Фото: Interform/Photas

Среди экономистов до сих пор нет согласия в оценке причин наступления в США Великой депрессии, а также факторов выхода из нее. Окончательно подвела черту под ней лишь Вторая мировая война

Наши знания о Великой депрессии довольно противоречивы. Событийная сторона и основные, шокирующие даже на фоне всех других экономических крахов проявления кризиса, кажется, изучены вдоль и поперек. Но за этой общеизвестной событийной канвой и цифрами до сих пор кроется масса загадок, вызывающих неиссякаемый поток научных публикаций и дискуссий. Триггеры Великой депрессии горячо оспариваются учеными по сей день. И по сей день никто не сможет назвать окончательной причины, почему американская, а за ней в 1929 году практически вся мировая экономика внезапно начали одно из своих самых глубоких в новейшей истории «погружений».

К тому же — как и для любого исторического события подобного масштаба — реальную историю в массовом сознании давно и прочно вытеснили мифы. Многие из них рассеиваются простым перечислением последовательности, в которой события произошли на самом деле. Так, один из самых устойчивых мифов о Великой депрессии тот, что правительство несет ответственность за ее начало. Однако поистине масштабное вмешательство началось только под руководством Франклина Рузвельта в 1933 году, который был приведен к присяге после того, как худшее уже произошло. Другой миф связан с исключительной ролью Нового курса в выходе из депрессии. Но хотя все ведущие экономические показатели улучшились именно в период президентства Рузвельта, далеко не очевидно, что именно его политика была тому причиной. К тому же окончательный импульс выходу американской экономики из кризиса дала мировая война.

Прелюдия

Что же сегодня твердо известно о Великой депрессии? Пожалуй, прежде всего, что это был целый ряд очевидных (задним числом, разумеется) ошибок властей, приведших экономику к 1929 году, и ошибки нарастали на протяжении всего послевоенного десятилетия. Экономическая политика 20-х годов в США была, выражаясь нынешним языком, либерально-консервативной: низкие налоги, минимальное регулирование, ослабление антимонопольной политики. В течение всех 20-х годов власти упорно продолжали расчищать пространство для свободной игры рыночных сил.

Тем временем проблемы в экономике накапливались. Традиционные производства деградировали. Сельское хозяйство, энергетика и угледобыча пребывали в постоянной депрессии. Производство текстиля и обуви, судостроение и железнодорожные перевозки демонстрируют хронический спад. Стоимость сельскохозяйственных угодий между 1920-м и 1929 годом падает от 30 до 40%. Порядка шести сотен банков ежегодно становились банкротами. Термин «технологическая безработица» входит в словарный запас нации, и порядка 200 тыс. человек ежегодно заменяется автоматическими или полуавтоматическим механизмами. Зато производительность труда в период с 1919-го по 1929 год повышается на 43%.

Параллельно шел активный процесс концентрации хозяйства. К 1929 году лишь 200 корпораций будут контролировать более половины всей американской промышленности. Необычайно растет и доходная дифференциация. К концу десятилетия нижние 80% получателей доходов будут удалены из налоговых реестров, а 1% богатейших будет владеть 40% национального богатства. Средний класс к концу 20-х годов составлял лишь от 15–20% американцев. К моменту, когда в 1929 году президентом становится Герберт Гувер, уже более половины всех американцев живет ниже прожиточного минимума.

Полномасштабная рецессия стартует в августе 1929 года (хотя, скажем, строительство начало сокращаться еще в 1926 году), за два месяца до биржевого краха. Промышленное производство в США осенью 1929 года сокращалось темпом 20% в годовом исчислении, быстро падали оптовые цены и личные доходы — экономика попала в ситуацию, которую впоследствии экономисты назовут классической дефляционной спиралью.

Был ли пузырь?

Период 1921–1928 по сей день остается самым длительным в истории Америки отрезком времени, когда наблюдались устойчиво положительные доходы на акции. Средний реальный доход на акцию достигает за эту восьмилетку 25% годовых. С 1924 года на рынке практически не остается «медведей», все играют только на повышение. В период с мая 1928 года по сентябрь 1929-го средняя цена акций увеличивалась на 40% годовых. Оборот торговли подскочил с 2–3 млн акций в день до более 5 млн.

24 октября начинается падение рынка, принявшее катастрофические масштабы в «черный вторник» 29 октября. За первый же месяц с начала обвала биржи совокупные потери инвесторов составили 16 млрд долларов (для пересчета в современный масштаб цен надо умножить эту цифру грубо на 12). В следующий раз индекс Доу-Джонса подойдет к пику августа 1929-го лишь четверть века спустя — в ноябре 1954-го, но до того как это произойдет, к июню 1932 года он потеряет свыше четырех пятых своего максимального уровня.

Фигура поведения американской биржи во второй половине 20-х годов прошлого века на первый взгляд напоминает классический пузырь. Тем не менее на вопрос, был ли это биржевой пузырь или нет, до сих пор нет строго аргументированного ответа, как, впрочем, нет его и в отношении пузыря доткомов, надувшегося ровно 70 лет спустя. С одной стороны, рост рынка был уж очень крутым, с другой — и реальные дивиденды, и доходность на акцию поднимались в 1928–1929 годы до исторических максимумов. Так что по соотношению Р/E рынок не выглядел слишком уж переоцененным. На максимуме стоимости рынка в 1929 году это соотношение чуть больше 15, по мере вхождения в рецессию и падения прибыли оно растет до 22 в 1930-м и 26 в 1931-м. Но это все равно вдвое меньше, чем на выходе из пузыря доткомов в 2001 году, когда стоимость акции в среднем в 52 раза превышает размер прибыли, которая может быть начислена (заметим — не выплачена!) ее владельцу.

Фото: Interform/Photas

Взлет котировок акций стал результатом сочетания «новой экономики» своего времени и «иррациональной жизнерадостности». В 20-е годы в массовое производство был запущен целый ряд новшеств — прежде всего это автомобили, а также радио, кино, авиация, электроэнергетика. Весьма расширился спектр банковских услуг, и акции банковских компаний росли наравне, а то и быстрее высокотехнологичных. В обоих эпизодах макроэкономические условия выглядели блестящими — низкая безработица сочеталась со стабильными ценами в 20-х и низкой инфляцией в 90-х. В рынок стремительно вовлекались новые участники, инвестирование казалось безопасным из-за снизившихся макроэкономических рисков и высоких и достаточно стабильных полученных доходов как от роста курсов акций, так и от выплачиваемых дивидендов.

Многие исследователи того времени доказывали, что более высокий биржевой курс стал продуктом более высокой предельной производительности капитала в результате волны новшеств, увеличивающей прибыль и, следовательно, ведущей к росту дивидендов. В частности, известный экономист Ирвинг Фишер видел биржевой бум как обоснованный ответ на повышение прибыли в результате систематического приложения науки и изобретений в промышленности и внедрения там новых методов управления Тейлора. Но не все были такими оптимистами — руководство некоторых компаний и банков исходя из запланированных дивидендов уже в 1928 году заявляло, что их акции неоправданно переоценены.

Наконец, стоит упомянуть, что иные исследователи пытались понять, был ли феномен 1929 года биржевым пузырем, опираясь на так называемый балансовый эффект богатства Тобина, согласно которому стоимость активов влияет на совокупный спрос. Если были пузыри в 1929-м и 1999-м, то они должны исказить потребление и инвестиции, сдвинуть их вверх. Кроме того, рост стоимости акций должен также отразиться на величине гарантий и залогов, что позволит фирмам привлекать больше займов. Таким образом, результатом пузыря становится переинвестирование — вложение в проекты, в действительности не имеющие положительной внутренней нормы прибыли.

Оценки, проводившиеся разными экономистами, в том числе одним из наиболее авторитетных исследователей периода Великой депрессии Кристиной Ромер (возглавившей сейчас группу экономических советников при президент-электе Бараке Обаме), показали, что скорее всего к 1929 году действительно имел место избыточный уровень и потребления, и инвестиций. Так что биржевой крах сам по себе сыграл роль очень серьезного триггера рецессии, резко уменьшая потребление и инвестиции.

Франклин Делано Рузвельт довольно долго опасался дефицитного бюджета

Минус треть ВВП

В феврале 1930 года одной из первых на кризис реагирует ФРС, которой в дальнейшем достанутся лавры главного организатора Великой депрессии — ставка прайм-рейт снижена с 6 до 4%. Кроме того, власти делают попытку расширить денежное предложение, выходя на рынок с крупной покупкой бумаг казначейства. Этими мерами, по существу, и исчерпывается вся реакция на кризис, и в следующие два года власти не сделают почти ничего. В частности, в дальнейшие полтора года ФРС добавит очень мало денег, безучастно глядя, как сокращается экономика. Секретарь казначейства Эндрю Меллон считал, что необходимо дать возможность рынку самостоятельно произвести необходимые корректировки пропорций и цен.

В июне 1930 года в США был принят так называемый тариф Смута—Хоули, вводящий 40-процентную пошлину на импорт в целях защиты внутреннего рынка. Впоследствии этому тарифу будет приписана серьезная роль в углублении Великой депрессии, хотя данная версия не выдерживает критики, поскольку импорт составлял тогда лишь 6% ВВП, а американские предприятия уже и так не инвестировали в Европу. Зато эта мера, безусловно, стала одним из основных каналов передачи кризиса в Европу.

В конце 1930 года начинается новый акт драмы — происходят первые массовые клиентские паники, приводящие к шоковому оттоку депозитов и волне банкротств банков. В результате начинается абсолютное сжатие денежной массы. Вторая банковская паника происходит весной 1931 года. Все эти месяцы власти никак не реагируют на набирающее обороты экономическое цунами. ВВП в 1930–1931 годы падает соответственно на 9,4 и 8,5%, а уровень безработицы поднимается с 3,2% на начало 1930-го до 15,9% к концу 1931 года.

В 1932 году ВВП опускается еще на 13,4% (всего с 1929 года — уже на 31%!); уровень безработицы поднимается до 23,6%. За три с небольшим года с начала кризиса лишились работы более 13 млн американцев. В стране свирепствует дефляция — промышленные запасы потеряли 80% их стоимости с 1930 года, а сельскохозяйственные цены упали на 53% с 1929 года. За три года обанкротились два из каждых пяти банков, в которых сгорело 2 млрд долларов депозитов. Денежная масса с 1929 года сократилась по номиналу на 31%. Инвестиции практически обнулились.

В январе 1932 года Конгресс создает Финансовую корпорацию реконструкции (RFC). Эта организация была призвана оказывать финансовую помощь железным дорогам, финансовым институтам и бизнес-корпорациям. В июле ее роль была расширена для оказания помощи сельскому хозяйству и финансирования государственных и местных общественных работ. При Рузвельте полномочия RFC будут значительно увеличены и она сыграет важную роль в усилиях по восстановлению экономики в рамках Нового курса.

Происходит постепенный отказ от идеологии дерегулирования. Принимается закон о Федеральном жилищном банке, который должен предоставлять кредиты организациям, занимающимся ипотечным кредитованием (прообраз будущей Fannie Mae). Принимается первый из двух законов, носящих имя Гласа—Стигала, направленный на либерализацию ФРС и разрешающий, в частности, ей кредитовать банки-члены. Наконец, признается необходимым активизировать бюджетное перераспределение доходов от богатых к бедным, чтобы стимулировать потребление. Максимальная ставка индивидуального подоходного налога повышается с 25 до 63%.

Общественность считает, что меры, предпринимаемые администрацией Гувера, недостаточны и слишком запоздали. Франклин Рузвельт легко победил Гувера на выборах осенью 1932 года, одновременно демократы смогли завоевать контроль над Конгрессом.

Консенсус экономистов сегодня выражается точкой зрения, что главной ошибкой правительства Гувера было долгое удерживание ФРС от расширения денежного предложения, в то время как банковская паника и миллиарды потерянных вкладов вели к резкому сжатию денежной массы. Бездействие ФРС превратило первоначальный спад в длительную депрессию. В связи с этим интересно рассмотреть, чем мотивирована критиковавшаяся многими пассивная политика тогда еще сравнительно молодой ФРС — как в фазе бума, так и в стадии расползания биржевого краха на банковский и реальный сектор.

Цена нерешительности

Некоторые исследователи доказывали, что начальный биржевой бум 1928–1929 годов был подогрет топливом экспансионистской денежной политики ФРС, проведенной по международным соображениям. К весне 1927-го валютные курсы, зафиксированные к золоту, находились в неравновесии, и ослабление денежной политики ФРС могло стать формой участия в своеобразной скоординированной интервенции с целью помочь Великобритании, страдавшей от переоцененного фунта (там были высокая безработица и дефицит торгового баланса). В действительности довольно трудно доказать, что это ослабление денежной политики могло иметь большое влияние на состояние фондового рынка. Снижение процента было небольшим и кратким, а непосредственно в последней стадии бума процентная ставка возросла с января по август 1928 года с 3,25 до 5%.

Гораздо более серьезными выглядят обвинения в ошибочной денежной политике уже в фазе рецессии. Правда, по Кейнсу, от активности ФРС в этой фазе практически ничего не зависело. В частности, в 1935 году, когда процентная ставка составляла всего лишь 0,14%, у обладателей денег и у банков было крайне мало стимулов брать на себя риск, связанный с вложением средств. Вся ликвидность оседала в банковских хранилищах или в чулках у граждан — возникла так называемая ловушка ликвидности.