Следующие выступления

Мы учимся жонглировать фруктами: яблоками, орехами, абрикосами. Сначала двумя — это легко, потом тремя, четырьмя, и так до пяти.

Мы придумываем фокусы с картами и сигаретами.

Мы репетируем акробатические трюки. Мы умеем делать колесо, сложные прыжки, кувырок вперед и назад и можем с легкостью ходить на руках.

Мы надеваем старую и слишком большую для нас одежду, найденную в одном из чемоданов на чердаке: клетчатые пиджаки, просторные и рваные, и широкие брюки, которые мы подвязываем на поясе веревкой. Еще мы нашли жесткую круглую шляпу черного цвета.

Один из нас прикрепляет к носу стручок красного перца, другой делает себе накладные усы из метелки кукурузы. Мы находим губную помаду и рисуем себе огромный рот до ушей.

Так, нарядившись клоунами, мы приходим на рыночную площадь. Там больше всего магазинов и людей.

Мы начинаем свое представление, громко играя на гармонике и стуча вместо барабана в высушенную пустую тыкву. Когда вокруг нас собирается достаточно зрителей, мы начинаем жонглировать помидорами и даже яйцами. Помидоры — настоящие, но яйца внутри пустые, они наполнены тонким песком. Люди этого не знают, они вскрикивают, смеются, аплодируют, когда мы делаем вид, что чудом поймали яйцо.

Мы продолжаем показывать фокусы и заканчиваем представление акробатическими трюками.

Пока один из нас делает колесо и опасные прыжки, другой обходит зрителей на руках, держа в зубах старую шляпу.

Вечером мы ходим в кабачки без грима.

Вскоре мы знаем все заведения в городе — подвалы, где винодел сам продает свое вино; распивочные, где пьют стоя; кафе, куда ходят хорошо одетые люди и некоторые офицеры, которые ищут себе девушку.

Когда люди пьют, они легко дают деньги. Еще они легко рассказывают о себе. Мы узнаем про всех разные секреты.

Нам часто предлагают выпить и постепенно мы привыкаем к алкоголю. Мы также курим сигареты, которые нам дают.

Повсюду мы имеем большой успех. Все говорят, что у нас хороший голос, много хлопают и просят спеть на бис.

Театр

Иногда, если люди смотрят внимательно, не слишком пьяны и не слишком шумят, мы показываем им одну из наших маленьких театральных пьес, например «Историю о бедняке и богаче».

Один из нас бедняк, другой богач.

Богач сидит за столом и курит. Входит бедняк:

— Я кончил рубить вам дрова, сударь.

— Хорошо. Труд приносит пользу. Вы хорошо выглядите. У вас красные щеки.

— У меня обморожены руки, сударь.

— Подойдите! Покажите! Какая гадость! У вас все руки в трещинах и нарывах.

— Это обморожение, сударь.

— У вас, бедняков, все время какие-нибудь мерзкие болезни. Особенно противно то, что вы грязные. Вот, получите за работу.

Он швыряет бедняку пачку сигарет, тот зажигает одну и начинает курить. Но около двери, где он стоит, нет пепельницы, а подойти ближе к столу он не осмеливается. Он стряхивает пепел в ладонь. Богач, которому хочется, чтобы бедняк ушел, делает вид, что не замечает, что тому нужна пепельница. Но бедняк не хочет сразу же уходить, потому что он голоден. Он говорит:

— Как у вас приятно пахнет, сударь.

— Чисто, поэтому хорошо пахнет.

— Еще пахнет горячим супом. Я сегодня совсем ничего не ел.

— Надо было поесть. Вот я, например, собираюсь в ресторан, потому что отпустил своего повара.

Бедняк принюхивается:

— И все же здесь пахнет горячим вкусным супом.

Богач кричит:

— У меня не может пахнуть супом, никто не готовит у меня суп, это, должно быть, от соседей доносится, или у вас в голове пахнет супом! Вы, бедняки, думаете только о желудке, потому-то у вас и не бывает денег, все, что вы зарабатываете, вы тратите на суп и колбасу. Вы свиньи, вот вы кто такие, да к тому же роняете пепел от сигареты мне на паркет! Убирайтесь отсюда, и чтоб я вас больше не видел!

Богач открывает дверь, пинает бедняка ногой под зад, и тот растягивается на тротуаре.

Богач закрывает дверь, садится перед тарелкой супа и говорит, молитвенно складывая руки:

— Благодарю Тебя, Господи Иисусе, за все Твои благодеяния.

Налеты

Когда мы приехали к Бабушке, налеты в Маленьком Городе случались очень редко. Теперь они все чаще и чаще. Сирены начинают завывать в любое время дня и ночи, совсем как в Большом Городе. Люди бегут в убежище, прячутся в подвалах. Улицы пустеют. Иногда двери домов и магазинов остаются открытыми. Этим можно воспользоваться, чтобы зайти внутрь и спокойно взять все, что нужно.

Мы никогда не прячемся у себя в погребе. Бабушка тоже. Днем мы продолжаем заниматься своим делом, ночью спим.

Чаще всего самолеты только пролетают над нашим Городом и сбрасывают бомбы по ту сторону границы. Все же иногда случается так, что бомба попадает в какой-нибудь дом. Тогда мы определяем это место по направлению дыма и идем смотреть, что разрушено. Если остается что-то ценное, мы забираем себе.

Мы заметили, что люди, которые прячутся в погребе дома, разрушенного бомбой, всегда гибнут. Труба же дома, наоборот, продолжает стоять.

Иногда самолет пикирует и расстреливает людей в поле или на улице. Денщик научил нас, что надо внимательно смотреть, когда самолет приближается, но как только он оказывается над головой, это значит, что опасность миновала.

Из- за налетов запрещено зажигать вечером лампы, если окна полностью не затемнены. Бабушка считает, что надежнее вообще не зажигать огня. Всю ночь ходят патрули и проверяют, соблюдаются ли распоряжения.

Однажды во время еды мы говорим о самолете, который загорелся и упал у нас на глазах. Мы видели, как летчик выпрыгнул с парашютом.

— Мы не знаем, что стало с этим вражеским летчиком.

Бабушка говорит:

— Вражеским? Это наши друзья, братья. Они скоро придут.

Однажды мы гуляем по улице во время налета. Какой-то человек в ужасе бросается к нам:

— Вам нельзя оставаться на улице во время налета.

Он тянет нас за руку к двери:

— Идите внутрь.

— Мы не хотим.

— Это убежище. Там вы будете в безопасности.

Он открывает дверь и толкает нас вперед. В погребе полно людей. Стоит полная тишина. Женщины прижимают к себе детей.

Вдруг где-то разрываются бомбы. Взрывы раздаются все ближе. Человек, который привел нас в подвал, бросается к куче угля и пробует в нее зарыться.

Несколько женщин презрительно смеются. Пожилая женщина говорит:

— У него нервы не в порядке. Поэтому ему дали отпуск.

Вдруг нам становится трудно дышать. Мы открываем дверь погреба; высокая толстая женщина отталкивает нас, загораживает дверь. Она кричит:

— Вы с ума сошли? Сейчас нельзя выходить. Мы говорим:

— Люди в подвалах всегда умирают. Мы хотим выйти.

Толстая женщина загораживает дверь. Она показывает нам свою нарукавную повязку Гражданской обороны.

— Я здесь командую! Вы никуда не уйдете!

Тогда мы кусаем ее толстые руки, бьем по ногам. Она кричит, пытается ударить нас. Люди смеются. Наконец, вся красная от гнева и стыда, она говорит:

— Идите! Убирайтесь отсюда! Невелика потеря!

На улице мы переводим дух. В первый раз нам было страшно.

С неба продолжают падать бомбы.

Стадо людей

Мы приходим в дом кюре за чистым бельем. Вместе со служанкой мы сидим на кухне и едим тартинки. С улицы доносятся крики. Мы кладем тартинки на стол и выходим. Все стоят у дверей своих домов и смотрят в сторону вокзала. Прибегают возбужденные дети, они кричат:

— Идут! Идут!

Из- за поворота улицы появляется военный джип с иностранными офицерами. Джип едет медленно, за ним идут солдаты с винтовками наперевес. За ними что-то похожее на стадо людей. Такие же дети, как мы. Такие же женщины, как наша Мать. Такие же старики, как сапожник.

Их двести или триста, и они окружены солдатами. Некоторые женщины несут маленьких детей — на спине, на плечах, или прижимают к груди. Одна из женщин падает; чьи-то руки подхватывают ребенка и мать; их несут, потому что солдат уже прицелился в них из винтовки.

Никто не разговаривает, никто не плачет; все смотрят в землю. Только слышен стук подков на солдатских сапогах.

Прямо к нам из толпы высовывается худая рука с грязной протянутой ладонью, и чей-то голос просит:

— Хлеба.

Служанка, улыбаясь, делает вид, что сейчас отдаст свою тартинку; она подносит ее к руке, а потом, с громким смехом, снова поднимает ко рту, откусывает и говорит:

— А я тоже хочу есть!

Один солдат, который все видел, хлопает служанку по заднице и щиплет ее за щеку, а она машет ему платком до тех пор, пока не остается лишь облако пыли в лучах заходящего солнца.

Мы возвращаемся в дом. Из кухни мы видим кюре, стоящего в своей комнате на коленях перед, большим распятием.

Служанка говорит:

— Доедайте тартинки. Мы говорим:

— Мы наелись.

Мы входим в комнату. Кюре оборачивается:

— Хотите помолиться со мной, дети?

— Вы прекрасно знаете, что мы никогда не молимся. Мы хотим понять.

— Вы не сможете понять. Вы слишком молоды.

— Но вы уже немолоды. Поэтому мы и спрашиваем у вас: кто эти люди? Куда их ведут? За что?

Кюре встает, подходит к нам. Он говорит, закрыв глаза:

— Пути Господни неисповедимы.

Он открывает глаза, кладет руки нам на головы:

— Жаль, что вам довелось стать свидетелями подобного зрелища. Вы все дрожите.

— И вы тоже, господин кюре.

— Да, я стар, и дрожу.

— А нам холодно. Мы пришли в одних брюках. Сейчас мы наденем одну из тех рубашек, что выстирала ваша служанка.

Мы идем в кухню. Служанка протягивает нам пакет с чистым бельем. Мы берем оттуда по рубашке. Служанка говорит:

— Вы слитком чувствительны. Лучше всего забыть то, что вы видели.

— Мы никогда ничего не забываем. Она толкает нас к выходу:

— Ну, успокойтесь! Все это к вам совершенно не относится. С вами такое не случится никогда. Эти люди — просто скоты.