Седовласый мальчик

«Я — выкидыш Станиславского», — иронично говорила про себя Раневская. Константина Сергеевича она боготворила: «В нашем деле он такое же чудо, как Пушкин в поэзии». В годы Первой мировой войны Фаина Георгиевна жила в Москве и смотрела по нескольку раз все спектакли, шедшие в то время в Художественном театре, и прежде всего те, в которых играл Станиславский.

Уже в преклонном возрасте Раневская записала в своем дневнике: «Система», «система», а каким был Станиславский на сцене, не пишут, — не помнят или перемерли, а я помню, потому что такое не забывается до смертного часа. И теперь, через шесть десятков лет, он у меня перед глазами, как Чехов, как Чаплин, как Шаляпин. Я люблю в этой жизни людей фанатичных, неистовых в своей вере. Поклоняюсь таким. Сейчас театр — дерьмо, им ведают приказчики, а домработницы в актрисы пошли. Как трудно без них дома, как трудно с ними в театре».

…Как-то весенним днем 1915 года Фаина шла в Москве по Леонтьевскому переулку, и ее нагнала пролетка, в которой сидел седовласый красавец Станиславский. Переполненная восхищением от встречи с кумиром, начинающая актриса закричала ему: «Мой мальчик!» А ведь к тому времени Константину Сергеевичу было уже за 50! Растроганный столь необычным комплиментом, основатель Художественного театра привстал со своего места и, повернувшись спиной к кучеру, дружески помахал экстравагантной поклоннице рукой.