Марксистская теоретическая социология в СССР

Наибольшим теоретическим влиянием на процесс становления советской марксистской социологии в начале 20-х гг. пользовалась концепция Н.И.Бухарина, изложенная им в названной выше книге "Теория исторического материализма. Популярный учебник марксистской социологии" (1921). Небезынтересно отметить, что эта работа вплоть до 1929 г. переиздавалась восемь раз. Основная идея Н.И.Бухарина заключалась в отождествлении социологии, точнее говоря, социологической теории с историческим материализмом. Исторический материализм был провозглашен социологической теорией марксизма. Он был определен как "общее учение об обществе и законах его развития, т.е. социология"[241]. Еще одной особенностью концепции Н.И.Бухарина явилось стремление доказать, что марксистская социология является самостоятельной дисциплиной, выступающей как частная наука по отношению к философии марксизма. Аналогичные или близкие позиции заняли Н.Н.Андреев, Д.С.Садынский, С.А.Оранский, С.Ю.Семковский и др.

Некоторые из них пошли еще дальше, признавая конкретные социологические исследования как один из уровней социологической науки. Так, С.А.Оранский писал в этой связи: "Как общая теоретическая социология исторический материализм предполагает и возможность конкретной социологии, особого конкретного социологического изучения социальных процессов…"[242]. Нужно отметить, что эта позиция впоследствии, в условиях восстановления социологии в "гражданских правах" в 60-е гг., была по сути дела воспроизведена (однако, к сожалению, без ссылки на ее автора).

Другая группа марксистов (С.Я.Вольфсон, С.З.Каценбоген, З.Е.Черняков) заняла несколько иные позиции. Соглашаясь с основным тезисом Н.И.Бухарина о тождестве исторического материализма и социологии, они рассматривали последнюю как составную часть философии. В целом следует отметить, что все изложенные выше точки зрения отражали своеобразную социологическую доминанту в подходе к соотношению философии, исторического материализма и социологии.

Имела место и, условно говоря, философская доминанта во взгляде на эту проблему. Ее сторонники (В.В.Адоратский, И.П.Разумовский и др.) полагали, что в историческом материализме есть философский и социологический аспекты. Первый состоял в подчеркивании материалистического понимания мира и исторического процесса, второй – в выявлении общей теории общества.

Крайним выражением так называемой "философской доминанты" явилась позиция авторов, отрицавших социологическое значение исторического материализма, более того, доказывавших, что социология носит враждебный по отношению к нему характер (А.М.Деборин, Н.А.Карев, И.К.Луппол, В.Н.Сарабьянов и др.). Эту позицию можно определить в качестве антисоциологической. Исторический материализм рассматривался только как научно-философская теория общества. Термин "социология" считался не только немарксистским, но и враждебным для исторического материализма, поскольку отождествлялся с буржуазной наукой об обществе. В лаконичной форме антисоциологическая позиция выглядела так: марксистской социологии нет и быть не может, социология может быть только буржуазной. В конце 20-х гг. в ходе дискуссии (которая оказалась последней для социологии перед ее фактическим запретом) сформулированная точка зрения получила решающий перевес над другими. Этому способствовали соответствующие политические условия, связанные с утверждением культа Сталина, а также его личный интерес относительно запрета социологии.

Помимо дискуссии о характере связей и взаимодействий социологии и философии, о марксистской и немарксистской социологии, о возможности вообще ее использовать в рамках марксистской общественной науки существенное значение имело обсуждение позитивистских и натуралистических интерпретаций социальных явлений и процессов, которое содержало прямое отношение к социологии. Позитивистски и натуралистически мыслящие авторы часто встречались как среди социологов, так и представителей естествознания. Отметим, что сторонником социальной (коллективной) рефлексологии был известный психоневролог В.М.Бехтерев, развивали идеи социального дарвинизма социологи Н.А.Гредескул, Д.С.Садынский, Е.А.Энгель, отстаивали концепции зоосоциологии зоолог М.А.Мензбир, фитосоциологии – биологи И.К.Пачосский, В.Н.Сукачев и т.д. Популярными становились попытки соединить идеи К.Маркса и З.Фрейда, биологизаторские трактовки социальных процессов.

Так, М.А.Мензбир рассматривал формы "общественной жизни" животных, начиная с муравьев и насекомых, и считал, что без этого нельзя понять социальную жизнь человека в обществе и общество в целом. У муравьев он "находил", к примеру, республиканскую форму правления. Основная идея фитосоциологии состояла в том, что объектом изучения социологии является не только человеческое общество, но и весь органический мир, вся живая природа.

Что касается коллективной рефлексологии, то В.М.Бехтерев рассматривал в рамках ее предмета различные формы человеческой деятельности и общественной жизни как акты коллективного рефлекторного поведения. В его трактовке социальные стимулы вызывали коллективные реакции, а социальная рефлексология выступала как одна из форм социального бихевиоризма. Особенность подхода В.М.Бехтерева состояла в том, что он пытался найти точки соприкосновения своей коллективной рефлексологии и социологии. В работе "Коллективная рефлексология", стремясь выявить различия между ними, он писал: "Для социолога несущественно знать, как образуются и какие изменения происходят в деятельности и реакции коллектива по сравнению с реакциями и деятельностью отдельных индивидов. Он может, конечно, этим интересоваться, но это не его прямая задача, тогда как он естественно признает своей задачей выяснение отношений между социальными группами, как и самый факт установления социальных групп или коллективов. Таким образом, изучение способа возникновения коллективных групп и особенностей коллективной деятельности по сравнению с индивидуальной – дело коллективной рефлексологии, тогда как выяснение количества коллективов, их особенностей и взаимоотношения между этими коллективами в среде того или другого народа есть дело социолога"[243].

Ученый полагал, что изучение коллективной рефлексологии может дать очень много полезной информации для правильного понимания социальных процессов, характерных для объективных отношений между многочисленными общественными группами. Именно эту сторону дела – объективный характер процессов и отношений – он постоянно подчеркивал, считая, что для социологии важно опираться не столько на психологическую науку (которая предоставляет данные преимущественно субъективного плана), сколько на биологию и рефлексологию, поскольку они ориентируют на получение объективного научного материала.

Позитивистски и натуралистически ориентированные исследования стимулировали развитие смежной с социологией отрасли науки – социальной психологии. Поскольку в марксизме такой поворот не был "предусмотрен", а социальная психология не значилась в спектре его научных интересов, возникли определенные трудности на пути консолидации этой дисциплины с социологией. Однако практические потребности нового общества, связанные с исследованиями в области труда, воспитания, формирования нового человека, стимулирования его общественной активности, выдвигали задачу развития социальной психологии. Тем более, что за рубежом эта наука в 20-е гг. получила широкое распространение. Перспективы развития эмпирической социологии в России в этот период, постановка и решение ряда практических и прикладных задач (о чем чуть дальше будет подробно сказано) были напрямую связаны с развитием социальной психологии.

В период с 1923 по 1929 гг. (время окончания дискуссии о соотношении марксистской и немарксистской социологии и в целом о необходимости этой науки в рамках марксизма) был опубликован ряд крупных социологических работ[244].

В названных и иных работах обращают на себя внимание по меньшей мере две особенности. Во-первых, все они были теоретическими по своему характеру, в них ставились и рассматривались вопросы, касавшиеся предмета, специфики, структуры социологического знания, его функций, соотношения социологии и марксизма. Во-вторых, опубликованные издания свидетельствовали о большом интересе к социологии не только в столичных центрах Москве и Ленинграде, но и во многих других городах – Минске, Харькове, Саратове и т.д. Реальная география социологических публикаций была достаточно широкой и охватывала десятки городов страны.

Для развития марксистской социологии периода 20-х гг., особенно их первой половины, были характерны многочисленные дискуссии – устные и в публикациях, которые отличались, как правило, научной корректностью, терпимостью к оппонентам, отсутствием догматизма, искренней верой в справедливость и торжество идей марксизма. Эти дискуссии были чаще всего творческими, хотя бы потому, что велись людьми, многие из которых отличались высоким уровнем образованности, знанием иностранных языков и зарубежной философской и социологической литературы.

В указанных выше работах и дискуссиях поднимался целый ряд проблем, касавшихся не только предмета и метода социологической науки, но и социальной и национальной структуры общества и ее отдельных элементов, процессов классовой и социальной дифференциации. Так, исследователи стали обращать внимание на процессы классового расслоения, активно происходившие на селе[245].

Вместе с тем, к концу 20-х – началу 30-х гг. стала вырисовываться в представлениях социологов социально-классовая структура советского общества, включавшая в себя два неантагонистических класса – рабочий класс и колхозное крестьянство и слой (группу) или межклассовую прослойку (ее называли по-разному) трудовой интеллигенции. Именно в это время обозначились контуры одной из основных в 60-80-е гг. социальных утопий – о сближении названных элементов социально-классовой структуры и создании в недалекой перспективе общества социальной однородности.

Еще в начале 20-х гг. П.А.Сорокин полемизировал с марксистами, абсолютизировавшими классовую структуру нового общества в ущерб другим вариантам его социального расслоения и дифференциации. Последующие процессы в жизни советского общества, происходившие в первую очередь на селе и связанные с массовой коллективизацией, подтвердили правоту российского социолога, который, однако, в это время уже работал в США и мог анализировать их, лишь оперируя данными статистических исследований. Но они в это время были уже фальсифицированными и искажали процессы реальной социальной дифференциации советского общества.