О космосе и титане

- В вашем «послужном списке», Дмитрий Викторович, отмечено, что вы являетесь членом секции «Космическое материаловедение» Совета по космосу Российской академии наук. Вы продолжаете то направление, о котором мы говорили с вами в середине 70-х: формирование идеальных кристаллов в невесомости? Кстати, хорошо звучит - «Совет по космосу»!

- Обычная бюрократическая структура: учёные предлагают свои проекты, а совет рассматривает их. Пока отрасль хоть как-то финансировалась, мог и я позволить себе поиграть в эти игры. Сейчас на приглашения совета не откликаюсь. Тем более, что оправдались далеко не все надежды по созданию в условиях космоса новых материалов со свойствами, которых невозможно получить на Земле, Тридцать лет тому назад и США, и СССР положили на это немало сил и средств. И я оказался в числе гидродинамиков, привлеченных к этим проблемам.

Мы исследовали, как различные факторы космического полета, в том числе вибрации, влияют на технологические процессы выращивания кристаллов: большие, бездефектные - они необходимы в микроэлектронике.

Однако с тех пор земные технологии шагнули далеко вперед и на Земле научились выращивать кристаллы лучше, чем в космосе. Здесь это более рентабельно. А вот, скажем, выращивание в невесомости ценных белковых кристаллов, необходимых для производства ряда лекарств - остается вполне актуальной задачей. Но в этой сфере нет моих интересов.

- Похоже, я повторяю прежнюю ошибку: «тащу» вас, теоретика, в сторону прикладной науки. А вам это по-прежнему не очень интересно?

- Смотря, о чем идет речь. В советские времена существовали, например, хоздоговорные работы. Были отлажены связи с промышленными предприятиями, и я нередко в этих работах участвовал. Правда, на кафедре была принципиальная позиция – избегать участия в военных заказах. Это шло еще от Григория Зиновьевича Гершуни – моего учителя.

Мне памятна, например, работа с Березниковским титаномагниевым комбинатом. Там возникла проблема извлечения из титановой губки расплавленного хлористого магния. Смесь внутри губки разбивалась на капли и застревала. Как заставить ее вытекать?

Это была интересная задача для учёных. И у нас даже выросло небольшое научное направленьице – как заставить включения двигаться в пористых средах. И любопытная, знаете, получилась наука: следуя логике, эти задачи породили ряд других задач, а потом, совершенно неожиданно, все это нашло применение в сфере, далёкой от производства титана – например, в задачах вытеснения нефти из пластов. Мы и в этом приняли участие.

- А сейчас ведут такие импульсы от предприятий?

- Практически некому стало выступать в роли заказчиков. К тому же браться за неинтересные задачи не хочется.

- Похоже, что сейчас для науки финансы «поют романсы»? Особенно во время экономического кризиса. Вы являетесь в ПГУ, ко всему прочему, руководителем грантов РФФИ, Международного научного фонда, Международных проектов по программам Европейских комиссий. «Детям капитала гранта» это помогает двигать науку?

- Несколько месяцев назад я ездил на сессию РФФИ – Российского фонда финансирования фундаментальных исследований. И вот нам сообщают, что в связи с кризисом правительством России принято решение в полтора раза... увеличить финансирование РФФИ, а, соответственно, и помощь российским исследователям. Но далеко не каждый учёный может её получить. Причём, я считаю, что это единственная организация в стране, где особенно внимательно и принципиально относятся к выделению грантов.

Я всё же настроен оптимистично в отношении будущего нашей науки. Она способна и накормить людей, и обеспечить их энергетические, коммуникационные нужды. А это – залог успешного развития всей страны, цивилизации в целом. Но, надо заметить, что и цена ошибок возрастает...

О КОЛЛАЙДЕРЕ, НАНОТЕХНОЛОГИЯХ И «ПОЛЯХ», КОТОРЫЕ ЛЕЧАТ...

- Вы как-то сказали, что без науки вряд ли были бы накормлены 6 миллиардов людей, населяющих планету, и что сейчас на острие прогресса стоит не физика, а биология. И всё-таки роль науки для многих людей отнюдь не очевидна. За эти 35 лет я, например, реально ощутил падение общественного интереса к этой сфере. Он оживляется разве что сенсациями вроде «лечащих» торсионных полей, коллайдеров да нанотехнологий. Вы, кстати, как к этому всему относитесь?

- По-разному. Лечить полями, якобы образующимися при сверхбыстром вращении, полная чушь, стоящая вне науки. (Сочувствую коллегам из комиссии по борьбе с лженаукой РАН – у них много неблагодарной работы. Тот, кто борется с шарлатанами и мракобесием, что только о себе не слышит...)

Нанотехнологии существуют. Но вокруг них, по моему мнению, раздут огромный мыльный пузырь. На самом деле они занимают в науке весьма скромное место. Но ряд исследователей у нас и на Западе воспринимают их и поднятую вокруг шумиху как средство добывания от государства денег, не исключаю - и на другие цели. Кто сможет, к примеру, объяснить, что такое «нанолекарства»?..

Те, кто утверждает, что занимаются сейчас «нанонаукой», продолжают на деле то же самое, чем занимались последние 10, 20 и 30 лет. Может, использование модного словечка и идет организаторам-учёным на пользу, но в моральном аспекте мне это представляется не очень чистым. Во всяком случае, когда кто-то из моих молодых коллег пишет в работе что-то о нанотехнологиях, я эти строки обычно вымарываю...

- А пресловутый коллайдер, вокруг которого столько споров, что впору букмекерам ставки принимать, - заработает он или нет?

- Жаль, что авария выбила установку на долгие месяцы. Это – настоящая наука. И коллайдер еще принесет много полезного в развитии знаний. Думаю, что шум вокруг него спровоцировали сами участники проекта с целью заставить раскошелиться европейское сообщество. А затем ситуацией воспользовались противники науки, которые считают, что подобные эксперименты опасны и вовсе не нужны.

А вы знаете, что в СССР – в последние годы его существования – в Протвино был построен наш отечественный коллайдер. Уже завезли оборудование, оставалось совсем немного до пуска, и только крах государства остановил этот грандиозный и очень важный научный проект. До сих пор на охрану двадцатикилометрового тоннеля расходуется 20 млн. рублей в год, хотя ясно, что проект уже никогда не будет реанимирован.

БОЛЬШЕ НАУКИ!

- Дмитрий Викторович, многие ваши работы широко обсуждались на международном уровне и имели неожиданное порой продолжение в трудах и экспериментах других исследователей. Вот что пишет в университетском журнале ваш коллега А.А.Черепанов, отмечая вашу уникальную интуицию: «Господи, чем он только не занимался: магнитной гидродинамикой, неньютоновыми средами, ферросуспензиями, длинноволновой неустойчивостью, солитонами...». Или - «В продолжение работ по хаосу он со своим учеником М. Заксом «хаотизировал» чуть ли не все на свете и заодно описал новые универсальные сценарии перехода к турбулентности... И везде результаты его расчетов были неординарными».

Затем вы занялись исследованием поведения жидкостей под влиянием вибраций, что привело к созданию новой теории. Словом, широту диапазона ваших научных интересов отмечают многие. Чем это продиктовано?

- Очевидно тем, что мне было интересно в данный момент...

- Обобщенно говоря, наука – это преодоление хаоса, стремление к упорядоченности. Разве у физиков не так?

- Прежде чем что-то преодолеть, надо это понять. О хаосе можно и нужно говорить долго. Но эта тема была модной в конце 70-х, тогда было много прекрасных, в том числе популярных, публикаций.

- Вам по-прежнему хватает для творчества «карандаша и бумаги»? И вообще, как с высоты прожитых лет вы оцениваете свой жизненный выбор, став физиком-теоретиком?

- Думаю, что сегодня мало осталось физиков-теоретиков, которые обходятся бумагой и карандашом. Нужны мощные компьютеры, и они, слава богу, у нас есть. Причем вооружены мы в университете сейчас не хуже, чем коллеги на Западе. Если чего не хватает, есть Интернет, через который можно подключиться к нужному исследовательскому центру.

А что касается выбора... Он был сделан с детства, и обошлось без разочарования. В материальном отношении теоретическая физика мало что кому давала. За редкими исключениями. Но занятие наукой всё же дает огромное удовлетворение.

- О вас ходят рассказы, что вы, буквально, оставляли на полке великолепные завершённые работы, не стремясь к их публикации. И что вас невозможно заставить написать статью, если вы утратили интерес к теме. А потом, спустя годы, другие учёные публикуют статьи, повторяющие то, что было давно «похоронено» вами. Так что приносит вам удовлетворение и часто ли?

- Что считать «часто» или «редко»? Может, реже, чем хотелось бы, но бывает. Когда начинаешь заниматься новой задачей и вдруг понимаешь, что из этого может получиться. Это радостный момент. А когда твоя первоначальная догадка подтверждается, начинается, в общем-то, рутинная работа, где получение результата воспринимаешь довольно спокойно.

А вот когда долго не можешь понять суть явления и всё же приходишь к его осмыслению – это действительно минуты радости, коль исследован хотя бы еще один маленький кирпичик в мироздании...

- В университете особо отмечают ваше умение находить учеников. Ваши питомцы успешно работают на кафедре, да и по всему миру. И вам неоднократно предоставлялась такая возможность. Как и уйти, к примеру, в академическую науку, где, наверное, смогли бы сделать в научном плане гораздо больше. А вы все эти годы преданы одному университету...

- В который, замечу, еще в 1916 году поступила моя бабушка. Это был первый набор студентов. Так что, семейная традиция...

Когда появилась возможность ездить по миру, какое-то время я пытался для себя решить - надо ли мне что-то менять? И решил, что не надо.

Наверное, всё просто – усиливается «паутинная» зависимость: оброс привязанностями, есть ученики, которых нельзя бросить на произвол судьбы. Собственно, главное, что меня всегда удерживало в университете - это молодёжь, та аудитория, в которую я прихожу, очевидно, не только для трансляции определенных сведений об электродинамике, гидродинамике, механике сплошных сред или теории колебаний. Плюс – ещё ряд дисциплин, которые читаю. Думаю, есть отдача и от моей работы в Российско-Французской сети по подготовке аспирантов.

Каждый год на курсе появляются талантливые ребята. Порой – просто выдающиеся. Их не очень много, но они есть. К сожалению, общий уровень аудитории постепенно снижается. В чем несомненная вина реформаторов из министерства, которое, скорее, заслуживает название «министерства борьбы с наукой и образованием». Например, исключение физики из обязательной программы школы приводит к тому, что выпускники не записываются на экзамен по этому предмету и ставят тем самым перед собой барьер для поступления на физматы.

- Вы упомянули о своей бабушке: она была в числе первых выпускников Пермского университета?

- К сожалению, нет. Грянула революция - и все! Она и без высшего образования оказала очень большое влияние на мое воспитание, была очень духовным человеком, из семьи священников. Хотя сама была неверующей.

- А вы, простите за, может быть, бестактный вопрос - в Бога верите?

- Как говорил Лаплас, я не нуждаюсь в помощи Бога, стремясь познать, как устроен мир...