Относительная производительность, гибкость и сопротивление капитализму

Лучшее оправдание капитализма предложил в конце своей жизни Шумпетер в работе «Капитализм, социализм, демократия». Как резюмировала Джоан Робинсон, «система эта, конечно, жест- ка, несправедлива, беспокойна, но она производит товар, и хватит уже возмущаться, ведь товар – это именно то, что вам нужно»18.

Здесь также налицо тавтологическое обоснование. В «бога- тых» странах люди «хотят» этот товар, потому что они с самого раннего возраста приучаются к тому, чтобы его желать (зайдите сегодня в любую начальную школу), и потому еще, что режим находит тысячу и один способ помешать им желать что бы то ни было другое. И пусть не капитализм изобрел то, что существует во всех странах и зовется силой примера, – именно он вознес власть примера на невиданную доселе высоту. В настоящее время капи- тализм так или иначе обеспечивает нас товарами. Спор должен на этом прекратиться: до тех пор, пока люди будут стремится к нако- плению барахла, накоплению все более и более бездумному, нако- плению, которым занято все больше людей, накоплению, которое в один прекрасный день приведет или не приведет их к пресыще- нию, – до тех пор ситуация не изменится.

Однако остается несколько вопросов. До каких пределов дохо- дит и на что опирается эта «эффективность» капитализма, несмо- тря на все ее ограничения? Почему режим смог выжить в череде

долгих кризисов и превратностей истории и выйти из них окреп- шим, по крайней мере, до определенного момента? Что представ- ляют собой изменения, порожденные новой фазой его развития?

Ответ на первый вопрос не так уж и сложен. Капитализм – это режим, который всеми силами стремится наращивать производ- ство (не будем забывать: это определенный тип производства) и всеми средствами сокращать свои «издержки», а в число их, опять- таки не забудем, он включает далеко не все: ни разрушение окру- жающей среды, ни превращение человеческой жизни в нечто пло- ское и одномерное, ни уродование городов, ни повсеместное во- царение безответственности и цинизма, ни вытеснение искусства трагедии, равно как и традиций народных праздников телевизион- ными сериалами не принимаются во внимание в этой калькуляции и не смогли бы учитываться ни в какой калькуляции вообще. Для реализации своей цели капитализм имел свое ноу-хау, он сумел сделать ставку на беспрецедентное развитие технологий, которо- му всячески способствовал. И хотя технологии обладают узкой на- правленностью, они соответствуют поставленным целям: власть для высших слоев, массовое потребление для большинства из тех, кто внизу, обессмысливание труда, уничтожению человеческого в человеке как участнике производства. Но самым чудовищным из используемых средств стало разрушение всех предшествующих социальных различий и зарождение во всех или почти во всех ду- шах страсти к приобретательству, распространяющейся практи- чески на все, что представляется доступным. Эта серьезнейшая антропологическая мутация может быть истолкована и понята, но

«объяснения» ей найти невозможно.

Начиная с определенного момента, а вовсе не с самого нача- ла к этим средствам добавилось и преобразование самого древне- го институционального механизма, каковым является рынок: он был освобожден ото всех пут и постепенно распространил свое влияние на все сферы социальной жизни. В этом виде рынок не является, никогда не был и не будет – до тех пор, пока существу- ет капитализм, – «совершенным рынком ни даже тем рынком сво- бодной конкуренции, о котором пишут благочестивые учебники по политической экономике. Его всегда отличали массированные вмешательства государственной власти, коалиции капиталистов, в нем практикуется сокрытие информации, манипулирование по-

требителями и открытое или тайное насилие над трудящимися. Он немногим отличается от обычных джунглей: в нем, как в любых джунглях, выжили и выживают наиболее приспособленные – раз- ница лишь в том, что этой способности к выживанию не соответ- ствует ни какой-либо социальный оптимум, ни даже максимум производства, поскольку производство ограничено концентрацией капитала, олигополиями и монополиями, не говоря уже об ирраци- ональном ассигновании ресурсов, неиспользованных мощностях и постоянных конфликтах на рабочем месте. Но, несмотря на свои взлеты и падения, резкие подъемы и крушения, капитализм худо- бедно функционировал в своих границах и сообразно своим целям. Ответ на второй вопрос, если таковой вообще имеется, более трудный и сложный. Он по сути своей парадоксален. Сама по себе минимизация затрат логически подразумевает наивозможно низ- кую заработную плату при самой высокой производительности труда. Именно на эту ситуацию спонтанно ориентировался капита- лизм первой половины XIX в, и именно эту логику развил Маркс в своей концепции пауперизации и перепроизводства. Этой тенден- ции противодействовала борьба трудящихся, добившихся повыше- ния заработной платы и сокращения рабочего дня, что и создало огромный внутренний рынок потребления, избавив капитализм от опасности утонуть в собственной [невостребованной – Пер. ] про- дукции. Мы также видели (это известно, это можно доказать, что и было сделано Кейнсом), что капиталистическая система, будучи предоставлена самой себе, спонтанно идет не к «равновесию», ка- ким бы приблизительным оно ни было, а, скорее, к чередованию фаз экспансии и «сокращения», экономических кризисов, самые тяжелые из которых способны породить и порождали значитель- ные разрушения накопленных богатств и головокружительную безработицу (30% рабочей силы в США в 1933 г.). И здесь также, прежде всего именно в США, общественная и политическая ре- акция на произошедшее, начиная с 1933 г., навязала стране новую

политику государственного вмешательства в экономику.

В обоих случаях – как в случае распределения общественного продукта, так и в случае укрепления роли государства – влиятель- ные капиталистические, банковские и академические круги ярост- но боролись с этой безумной инновацией, которая могла привести к «концу света». В течение долгого времени руководители произ-

водств не ограничивались требованиями военного вмешательства против бастующих рабочих (таковое и на деле предпринималось); они провозглашали, что не могут пойти на повышение заработной платы или уменьшение рабочего дня, поскольку эти меры способ- ны привести к разрушению предприятий и общества в целом, и они всегда находили профессоров экономики, готовых им поддакивать. В 1932 г. Руеф, этот герой французской политической экономии, организовал «дефляцию Лаваля». В это же время по другую сто- рону Ла Манша Государственное казначейство и Банк Англии вы- рабатывали меморандумы, объясняющие, что организация обще- ственных работ с целью поддержания платежеспособного спроса приведет к экономической катастрофе.

Только после Второй мировой войны предприниматели и экономисты-академики смирились с более или менее регуляр- ным повышением зарплат и государственным регулированием всеобщего спроса. Результатом явилась почти непрерывная эпоха продолжительного роста капиталистической экономики («слав- ное тридцатилетие», как его называли французы). В 1960-е гг. совершенно отчетливо проявилось то, что Калецкий предвидел в 1943 г., – все усиливающаяся борьба за увеличение заработной платы и как следствие рост цен. Ничто не указывает на то, что эта борьба не могла бы быть смягчена проведением умеренной политики. Но здесь вступил в игру чисто политический фактор. Ситуация умеренной инфляции дала сигнал и создала прецедент для реакционного контрнаступления (Тэтчер, Рейган), своего рода консервативной контрреволюции, которая за пятнадцать лет рас- пространилась по всей планете. В политическом плане это кон- трнаступление использовало банкротство традиционных «левых» партий, резкое снижение роли профсоюзов, одиозность режимов

«реального социализма», ставшую очевидной для всех еще до его крушения, апатию и массовый уход населения в сферу приватной жизни, растущее раздражение людей по поводу гипертрофии госу- дарственной бюрократии и чинимых ею нелепостей. За исключе- нием последнего, все эти факторы прямо или косвенно отражают кризис социально-исторического проекта развития индивидуаль- ной и коллективной автономии. Порожденные им масштабные нарушения в равновесии социальных сил создали возможность возврата к тому, что на языке европейских защитников консерва-

тивной идеологии называется грубым и неразборчивым «либера- лизмом», выгоду от которого получили в основном, конечно же, крупные промышленные, финансовые и управляющие компании и возглавляющие их группы. Но такой «либерализм» далеко вы- ходит за рамки их политической роли; во Франции, в Испании, в большинстве северных стран миссию введения и насаждения или поддержания (как в Великобритании) неолиберализма взяли на себя так называемые социалистические партии. Мы имеем здесь дело с открытым триумфом капиталистического, воображаемого в его самых грубых формах.

Это воображаемое материализовалось главным образом че- рез разрушение роли государства в области экономики. Междуна- родное движение капиталов стало свободно от всякого контроля; фетишизм бюджетного баланса блокирует любую политику ре- гулирования спроса; денежная политика полностью переходит в руки центрального банка, единственной заботой которого является борьба против отныне отсутствующей инфляции. В результате на протяжении пятнадцати лет (с начала 1980-х гг.) безработица под- держивается на неизменно высоком уровне; там же, где безрабо- тица идет на спад, как в США и Великобритании, это достигается ценой увеличения частичной занятости или низкооплачиваемых видов труда, а также замораживанием и уменьшением реальной за- работной платы, параллельно с продолжающимся ростом прибы- ли фирм и доходов богатых классов. Наступление на достигнутые ранее трудящимися завоевания и высокие зарплаты, возможность которого появилась в условиях роста безработицы и нестабильно- сти найма, оправдывалось в духе откровенного шантажа: сокраще- ние производственных затрат требовалось якобы для того, чтобы противостоять конкуренции извне или чтобы избежать экспорта предприятий. Можно подумать, что сокращение на несколько про- центов заработной платы во Франции или Германии достаточно для победы в конкурентной борьбе с продукцией стран, в которых заработная плата составляет половину или двадцатую часть от на- шей (2,5 доллара, т. е. 15 франков в день для рабочих «Nike» в подземной тюрьме, которую имеет эта фирма в Индонезии, а во Вьетнаме и того меньше). Никакая «гибкая система организации труда» в развитых индустриальных странах не сможет составить конкуренции практике нищенской оплаты труда в странах, обла-

дающих неистощимыми резервными армиями рабочей силы. Сот- ни миллионов потенциальных работников и работниц, мобильных и практически не требующих никакой профессиональной подго- товки, имеются в Китае, столько же в Индии, почти столько же в других азиатских странах, не говоря уже о Латинской Америке, Африке и Восточной Европе. Смешно предполагать, будто глад- кий транзит способен привести страны, имеющие столь различные стартовые условия, к гармоничному состоянию международного разделении труда. Мы участники фазы грубого, жестокого перехо- да к более масштабным событиям и за сроки, более короткие, чем все предшествующие переходные периоды в истории капитализма. Кое-кто пытается оправдать этот переход абсурдным утверждени- ем, что этот поворот якобы неизбежен, что никакая политика не способна сопротивляться Джаггернауту экономики в нынешней стадии ее эволюции.

В таких обстоятельствах бесполезно обсуждать какую бы то ни было «рациональность» капитализма. Режим сам отверг неко- торые из тех средств контроля, которые удавалось навязывать ему в предшествующие сто пятьдесят лет политической, социальной и идеологической борьбы. Беззаконие (аномия) господства хищ- ных «баронов» от промышленности и финансов в США конца про- шлого века – это лишь бледный прецедент такого положения дел. Транснациональные компании, финансовые спекулянты, а также мафия в строгом смысле слова грабят планету, вдохновляемые краткосрочной перспективой получения прибыли. Повторяются провалы всех попыток сохранить окружающую среду от влияния индустриализации, как цивилизованной, так и дикой, что является лишь наиболее ярким примером их близорукости. На современную политику никак не влияет перспектива ужасающих последствий, коими чревата «модернизация» других четырех пятых планеты19.

Благую перспективу олицетворяет не всеобщий «экономиче- ский кризис» капитализма в традиционном его понимании. В аб- стракции капитализм (международные компании) смог бы разви- ваться и развиваться до скончания времен. Это предполагало бы, помимо прочего, что крах старых промышленно развитых стран (в Европе в частности) и выход из их тысячелетней спячки мил- лиардов человек из неиндустриального мира, и их восхождение в техногенное, урбанистическое общество, основанное на наемном

труде, могли бы произойти без серьезных социальных и полити- ческих потрясений. Это одна из возможных перспектив. Но нет уверенности в том, что она будет наиболее вероятной.

Максимум, на что способен анализ, это поставить вопросы по- добного рода. Ответ на них будет зависеть от реакции и действий населения тех стран, о которых мы только что говорили.

(сентябрь 1996 – август 1997)

Перевод И.И.Мюрберг и И.В.Нежельской