VII. Допрос

Выйдя из столовой, Вильфор тотчас же сбросил с себя маску веселости ипринял торжественный вид, подобающий человеку, на которого возложен выс-ший долг - решать участь своего ближнего. Однако, несмотря на подвиж-ность своего лица, которой он часто, как искусный актер, учился передзеркалом, на этот раз ему трудно было нахмурить брови и омрачить чело. Ив самом деле, если не считать политического прошлого его отца, котороемогло повредить его карьере, если от него не отмежеваться решительно,Жерар де Вильфор был в эту минуту так счастлив, как только может бытьсчастлив человек: располагая солидным состоянием, он занимал в двадцатьсемь лет видное место в судебном мире; он был женихом молодой и красивойдевушки, которую любил не страстно, но разумно, как может любить помощ-ник королевского прокурора. Мадемуазель де Сен-Меран была не только кра-сива, но вдобавок принадлежала к семейству, бывшему в большой милостипри дворе. Кроме связей своих родителей, которые, не имея других детей,могли целиком воспользоваться ими в интересах своего зятя, невеста при-носила ему пятьдесят тысяч экю приданого, к коему, ввиду надежд (ужасноеслово, выдуманное свахами), могло со временем прибавиться полумиллионноенаследство. Все это вместе взятое составляло итог блаженства до того ос-лепительный, что Вильфор находил пятна даже на солнце, если перед темдолго смотрел в свою душу внутренним взором. У дверей его ждал полицейский комиссар. Вид этой мрачной фигуры зас-тавил его спуститься с высоты седьмого неба на бренную землю, по котороймы ходим; он придал своему лицу подобающее выражение и подошел к поли-цейскому. - Я готов! - сказал он. - Я прочел письмо, вы хорошо сделали, чтоарестовали этого человека; теперь сообщите мне о нем и о заговоре всесведения, какие вы успели собрать. - О заговоре мы еще ничего не знаем; все бумаги, найденные при нем,запечатаны в одну связку и лежат на вашем столе. Что же касается самогообвиняемого, то его зовут, как вы изволили видеть из самого доноса, Эд-мон Дантес, он служит помощником капитана на трехмачтовом корабле "Фара-он", который возит хлопок из Александрии и Смирны и принадлежит мар-сельскому торговому дому "Моррель и Сын". - До поступления на торговое судно он служил во флоте? - О, нет! Это совсем молодой человек. - Каких лет? - Лет девятнадцати - двадцати, не больше. Когда Вильфор, пройдя улицу Гран-рю, уже подходил к своему дому, кнему приблизился человек, по-видимому его поджидавший. То был г-н Мор-рель. - Господин де Вильфор! - вскричал он. - Как хорошо, что я застал вас!Подумайте, произошла страшная ошибка, арестовали моего помощника капита-на, Эдмона Дантеса. - Знаю, - отвечал Вильфор, - я как раз иду допрашивать его. - Господин де Вильфор, - продолжал Моррель с жаром, - вы не знаетеобвиняемого, а я его знаю. Представьте себе человека, самого тихого,честного и, я готов сказать, самого лучшего знатока своего дела во всемторговом флоте... Господин де Вильфор! Прошу вас за него от всей Души. Вильфор, как мы уже видели, принадлежал к аристократическому лагерю,а Моррель - к плебейскому; первый был крайний роялист, второго подозре-вали в тайном бонапартизме. Вильфор свысока посмотрел на Морреля и хо-лодно ответил: - Вы знаете, сударь, что можно быть тихим в домашнем кругу, честным вторговых сношениях и знатоком своего дела и тем не менее быть преступни-ком в политическом смысле. Вы это знаете, правда, сударь? Вильфор сделал ударение на последних словах, как бы намекая на самогоМорреля; испытующий взгляд его старался проникнуть в самое сердце этогочеловека, который дерзал просить за другого, хотя он не мог не знать,что сам нуждается в снисхождении. Моррель покраснел, потому что совесть его была не совсем чиста в от-ношении политических убеждений, притом же тайна, доверенная ему Дантесомо свидании с маршалом и о словах, которые ему сказал император, смущалаего ум. Однако он оказал с искренним участием: - Умоляю вас, господин де Вильфор, будьте справедливы, как вы должныбыть, и добры, как вы всегда бываете, и поскорее верните нам бедногоДантеса! В этом "верните нам" уху помощника королевского прокурора почудиласьреволюционная нотка. "Да! - подумал он. - "Верните нам"... Уж не принадлежит ли этот Дан-тес к какой-нибудь секте карбонариев, раз его покровитель так неосторож-но говорит во множественном числе? Помнится, комиссар сказал, что еговаяли в кабаке, и притом в многолюдной компании, - это какаянибудь тай-ная ложа". Он продолжал вслух: - Вы можете быть совершенно спокойны, сударь, и вы не напрасно проси-те справедливости, если обвиняемый не виновен; если же, напротив, он ви-новен, мы живем в трудное время, и безнаказанность может послужить па-губным примером. Поэтому я буду вынужден исполнить свой долг. Он поклонился с ледяной учтивостью и величественно вошел в свой дом,примыкающий к зданию суда, а бедный арматор, как окаменелый, осталсястоять на улице. Передняя была полна жандармов и полицейских; среди них, окруженныйпылающими ненавистью взглядами, спокойно и неподвижно стоял арестант. Вильфор, пересекая переднюю, искоса взглянул на Дантеса и, взяв изрук полицейского пачку бумаг, исчез за дверью, бросив на ходу: - Введите арестанта. Как ни был мимолетен взгляд, брошенный Вильфором на арестанта, он всеже успел составить себе мнение о человеке, которого ему предстояло доп-росить. Он прочел ум на его широком и открытом челе, мужество в егоупорном взоре и нахмуренных бровях и прямодушие в его полных полуоткры-тых губах, за которыми блестели два ряда зубов, белых, как слоноваякость. Первое впечатление было благоприятно для Дантеса; но Вильфору частоговорили, что политическая мудрость повелевает не поддаваться первомупорыву, потому что это всегда голос сердца; и он приложил это правило кпервому впечатлению, забыв о разнице между впечатлением и порывом. Он задушил добрые чувства, которые пытались ворваться к нему в серд-це, чтобы оттуда завладеть его умом, принял перед зеркалом торжественныйвид и сел, мрачный и грозный, за свой письменный стол. Через минуту вошел Дантес. Он был все так же бледен, но спокоен и приветлив; он с непринужденнойучтивостью поклонился своему судье, потом поискал глазами стул, словнонаходился в гостиной арматора Морреля. Тут только встретил он тусклый взгляд Вильфора - взгляд, свойственныйблюстителям правосудия, которые не хотят, чтобы кто-нибудь читал их мыс-ли, и потому превращают свои глаза в матовое стекло. Этот взгляд дал по-чувствовать Дантесу, что он стоит перед судом. - Кто вы и как ваше имя? - спросил Вильфор, перебирая бумаги, подан-ные ему в передней; за какой-нибудь час дело уже успело вырасти в до-вольно объемистую тетрадь: так быстро язва шпионства разъедает несчаст-ное тело, именуемое обвиняемым. - Меня зовут Эдмон Дантес, - ровным и звучным голосом отвечал юноша,- я помощник капитана на корабле "Фараон", принадлежащем фирме "Моррельи Сын". - Сколько вам лет? - продолжал Вильфор. - Девятнадцать, - отвечал Дантес. - Что вы делали, когда вас арестовали? - Я обедал с друзьями по случаю моего обручения, - отвечал Дантесслегка дрогнувшим голосом, настолько мучителен был контраст между ра-достным празднеством и мрачной церемонией, которая совершалась в эту ми-нуту, между хмурым лицом Вильфора и лучеразным личиком Мерседес. - По случаю вашего обручения? - повторил помощник прокурора, невольновздрогнув. - Да, я женюсь на девушке, которую люблю уже три года. Вильфор, вопреки своему обычному бесстрастию, был все же поражен та-ким совпадением, и взволнованный голос юноши пробудил сочувственный отз-вук в его душе, он тоже любил свою невесту, тоже был счастлив, и вот егорадости помешали, для того чтобы он разрушил счастье человека, который,подобно ему, был так близок к блаженству. "Такое философическое сопос-тавление, - подумал он, - будет иметь большой успех в гостиной маркизаде СенМеран; и, пока Дантес ожидал дальнейших вопросов, он начал подби-рать в уме антитезы, из которых ораторы строят блестящие фразы, рассчи-танные на аплодисменты и подчас принимаемые за истинное красноречие. Сочинив в уме изящный спич, Вильфор улыбнулся и сказал, обращаясь кДантесу: - Продолжайте. - Что же мне продолжать? - Осведомите правосудие. - Пусть правосудие скажет мне, о чем оно желает быть осведомлено, и яему скажу все, что знаю. Только, - прибавил он с улыбкою, - предупреж-даю, что я знаю мало. - Вы служили при узурпаторе? - Меня должны были зачислить в военный флот, когда он пал. - Говорят, вы весьма крайних политических убеждений, - сказалВильфор, которому об этом никто ничего не говорил, но он решил на всякийслучай предложить этот вопрос в виде обвинения. - Мои политические убеждения!.. Увы, мне стыдно признаться, но у меняникогда не было того, что называется убеждениями, мне только девятнад-цать лет, как я уже имел честь доложить вам; я ничего не знаю, никакоговидного положения я занять не могу; всем, что я есть и чем я стану, еслимне дадут то место, о котором я мечтаю, я буду обязан одному господинуМоррелю. Поэтому все мои убеждения, и то не политические, а частные,сводятся к трем чувствам: я люблю моего отца, уважаю господина Морреля иобожаю Мерседес Вот, милостивый государь, все, что я могу сообщить пра-восудию; как видите, все это для него мало интересно. Пока Дантес говорил, Вильфор смотрел на его честное, открытое лицо иневольно вспомнил слова Рене, которая, не зная обвиняемого, просила оснисхождении к нему. Привыкнув иметь дело с преступлением и преступника-ми, помощник прокурора в каждом слове Дантеса видел новое доказательствоего невиновности. В самом деле, этот юноша, почти мальчик, простодушный,откровенный, красноречивый тем красноречием сердца, которое никогда недается, когда его ищешь, полный любви ко всем, потому что был счастлив,а счастье и самых злых превращает в добрых, - изливал даже на своегосудью нежность и доброту, переполнявшие его душу. Вильфор был с ним су-ров и строг, а у Эдмона во взоре, в голосе, в движениях не было ничего,кроме приязни и доброжелательности к тому, кто его допрашивал. "Честное слово, - подумал Вильфор, - вот славный малый, и, надеюсь,мне нетрудно, будет угодить Рене, исполнив первую ее просьбу; этим язаслужу сердечное рукопожатие при всех, а в уголке, тайком, нежный поце-луй". От этой сладостной надежды лицо Вильфора прояснилось, и когда, отор-вавшись от своих мыслей, он перевел взгляд на Дантеса, Дантес, следившийза всеми переменами его лица, тоже улыбнулся. - У вас есть враги? - спросил Вильфор. - Враги? - сказал Дантес. - Я, по счастью, еще так мало значу, что неуспел нажить их. Может быть, я немного вспыльчив, но я всегда старалсяукрощать себя в отношениях с подчиненными. У меня под началом человекдесять - двенадцать матросов. Спросите их, милостивый государь, и онивам скажут, что любят и уважают меня не как отца, - я еще слишком молоддля этого, - а как старшего брата. - Если у вас нет врагов, то, может быть, есть завистники. Вам толькодевятнадцать лет, а вас назначают капитаном, это высокая должность в ва-шем звании; вы женитесь на красивой девушке, которая вас любит, а эторедкое счастье во всех званиях мира. Вот две веские причины, чтобы иметьзавистников. - Да, вы правы. Вы, верно, лучше меня знаете людей, а может быть, этои так. Но если эти завистники из числа моих друзей, то я предпочитаю незнать, кто они, чтобы мне не пришлось их ненавидеть. - Это неверно. Всегда надо, насколько можно, ясно видеть окружающее.И, сказать по правда, - вы кажетесь мне таким достойным молодым челове-ком, что для вас я решаюсь отступить от обычных правил правосудия и по-мочь вам раскрыть истину... Вот донос, который возводит на вас обвине-ние. Узнаете почерк? Вильфор вынул из кармана письмо и протянул его Дантесу. Дантес пос-мотрел, прочел, нахмурил лоб и сказал: - Нет, я не знаю этой руки; почерк искажен, но довольно тверд. Вовсяком случае это писала искусная "рука. Я очень счастлив, - прибавилон, глядя на Вильфора с благодарностью, - что имею дело с таким челове-ком, как вы, потому что действительно этот завистник - настоящий враг! По молнии, блеснувшей в глазах юноши при этих словах, Вильфор понял,сколько душевной силы скрывается под его наружной кротостью. - А теперь, - сказал Вильфор, - отвечайте мне откровенно, не как об-виняемый судье, а как человек, попавший в беду, отвечает человеку, кото-рый принимает в нем участие: есть ли правда в этом безыменном доносе? И Вильфор с отвращением бросил на стол письмо, которое вернул емуДантес. - Все правда, а в то же время ни слова правды; а вот чистая правда,клянись честью моряка, клянусь моей любовью к Мерседес, клянусь жизньюмоего отца! - Говорите, - сказал Вильфор. И прибавил про себя: "Если бы Рене могла меня видеть, надеюсь, она была бы довольна мною ине называла бы меня палачом". - Так вот: когда мы вышли из Неаполя, капитан Леклер заболел нервнойгорячкой; на корабле не было врача, а он не хотел приставать к берегу,потому что очень спешил на остров Эльба, и потому состояние его такухудшилось, что на третий день, почувствовав приближение смерти, он поз-вал меня к себе. "Дантес, - сказал он, - поклянитесь мне честью, что исполните поруче-ние, которое я вам дам; дело чрезвычайно важное". "Клянусь, капитан", - отвечал я. "Так как после моей смерти командование переходит к вам, как помощни-ку капитана, вы примете командование, возьмете курс на остров Эльба, ос-тановитесь в Порто-Феррайо, пойдете к маршалу и отдадите ему это письмо;может быть, там дадут вам другое письмо или еще какое-нибудь поручение.Это поручение должен был получить я; вы, Дантес, исполните его вместоменя, и вся заслуга будет ваша". "Исполню, капитан, но, может быть, не так-то легко добраться до мар-шала?" "Вот кольцо, которое вы попросите ему передать, - сказал капитан, -это устранит все препятствия". И с этими словами он дал мне перстень. Через два часа он впал в бес-памятство, а на другой день скончался. - И что же вы сделали? - То, что я должен был сделать, то, что всякий другой сделал бы намоем месте. Просьба умирающего всегда священна; но у нас, моряков,просьба начальника - это приказание, которое нельзя не исполнить. Итак,я взял курс на Эльбу и прибыл туда на другой день; я всех оставил наборту и один сошел на берег. Как я и думал, меня не хотели допустить кмаршалу; но я послал ему перстень, который должен был служить условнымзнаком; и все двери раскрылись передо мной. Он принял меня, расспросил осмерти бедного Леклера и, как тот и предвидел, дал мне письмо, приказавлично доставить его в Париж. Я обещал, потому что это входило в исполне-ние последней воли моего капитана. Прибыв сюда, я устроил все дела накорабле и побежал к моей невесте, которая показалась мне еще прекраснейи милей прежнего. Благодаря господину Моррелю мы уладили все церковныеформальности; и вот, как я уже говорил вам, я сидел за обедом, готовилсячерез час вступить в брак и думал завтра же ехать в Париж, как вдруг поэтому доносу, который вы, по-видимому, теперь так же презираете, как ия, меня арестовали. - Да, да, - проговорил Вильфор, - все это кажется мне правдой, и есливы в чем виновны, так только в неосторожности; да и неосторожность вашаоправдывается приказаниями капитана. Отдайте нам письмо, взятое вами наострове Эльба, дайте честное слово, что явитесь по первому требованию, ивозвращайтесь к вашим Друзьям. - Так я свободен! - вскричал Дантес вне себя от радости. - Да, только отдайте мне письмо. - Оно должно быть у вас, его взяли у меня вместе с другими моими бу-магами, и я узнаю некоторые из них в этой связке. - Постойте, - сказал Вильфор Дантесу, который взялся уже было за шля-пу и перчатки, - постойте! Кому адресовано письмо? - Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, в Париже. Если бы гром обрушился на Вильфора, он не поразил бы его таким быст-рым и внезапным ударом; он упал в кресло, с которого привстал, чтобывзять связку с бумагами, захваченными у Дантеса, и, лихорадочно порыв-шись в них, вынул роковое письмо, устремив на него взгляд, полный невы-разимого ужаса. - Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, номер тринадцать, - прошепталон, побледнев еще сильнее. - Точно так, - сказал изумленный Дантес. - Разве вы его знаете? - Нет, - быстро ответил Вильфор, - верный слуга короля не знается сзаговорщиками. - Стало быть, речь идет о заговоре? - спросил Дантес, который, послетого как уже считал себя свободным, почувствовал, что дело принимаетдругой оборот. - Во всяком случае я уже сказал вам, что ничего не знал осодержании этого письма. - Да, - сказал Вильфор глухим голосом, - но вы знаете имя того, комуоно адресовано! - Чтобы отдать письмо лично ему, я должен был знать его имя. - И вы никому его не показывали? - спросил Вильфор, читая письмо ивсе более и более бледнея. - Никому, клянусь честью! - Никто не знает, что вы везли письмо с острова Эльба к господину Ну-артье? - Никто, кроме того, кто вручил мне его. - И это еще много, слишком много! - прошептал Вильфор. Лицо его становилось все мрачнее, по мере того как он читал; егобледные губы, дрожащие руки, пылающие глаза внушали Дантесу самые дурныепредчувствия. Прочитав письмо, Вильфор схватился за голову и замер. - Что с вами, сударь? - робко спросил Дантес. Вильфор не отвечал, потом поднял бледное, искаженное лицо и еще разперечел письмо. - И вы уверяете, что ничего не знаете о содержании этого письма? -сказал Вильфор. - Повторяю и клянусь честью, что не знаю ничего Но что с вами? Вамдурно? Хотите, я позвоню? Позову кого-нибудь? - Нет, - сказал Вильфор, быстро вставая, - стойте на месте и молчите;здесь я приказываю, а не вы. - Простите, - обиженно сказал Дантес, - я только хотел помочь вам. - Мне ничего не нужно. Минутная слабость - только и всего. Думайте осебе, а не обо мне. Отвечайте. Дантес ждал вопроса, но тщетно; Вильфор опустился в кресло, нетвердойрукой отер пот с лица и в третий раз принялся перечитывать письмо. - Если он знает, что тут написано, - прошептал он, - и если он ког-да-нибудь узнает, что Нуартье - отец Вильфора, то я погиб, погиб без-возвратно! И он время от времени взглядывал на Эдмона, как будто его взглядымогли проникнуть сквозь невидимую стену, ограждающую в сердце тайну, окоторой молчат уста. - Нечего сомневаться! - воскликнул он вдруг. - Ради самого неба, - оказал несчастный юноша, - если вы сомневаетесьво мне, если вы подозреваете меня, допрашивайте. Я готов отвечать вам. Вильфор сделал над собой усилие и голосом, которому он старался пря-дать уверенность, сказал: - Вследствие ваших показаний на вас ложатся самые тяжкие обвинения;поэтому я не властен тотчас же отпустить вас, как надеялся. Прежде чемрешиться на такой шаг, я должен снестись со следователем. А пока вы ви-дели, как я отнесся к вам. - О да, и я благодарю вас! - вскричал Дантес. - Вы обошлись со мноюне как судья, а как друг. - Ну, так вот, я задержу вас еще на некоторое время, надеюсь ненадол-го, главная улика против вас - это письмо, и вы видите... Вильфор подошел к камину, бросил письмо в огонь и подождал, пока оносгорело. - Вы видите, - продолжал он, - я уничтожил его. - Вы больше, чем правосудие, - вскричал Дантес, - вы само милосердие! - Но выслушайте меня, - продолжал Вильфор. - После такого поступкавы, конечно, понимаете, что можете довериться мне. - Приказывайте, я исполню ваши приказания. - Нет, - сказал Вильфор, подходя к Дантесу, - нет, я не собираюсь вамприказывать; я хочу только дать вам совет, понимаете? - Говорите, я исполню ваш совет, как приказание. - Я оставлю вас здесь, в здании суда, до вечера. Может быть, кто-ни-будь другой будет вас допрашивать. Говорите все, что вы мне рассказыва-ли, но ни полслова о письме! - Обещаю, сударь. Теперь Вильфор, казалось, умолял, а обвиняемый успокаивал судью. - Вы понимаете, - продолжал Вильфор, посматривая на пепел, сохраняв-ший еще форму письма, - теперь письмо уничтожено. Только вы да я знаем,что оно существовало; его вам не предъявят; если вам станут говорить онем, отрицайте, отрицайте смело, и вы спасены. - Я буду отрицать, не беспокойтесь, - сказал Дантес. - Хорошо, - сказал Вильфор и взялся за звонок; потом помедлил немногои спросил: - У вас было только это письмо? - Только это. - Поклянитесь! Дантес поднял руку. - Клянусь! - сказал он. Вильфор позвонил. Вошел полицейский комиссар. Вильфор сказал ему на ухо несколько слов; комиссар отвечал кивком го-ловы. - Ступайте за комиссаром, - сказал Вильфор Дантесу. Дантес поклонился, еще раз бросил на Вильфора благодарный взгляд ивышел. Едва дверь затворилась, как силы изменили Вильфору, и он упал в крес-ло почти без чувств. Через минуту он прошептал: - Боже мой! От чего иногда зависит жизнь и счастье!.. Если бы коро-левский прокурор был в Марселе, если бы вместо меня вызвали следователя,я бы погиб... И это письмо, это проклятое письмо, ввергло бы меня в про-пасть!.. Ах, отец, отец! Неужели ты всегда будешь мешать моему счастьюна земле? Неужели я должен вечно бороться с твоим прошлым? Но вдруг его словно осенило: на искривленных губах появилась улыбка;его блуждающий взгляд, казалось, остановился на какой-то мысли. - Да, да, - вскричал он, - это письмо, которое должно было погубитьменя, может стать источником моего счастья". Ну, Вильфор, за дело! И, удостоверившись, что обвиняемого уже нет в передней, помощник ко-ролевского прокурора тоже вышел и быстрыми шагами направился к дому сво-ей невесты.