную судьбу и поведение. А раз нет осознания могущества и нет ожидания соответствующего воздействия со стороны воображаемых объектов, то нет и побуждений к поддержанию добрых с ними отношений, их умилостивлению, т.е. нет и других черт, характерных для любого религиозного сознания и переживания (см. предыдущую главу).

Животные (во всяком случае высшие[36]) тоже видят сны, однако зоопсихологи не находят у них даже зачатков идеи о самостоятельном существовании их «двойников», т.е. идеи субстанционального, отличного о них духа. Ч. Дарвин объясняет это отсутствием у животных «важнейших свойств человеческого ума, воображения, любопытства, разума и др.»[37]. Следуя этому объяснению, приходим к заключению, что, по мысли Ч. Дарвина, источником идеи о духовной субстанциональности человека являются не сны и не объекты психической патологии, а высшие способности человека, отличающие его от животного. Наоборот, разум человека, способность к анализу собственных переживаний, присущая ему с тех пор, как он стал homo sapiens, должна была предотвращать возможность приписывания объектам сновидений реального существования, как предотвращает такую возможность и в более поздние периоды существования человечества, вплоть до нашего времени включительно.

В реальности собственного духовного начала спонтанно, часто подсознательно (как, например, у материалистов) убеждает человека его самосознание, властно говорящее о подчиненности его тела тождественной его «я» его духовной субстанции, жизнедеятельность которой онтологически отлична от материальной составляющей некоего психофизического организма, именуемого человеком.

Однако осознание своей духовной сущности еще не есть религия. Скорее можно сказать, что такое осознание является предпосылкой религиозного сознания, но не более, ибо для религиозного сознания характерно представление о реальности не только самого себя как духовного существа, но прежде всего Бога (или божеств), с Которым данный субъект находится в контакте, или, может быть, только вступает в контакт, или даже (по меньшей мере) осознает возможность такого контакта. Все это выходит далеко за пределы выводов и заключений анимистической теории происхождения религий, столь же несостоятельной, как и другие рассмотренные выше концепции.

Подводя итог разбору теорий происхождения религий, можем отметить, что при всем их разнообразии и взаимных противоречиях (нередко взаимоисключающих) у них есть общие легко различимые черты.

а) При внимательном анализе каждой версии в отдельности обнаруживается аналогия с соответствующими, идейно близкими воззрениями на религию, подвергшимися критике в предыдущей главе. Так, например, выявляется родство между попыткой свести религиозное переживание к чувству зависимости от сверхъестественных факторов и попыткой усмотреть первоисточник этого переживания в чувстве страха' такого рода параллели можно обнаружить также между другими теориями о происхождении и сущности религии.

б) Одной из общих черт рассмотренных версий происхождения религии является неправомерное распространение отношения к религии, присущего многим людям нашего времени, на первобытное человечество, которое, согласно чуждым религии воззрениям, якобы было когда-то безрелигиозно, а в какой-то период своего развития приобрело религиозные представления и стало практиковать религиозный культ.

Если для многих людей нашего времени такие психологические феномены, как страх перед будущим (в частности перед смертью и перед неизвестным, но инстинктивно предчувствуемым предсмертным состоянием), стремление найти утешение и обрести твердую почву под ногами среди житейских невзгод, действительно, оказываются толчками или поводами для обращения к Богу, то перенесение этого опыта на примитивно мысливших первобытных людей (например, на популяцию первобытного стада или хотя бы даже на неандертальцев или кроманьонцев) лишено всякого обоснования, носит произвольный и отнюдь не научный характер.

в) Все рассматриваемые версии происхождения религии относятся к ней как к продукту человеческого мышления, и общей для этих теорий является презумпция нереальности сверхъестественного фактора — тем самым сводится на нет само понимание религии как связи между божеством и человечеством, между сверхъестественным и естественным факторами. В основе всех их лежит уже рассмотренное нами в предыдущей главе отношение к религии как к совокупности иллюзорных, вымышленных состояний. В этой односторонности, в игнорировании главного фактора — Божественного Откровения — основной дефект подобных версий, лишающий их какой-либо реалистичности.

г) Наконец, нельзя упустить из виду отмеченную в предыдущем параграфе безрезультатность поисков безрелигиозности в далеком прошлом человечества, которые оказываются тщетными при изучении палеонтологических и антропологических объектов, относящихся к периоду даже «первобытного стада» (см. раздел 1 настоящей главы). Как мы уже имели случай отметить, одного этого, так сказать, отрицательного результата в сущности достаточно, чтобы подтвердить и обосновать ложность и научную беспочвенность всех рассматриваемых односторонних (т.е. игнорирующих Откровение) версий происхождения религии.

3. Церковно-христианское учение о происхождении религии

Всякий живущий религиозной жизнью, особенно если он христианин, сознает или по крайней мере интуитивно чувствует, что религия претендует на тотальный охват всей его духовной жизнедеятельности, на руководство его мыслями, словами и делами, на прямое проникновение в глубину его духовной личности. Ведь религия, как мы знаем, есть связь, контакт, сопряжение человека с Богом, и так как одной из сторон этого сопряжения, притом доминирующей, является Бог, то оно не может не быть тотальным, охватывающим человека целиком. «Сын мой, отдай сердце твое мне» (Притч23:26), — таково обращение, таков призыв Бога к каждому из Его детей: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя» (Мф 16:24; ср. Лк 12:26). Это самоотвержение, сопровождаемое облечением во Христа (ГалЗ:27), достигало у апостола Павла и у многих других такой силы, что они могли о себе сказать: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2:20). Это обожение (θεόσί), о котором так много писали богословы древнего и нашего времени, ярко раскрыл вдохновенными пророческими словами Иезекииль: «Возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное. Вложу внутрь вас дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих и уставы Мои будете соблюдать и выполнять» (Иез 36:26-27, ср. Иер 31:33-34). Подобная тотальная сопряженность с Богом представляется каждому из нас таким же идеалом, как и богоподобное совершенство, к которому призывает Христос (Мф 5:48); как и это превосходящее даже наше разумение совершенство, сопряженность с Богом, достигнутая слиянием с Ним, представляется нам одновременно недостижимой и доступной; недостижимой по бесконечности расстояния, отделяющего нас от Бога и от Его совершенства, доступной, ибо любовь Божья делает для нас возможным восхождение на пути к этому совершенству, реализацию вполне конкретных ощутимых этапов в процессе совершенствования, приближения к Богу, богопознания, богоуподобления, обожения.

Чтобы назвать человека религиозным, тем более чтобы он сам признал себя таковым, нельзя ожидать или требовать от него достижения какой-то более или менее высокой ступени на пути к обожению, тем более что судить о продвижении по этому пути может только Сам Бог. Духовному же взору человека, идущего этим путем, как правило, раскрывается лишь захватывающая дух предлежащая ему перспектива, по сравнению с коей любой, даже в сравнении с другими весьма значительный, уже пройденный отрезок пути представляется ничтожным. Так, один авва, посвятивший всю жизнь подвигам молитвы и доброделания, умирая, на вопросы братии о том, сознает ли он себя достигшим спасения, ответил: «А мне, братья, кажется, что я и не начинал еще идти по пути спасения!»

Объективным показателем религиозности человека может служить его становление на путь к Богу, внутренняя обращенность к Нему. В субъективном самоощущении эта обращенность выявляется как устремленность к Богу, желание Его близости, радостное переживание Его любви; отсюда весь бесконечно богатый комплекс религиозных переживаний: радость ощущения спасающей благодати Божьей наряду со скорбным сознанием собственной, отдаляющей от Бога греховности, надежда на помощь Божью в будущем наряду с благодарностью за прошлое и настоящее, радость общения с другими детьми Божьими наряду с озабоченностью их спасением.

Устремленность к Богу, может быть, в действительности и имеет место в нехристианских религиях, особенно в монотеистических. Нет сомнения, что даже язычники, убежденные в реальном существовании объектов своего почитания, верят в обоюдный двусторонний контакт, нормальный для религии контакт с божествами. Однако мы знаем, что если одной из вступающих в религиозный контакт сторон являются люди, то другой стороной в этом контакте может быть только единый истинный Бог, Творец неба и земли, в частности всего человечества, в частности и тех самых язычников, Его не знающих, а простирающих молитвенно руки к самым всевозможным обожествляемым ими объектам, будь то священная гора тотемистов, будь то снабженные сложной мифологией и нашедшие себе более или менее художественное символическое или претендующее на реализм воплощение божества Египта, Вавилона, Греции и Рима.

Нам неизвестно, получают ли не знающие истины, пребывающие «во тьме и сени смертной» язычники какой-либо отклик со стороны Того, Кто единственно может отозваться на их мольбы, однако Слово Божье дает нам основания утверждать, что даже такая ложно направленная устремленность имеет свое значение перед очами Божьими.

Разве не удостоен был великого Откровения Валаам, не принадлежавший к избранному народу (Чис. 22-24)? Разве не сподобились чудодейственной помощи от Христа также язычники, тоже далекие от истинного богопознания (Мф 15:21-28)? Разве не писал апостол Павел к Тимофею, «что уповаем на Бога живого, Который есть Спаситель всех человеков, а наипаче верных» (1 Тим 4:10).

Все эти примеры позволяют надеяться, что и ложно направленные молитвы не знающего истины, не просвещенного светом истинной веры язычника Всемилостивым Богом приемлются и, может быть, даже исполняются. Во всяком случае, они имеют свою религиозную значимость и ценность, и говорить о полной односторонности соответствующих религиозных обращений и переживаний означало бы брать на себя смелость чрезмерную, было бы равносильно отрицанию милости и любви к своему творению со стороны Того, Кто «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф 5:45), Кто «благ и к неблагодарным и злым» (Лк 6:35).

Именно тотальность религии в ее экзистенциальной претенциозности и признание обоснованности, можно сказать, естественности этой тотальности со стороны обладающих религиозной устремленностью людей убеждает в том, что религия не есть плод самодеятельности человеческого духа, не есть результат каких-то биологических, социальных, экономических или иных факторов, коренящихся в человеческой жизнедеятельности; Источник и Причина религии есть благая воля Божья, которой угодно было создать человека по образу и подобию Божьему, которой угодно было согрешившее и удалившееся от Своего Творца человечество спасти, даровав Ему Свое Откровение, кое свою вершину и полноту нашло в воплощении Бога — Слова, в богочеловеческой Личности Иисуса Христа.

Сам акт творения человека сопровождался дарованием ему заповеди, предписывавшей размножение, расселения по земле и обладание ею (Быт 1:28). Принятие этой заповеди — первый известный нам религиозный акт, реализация контакта между Богом и богоподобным творением — человеком. Бог преподает заповедь — один из элементов Откровения — и человек ее воспринимает и усваивает. Совершение этого двустороннего акта говорит о том, что человек был уже к нему способен. Очевидно, способность к религиозной жизнедеятельности, иначе — к богообщению, свойственна человеку с момента его сотворения, с того момента, когда в «прах земной» была вдунута «душа живая» (Быт 2:7). Это не значит, что знание Бога, религиозность свойственна с рождения каждому из потомков Адама: грехопадение с его последствиями помрачило в человеке (в первом и его потомках) непосредственность боговедения, но способность к нему осталась; при наличии соответствующих условий, в частности — побуждающих факторов — эта способность реализуется и развивается.

Итак, не страх, не доверчивость, не восприятие жреческих фантазий, не потребность в самоутешении и не сновидения или призраки следует считать причиной возникновения религиозных представлений и переживаний, а богоподобие человеческого духа, одним из важнейших свойств коего есть способность к богообщению. В восприятии Откровения и в ответной реакции на него, а именно — в богопочитании, в богопрославлении и состоит реализация религиозной жизни, самой религии как таковой.

Многие утверждают, что если человека с детства воспитывать в полном неведении о Боге, то у него не возникнут религиозные представления, чувства и т.п. Отсюда делают вывод, что у человека нет врожденной способности к религии, что она является чем-то по отношению к человеку внешним. Такой вывод аналогичен утверждению об отсутствии способности к мускульным сокращениям у человека с атрофированными в результате бездействия мускулами или утверждение об отсутствии способности видеть у субъекта, зрение коего атрофировалось в результате постоянного пребывания в темноте.

Никто не рождается религиозным, но человеческая душа от рождения, по своей природе способна к восприятию религиозной истины, т.е. Откровения так же, как тело способно к перемещению, а разум к логическому мышлению; и то и другое реализуется в результате естественного развития, и то и другое может быть предотвращено созданием искусственных условий, обеспечивающих в одном случае — физическую неподвижность и атрофию, в другом — идиотизм или по крайней мере — дебильность.

Аналогично человек, воспитанный в условиях полного отсутствия религиозной информации, тем более в условиях дезинформации о сущности религии, о реальности ее объекта, о воздействии на человечество в историческом и современном аспектах, не может сколько-нибудь существенно реализовать свои религиозные способности; они неизбежно атрофируются, и их регенерация оказывается возможной только в результате непреодолимого воздействия благодати Святого Духа, что в каждом из таких, нередко имеющих место случаев может рассматриваться как преодоление естественного хода вещей, т.е. как чудо. Видимо, именно естественную необходимость проповеди для внедрения христианской истины имел в виду апостол Павел, когда спрашивал: «Как веровать в Того, о Ком не слышали? Как слышать без проповедующего?... итак вера от слышания, а слышание от Слова Божия» (Рим 10:14,17). О том же мы слышим из уст Самого Христа: «Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем» (Ин 15:22).

Произведенный в древности индийским правителем Ашокой опыт с целой группой детей показал, что даже такая, казалось бы органично присущая человеку способность, как членораздельная речь, совершенно не реализуется в условиях полной изоляции ребенка с момента его рождения от языковой среды: нескольких детей со дня рождения держали в изоляции; ухаживавшим за ними лицам было под страхом смерти запрещено разговаривать не только с ними, но и друг с другом в их присутствии. В результате дети, достигнув сознательного возраста, не произносили ничего, кроме нечленораздельных возгласов и крика.

Не лишены интереса и имевшие место случаи выживания и развития человеческих детенышей среди зверей (случаи, аналогичные описанной в известном произведении Р. Киплинга «Книга джунглей» истории Маугли): достигая даже совершеннолетия, эти существа не обнаруживали никаких признаков, даже зачатков понимания или произнесения членораздельных слов, тем менее — связной речи[38].

Если несомненно присущая каждому человеку способность говорить реализуется только в условиях слуховых впечатлений извне, то нет ничего удивительного в том, что и природная способность к религиозной жизнедеятельности тоже реализуется только в условиях восприятия извне соответствующих впечатлений и идей, в том числе словесной информации, зрительных образов, примеров для подражания и т.п.

Все эти виды религиозного воздействия могут быть результативными для человека в любом возрасте, однако наиболее эффективными (как и всякие другие психологические воздействия и влияния) они оказываются в применении к детям: как известно, именно в детском возрасте, буквально с первых месяцев жизни человек усваивает наибольшее количество информации, и именно в детском возрасте формируются рациональные, эмоциональные и волевые стороны личности.

Итак, исходной причиной существования религии следует признать волю Божью к сотворению человека по образу и подобию Божьему, что сделало его способным как к восприятию и усвоению даруемого Богом Откровения, так и активной реализации Откровения в своей жизни, точнее в богопочитании во всей его многогранности.

Кульминацией богопочитания является для нас выполнение заповеди о любви к Богу, самой главной, самой великой из всех заповедей (Мф 22:37-38).

«Будем любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас»

(1Ин4:19).

III. МИРОВОЗЗРЕНИЕ И РЕЛИГИЯ

1. Мировоззрение, его становление и феноменология

По вхождении в этот мир у человека уже в раннем детстве представления об окружающих его предметах и явлениях формируются в некоторую систему, включающую множество взаимосвязей, подчиняющихся основным закономерностям.

Из этих взаимосвязей первично воспринимаются и усваиваются (преимущественно на подсознательном уровне) те, кои влияют на самочувствие ребенка, способствуют им или, наоборот, мешают удовлетворению его потребностей, его насыщению, его потребности в тепле. Как известно, наиболее ярко воспринимаются негативные ощущения, боль, дискомфорт. Голод, жажда, холод, сырость — вызывают, как правило, реакцию ребенка в виде плача, беспокойных, рефлекторных телодвижений.

Первая закономерность, которую он очень быстро интуитивно усваивает, это законы ассоциативности и причинности. Так, приближение к материнской груди вызывает представление об удовольствии, получаемом от процесса еды, а заунывная колыбельная, повторение которой совпадает с состоянием утомленности, ассоциируется с рефлексом сна. Устранение дискомфорта после плача вызывает подсознательное усвоение, а потом запоминание причинной связи между громким плачем и его позитивно переживаемым следствием, будь то насыщение, смена пеленок, возможность получить свободу телодвижений или удовлетворение других физиологических потребностей.

Осознание реальных взаимосвязей между впечатлениями, являющимися результатом событий в среде обитания, происходит много позднее и нередко носит единично-случайный характер. Так, если с действием силы земного притяжения ребенок практически знакомится, впервые уронив на пол игрушку, и продолжает испытывать ее действие на себе при падениях, то свойство огня причинять боль познается обычно в результате личного опыта, однако случайного, как правило, единичного и притом много более позднего.

С развитием ребенка у него создается устойчивая презумпция причинности: сначала интуитивно, а потом все более осознанно он не только связывает явления и факты с какими-то причинами, следствием коих они в его сознании являются, но и приобретает уверенность, что определенные действия, поведут к определенным результатам. Эта уверенность лежит в основе собственной целесообразной деятельности ребенка, способность к которой возникает очень рано на инстинктивно-рефлекторном уровне и которая, однако, с развитием интеллекта все более осмысливается.

Имея опыт болевого ощущения в результате материнского шлепка, ребенок легко усваивает причинно-следственную связь между ударом и болевым ощущением, возникающим как его следствие. Испытывая недовольство поведением матери (которая, скажем, недостаточно быстро реагирует на жалобы ребенка, не устраняя его дискомфорта) и в какой-то степени копируя действия матери, ребенок «наказывает» ее, хлопая руками по лицу, по рукам и как придется. В дальнейшем такое активное проявление недовольства закрепляется как навык, и ребенок, если со стороны родителей не будут приняты меры, может вырасти драчуном, а в перспективе и хулиганом. Подобных примеров можно привести множество.

Естественный, можно сказать, насущный интерес к причинно-следственным связям, наличие коих обусловливает жизнеотправления и условия существования ребенка, к трех-четырех летнему возрасту (а иногда и раньше) перерастает в здоровую любознательность.

Ребенок «засыпает» взрослых вопросами, т.е., пользуясь усвоенными речевыми навыками, стремится ускорить начавшийся с момента рождения процесс сначала инстинктивно-рефлекторного, а затем и сознательного познания окружающей действительности. Наряду с вопросами онтологического и семиотического порядка («Что это такое?», «Как это называется?») ребенок все чаще задает вопросы, ответы на которые должны вскрыть в его представлениях причинно-следственные связи между воспринимаемыми им предметами и процессами. Усвоив как непреложную закономерность, что окружающие его, главным образом бытовые, предметы кем-то изготовлены, нередко начинают существование прямо на его глазах (простейшие игрушки, предметы обихода, тот же электрический свет, включаемый воздействием на выключатель), ребенок постепенно переходит в своих вопросах из бытовой сферы в сферу природных явлений, спрашивая: «Кто сделал солнце?», «Как держатся облака на небе?», иногда даже — «Как я появился на свет?».

Подобного рода вопросы, как легко понять, свидетельствуют о достижении ребенком достаточной зрелости, позволяющей ему воспринять и усвоить в соответствующих ответах положения мировоззренческого характера. Нередко эти ответы надолго, иногда на всю жизнь, определяют представления, а впоследствии и убежденность ребенка в метафизической сфере, т.е. определяют его взгляды и представления на наличие (или отсутствие) причины бытия окружающей природы, на реальность (или иллюзорность) духовного начала в нем самом и во всем мире, на выходящую за пределы возможной опытной проверки конечность (или бесконечность) всего космоса, входящего в объем представлений ребенка в виде воспринимаемых им природных объектов (небо, земля, солнце, звезды, горы, море, реки и т.д.) Таким образом формируется мировоззрение ребенка, дополняемое, развиваемое и закрепляемое в дальнейшем процессе изучения естественных наук, литературы, а в условиях религиозного воспитания также сведений вероучительного характера.

Наряду с восприятием и усвоением объектов окружающего мира во всей их взаимосвязанности, ребенок с самого раннего возраста проявляет способность оценки всех явлений окружающей действительности, в первую очередь тех, которые непосредственно на него воздействуют, вызывают, как отмечалось выше, комфортное или дискомфортное состояние.

На первых порах эта оценка имеет биологически обусловленный эгоистический характер: все, что доставляет физическое удовлетворение, устраняет болевые или просто дискомфортные ощущения, оценивается позитивно; все, что вызывает боль или дискомфорт, — негативно.

Блаженный Августин рассказывает, что, по его наблюдениям, двое близнецов, помещенных одновременно у материнской груди, отталкивали друг друга, и в их взглядах можно было усмотреть недовольство и даже озлобленность[39]. В дальнейшем биологический эгоизм ребенка подпадает под действие ряда ограничивающих его и противодействующих ему факторов; таковыми являются требования со стороны окружающих людей, прежде всего со стороны родителей, все более осознаваемые отрицательные последствия безудержного удовлетворения своих желаний (например, боли в животе в результате переедания), ограничения, связанные с необходимостью считаться с потребностью и желаниями других детей, что в многодетных семьях вступает в силу с самых первых дней жизни ребенка, наконец, восприятие и усвоение (это на сравнительно более позднем этапе развития) определенных нравственных норм, не только внушаемых, но и закрепляемых навыками соответствующего поведения (например, совершаемое сначала по инициативе взрослых, а потом и самостоятельно угощение членов семьи, гостей подаренными конфетами и другими лакомствами, совместное пользование игрушками и т.п.)

В дальнейшем к этому присоединяется восприятие и усвоение тех или иных этических норм, внушаемых в процессе нравственного воспитания. Таковое может и должно осуществляться в семье, в школе при помощи соответствующей литературы, кинофильмов, телевизионных передач и т.п.; «может и должно», к сожалению, не означает, что оно осуществляется в каждом отдельном случае или даже в большинстве случаев.

2. Типология мировоззрений

Следует со всей категоричностью отметить, что усвоение и накопление информации само по себе не обеспечивает формирование мировоззрения: мировоззрение людей с одинаковым объемом усвоенной информации может быть совершенно различно: то же можно сказать о культурном уровне, который находится в тесной связи с объемом информации. Среди людей, убежденных в бытии Божьем (равно как и среди атеистов), можно встретить людей как малокультурных, так и стоящих на высотах интеллектуального развития. Мировоззрение является продуктом прежде всего рациональной духовной деятельности, но становление мировоззрения протекает под неизбежным влиянием эмоциональных и волевых факторов.

В наибольшей степени мировоззрение определяется фактором, отличным от мировоззрения, но тесно с ним сопряженным, а именно степенью религиозности. Полноценная, истинная религиозность совместима только с одним мировоззрением, а именно — с теизмом (от θεός— Бог). Нулевая религиозность сожительствует с любым мировоззрением (в том числе, как это ни кажется парадоксальным, и с теизмом), но наиболее логично совмещается с атеизмом.

Связь религиозности с теистическим мировоззрением настолько, однако, сильна, что приводит нередко к смешению понятий «религии» и «мировоззрения». Определение религии знакомо читателю из главы «О сущности религии». В отличие от религии, которая известна нам как двусторонняя активная связь между Богом и человеком, мировоззрение есть не что иное, как личное суждение человека об основных взаимосвязях бытия, рассматриваемых с позиций причинности и целесообразности. В числе этих основных взаимосвязей первое место занимает проблема причины существования всего доступного нашему восприятию мира, а также наличия (или отсутствия) в этом бытии целесообразности. Проблема целесообразности сопряжена с так называемой моральной оценкой отдельных действий и всего поведения отдельных субъектов и даже человечества в целом. Мировоззрение у многих представляет собой осознанную и усвоенную философскую систему представлений и суждений, однако у большинства оно имеет интуитивный характер, а возможность и степень осмысления и систематизации присущих тому или иному человеку представлений и суждений зависит в очень большой степени от интеллектуального уровня, от духовной одаренности, от восприятия и условий жизни. Множество свойственных отдельным индивидуумам мировоззренческих схем поддается группировке по принципу ответа на основные вопросы, иначе — на попытки разрешения упомянутых главных проблем.