Добровольное рабство, сочинение французского писателя Боэти, половины 16-го века

Разумно любить добродетель, уважать подвиги, призна­вать добро, откуда бы мы его ни получили, и даже лишаться своего удобства для славы и выгоды того, кого любишь и кто того заслуживает: таким образом, если жители страны нашли такое лицо, которое показало им большую мудрость, чтобы охранять их, большую храбрость, чтобы их защищать, и вели­кую заботу, чтобы управлять ими; и если вследствие этого они привыкли повиноваться ему так, чтобы предоставить ему некоторые выгоды, то я не думаю, что это было неразумно.

Но, Боже мой! Как назовем мы то, когда видим, что боль­шое число людей не только повинуется, но служат, не только подчиняются, но раболепствуют перед одним человеком и раболепствуют так, что не имеют ничего своего: ни имущест­ва, ни детей, ни даже самой жизни, которые бы они считали своими, и терпят грабежи, жестокости, не от войска, не от варваров, но от одного человека, и не от Геркулеса или Сам­сона, но от человека, большей частью самого трусливого и женственного из всего народа. Как назовем мы это? Скажем ли мы, что такие люди трусы? Если бы два, три, четыре не за­щищались от одного, это было бы странно, но все-таки воз­можно, и можно было бы сказать, что это от недостатка муже­ства, но если сто тысяч людей, сто тысяч деревень, миллион людей, не нападают на того одного, от которого все страдают, будучи его рабами, как мы назовем это? Трусость ли это?

Во всех пороках есть известный предел: двое могут боять­ся одного и даже десятерых; но тысяча, но миллион, но тыся­ча деревень, если они не защищаются против одного, то это не трусость, она не может дойти до этого; так же как и храб­рость не может дойти до того, чтобы один взял крепость, напал на армию и завоевал государство. Итак, какой же это уродливый порок, не заслуживающий даже названия трусос­ти, порок, которому нельзя найти достаточно скверного на­звания, который противен природе и который язык отказы­вается назвать.

Мы удивляемся храбрости, которую внушает свобода тем, которые ее защищают. Но то, что совершается во всех стра­нах со всеми людьми всякий день, именно то, что один чело­век властвует над ста тысячами деревень и лишает их свобо­ды; кто бы поверил этому, если бы только слышал, а не видел это. И если бы это можно было видеть только в чужих и уда­ленных землях, кто бы не подумал, что это скорее выдумка, чем справедливо. Ведь того одного человека, который угнета­ет всех, не нужно побеждать, не нужно от него защищаться, он всегда побежден, только бы народ не соглашался на рабст­во. Не нужно ничего отнимать у него, нужно только ничего не давать ему. Стране не нужно ничего делать, только бы она ни­чего не делала против себя, и народ будет свободен. Так что сами народы отдают себя во власть государям; стоит им пере­стать рабствовать, и они станут свободны. Народы сами отдают себя в рабство, перерезают себе горло. Народ, который может быть свободным, отдает сам свою свободу, сам надевает себе на шею ярмо, сам не только соглашается с своим угнетением, но ищет его. Если бы ему стоило чего-нибудь возвращение своей свободы, и он не искал бы ее, этого самого дорогого для чело­века, естественного права, отличающего человека от живот­ного, то я понимаю, что он мог бы предпочесть безопасность и удобство жизни борьбе за свободу. Но если для того, чтобы получить свободу, ему нужно только пожелать ее, то неужели может быть народ в мире, который бы считал ее купленной слишком дорогой ценой, если она может быть приобретена одним желанием? Человек может посредством одного жела­ния возвратить благо, которое можно выкупать ценой своей крови и которое, если потеряно, то жизнь становится мучи­тельной и смерть спасительной, и не желает этого. Как огонь от одной искры делается большим и все усиливается, чем больше он находит дров, тухнет сам собой, если только не подкладывают дров, сам себя уничтожает и теряет свою форму и перестает быть огнем; таким же образом и властите­ли, чем больше они грабят, чем больше требуют, чем больше разоряют и уничтожают, чем больше им дают и им служат, тем они больше усиливаются, становятся сильнее и жаднее к уничтожению всего, тогда как если им ничего не дают, не слушаются их, то они без борьбы, без битвы становятся голы и ничтожны, становятся ничем, так же как дерево, которое не имеет соков и пищи, становится сухою и мертвою веткой.

Смелые люди не боятся опасности, чтобы приобретать то благо, которого желают, умные не отказываются от труда. Если трусливые и не умеют переносить страдания и приобрести благо, они не стремятся к нему вследствие своей трусости, но желание иметь его остается в них. Это желание свойственно и мудрым, и неразумным, и храбрым, и трусам. Все они желают приобрести те вещи, которые сделают их счастливыми и до­вольными; только одно из них, я не знаю почему, люди не желают ее, а именно — свободы, которая составляет такое ве­ликое благо, что как скоро оно потеряно, то все другие бедст­вия следуют за ним, и даже те блага, которые остаются после него, теряют свой вкус и свою прелесть. И это-то великое благо, которое люди получили бы, как скоро они бы пожела­ли его, они не желают приобрести как будто только потому, что оно слишком легко.

Бедные, несчастные люди, бессмысленные народы, упор­ные в своем зле, слепые к вашему добру, вы позволяете отби­рать от вас лучшую часть вашего дохода, грабить ваши поля, ваши дома, вы живете так, что можете сказать, что ничто не принадлежит вам. И все эти бедствия и разорения происходят не от врагов, но от врага, которого вы сами себе делаете, за которого вы мужественно идете на войну, за величие которо­го вы не отказываетесь идти на смерть. Тот, кто так властвует над вами, имеет только два глаза, две руки, одно тело и ниче­го не имеет, чего бы не имел ничтожный человек из бесчис­ленного количества ваших братьев; преимущество, которое он имеет перед вами, — только то право, которое вы даете ему, истреблять вас. Откуда бы взял он столько глаз, чтобы следить за вами, если бы вы не давали их ему? Как бы он имел столько рук, чтобы бить вас, если бы он не брал их у вас? Или откуда взялись бы у него ноги, которыми он попирает ваши села, откуда они у него, если они не ваши? Откуда бы была у него власть над вами, если бы вы не давали ее ему? Как бы он мог нападать на вас, если бы вы не были заодно с ним? Что бы он мог сделать вам, если бы вы не были укрывателями того вора, который вас грабит, участниками того убийцы, ко­торый убивает вас, если бы вы не были изменниками самим себе? Вы сеете и для того, чтобы он уничтожил ваши посевы, вы наполняете и убираете ваши дома для его грабежей; вы воспитываете ваших детей, с тем чтобы он вел их на свои войны, на бойню, чтобы он делал их исполнителями своих похотей, своих мщений; вы надрываетесь в труде для того, чтобы он мог наслаждаться удовольствиями и гваздаться в грязных и гадких удовольствиях; вы ослабляете себя для того, чтобы сделать его сильнее и чтоб он мог держать вас на узде. И от этих ужасов, которых животные не перенесли бы, вы можете освободиться, если захотите не только освободиться, но только пожелать этого. Решитесь не служить более, и вы сво­бодны. Я не хочу, чтобы вы бились с ним, нападали на него, но чтобы вы только перестали поддерживать его, и вы увиди­те, что он, как огромная статуя, из-под которой вынули осно­вание, упадет от своей тяжести и разобьется вдребезги.

ИЮНЬ

ИЮНЯ (Дела)

Лучше ничего не делать, чем делать вредное.

Часто люди с гордостью отказываются от невинных увесе­лений, говоря, что им некогда, потому что у них есть дело. А между тем, не говоря уже о том, что добродушная, веселая игра нужнее и важнее многих дел, то дело, которым хвастают­ся занятые люди, часто бывает такое, что лучше бы его никог­да не делать.

Занимаясь делом — не дурным (дурным никак и никогда не надо заниматься), но безразличным и даже добрым и пре­даваясь хорошим удовольствиям, надо помнить, что есть тре­бования души (совесть), которые важнее всяких удовольст­вий и дел; и все такие дела должны быть сейчас же оставлены, как скоро совесть призывает к исполнению своего требова­ния. А между тем дела и удовольствия имеют свойство так по­глощать людей, что добрые, нравственные люди на нравст­венные требования отвечают: «Мне некогда, мне надо испы­тать купленных волов, надо похоронить умершего отца».

Надо помнить значение слов: пусть мертвые хоронят мертвых.

Люди жестокие стараются всегда быть занятыми для того, чтобы в своих занятиях находить оправдание своей жестокости.

Как лошадь на колесе не может не идти, так и человек не может ничего не делать. И потому в том, что человек работа­ет, заслуги столько же, как и в том, что человек дышит; важно то, что человек делает.

Очень обычное заблуждение — считать удовольствия, увеселения неважным и даже дурным делом (магометанство, старинное православие, пуританство). Удовольствие так же важно, как и труд; оно — награда труда. Труд не может про­должаться беспрерывно. Необходимый отдых, естественно, украшается удовольствиями,

Удовольствия только тогда нехороши, когда для них, во-первых, нужен труд других людей (для приготовления тенниса, театра, скачек и т. п.). Во-вторых, когда удовольствия перехо­дят в острую борьбу соревнования, как это часто бывает в играх ловкости, и, в-третьих, когда удовольствия устраивают­ся только для немногих. Если этого нет, то удовольствие, в особенности для молодежи, не только недурное, но хорошее дело.

Нет дела более пустого и бесполезного и более вредного для души, как забота об увеличении имущества, и нет дела, которое бы так затягивало, как это, и которому приписыва­лась бы такая важность.

————————

Дело и удовольствие, правильно чередуясь, делают жизнь радостной. Но не всякое дело и не всякие удовольствия.

ИЮНЯ (Женщина)

Назначение женщины и мужчины одно и то же: служение Богу. Но способы служения того и другого пола различны и точно определены. И потому каждый пол должен служить Богу своим, определенным для него способом. Главное, ис­ключительное дело женщины, ей только одной предоставлен­ное и необходимое для жизни и совершенствования челове­чества, — это рождение и первое воспитание детей, И потому на это дело и на то, что соприкасается с ним, должны быть направлены все силы и внимание женщины. Женщина может делать все то, что делает мужчина, но мужчина не может де­лать того, что делает женщина (деторождение и первое вос­питание). И потому женщина должна полагать все силы на то, чтобы хорошо делать то дело (деторождения и первого воспитания), которое она одна может делать.

Женщина, мать семейства, которая не умеет быть счаст­лива дома, не будет счастлива нигде.

Служение человечеству само собою разделяется на две ча­сти: одно — увеличение блага в существующем человечестве, другое — продолжение самого человечества. К первому призваны преимущественно мужчины; ко второму призваны преимущественно женщины.

Мужчина и женщина — те две ноты, без которых струны человеческой души не дают правильного и полного аккорда.

Иосиф Мадзини

Существует странное, укоренившееся заблуждение о том, что стряпня, шитье, стирка, нянчанье составляют исключи­тельно женское дело и что делать это мужчине — даже стыд­но. А между тем стыдно обратное: стыдно мужчине, часто не­занятому, проводить время за пустяками или ничего не де­лать, в то время как усталая, часто слабая, беременная женщина через силу стряпает, стирает или нянчит больного ребенка.

Весь мир и все в нем прекрасно, но самое прекрасное в ми­ре — это добродетельная женщина.

Магомет

Добродетели женщины и мужчины одни и те же: воздер­жание, правдивость, доброта. Но в женщине те же добродете­ли получают особенную прелесть.

Деторождение есть для женщины школа самоотречения. Воспитав в себе способность самоотречения, женщина легко проявляет ее и в других условиях жизни.

Женщина, старающаяся походить на мужчину, так же уродлива, как женоподобный мужчина.

Истинное и прочное соединение мужчины и женщины — только в духовном общении. Половое общение без духовно­го — источник страданий для обоих супругов.

Женщина делает большое дело: рожает детей, но не рожа­ет мыслей, это делает мужчина. Женщина всегда только сле­дует тому, что внесено мужчиной и что уже распространено, и дальше распространяет. Так и мужчина только воспитывает детей, а не рожает.

————————

Пока ты не замужем и с тех пор, как ты освободилась от деторождения, делай все то, что делает мужчина; но знай, что дело, в котором ничто не может заменить женщины, это — деторождение и первое воспитание.