Глава четвертая. Начало серьезной болезни

На другой день Мариус достал из шкафа новый сюртук, новые панталоны,новую шляпу и новые ботинки, облачился во все эти доспехи, натянул -небывалая роскошь! - перчатки и в обычный час отправился в Люксембургскийсад. По дороге ему встретился Курфейрак, но он сделал вид, что не замечаетего. Курфейрак, вернувшись домой, сказал товарищам: "Я только что встретилновую шляпу и новый сюртук Мариуса и самого Мариуса в придачу. Наверно, оншел на экзамен. Вид у него был самый дурацкий". Придя в Люксембургский сад, Мариус обошел вокруг бассейна, полюбовалсяна лебедей, а потом долго стоял, погрузившись в созерцание, перед статуей спотемневшей от плесени головой и с отбитым бедром. У бассейна какой-тосорокалетний буржуа с брюшком, держа за руку пятилетнего мальчика, поучалего: "Избегай крайностей, сын мой. Держись подальше и от деспотизма и отанархии". Мариус выслушал рассуждения буржуа, потом еще раз обошел вокругбассейна. Наконец медленно, словно нехотя, направился в "свою аллею". Какбудто что-то и толкало его туда и не пускало. Сам он не отдавал себе в томотчета и полагал, что ведет себя как всегда. Войдя в аллею, он увидел на другом ее конце, на "их скамейке" г-наБелого и девушку. Он наглухо застегнул сюртук, обдернул его, чтобы неморщился, не без удовольствия отметил шелковистый отлив своих панталон идвинулся на скамью. Он напоминал человека, идущего в атаку и, конечно,уповающего на победу. Итак, я сказал: "Он двинулся на скамью", как сказалбы: "Ганнибал двинулся на Рим". Впрочем, все это делалось совершенно бессознательно, нисколько ненарушая ни обычного течения мыслей Мариуса, ни обычной их работы. В этусамую минуту он думал только о том, какая глупая книга - "Руководство кполучению степени бакалавра" и какими редкостными кретинами должны были бытьее составители, раз в ней в качестве высших образцов, созданных человеческимгением, приводятся целых три трагедии Расина и только одна комедия Мольера.В ушах у него стоял звон. Приближаясь к скамейке и на ходу обдергиваясюртук, он в то же время не спускал глаз с девушки. Ему казалось, что вокругнее, заполняя конец аллеи, разливается мерцающее голубое сияние. Но, по мере того как он приближался к скамье, шаг его замедлялся. Нанекотором расстоянии от нее далеко еще не пройдя всей аллеи, он вдругостановился и, сам не зная, как это случилось, повернул обратно. У него и вмыслях не было, что он не дойдет до конца. Едва ли девушка могла издалиразглядеть его и увидеть, как он хорош в своем новом костюме. Тем не менееон старался держаться как можно прямее, чтобы иметь бравый вид на тотслучай, если бы кому-нибудь из тех, что сидели сзади, вздумалось взглянутьна него. Он достиг противоположного конца аллеи, затем вернулся и на этот разосмелел. До скамьи оставалось пройти всего три дерева, но тут он вдругпочувствовал, что не может идти дальше, и заколебался. Ему показалось, чтодевушка повернула головку в его сторону. И все же мужественным и настойчивымусилием воли он поборол нерешительность и двинулся вперед. Несколько секундспустя он твердой походкой проследовал мимо скамейки, выпрямившись, красныйдо ушей, не смея взглянуть ни направо, ни налево и засунув руку за бортсюртука, словно государственный муж. Когда он проходил под огнем противника,сердце его заколотилось. На ней было то же платье из дама и та же креповаяшляпка, что и накануне. До него донесся чей-то дивный голос - наверное, "ееголос". Она что-то не спеша рассказывала. Она была прехорошенькая. Ончувствовал это, хотя и не пытался взглянуть на нее. "А она, конечно,прониклась бы ко мне уважением и почтением, - думал он, - если бы узнала,что не кто иной, как я, - подлинный автор рассуждения о Маркосе Обрегоне дела Ронда, которое Франсуа де Нефшато выдал за свое и поместил в качествепредисловия к своему изданию Жиль Блаза!" Он прошел в конец аллеи, до которого было совсем недалеко, затемповернул обратно и еще раз прошел мимо красавицы. На этот раз он был оченьбледен. По правде говоря, он испытывал неприятные ощущения. Теперь онудалялся от скамьи и от девушки, однако стоило ему повернуться к ней спиной,как он вообразил, что она смотрит на него, и начал спотыкаться. Больше не пытаясь подойти к скамейке, он остановился посредине аллеи,затем, чего раньше никогда не делал, сел и принялся посматривать в тусторону, полагая, что вряд ли особа, чьей белой шляпкой и черным платьем онлюбовался, могла остаться совершенно нечувствительной к шелковистому отливуего панталон и новому сюртуку. Через четверть часа он поднялся, намереваясь снова направиться клучезарной скамье. И вдруг застыл на месте. Впервые за пятнадцать месяцевему пришло в голову, что, наверное, господин, ежедневно приходивший в сад,чтобы посидеть на скамейке вместе с дочерью, тоже обратил на него внимание инаходит странным его постоянное присутствие здесь. Впервые почувствовал он также, что как-то неудобно даже в мысляхназывать незнакомца "г-н Белый". Несколько минут стоял он, опустив голову и чертя на песке тростью. Затем круто повернул в сторону, противоположную скамье, г-ну Белому иего дочери, и пошел домой. В тот день Мариус забыл пообедать. Он вспомнил об этом только в восемьчасов вечера, а так как идти на улицу Сен-Жак было уже поздно, он сказалсебе: "Не беда!" - и съел кусок хлеба. Прежде чем лечь, он почистил и аккуратно сложил свое платье.