Глава третья. Он не лишен привлекательности

По вечерам, располагая несколькими су, которые он всегда находит способраздобыть, homuncio отправляется в театр. Переступив за волшебный его порог,он преображается. Он был гаменом, он становится "тюти" {Мальчик из рабочейсемьи, житель парижских предместий. (Прим авт.).}. Театры представляют собойподобие кораблей, перевернутых трюмами вверх. В эти трюмы и набиваются тюти.Между тюти и гаменом такое же соотношение, как между ночной бабочкой и ееличинкой; то же существо, но только летающее, парящее. Достаточно одного егоприсутствия, его сияющего счастьем лица, его бьющих через край восторгов ирадостей, его рукоплесканий, напоминающих хлопанье крыльев, чтобы этоттесный, смрадный, темный, грязный, нездоровый, отвратительный, ужасный трюмпревратился в парадиз. Одарите живое существо всем бесполезным и отнимите у него всенеобходимое - и вы получите гамена. Гамен не лишен художественного чутья. Однако, к крайнему нашемусожалению, классический стиль не в его вкусе. По природе своей гамен неочень академичен. Так, например, мадмуазель Марс пользовалась у этих юных,буйных театралов популярностью, сдобренной некоторой дозой иронии. Гаменназывал ее "мадмуазель Шептунья". Это существо горланит, насмешничает, зубоскалит, дерется; оно обмотанов тряпки, как грудной младенец, одето в рубище, как философ. Этот оборвышчто-то удит в сточных водах, за чем-то охотится по клоакам; в нечистотахнаходит предмет веселья; вдохновенно сыплет руганью на всех перекрестках;издевается, свистит, язвит и напевает; равно готов и обласкать и оскорбить;способен умерить торжественность "Аллилуйи" какой-нибудь залихватской"Матантюр - люретой"; поет на один лад все существующие мелодии, от "упокойгосподи" до озорных куплетов. Он за словом в карман не лезет, знает и то,чего не знает; он спартанец даже в мошенничестве, безумец даже вблагоразумии, лирик даже в сквернословии. С него сталось бы присесть подкустик и на Олимпе; он мог бы вываляться в навозе, а встать осыпаннымзвездами. Парижский гамен - это Рабле в миниатюре. Он недоволен своими штанами, если в них нет кармашка для часов. Он редко бывает удивлен, еще реже - испуган. Высмеивает в песенкахсуеверия, разоблачает всякую ходульность и преувеличение, подтрунивает надтаинственным, показывает язык привидениям, не находит прелести в пафосе,смеется над эпической напыщенностью. Отсюда не следует, однако, что онсовсем лишен поэтической жилки; вовсе нет! Он просто склонен рассматриватьторжественные видения как шуточные фантасмагории. Предстань перед нимАдамастор, гамен, наверное, сказал бы: "Вот так чучело!"