Легенда о пастушке из Домреми

Очевидно, для начала следует ее напомнить — хотя бы в самых общих чертах.

Жанна д’Арк, какой предстает она со страниц учебников (причем не суть важно, французских, русских или бразильских — они, увы, повсюду одинаковы), родилась между 1831 и 1843 годами под пером Жюля Мишле [113], занимавшего тогда пост директора Национального архива. На страницах своей шеститомной «Истории Франции» он нарисовал образ, представлявшийся ему, демократу, романтику и патриоту, идеальным, — именно этот черно‑белый идеал (а вовсе не реальная Дева Франции!) решением Римской курии был причислен к лику святых. Выглядел он — с некоторыми более поздними добавлениями — примерно так.

Шла Столетняя война. Когда поражение казалось уже неизбежным, явилась Жанна: вознамерившись изгнать англичан, Дочь народа увлекла французов за собой.

Родилась она в деревушке Домреми, неподалеку от границы Лотарингии и Шампани — в местах, жители которых традиционно поддерживали арманьяков [114]. Пользуясь смутой, на эти края постоянно совершали грабительские набеги не только бургиньоны, но и немцы, отчего впечатлительной девушке нередко приходилось видеть окровавленными своих братьев и односельчан. Дочь пахаря Жака д’Арка и супруги его, Изабеллы д’Арк (в девичестве де Вутон, за оливковый цвет лица получившей прозвище Роме, то есть Римлянка), Жанна была рослой, сильной и выносливой девушкой, отличавшейся набожностью, трудолюбием и простодушием. С детских лет она видела вокруг бедствия народные и, как признавалась потом, ее «змеею жалила в сердце скорбь о несчастьях милой Франции». В тринадцать лет она впервые услыхала «голоса», повелевшие ей спасти отечество. Поначалу эти видения испугали девушку, ибо подобное назначение, казалось, намного превосходило ее силы. Однако постепенно она сжилась с этой мыслью.

Жанне не исполнилось и восемнадцати, когда она покинула родные места, чтобы принять участие в борьбе за освобождение родины. С превеликим трудом добралась она до города Шинон, где пребывал в то время наследник престола — дофин Карл. Как раз перед тем в войсках распространился слух о пророчестве, согласно которому Бог пошлет Франции деву‑спасительницу. И потому придворные посчитали, что глубокая вера девушки в победу способна поднять боевой дух войск. Когда специальная дамская комиссия в составе двух почтенных матрон — Жанны де Прейли, дамы де Гокур, и Жанны де Мортемар, дамы де Трев — засвидетельствовала непорочность Жанны, ее командованию был вверен отряд рыцарей, влившийся в семитысячную армию, собранную для помощи осажденному Орлеану. Опытнейшие военачальники признали ее главенство. На всем пути простой люд восторженно встречал свою Деву. Ремесленники выковали Жанне доспехи и сшили походную форму.

Воодушевленные Девой орлеанцы вышли из стен города и штурмом взяли английские укрепления — в результате всего через девять дней по ее прибытии в город осада была снята. Ознаменованный этим событием 1429 год оказался переломным в ходе войны, Жанну же с тех пор начали называть Орлеанской Девой. Однако пока дофин не был коронован, он не мог считаться законным сувереном. Жанна убедила его предпринять поход на Реймс, где издавна короновались французские монархи [115]. Трехсоткилометровый марш армия победоносно проделала за две недели, и наследник престола был торжественно венчан на царство в Реймсском соборе Богоматери, став отныне Карлом VII. Кстати, священный сосуд, содержащий неисчерпаемый елей для помазания, нес из церкви святого Реми [116]— одна из почетнейший ролей в тысячелетнем ритуале! — наш знакомец Жиль де Рэ.

Война тем временем продолжалась. Однажды под Компьеном отряд Жанны был окружен бургундцами. Они захватили Орлеанскую Деву в плен и за 10 000 ливров передали своим союзникам — англичанам. Те, дабы оправдать собственные поражения, обвинили Жанну в связях с дьяволом. Трибунал из ученых‑богословов обманом выманил у нее подпись под ложным признанием, вследствие чего героиню объявили ведьмой, и 31 мая 1431 года [117]она была сожжена на костре в Руане.

Такое изложение фактов, вполне достойное романтического повествования в стиле Вальтера Скотта, Александра Дюма‑отца или Теофиля Готье, прекрасно объясняет, почему Ипполит Тэн [118]считал Мишле не столько ученым, сколько одним из величайших поэтов современности, а его труд называл «лирической эпопей Франции».

Но как бы то ни было, на этом кончаются легенда и параграф в учебнике и начинаются

Бесчисленные вопросы

Приведу лишь несколько примеров, хотя практически все вышеизложенное, увы, не в ладу ни со многими историческими фактами, ни даже просто со здравым смыслом.

Начнем с происхождения. Уже сами имена так называемых «родителей» Орлеанской Девы свидетельствуют о принадлежности их ко дворянскому, а вовсе не крестьянскому сословию [119]. Так что с «дочерью пахаря» следует категорически распроститься. К тому же никто из современников вообще не называл ее Жанной д’Арк. Сама она на судебном процессе заявила, что фамилии своей не знает: «Зовут меня Жанна Девственница, а в детстве звали Жаннетой». Во всех документах той эпохи она именуется исключительно Дамой Жанной, Жанной Девственницей, Девой Франции или Орлеанской Девой, причем это последнее имя, заметьте, появляется задолго до освобождения Орлеана. На оправдательном процессе 1451 года рыцарь Жан де Новелонпон, нередко бывавший в доме д’Арков, на вопрос, был ли он знаком с матерью Жанны, ответил отрицательно (а ведь с Изабеллой Римлянкой он встречался там всякий раз!). Наконец, дарованный Жанне дофином герб не имеет ни малейшего сходства с фамильным гербом д’Арков, указывая на совсем иное, куда более высокое происхождение…

На этом стоит остановиться. Вот описание герба д’Арков: «На лазоревом поле золотой лук и три скрещенные стрелы с наконечниками, две из которых окованы золотом и снабжены серебряным опереньем, а третья — из серебра и с золотым опереньем, с серебряной главой, увенчанной червленым львом». С одной стороны, согласитесь, это герб отнюдь не землепашца. С другой же… Вот текст королевской грамоты, наделившей Жанну гербом: «Во второй день июня 1429 года названный господин король, прознав про подвиги Жанны Девственницы и победы, одержанные во славу Господа, наделил, находясь в городе Шиноне, гербом названную Жанну, во украшение ее штандарта и ее самой, по нижеследующему образцу, вверив герцогу Алансонскому и названной Жанне осаду Жаржо…». Как видите, д’Арки и их герб тут не поминаются вовсе — речь идет исключительно о самой Жанне. Теперь описание герба: «Щит с лазурным полем, в котором две золотые лилии и серебряный меч с золотым эфесом острием вверх, увенчанный золотой короной». Причем изображение короны соответствует тем, что исстари украшали гербы принцев крови [120].

Что касается россказней о «грабителях‑немцах», то достаточно взглянуть на историко‑географическую карту, чтобы убедиться: деревня Домреми располагалась на землях герцогства Барруа, там где сходятся границы современных департаментов Вогезы, Мёз, Мёрт‑э‑Мозель и Верхняя Марна. Таким образом, от немцев эти места были отделены территорией Лотарингии, а тамошние герцоги во время Столетней войны были союзниками Франции…

Теперь о внешности. До наших дней не сохранилось ни одного подлинного изображения Жанны. Единственный известный прижизненный портрет — рисунок пером, сделанный секретарем парижского парламента на полях своего регистра 10 мая 1429 года, когда в Париже узнали о снятии с Орлеана осады. Однако и этот набросок не имеет ничего общего с оригиналом: там изображена женщина с длинными локонами, облаченная в платье со сборчатой юбкой; она держит знамя и вооружена мечом. Меч и знамя у Жанны действительно были. Однако она неизменно носила мужской костюм, а волосы коротко стригла «под горшок» ввиду необходимости носить шлем.

Многие современники называли Жанну красавицей и были в нее безнадежно влюблены. Но давайте разберемся. Конечно, женщина, участвовавшая в сражениях и рыцарских турнирах, действительно должна была отличаться силой и выносливостью. Однако «рослой» Дева не была никогда — в одном из французских музеев хранятся ее доспехи, свидетельствующие, что обладательница их ростом достигала… ровно 158 см. И с этим фактом, увы, не поспоришь.

Теперь поговорим о «простодушии и трудолюбии». Как явствует из протоколов, в ходе процесса, подвергшего ее осуждению, Дочь народа с высокомерным презрением отвергла оскорбительное утверждение, будто она пасла скот или работала по хозяйству. А позже, на оправдательном процессе, Ален Шартье, секретарь двух королей — Карла VI и Карла VII, заявил: «Создавалось впечатление, будто эта девушка воспитана не в полях, а в школах, в тесном общении с науками». Добавлю, что в Шиноне она изумила дофина и его кузена, юного герцога Алансонского, непревзойденным мастерством верховой езды, совершенным владением оружием и блестящим знанием игр, распространенных тогда среди знати (кентен, игра в кольца и т.д.).

Кстати, о пути в Шинон. Начнем с того, что в январе 1429 года, незадолго до отъезда туда Жанны, в селение Домреми, где она жила в семье д’Арков, в сопровождении шотландского лучника Ричарда прибыл королевский гонец Жан Колле де Вьенн. По его распоряжению был сформирован эскорт в составе двоих местных рыцарей — упоминавшегося уже Жана де Новелонпона и Бертрана де Пуланжи, — их оруженосцев и нескольких слуг.

По дороге отряд заехал в Нанси, где Жанна долго совещалась о чем‑то с герцогами Карлом Лотарингским и Рене Анжуйским (с чего бы это двум владетельным сеньорам совещаться с дочерью пахаря?), а также «в присутствии знати и народа Лотарингии» приняла участие в рыцарском турнире. Если учесть, что турниры всегда были исключительной привилегией знати, что вокруг ристалища выставлялись щиты с гербами участников, то представляется совершенно невероятным, будто Карл Лотарингский и прочие сеньоры примирились бы с тем, что на чистокровного боевого коня взгромоздилась крестьянка, причем вооруженная благородным копьем, пользоваться которым имели право исключительно посвященные опоясанные рыцари. И еще вопрос — откуда у нее взялись доспехи? Подобрать на ее рост чужие было бы весьма и весьма затруднительно… Наконец, под каким гербом она выступала — ведь до присвоения ей собственного оставалось еще полгода? Лишенных (пусть даже временно) дворянских прав д’Арков? Вот уж кому, как говорится, не по чину!

Наконец, по прибытии в Шинон Жанну незамедлительно приняли обе королевы — Иоланда Анжуйская, теща дофина, и ее дочь, Мария Анжуйская, его жена. Как видите, Деву доставили в Шинон с почетом, и ни о каком преодолении препон говорить не приходится. А ведь по логике вещей Жанна, будучи ясновидящей смиренной крестьянкой, не должна была бы проникнуть дальше привратницкой. Конечно, о ее появлении доложили бы дежурному офицеру, тот — коменданту, последний, может быть, дофину… Но чем бы все это кончилось? Ясновидящие в те времена бродили по французским дорогам в превеликом множестве…

И последнее. Да, «ремесленники выковали Жанне доспехи» (а кто же еще мог это сделать?), но заплатил‑то за них король, причем целых сто турских ливров [121]— сумму по тем временам огромную: доспехи герцога Алансонского, например, стоили только восемьдесят. И вообще, в средствах Дева не стеснялась: «Когда моя шкатулка пустеет, король пополняет ее» — легкомысленно говаривала она. И самый поразительный факт: Жанна потребовала хранящийся за алтарем церкви святой Екатерины во Фьербуа меч, некогда принадлежавший не кому‑нибудь, а самому коннетаблю Бертрану дю Геклену (тому самому, предку Жиля де Рэ); потребовала его — и получила. И еще одна деталь: перстнем дю Геклена она уже обладала, когда явилась в Шинон. Как попала эта фамильная драгоценность в руки крестьянки?

Вопросы эти можно множить бесконечно — все новые и новые возникают буквально на каждом шагу. И так будет до тех пор, пока место легенды не займет