О благотворительной деятельности русского купечества

Вопросы и задания к документам № 130 и 131:

1. На основании документов составьте собирательный портрет «хозяина» в России, «русского капиталистого мужика». Что его отличает от европейских предпринимателей?

2. Каковы были истоки их широкой благотворительности? Привлекая знания истории и экономики, объясните, почему жертвователями в пореформенный период в первую очередь были купцы, а не дворяне и не интеллигенция?

3. Как связаны благотворительность и предпринимательство? В чем проявлялась эта связь?

4. Назовите купеческие фамилии, которые в зависимости от их заслуг отмечают авторы. Чем они знамениты?

5. Почему, на ваш взгляд, меценатство в России достигло наибольшего размаха именно во второй половине XIX века?

6. Какими мотивами руководствовались российские меценаты? Какие особенности их жизни и воспитания проявились в их стремлении покровительствовать искусствам?

130. Из книги Павла Бурышкина «Москва купеческая»

Прежде всего нужно помнить, что по условиям жизни в России всякое производство, всякие промыслы имели не только хозяйственное, но и культурное значение. Даже кустарная промышленность неизменно являлась фактором, повышавшим не только материальные, но и культурные условия, заставляя население отходить от старозаветного уклада жизни и воспринимать, так или иначе, новые культурные навыки и методы. А фабрика всегда, как правило, являлась там, где обычно были и больница, и школа, и фабричная лавка, а иногда и фабричный театр и библиотека. Немало было таких предприятий, которые смотрели на обслуживание окрестного населения как на свою повинность, что было тем более естественно, что и рабочая масса выходила из того же окрестного населения. <...>

Далее, самое отношение «предпринимателя» к своему делу было несколько иным, чем теперь на Западе или в Америке. На свою деятельность смотрели не только и не столько как на источник наживы, а как на выполнение задачи, своего рода миссию, возложенную Богом или судьбою. Про богатство говорили, что Бог дал его в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которое смотрели как на выполнение какого-то свыше назначенного долга. Нужно сказать вообще, что в России не было «культа» богатых людей, который наблюдается в западных странах. Не только в революционной среде, но и в городской интеллигенции к богатым людям было не то что неприязненное, а малодоброжелательное отношение. <...>

При определении отношения прежней России к богатству нужно не упускать из виду особенности русского семейного и наследственного права. В России богатство было индивидуальным, а не семейным. У детей не было презумпций, что они непременно и в «законных» долях будут наследовать отцовское достояние. Купеческие богатства были по большей части «благоприобретенные», и наследодатель мог делать с ними что хотел. Примеров такого «произвольного» распоряжения своим имуществом было немало. Я вспоминаю в Москве одного из крупных промышленников, который, не желая, и имея к тому основания, оставить все свое состояние сыну, завещал большие суммы церквам, на колокола: «Пусть звонят в мою память». И ничего поделать с такою своеобразной благотворительностьюбыло нельзя.

* * *

В московском купеческом родословии было два с половиной десятка семей, которые нужно поставить на самых верхах генеалогической лестницы. Это были те, которые занимали почетное положение в народнохозяйственной жизни и помнили о своих ближних — помогали страждущим и неимущим и откликались на культурные и просветительные надобности. Все эти семьи можно разделить на несколько категорий.

На первом месте надо поставить пять семей, которые из рода в род сохраняли значительное влияние либо в промышленности, либо в торговле, постоянно участвовали в общественной — профессионально-торговой и городской деятельности, и своей жертвенностью, или созданием культурно-просветительных учреждений обессмертили свое имя. Это были Морозовы, Бахрушины, Найденовы, Третьяковы и Щукины.

Во вторую группу нужно отнести семьи, которые играли также выдающуюся роль, но которые к моменту революции сошли с первого плана либо отсутствием ярких представителей, что для этой группы особенно характерно, либо выходом из купеческого плана и переходом в дворянство. Это были семьи Прохоровых, Алексеевых, Шелапутиных, Куманиных, Солдатенковых, Якунчиковых.

Далее надо поставить семьи, в прошлом занимавшие самые передовые места, но бывшие либо на ущербе, либо ушедшие в другие области общественной или культурной жизни. Таковыми были семьи Хлудовых, Мамонтовых, Боткиных, Мазуриных и Абрикосовых. Следующую группу составляют семьи, которые в последние годы были более известны общественной деятельностью их представителей, чем своей коммерческой активностью. Это Крестовниковы, Гучковы, Вишняковы, Рукавишниковы, Коноваловы. Наконец, семьи, из которых каждая являлась по-своему примечательной: Рябушинские, Красилыциковы, Ушковы, Швецовы, Второвы и Тарасовы.

131. Из книги Владимира Рябушинского «Купечество московское»

Почти все без исключения видные московские фамилии — крестьянского происхождения. Основатели — дети владимирских, ярославских, калужских, костромских и иных мужиков. Для хода вверх нужны были наличность двух последовательных талантливых поколений (отца и сыновей) и, конечно, Божие благословение теперь сказали бы: удача, выгодная конъюнктура и другие умные слова. Отцы же наши говорили: «АЩЕ НЕ ГОСПОДЬ СОЗИЖДЕТ ДОМ, ВСУЕ ГРУДИШАСЯ ЗИЖДУЩИЙ».

Что меня в наших стариках, в частности в отце, поражало, это совершенно необыкновенный ум. Действительно, на три аршина под землей видели (как это красочно и метко сказано). Воля же выражалась наиболее выпукло в выдержке, в убийственном хладнокровии при удаче и неудаче; как будто все равно было, что наживать, что терять, а, конечно, было не все равно. <...>

Кроме отсутствия паникерства меня всегда поражала в них способность распознать, часто вопреки видимости, каков корень учреждения, с которым им предлагали вступить в какие-либо деловые отношения. Вот это чутье, эта интуиция восхищали меня. Русского человека нередко упрекают в недостатке предприимчивости, особенно в сравнении с англосаксами. Дело не в этом, а в разнице характеров: англичанин в душе всегда игрок, даже если он серьезный деловой человек, а наши совсем не игроки, а очень осторожны и медлительны, решение принимают не сразу, а выжидая, но, раз оно принято, гнут линию упорно и тягуче, несмотря на неудачи. Московские купцы напоминают московских первых князей, особенно Ивана Калиту. <...>

Всего нас было восемь братьев: из них пять кончили Московскую практическую академию коммерческих наук (с 1906 года — «Императорскую» при праздновании столетия ее существования), а трое — Реальное училище Воскресенского.

С детства нам внушали «дело»: тут было нечто большее, чем нажива. Это говорилось так, как потом я слышал: «Служба Его Величества»: И на ней и чины, и ордена, но не в них суть для человека с совестью и пониманием. <...>

Когда какой-нибудь провинциальный купеческий род, обыкновенно во втором или в третьем поколении, достигал прочного имущественного благополучия и деловой известности, становился, так сказать, «именитым», то его начинало тянуть в Москву, и нередко он туда переселялся навсегда. Из Сибири и с Волги, с Кавказа и с Украины ехали в Москву именитые купцы.

Конечно, не все, ибо и Иркутск, и Нижний, и Тифлис, и Киев, столица Украины, и Одесса — все они свое значение сознавали, а все-таки Москва влекла к себе.

<...> в Москве купец чувствовал себя «первым человеком». Люди его класса строили церкви, больницы, богадельни, народные столовые, театры, собирали картины, книги, иконы, играли главную роль в городской думе и преобладали на первых представлениях в театрах, на бегах и на скачках. <...>

Раньше соперничали, кто лучше церковь выстроит, кто ее лучше украсит. Приведу два примера из XVII века. Церковь Грузинской Божьей Матери в Москве, церковь Иоанна Предтечи в Ярославле. Храмосоздатели первой — купцы Никитниковы, храмосоздатели второй — купцы Скрипины; и те, и другие ярославские гости.

В XIX и XX веках церкви продолжали строить, но с конца XIX века главное соперничество между именитыми родами пошло в том, кто больше для народа сделает. Тут вспоминаю, как, перефразируя французское «noblesse oblige* — знатность обязывает, старший брат Павел Павлович нас часто наставлял: «богатство обязывает». Так и другие роды понимали, но подкладкой этого, хотя и часто несознаваемой, конечно, была твердая христианская вера отцов и дедов. <...>

Не все полезное делалось в Москве единолично, многое, особенно в последнее время, делалось и сообща. Укажу на экспедицию на Памир для отыскивания радиоактивных минералов, на Монгольскую экспедицию, на учреждение Высшего коммерческого института. Впрочем, в этом последнем начинании первенствующая роль принадлежала председателю Московского купеческого общества взаимного кредита Алексею Семеновичу Вешнякову. Так и вижу перед собой его крупную и грузную фигуру классического московского образца с умными, веселыми, немного косящими глазами.

Трудно достигнуть этого разом, но можно достигнуть постепенно, изъемля один за другим разряды уголовных дел из ведения присяжных...