Глава четвертая. Попытка утешить тетушку Гюшлу

Баорель, в восторге от баррикады, кричал: - Вот улица и декольтирована! Любо смотреть! Курфейрак, продолжая понемногу растаскивать кабачок, старался утешитьвдову кабатчика: - Тетушка Гюшлу! Вы как будто жаловались, что полиция составила на васпротокол, когда Жиблота вытряхнула постельный коврик в окно? - Да, да, дорогой господин Курфейрак. Ах, боже мой, неужели высобираетесь втащить и столик на эту вашу ужасную штуку? А за коврик да загоршок с цветами, который вывалился из чердачной каморки на улицу,правительство взяло с меня сто франков штрафу. Подумайте, какая гнусность! - Вот видите, тетушка Гюшлу, мы мстим за вас. Но тетушка Гюшлу, кажется, не очень ясно понимала, какое благодеяниеоказывают ей подобным возмещением убытков. Ей предлагали такое жеудовлетворение, как той арабской женщине, которая, получив пощечину от мужа,пошла жаловаться своему отцу, требуя отмщения. "Отец! - сказала она. - Тыдолжен воздать моему мужу оскорблением за оскорбление". Отец спросил: "Вкакую щеку он ударил тебя?" - "В левую." Отец ударил ее в правую и сказал:"Теперь ты можешь быть довольна. Поди скажи своему мужу, что если он далпощечину моей дочери, то я дал пощечину его жене". Дождь прекратился. Желающие драться прибывали. Рабочие принесли подблузами бочонок пороху, корзинку, наполненную бутылками с купоросом, два-трикарнавальных факела и плетенку с плошками, оставшимися от праздника"тезоименитства короля", каковой состоялся совсем недавно, 1 мая. Говорили.что этими припасами снабдил их лавочник из Сент-Антуанского предместья,некий Пепен. На улице Шанврери разбили единственный фонарь, затем стоявшийпротив него фонарь на улице Сен-Дени и все фонари на окрестных улицах -Мондетур, Лебяжьей, Проповедников, Большой и Малой Бродяжной. Анжольрас, Комбефер и Курфейрак руководили всем. Одновременно строилисьдве баррикады, опиравшиеся на "Коринф" и образовавшие прямой угол; большаязамыкала улицу Шанврери, а другая - улицу Мондетур со стороны Лебяжьей.Меньшая баррикада, очень узкая, была построена из одних бочек и булыжника.Здесь собралось около пятидесяти рабочих; тридцать были вооружены ружьями,так как по дороге они сделали внушительный "заем" в лавке оружейника. Трудно представить себе что-либо более причудливое и пестрое, чем этосборище людей. Один был в куртке с кавалерийской саблей и двумя седельнымипистолетами, другой в жилете, в круглой шляпе, с пороховницей на боку,третий был в нагруднике из девяти листов серой бумаги и вооружен шиломшорника. Один кричал: "Истребим всех до последнего и умрем на острие нашихштыков!" Как раз у него-то и не было штыка. У других поверх сюртукакрасовалась кожаная портупея и патронташ национальной гвардии, на покрышкекоторого красной шерстью была вышита надпись: "Общественный порядок". Здесьбыло много ружей с номерами легионов, мало шляп, полное отсутствиегалстуков, много обнаженных рук, несколько пик. И при этом какая разница ввозрасте, какие разные лица у бледных подростков, у загорелых портовыхрабочих! Все торопились и, помогая друг другу, говорили о надежде на успех,о том, что к трем часам утра подойдет помощь, что можно рассчитывать на одиниз полков, что поднимется весь Париж. То были страшные слова, к которымпримешивалось сердечное веселье. Эти люди казались братьями, но они даже незнали, как кого зовут. Великая опасность прекрасна тем, что выявляетбратство незнакомых. На кухне развели огонь, в формочке для отливки пуль плавили жбаны,ложки, вилки, все оловянное "серебро" кабачка. Тут же пили. На столах межстаканов вина были рассыпаны капсули и крупная дробь. В бильярдной тетушкаГюшлу, Матлота и Жиблота, по-разному изменившись от страха: одна - отупев,другая - избегавшись, третья - проснувшись, рвали старые полотенца и щипаликорпию; им помогали трое повстанцев, - трое волосатых, бородатых и усатыхмолодцов, внушавших им ужас и раздиравших холст с ловкостью приказчиков избельевого магазина. Человек высокого роста, замеченный Курфейраком, Комбефером иАнжольрасом в ту минуту, когда он пристал к отряду на углу Щепной улицы,работал на малой баррикаде и оказался там полезным. Гаврош работал набольшой. А молодой человек, который поджидал Курфейрака у него на дому испрашивал про Мариуса, исчез незадолго до того, как опрокинули омнибус. Гаврош, полный вдохновения, сияющий, взял на себя задачу наладить дело.Он сновал взад и вперед, поднимался, спускался, снова поднимался, шумел,сверкал радостью. Казалось, он явился сюда для того, чтобы всехподбадривать. Была ли у него для этого какая-нибудь побудительная причина?Да, конечно, - его нищета. Были ли у него крылья? Да, конечно, - еговеселость. Это был какой-то вихрь. Гавроша видели непрерывно, его слышалинепрестанно. Он как бы наполнял собою воздух, присутствуя одновременновсюду. То была своего рода вездесущность, почти раздражающая; он никому недавал передышки. Огромная баррикада чувствовала его на своем хребте. Онприставал к бездельникам, подстегивал ленивых, оживлял усталых, досаждалмедлительным, веселил одних, вдохновлял других, сердил третьих, всехрасшевеливал, жалил студента, язвил рабочего; он останавливался,присаживался, снова убегал, носился над всей этой суматохой и работой,прыгал от одних к другим, жужжал, звенел и изводил всю упряжку, - настоящаямуха, суетившаяся возле исполинской колесницы Революции. Его маленькие руки действовали без устали, а маленькое горло неустанноисторгало крики: - Смелей! Давай еще булыжника! Еще бочек! Еще какую-нибудь штуку! Гдебы ее взять? Вали сюда корзинку со щебнем, заткнем эту дыру. Она совсеммаленькая, ваша баррикада. Ей надо подрасти. Бросай в нее все, швыряй в неевсе, втыкай в нее все! Ломайте дом. Баррикада - это окрошка из всякойкрошки. Глянь-ка, вон застекленная дверь! Один из работавших воскликнул: - Застекленная дверь! На что она, по-твоему, нужна, пузырь? - Подумаешь, сам богатырь! - отпарировал Гаврош. - Застекленная дверьна баррикаде - превосходная вещь! Атаковать баррикаду она не мешает, а взятьпомешает. Разве вам никогда не приходилось воровать яблоки и перелезатьчерез стену, где понатыкано донышек от бутылок? Стеклянная дверь! Да онасрежет все мозоли на ногах национальной гвардии, когда та полезет набаррикаду! Черт побери, со стеклом не шутите! Эх, плохо вы соображаете,приятели! Гавроша бесил его пистолет без собачки. Он ходил от одного к другому итребовал: - Ружье, дайте ружье! Почему мне не дают ружья? - Ружье, тебе? - удивился Комбефер. - Вот те на! - возмутился Гаврош. - А почему бы нет? Было ведь у меняружье в тысяча восемьсот тридцатом году, когда поспорили с Карлом Десятым. Анжольрас пожал плечами. - Когда ружей хватит для мужчин, тогда их дадут детям. Гаврош гордо повернулся к нему и объявил: - Если тебя убьют раньше меня, я возьму твое. - Мальчишка! - крикнул Анжольрас. - Молокосос! - не остался в долгу Гаврош. Заблудившийся щеголь, бродивший в конце улицы, отвлек его внимание. Гаврош крикнул: - Идите к нам, молодой человек! Как насчет нашей старушки-родины?Неужели нет желания ей помочь? Щеголь поспешил скрыться.