Курс лекций 4 страница

Вико высмеивал тех историков, на «кухне» которых главными специями были «ученая спесь» и «национальное чванство». У Геродота, Тацита, Полибия он находил чересчур много любви к родине. Они взахлеб воспевают свою страну, свой народ. Недостатком многих историков Вико считал привычку распространять на отдаленные эпохи представления своего времени. Он исходил из предположения о том, что, пройдя через все изгибы, человеческая история установит некий «гражданский порядок», при котором умеряются страсти, преодолеваются инстинкты, возникают законы справедливости.

Пытаясь понять смысл истории, Вико полагает, что необходимо выяснить историю человеческих идей, прошедшую через три века – Век Богов, Век Героев и Век Людей. Нравы божественного века окрашены благочестием, героические нравы гневливы и щепетильны, человеческие нравы связаны с чувством гражданского долга. История развивается качественно, настоящее отличается от прошлого, как желудь от дуба, как ребенок от взрослого. Выделяя этапы истории, Вико полагал, что на каждом этапе люди по-разному воспринимают реальность. Циклы истории откладываются в душе человека. Сохраняя сложность исторического процесса, Вико отказывается видеть в человеке только творение экономики, только политическое животное или только религиозное существо. Для него важны все сферы человеческой активности. История и человек слиты, тождественны. Сущность человека, по Вико, составляет мудрость как синтез воли и интеллекта, сознания и души[69].

«Новая наука» Вико уже при его жизни выдержала три издания. Допустимо ли, вопрошал он, при неуемном рвении к естественным наукам оставлять в небрежении законы человеческого поведения? Наука, наиболее важная для государства, менее других разработана и мало кого интересует. Система взглядов Вико была реакцией на господствующую в науке XVII – XVIII веков мысль о принципиальной тождественности законов развития природы и человеческого общества. В отличие от своих современников Вико искал модель познания исторических процессов в области гуманитарных, а не естественных наук. Исходя из посылки, согласно которой познать мы можем лишь то, что делаем, Вико считал историческую науку сознанием человечества о собственных деяниях. Человека он рассматривал и как продукт исторических условий, и как их творца.

Вико заменил статическую модель познания динамической. По его мнению, прогресс в изучении общества и политики невозможен до тех пор, пока ученые не будут исследовать проблему исторических изменений. Он сформулировал некоторые правила, составляющие метод исторического познания. Во-первых, определенные периоды в истории имеют схожие черты, поэтому возможны выводы по аналогии. Во-вторых, сходные периоды имеют тенденцию чередоваться в одном порядке. В-третьих, это циклическое движение оказывается не простым, а спиралевидным движением истории: природа народов первоначально была груба, потом сурова, мягка, кротка и, наконец, сделалась распущенною. Идея Вико не в том, что человеческая история повторяема, а в том, что каждая повторяемость имеет несовпадающие свойства.

В XVIII веке формировался и своеобразный «организмический» взгляд на мир, согласно которому для понимания явлений надо выявить их «естественную природу». С этой точки зрения, движение животного понять легче, чем движение камня. Самые сложные явления жизни рационалисты XVIII века объясняли ухищрениями человеческой мысли, полагая, что в основе своей человеческая природа разумна и добра. Большинство просветителей в отличие от Вико, считая историю единой, предполагали ее единообразие и одинаковость. Монтескье полагал, что закономерность всемирной истории не предопределена богом, а вытекает из природы вещей. Так, в более суровом климате Северной Европы были мягкие формы правления, в странах же с жарким климатом власть вынуждена устанавливать деспотические формы правления, пресекая лень человека, рожденного в условиях щедрой природы. Понимая человеческую жизнь как отражение географических и климатических условий, Монтескье уловил различия между разными нациями и культурами.

Гельвеций хотел создать науку об обществе, такую же точную, как физика Ньютона. Исходным пунктом научного объяснения социальной жизни Гельвеций считал признание присущей человеку физической чувствительности. Стремление избежать неприятных ощущений движет человеческими мыслями и поступками. Голод учит дикаря сделать лук и плести сети. Голод заставляет цивилизованные народы возделывать землю и учиться ремеслу. Удовлетворение материальных потребностей, по Гельвецию, движущая сила общественной жизни. Природа человека требует гармонии личного и общественного. Теория разумного эгоизма, выдвинутая Гельвецием, становится объяснительным принципом в познании истории.

По Гольбаху, конечными причинами исторических событий оказываются явления биологического свойства: излишек едкости в желчи фанатика, разгоряченность крови в сердце завоевателя, дурное пищеварение монарха. Чтобы спасти от гибели царства, согласно такой логике необходимы диеты и нравственный контроль. Гольбах считал, что «подобно живым организмам общества переживают кризисы, моменты безумия, конвульсии, революции… они рождаются, растут, умирают…»[70].

По выражению А.С. Пушкина, Вольтер (1694 – 1778 гг.) «первым пошел по новой дороге и внес светильник философии в темные архивы истории». Вольтер призвал изучать дух, нравы, обычаи народов. История должна стать историей цивилизации. История королей должна стать историей людей. При этом сам Вольтер был автором ряда исторических исследований, основанных на кропотливом изучении источников. В их числе «История России в царствование Петра Великого», «История парижского парламента» и др. Введя в научный лексикон термин «философия истории», Вольтер понимал под ним способ самостоятельного исторического мышления - независимого и критического. Идеальным, современным методом исторического исследования он считал тот, что ныне именуется структурным методом: в своем повествовании сначала сосредоточивал внимание на одном ряду событий, затем рассматривал другой ряд и т.д. Вольтер писал, что здравомыслящий читатель истории занят главным образом ее опровержением. Вольтер намного расширил и географические рамки истории. Старая историческая схема, основанная на библейской традиции, предполагала включение в орбиту всемирной истории Египта, Вавилона, Ассирии, Персии, а также Европы. Вольтер же свой «Опыт о нравах» начал с истории Китая и Индии. История, по Вольтеру, имела тенденцию к прогрессу, движущей силой которого он считал идеи. Исторический процесс непрерывен и ведет к торжеству разума.

В 1750 году в Сорбонне будущий министр Людовика XVI Тюрго произнес знаменитую речь об успехах человеческого разума. Тюрго различал в истории религиозную, спекулятивную и научную стадии. История, по нему, это рассмотрение успехов человеческого рода и изучение их причин. Он отрицательно отзывался о культуре Римской империи, поскольку деспоты, правившие ею, мало заботились о прогрессе человеческого разума. В отличие от большинства просветителей Тюрго сумел увидеть элементы прогрессивного развития и в истории средних веков, перечислив массу изобретений, неизвестных древним и обязанных своим появлением варварскому веку, таких как ноты, векселя, стекло, бумага, мельница, часы и мн.др.

Среди французских историков XVIII века одно из почетных мест принадлежит аббату де Мабли. В сочинении «Об изучении истории» он пытался понять причины могущества и процветания одних народов и причины упадка других. Мабли размышлял над сущностью истории, требовал от историка стремления к истине, понятного стиля, внимания к законам истории и человеческим страстям[71].

Маркиз Кондорсе, автор более полусотни биографий французских академиков, сам вошедший в их ряды в возрасте 26 лет, более подробно, чем другие просветители, изложил систему их взглядов на историю. В книге «Эскизы исторической картины прогресса человеческого разума» он утверждал, что развитие никогда не пойдет вспять. Потерпев поражение в политической борьбе (он примыкал к жирондистам), скрываясь от якобинского террора, Кондорсе не потерял веры в прогресс и развитие истории, направленное в сторону достижения свободы, счастья и благосостояния человека. Задача историка – изучить преграды на пути человеческого прогресса, указать способы их избежания или преодоления. Предмет исследований Кондорсе – история цивилизации. Он признает неизбежность предрассудков на ее пути и включает их в представление о прогрессе, расчлененном во времени и разделенном на периоды[72].

В России вместе с созданием Академии наук был впервые поставлен, хотя и не решен, вопрос об учреждении специального «исторического департамента». Разрабатывались планы классификации исторических памятников России. Новый подход к назначению истории выразил известный церковный и политический деятель петровского времени Г. Бужинский: «В истории обрящеши, откуду себе и обществу пользу сотвориши»[73]. Произошел значительный сдвиг в понимании задач истории: она начала осознаваться как государственное дело, тесно связанное с политическими интересами утверждавшегося абсолютизма. Увеличился объем информации о прошлом, изменились методы ее интерпретации. Исторические сюжеты были популярны в литературном творчестве Феофана Прокоповича и Ломоносова.

В.Н. Татищев квалифицировал историю как науку «полезную», утверждал ее ценность как инструмента патриотического воспитания. Будучи уверен в том, что «все деяния от ума или глупости происходят», он оставлял место и для божественного вмешательства в историю: «причины же всякому приключению разные яко от бога или от человека»[74]. Теоретическая основа его воззрений на историю складывалась под воздействием западно-европейской рациональной мысли. Согласно Татищеву, для изучения прошлого нужно «понятие» – зачаток того, что мы называем теорией. «Понятие» включало и применение к историческим источникам логических приемов мышления, и специальные критические приемы.

У Ломоносова преобладали национальные моменты исторического процесса, у Радищева – социальные. Крупный представитель дворянской историографии конца XVIII века И.Н. Болтин считал, что «не все то пристойно для Истории, что прилично для Летописи». Он полагал необходимым очищать историю от сверхъестественных явлений и от массы мелких сведений, имевших значение для летописца, но со временем его потерявших.

Английские просветители определяли историю как «философию, которая оперирует примерами». Согласно лорду Болингброку, автору «Писем об изучении и пользе истории», история воспитывает личностную и общественную добродетель, помогает избавиться от национальных пристрастий и предрассудков[75]. А вот известный философ Д. Юм, напротив, своей восьмитомной «Историей Англии» помогал осознанию национальной принадлежности. Он не рассматривал историографию только в качестве инструмента, дающего читателю «уроки». Юм верил в то, что исторические знания могут служить основой для науки управления общественными событиями[76]. Предметом истории он считал возникновение, расцвет и гибель великих империй. Юм поставил важные проблемы исторического объяснения. «Ткань» истории, в его восприятии, состояла из двух рядов – исторических фактов и исторических характеров. История, по Юму, это не река, меняющая русло при пересечении разных ландшафтов, это море, состоящее из сотен сверкающих точек. Ему интересны пружины человеческих поступков, страсти, объясняющие поведение исторической личности: «лень» Якова I, «поспешность» Карла I и др. Исторические личности выступают у Юма метафорами своего времени. Ритмы истории выражаются через человеческие действия, но не определяются ими. Причинность истории Юм рассматривает как в конкретно-историческом, так и в философском плане. В отличие от Болингброка Юм стремился найти такие способы понимания прошлого, которые сделали бы историка менее восприимчивым к случайностям. Косвенно он пришел к выводу о том, что не индивиды создают проблемы истории, а стечение обстоятельств, в которых они оказываются.

Историческое мировоззрение Просвещения не было историчным. Просветители не учитывали того, что законы истории по-разному проявляются в различные исторические эпохи, что каждой эпохе свойственны свои, особые закономерности. Поскольку средневековье не соответствовало, по их представлению, «разуму», они считали его провалом в истории. Такой подход был лишен историзма, т.е. понимания места каждой эпохи в историческом развитии человечества.

Лекция 3. Споры вокруг историзма

Современный тип мышления европейца, основной чертой которого считается историзм, стал складываться начиная с Галилея и Декарта, а в своей исторической составляющей проявился в XVIII веке. Появление историзма было величайшей духовной революцией, пережитой западно-европейской мыслью. Историзму суждено было стать составной частью европейского культурного сознания, базисным компонентом философского и социально-научного мышления. Понятие историзма постоянно менялось, но сохраняло огромную эвристическую силу. Ныне историзм – это особый «способ думать историей», определяющий все современное гуманитарное знание[77].

Историчность мышления в какой-то степени можно считать врожденным свойством человека. Однако историзм подразумевает осознанную связь времен, а следовательно, более высокую ступень в осознании исторического опыта. Суть историзма в том, что любое явление, факт, идея могут получить подлинно научную оценку только тогда, когда их анализируют в контексте определенной эпохи или теоретической системы. Принято различать два значения этого понятия: широкое – это способ мышления, узкое – принцип научного познания. Применить принцип историзма значит проследить пространственно-временные связи конкретного взаимодействия[78].

Историзм стал основополагающим методологическим принципом. При его нарушении факты или идеи, будучи вырванными из контекста или помещенными в другие эпохи или системы, утрачивают свое значение, обретают извращенный смысл. Историзм стал важнейшим методологическим принципом потому, что познание исторических и общественных явлений носит характер процесса.

Игнорируя общеевропейские истоки историзма, марксисты пытались абсолютизировать свое понимание этого явления. Классики марксизма настаивали на «единственно правильном» его применении и формулировании. Бесспорно, некоторые их суждения вполне адекватны. Так, К. Маркс подчеркивал, что «люди сами делают свою историю, но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого»[79]. Энгельс не раз обращал внимание на то, что «на исторические события не сетуют, напротив, стараются понять их причины, а вместе с тем и их результаты…»[80]. В.И. Ленин полагал, что нужно «смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь»[81].

Термин «историзм» родился в сфере историографических исследований. Австрийский историк Карл Вернер, биограф Вико, употребил этот термин в издании 1879 года применительно к тому положению Вико, согласно которому совершаемая человеком история является единственной реальностью общественной жизни. Несколько позже Ф. Энгельс назвал ослом своего современника, профессора Венского университета Карла Менгера за то, что тот пытался дискредитировать «историзм» как научный принцип, доказывая, что, мол, науки развиваются сами по себе без какой-либо органической связи с историей общества. Иначе говоря, если один австриец употребил термин в качестве положительной оценки исторической концепции итальянского мыслителя Дж. Вико, то другой австриец воспользовался тем же понятием, но уже в качестве отрицательной оценки научной продукции другого автора – Густава Шмоллера.

Широко употребляться термин «историзм» стал только накануне и особенно после первой мировой войны – сначала в немецкой философско-исторической литературе, затем повсюду. Тем не менее есть основания полагать, что споры вокруг историзма шли задолго до того, как он вошел в научный оборот. По мнению М.А. Барга, историзм как принципиальное методологическое представление уже в середине XIX века стал отслаиваться от философии истории[82]. Постепенно возникли разные философские определения историзма: идеалистический, марксистский, эстетический, позитивистский, теологический, экзистенциальный. В зависимости от политических взглядов различали реакционный, консервативный и либеральный историзм. А время возникновения и национальные особенности сделали возможным разговор о немецком романтическом историзме начала XIX века. Поскольку понятие развития было выдвинуто теоретическим естествознанием, историческая наука отдала дань и натуралистическому историзму.

Истоки историзма восходят к учению Дж. Вико, поэтому важно обратить внимание на его попытки установить фундаментальное различие между явлениями природы и общества, между однообразием природных явлений и непрерывно изменяющимся миром человека. Становление историзма связано с признанием того, что действия и характер человека можно понять только в развитии. Идеальное «царство разума», воспеваемое просветителями, оказалось утопией, нежизненным проектом преобразования общества.

Появление историзма, ставшего отличительным признаком научного мышления XIX века, явилось огромным шагом вперед в понимании истории, подготовленным интенсивным экономическим развитием и политическими бурями XVII – XVIII веков. Среди тех, кто много сделал для понимания истории, был и Иоганн Готфрид Гердер (1744 – 1803 гг.). Сухой схематизм историографии Просвещения Гердер дополнил признанием роли саморазвития человека в истории. Разработав положение о множественности культур, Гердер увидел в историзме образ развития общества и способ его изучения. Дух свободомыслия при дворе веймарского герцога Карла-Августа отразился во взглядах протестантского священника, литератора и философа Гердера. Если Вико размышлял над динамикой цивилизаций, то Гердер сравнил национальные культуры разных стран и эпох. Он считал, что различные языки выражают различный национальный «дух». У каждого общества – свой центр тяжести. Скандинавские саги или библейские тексты нельзя трактовать с применением эстетических критериев XVIII века. Образ жизни древних греков отличался от образа жизни немецких лютеран. Немецкий язык воплощает иную, более молодую, цивилизацию, чем, например, французская. По мнению современных американских исследователей, гердеровская «концепция расцвета и гибели множества лингвистически ограниченных европейских цивилизаций была с большим энтузиазмом воспринята в России XIX века и в основной своей части вошла в славянофильскую мысль»[83].

Гердеровские «Идеи философии истории человечества» опровергали взгляд Вольтера, согласно которому история развивается лишь благодаря счастливым случайностям. Но Гердер не был склонен и к плоскому историческому оптимизму – человечество развивается не потому, что люди стремятся к этому. Прогресс может быть результатом только большого исторического периода. Изгоняя эмоции из исследования, Гердер считал неверным различать факты прошлого по принципу «нравится – не нравится». Именно в этом коренилось его существенное отличие от большинства просветителей. Иногда он был невероятно критичен по отношению к французским просветителям, например, теории Монтескье называл «философией из двух мыслей»[84]. В любой эпохе есть не только мрачные стороны, любая эпоха соткана из противоречий между субъективными намерениями людей и объективными результатами их действий. В исторических явлениях, по его мнению, надо отыскивать не тайные предначертания, а причины возникновения этих явлений.

Русский философ Н.А. Бердяев назвал Гердера последним настоящим гуманистом, видевшим в человечности высшую цель истории[85]. Главным содержанием исторического процесса Гердер считал развитие культуры. Культура – это «второе рождение» человека, поэтому философия истории Гердера выступает как философия культуры[86]. Выдвигая на первый план счастье индивида, Гердер противопоставляет его государству, полагая, что любой способ правления через несколько поколений становится людям в тягость. Гневные выпады Гердера против государства как машины, которая со временем будет сломана, во многом направлены и против его когда-то обожаемого учителя И. Канта, видевшего неизбежность этого института. Разочаровавшись в Канте, Гердер назвал его поздние работы «тяжелой паутиной».

Действительно, содержание многих произведений И. Канта весьма туманно. Он писал их с большой поспешностью, поэтому стандарты ясности немецкой теоретической литературы с его легкой руки долгое время оставались низкими. Однако суть его размышлений логична, что подтверждали многочисленные слушатели и собеседники великого философа. Он видел некую разумную цель в общем ходе истории, хотя причиной законосообразного порядка в человечестве считал антагонизм людей, их «необщительное общение». Люди глупы, тщеславны, злобны, терпеть не могут своих близких, но и обойтись без них не могут. Страсть к разрушению – один из мотивов человеческого поведения, но если бы люди были кроткими, как овцы, вряд ли их существование стало достойным, они продолжали бы жить в пещерах. История, по Канту, имеет лишь две стадии: «естественное состояние» и «правовое гражданское общежитие». Исторический процесс противоречив, но естественен. Оптимизм Канта выражен в том, что человечество придет к всеобщему правовому обществу при условии правильного понимания государственного устройства. Если Гердер видел в государстве механизм, который надо разрушить, то Кант считал государство тем культурным началом, без которого невозможно человеческое бытие. Он видел цель истории в складывании такого государства, в котором человек мог бы развить все дары, данные ему природой.

Идея единства человечества выражена у Канта не столько философски, сколько историко-политически. Всеобщая история, по мысли Канта, предполагает целостность человечества. Двусмысленное название его трактата - «К вечному миру» - давало возможность в ироничной и даже пародийной форме поставить вопросы, продиктованные историческими реалиями рубежа XVIII и XIX веков. Ускорение исторического ритма было осознано Кантом достаточно прагматично: его взор устремился со звездного неба на грешную землю, и идея вечного мира завершила философскую систему кенигсбергского гения. Кант и не пытался обнаружить основной закон в истории человечества, но он видел тенденции исторического процесса в совершенствовании правового порядка, в создании добровольного союза государств на основе федерализма его свободных членов. Через 200 лет после Канта Запад пришел к необходимости европейской интеграции.

Кант разграничивал мир природы и мир культуры, тождественный человеческому миру свободы. Началом человеческой истории Кант считал грехопадение, ибо оно стало «выходом из-под опеки природы и переходом в состояние свободы»[87]. С выходом человека из естественного состояния начинается развитие мировой культуры. Кант отличал культуру от цивилизации. К культуре он относил только те явления, которые служат благу человека, а не все, созданное человеком. Цивилизацией Кант называл тип устройства общества и отмечал, что бурное развитие цивилизации отрывает ее от более медленно развивающейся культуры. Подметив, что прогресс человеческого рода зачастую покупается дорогой ценой – ценой крушения чаяний отдельной личности, Кант сформулировал основную проблему морали рационально: в конфликтных случаях необходимо делать то, что одинаково хорошо для всех. Нравственный закон Канта определяет волю действующего в истории субъекта

Прямым последователем Канта в области теории истории был Ф. Шиллер, получивший всемирную известность как поэт и драматург, что оставило в тени его принадлежность к цеху профессиональных историков – он занимал кафедру истории в Йенском университете. Шиллер, следуя за Кантом, отстаивает необходимость изучения всеобщей истории и признает, что это занятие требует философского склада мышления наряду с исторической эрудицией. Согласно Шиллеру, история «не заслуживала бы названия науки, если бы ей на помощь не пришла философия»[88]. Задача историка-философа в том, чтобы установить связи между фактами, определить главные стадии исторического процесса. Всеобщая история, по Шиллеру, это история прогресса от состояния дикости до современной цивилизации. Если Кант ограничивал область истории исследованием политической эволюции общества, то Шиллер включал в нее историю искусства, религии, экономики. Именно история должна разъяснить людям их настоящее, например, причины свободы на Темзе, причины слабости и нищеты на Висле и за Пиренеями. Историк должен объяснить обилие тронов в Италии и Германии и наличие лишь одного во Франции.

Шиллер подчеркивал, что история включает в себя весь нравственный мир, поэтому ввел в изучение прошлого идею ответственности человека перед обществом. В своих исторических трудах он стремился отобразить и объяснить противоречие между целями отдельного человека и результатами его деятельности. В письме к Гете Шиллер указывал, что только «полная активность свободных мыслительных сил вместе с чистейшей и широчайшей активностью чувственной воспри-имчивости ведут к научному познанию»[89].

Литературные занятия Шиллера не были случайностью. Романтизм и историзм позволили определить XIX век как век «исторический» в противовес «антиисторическому» веку Просвещения. Проявлением торжества историзма в первой половине XIX века было широкое увлечение историей. В европейских странах организовывались исторические общества и исторические музеи, издавались исторические журналы и книги. Для прогресса исторической мысли необходимо было расширить горизонты исторической науки и изменить отношение к тем эпохам, которые Просвещение считало темными или варварскими. Сочувственный взгляд на средние века был выражен в романах В. Скотта. Его успех был феноменальным: тиражи его книг достигали астрономических цифр.

Историческая тематика становится модной в поэзии, живописи, театральном искусстве. В США романтизм приобрел характер «культа героев» с республиканским звучанием, позже появилась идея исключительности этого народа. Немецким романтикам важно было воссоздать бытовые детали, «вжиться», «вчувствоваться» в описываемую эпоху. Сопереживание, погружение, интуиция стали ключевыми словами для романтиков. Интуитивный способ познания давал возможность выводить на первый план эмоции автора и его стремление к эмоциональному воздействию на читателя, которого надо было не столько убедить в чем-то, сколько настроить на определенное восприятие. Историк-романтик, пробуждая чувства читателя, предлагал ему пережить исторические события как события собственной жизни. Романтики употребляли художественную риторику: прошлая реальность в их сочинениях эстетизировалась.

Романтизм не претендовал на всеобщность: романтики мыслили в этнических пределах. Нация стала главным субъектом истории. Поведение коллективного исторического героя раскрывалось в творчестве народов и наций. Принцип разнообразия дополнялся скепсисом. Известный теолог Ричард Уотли опубликовал сатирический труд «Исторические сомнения относительно Наполеона Бонапарта», в котором с помощью софистики пытался подвергнуть сомнению существование только что побежденного Бонапарта. Будучи архиепископом Дублина, Уотли стремился оградить от критики религию, доказывая, что сомнению можно подвергнуть любой самый достоверный факт, а не только факты, изложенные в Библии.

Глубокое и длительное воздействие на развитие исторической мысли оказывали воззрения французского философа Анри Сен-Симона (1760 – 1825 гг.). Сен-Симон пережил полдюжины политических режимов, был миллионером и нищим, полковником королевской армии и революционером, меценатом и арестантом. Разные люди в разное время называли его сеньором, мэтром, гражданином, санкюлотом, последним дворянином и первым социалистом Франции. Важнейшим вкладом Сен-Симона в историческую науку была его философско-историческая система. Он отказывался видеть в истории человечества лишь века заблуждений, невежества и доказывал закономерность последовательного прохождения человечеством всех фаз развития. По Сен-Симону, человеческий род развивается так же, как отдельный человек. Доисторическую эпоху он называет детством человечества: все силы брошены на то, чтобы выжить, противостоять стихии. Затем начинается подростковый период – Древний Восток – эпоха строительства пирамид и оросительных каналов. Далее приходит юность – Древняя Греция – юноша пробует силы в изящных искусствах. За ней наступает зрелость: сначала физическая – Древний Рим, потом интеллектуальная и нравственная – средние века и Новое время. В последнюю эпоху ослабевает работа воображения, зато крепнет способность критического суждения, деятельность становится менее активной и упорядочивается.

Сен-Симон признавал множественность критериев прогресса. Это и степень удовлетворения, большинством нации своих потребностей, и возможность социальной карьеры для тех, кто ее достоин, и устойчивость общества, его способность противостоять внешним и внутренним «возмущениям». Критерием общественного прогресса Сен-Симон считал и возможности для развития науки, искусства, философии. Влияние Сен-Симона ощутимо в трудах историков эпохи Реставрации – О. Тьерри, Ф. Гизо, Ф. Минье, поставивших важный для исторической науки вопрос о принципах сведения индивидуальных действий к действиям социально значимым.

Если XVIII век в истории исторической науки был преимущественно французским веком, то XIX век стал немецким. Принцип историзма наиболее полно был развит в трудах Гегеля (1770 – 1831 гг.). По мнению А. Шопенгауэра, Гегель был «глупый, скучный, противный, безграмотный шарлатан, который достиг вершин наглости в наскребании и преподнесении безумнейшей мистифицирующей чепухи. Эта чепуха была шумно объявлена бессмертной мудростью… Широчайшее поле духовного влияния, предоставленное Гегелю власть предержащими, позволило ему добиться успеха в деле интеллектуального разложения целого поколения»[90]. С момента появления этой язвительной характеристики сменилось уже множество поколений, но невозможно отрицать целый ряд методологических уроков Гегеля, небесполезных для исторической науки.