Глава пятая. Громы небесные разражаются над головой мамаши Ворчуньи

На другой день мамаша Ворчунья - так прозвал Курфейрак старухупривратницу, главную жилицу и домоправительницу лачуги Горбо; вдействительности, как мы установили, ее звали г-жа Бюргон, но сорвиголовеКурфейраку не было до этого никакого дела, - итак, мамаша Ворчунья сизумлением заметила, что г-н Мариус опять ушел из дома в новом костюме. Он и на этот раз отправился в Люксембургский сад. Но дальше своейскамьи посередине аллеи не пошел. Он сел здесь, как и накануне; издали емухорошо были видны белая шляпка, черное платье и особенно голубое сияние. Онне двигался с места до тех пор, пока не стали запирать ворота сада. Он незаметил, как ушел г-н Белый с дочерью, и решил, что они прошли черезкалитку, выходившую на Западную улицу. Позднее, несколько недель спустя,перебирая все в памяти, он никак не мог припомнить, где же он обедал в тотвечер. На другой день - это был уже третий по счету - мамашу Ворчунью сновакак громом поразило: Мариус опять ушел в новом костюме. - Три дня подряд! - воскликнула она. Она пошла было за ним, но Мариус шел быстро, гигантскими шагами; этобыло равносильно попытке гиппопотама нагнать серну. Не прошло и двух минут,как она потеряла Мариуса из виду и вернулась еле живая, чуть не задохшись отсвоей астмы, вне себя от злости. "Наряжаться каждый день в парадное платье изаставлять людей бегать за собой! Ну есть ли во всем этом хоть капляздравого смысла?" - ворчала она. А Мариус опять пошел в Люксембургский сад. Девушка и г-н Белый были уже там. Делая вид, будто он читает книгу,Мариус подошел к ним насколько мог близко, но все же их разделяло ещедовольно большое расстояние, когда он обратился вспять. Вернувшись на своюскамейку, он просидел на ней битых четыре часа, наблюдая за воробьями,которые прыгали по аллее и словно насмехались над ним. Так прошло две недели. Мариус ходил теперь в Люксембургский сад не дляпрогулок, а просто чтобы сидеть, неизвестно зачем, на одном и том же месте.Усевшись, он уже не поднимался. Каждое утро он надевал новый костюм, хотяникому в нем не показывался, а на другой день начинал все сызнова. Девушка была в самом деле изумительно хороша. Если можно было вчем-нибудь упрекнуть ее внешность, то разве в том, что контраст междугрустным взглядом и веселой улыбкой придавал ее лицу что-то загадочное, и виные минуты это нежное личико, оставаясь все таким же прелестным, вдругприобретало странное выражение.