Елена Тюгаева 4 страница

Но принципы и моральные устои, ведущие многотысячелетнюю войну с чувствами, понесли очередное поражение. Они пыжились, выбрасывали лозунги: "Это была минутная слабость!", " Я не шалава, к которым он привык!". Но в середине ночи Верка встала, прошла босыми ногами по холодному полу и включила на кухне подсветку на вытяжке над плитой. При этом минимальном освещении можно было сделать чашку чая с мелиссой, посмотреть на далёкие огни вокзалов, кафе и ночных клубов и сказать себе: "А Матвей не умеет довести меня до... этого самого."
И руки у него недостаточно ловкие, и поцелуи всегда одинаковые, и он не умеет втянуть мою верхнюю губу под свою и снизу погладить её языком, так, чтобы по коже побежали сладкие мурашки...
Наверное, не зря разные племена и народы в течение всех эпох изобретали мифы о женской холодности. Настоящая леди не движется, - внушали юным англичанкам, но мы помним, как яростно сходила с ума Кэти по мрачному бродяге Хитклифу - в самую что ни на есть бессексуальную викторианскую эпоху. Адюльтер свидетельствует о порочности натуры, шептали с пеной на губах французские папаши и мамаши, но Эмма Бовари напилась мышьяку, когда лишилась источника оргазма. Североафриканские сыны ислама идут дальше, делая девочкам варварское обрезание клитора. Но, чёрт возьми, разве женскую чувственность можно отрезать?
"Не сходи с ума, Вера", - приказала себе страдалица, - "ну, было и было. Люди и еду готовят по-разному, и музыкальный слух у кого-то есть, у кого-то нет. Оргазмом не перекроешь дружбу, любовь, искренность, жертвенность..."
Тут запищала тонким голоском предательская мысль - жертвенности тоже нет, Матвей не хочет оставить свою не такую уж больную мамочку ради тебя... Но Вера решительно встала. Погасила свет на вытяжке и отправилась в ванную. Надо полежать в тёплой воде с маслом чайного дерева и почитать что-нибудь отвлекающеё, сценарии передач на будущую неделю, например.

В понедельник утром, проводив Матвея на самый ранний автобус (6.05., кошмарная тьма и тишина), Вера могла бы со спокойной совестью поспать еще до половины девятого. Но сон почему-то не приходил. Снова зажили самостоятельной жизнью вазочки и статуэтки, шкатулочки и портьеры покойной Дины Марковны Котиной. Эти неодушевлённые сволочи умели лихо играть на нервах именно тогда, когда Верке было одиноко и горько. Перешёптывались тоненькими голосками, бликовали, задерживая редкие огни проезжающих автомобилей. Чуть ли не бегали по полкам. Вера вскочила с постели. Позвонила Матвею:
- Ты сел в автобус?
- Да, кролик. Уже еду. Ты чего не спишь?
- О тебе думала. Сейчас лягу.
Вера не легла. Сначала она уцепила с полки книгу, особенно раздражающую густой позолотой корешка. Открыла - ни черта не понятно. Ни русский, ни английский, вообще - не буквы, а какие-то крючки и палочки.
- Зачем держать в доме книги, которые никто никогда не прочтёт! - сердито сказала вслух Верка.
Она знала, что в шкафах полно русских книг, и очень интересных, но сейчас они бы её не устроили. Она включила компьютер. Как будто знала - в почте было длиннющеё письмо от [email protected].
- Где ты мой имейл-то взял, аферист! - крикнула довольным голосом Верка.
Аферист с этого и начинал. Он, оказывается, позвонил редактору новостной программы. Продолжил Суперстар горьким трогательным нытьем о том, что Вера Нестерова оказалась самой красивой, влекущей и необычной девушкой в его жизни. Он мечтает о второй встрече, тем более, что муж ведь уехал? а сам Леонид Зеленин пробудет в городе ещё не меньше месяца. Помнит ли Вера, в интервью он говорил о снимках исторического фильма? Все исторические фильмы снимаются в вашем городе, Вера. Здесь сохранились чудесные старинные улицы, особняки и мосты. Вчера Леонид пошёл вечером с друзьями-актёрами в ресторан - на одной из таких старинных улиц, с видом на вековые вязы, статую балерины на чёрном постаменте и массивное некрасивое здание синагоги. Как чёрт возьми, тоскливо ему было: снобистская еда, выспренние напитки и такие же надменные речи - типа об искусстве, типа о судьбах культуры, а на самом деле - привычный звон языков, сделанных из нержавейки, равно, как и мозги их обладателей... Весь вечер Леонид просидел, глядя на эти вязы, чёрную балерину и угол синагоги, и думал о той, кто придала его жизни смысл. О Вере.
Вера, давай встретимся. Если ты думаешь, что мне нужен только секс, что я обычный кобель, запавший на красавицу, то давай просто погуляем по улице. По одной из этих древних улиц, которые разбудили меня от утомительного сна. Знаешь, бывают такие сны, во время которых не столько отдохнёшь, сколько голову отдавишь... вся моя жизнь до тебя была таким сном.
Может, мне всё кажется, Вера. В любом случае, давай встретимся. Напиши сама, в какое время тебе удобно. Или просто напиши: пошёл к чёрту, Зеленин.

Вера сглотнула слёзы и написала: пошёл к чёрту, Зеленин.
Прочитала письма от подружек, просмотрела женский журнал, на который подписывалась, секреты весеннего макияжа, как похудеть к лету, модные шарфы, и отправила второе письмо [email protected].
"Давай сегодня в сквере Щукина, это напротив архитектурного института. В 19.00."

Собственно, и всё. Погибла Вера, погибла молодая семья, погиб Матвей, ещё не подозревая об этом. Может быть, гибель зависла бы на одной жилке над обрывом, и всё ещё приросло бы, зажило и вернулось на прежние колеи... Подумаешь, встретились две звезды, решившие, что из-за их красоты и самобытности им позволено всё. Погуляли по старинным переулкам, о, да, у нас этих переулков с будоражащими воображение красивыми названиями - как собак нерезаных: Стеклянный Сад, Берёзовский Овраг, Старообрядческая Слобода, Мраморный Мост... Мы всем петербургам дадим фору по части изысканных названий, мрачных подворотен и живописных развалин. Леонид, привыкший вживаться то в гусара, то в цесаревича, на подобном фоне особенно расцветал. А Вера старых камней не любила. Она вдохновлялась белыми зубами и русыми кудрями возлюбленного. Да что уж там, возлюбленного - по-честному, любовника. Ведь в первую же встречу - там, в сквере Щукина, были поцелуи под заснеженной липой и их продолжение - бурные кувырки и пируэты на широкой гостиничной кровати в номере Л.Зеленина. На следующий день повторилось. На третий день парочку видели на загородной лыжной базе отдыха... Вот вам и Верка, провинциальная малютка, которую даже Марк Анатольевич Гурвич перепугал своим скромным наскоком. Романтики скажут - так меняет человека любовь. Отрезюмируем более прагматично: слава, деньги и секс очень сильны над человеческими душами. Слышите, господин Сатана? Три один в вашу пользу.
Пресса пока недоуменно молчала. Всё могло кончиться ничем. Мало ли подобного было в жизни Леонида Зеленина? Совсем недавно Интернет выбрасывал где надо и не надо его фото в обнимку с белокурой особой, часто мелькающей на экране, но неизвестной ничем, кроме очень крупного рта. А до этого были фотографии со знаменитой гимнасткой или фигуристкой...

Но тут вмешался Дом. Именно с большой буквы, так писали его в локальной прессе, и всем жителям «благословенного» города надоело до оскомины: Дом ветшает, Дом на грани сноса, городская дума вновь обошла вопрос о Доме... На фоне Дома Зеленина несколько раз снимали - то в бричке с откинутым верхом, то держащим тонкую руку в чёрной перчатке, принадлежащую очень модной и очень зловредной актрисе. Актриса, несмотря на ярко выраженный азиатский (будем точны - бурятский) типаж лица играла Натали Гончарову, а Зеленин - Дантеса. Что делали тридцатидевятилетняя бурятка Гончарова и двадцатисемилетний еврей Дантес на фоне развалюхи, оплывшей плесенью и ярко-розовыми пятнами домового гриба, не объяснил бы, наверное, сам режиссёр. Впрочем, у него имелась какая-то концепция, которая никому здесь неинтересна. Факт в том, что к Зеленину явились супруги Маркеловы.
Это был четверг, запись пятничной передачи у Верки только в два часа, поэтому Верка спокойно переночевала у Зеленина и, счастливая от ночи любви, долгого здорового сна и ванны с иланг-иланг, сидела в короткой рубашечке перед телевизором и ждала завтрака. А Лёня звонил в Москву бабушке. Визит Маркеловых был не предусмотрен, не ожидаем, и вообще, портье подумал, что это директор театра (Лёня вчера болтнул - ко мне может зайти директор местной драмы), а Верка спокойно открыла дверь, предполагая, что муж бурятской Гончаровой пришёл, по привычке, попросить опохмелиться.
- Ой! - растерянно воскликнула Верка, а тощенькие шустрые старичок со старушкой вошли в прихожую и по очереди крепко пожали Верке руку. Голые ноги прелестной телеведущей, торчащие из-под минимальной рубашонки, нисколько их не смутили.
- Очень рады познакомиться с супругой знаменитого артиста! - таким голосом, точно он кричал с трибуны в мегафон, сказал Анатолий Фёдорович Маркелов.
- Я как бы не совсем.., - промямлила Верка, не знавшая, что делать - одежонку накинуть или в ванной спрятаться.
- Я каждый день смотрю вас по телевизору! - вкрадчиво произнесла Татьяна Юрьевна. - Вы с Лёней очень красивая пара!
И понеслось... Лёня, рассчитывавший на благодушное безделье до вечерней съёмки, напрягся, побледнел, а когда ему показали фотографии Дома и бесчисленные статьи о Доме, растерялся окончательно.
- Что от меня требуется? Верунчик, ты бы позвонила на ресепшн, котик, пусть принесут четыре кофе и какого-нибудь печенья...
Краеведы - один яростно, другая - вкрадчиво продолжили обрабатывать оба Лёниных уха. Дому - двести лет, а может, и все двести пятьдесят. Анатолий Фёдорович много лет работает над этим вопросом. Роет архивы, ищет в библиотеках старинные подшивки газет. В этом доме жил предводитель дворянства, останавливались проездом все знаменитости России - от Гоголя до Черномырдина.
- Черномырдин-то что делал в этой развалюхе? - вклинилась Вера. - Там бомжи костры разводят, а наркоманы ханку варят.
- Вот именно! - возопил митинговым голосом Анатолий Фёдорович. - Превратили историческое достояние в бомжатник! А всё наши власти. Денег у них нет отремонтировать Дом и сделать в нём музей.
- Музей чего? - спросил Лёня.
- Да хоть чего! Хотя бы музей вашего творчества, Леонид Борисович. Вы в нашем городе уже не раз снимаетесь. Разместим там ваши исторические костюмы, фотографии, стенды с публикациями в прессе... Вы только денег дайте.
- Денег? - задумчиво сказал Лёня.
Он перебирал в уме бабушкину эмиграцию, весенний тюнинг "Крайслера", поездку с Верой на Мальдивские острова. Музей имени Л.Зеленина никак не вписывался в бюджет. И вообще Лёня не любил громких истеричных событий, особенно политического плана. Хорошо, что кофе подоспел, и на время умерил страсти.
- Тут ведь одна богатая сволочь подкапывается под этот дом, - вкрадчиво сообщила Татьяна Юрьевна. - Говорят, землю под ним уже купила. А земля - самое дорогое, ну, вы в курсе.
Лёня и Вера закивали головами, думая с дружной тоской: о, наше широкое ложе, сколько наслаждений ты могло бы нам ещё подарить...
- Ведь один особняк уже захапала, гадина, - Анатолий Фёдорович закричал над кофе так, что тот вспенился. - Покупала по кусочку, пока весь не оттяпала! А теперь ей второй нужен - для доченьки её якобы. Ещё поэтом себя называет, бесстыжая...
- Это Зинаида Андреевна, что ли? - быстро спросила Вера, которая знала о Зинаидином особняке от Володи и от товарок по прежней службе.
- Она-она!
Утвердительный ответ показался Верке бокалом ледяного лимонада в жару. Есть шанс спасти Лёню и себя. Она сделала краеведам упреждающий знак рукой и взяла мобильник.
- Володя, привет! Слушай, ты где, ты как? У меня такое дело... ты общаешься с твоей Зинаидой?
Володя в компании Бука, двух молдаван и трёх таджиков покрывал гипсокартоном стены чьей-то небедной дачи. Дача была в километре от городской черты. В общем-то, ему нетрудно было позвонить Зинаиде Андреевне, но он в толк взять не мог, какое до этого дело Верке.
- А такое! - ответила Верка внушительным (для краеведов нарочно) голосом. - Предупреди её по-дружески. Я ведь в новостях работаю. Опозорю её на всю область, писательницу хренову.
- Зачем тебе это? - спросил Володя.
- Если тебе, Рыбаков, до лампочки история страны, то мне - нет!
На этом Верка закончила. Она была уверена, что Володя позвонит Зинаиде Андреевне - хотя бы даже из любопытства. У краеведов и Лёни её эскапада вызвала бурный восторг. Дальше Вера сказала пару слов о Володе - молодом любовнике бессовестной писательницы и ловко выставила краеведов за дверь.
- Ух ты! - воскликнул Лёня. - Какая ты пробивная, а я и не знал!

И ведь не только Леонид Зеленин - никто не знал. Зинаида Андреевна повозмущалась в телефонную трубку - какая, оказывается, наглая девка, вот и делай таким добро. Володю она к себе не пригласила, муж был дома. И у порога дома оказались трое журналистов, не менее наглых, чем Верка. Сфотографировали бессовестную писательницу, расхищающую историческое и культурное прошлое. Снимки в движении - дама в полушубке из светлой норки выходит из особняка, дама машет руками на представителей прессы, дама прыгает в автомобиль "Ситроен", камера запечатлела неуклюже вскинутую ногу в сапоге с оторванной набойкой и искажённое алчностью и неправедным гневом лицо. Эти снимки потом преследовали бедную Зинаиду Андреевну во всех областных газетах. Выражение лица ещё так-сяк, но эта раскоряченная поза и оторванная набойка! Зинаида Андреевна в ярости потребовала у своих кадровиков телефон Верки. Отыскали. Позвонила несчастная женщина и кричала несколько минут отёкшим слезливым голосом: "Что я тебе сделала? Чем я тебя обидела, Вера?!"
Вера, ещё вся розовая от недавнего восхождения на любовный Эверест, лениво накручивала на палец Лёнин локон и повторяла:
- А я тут при чём? Это краеведы.
Она не лгала. Прессу натравили на писательницу краеведы. Потом Зинаида Андреевна узнала правду. Но во время её звонка Марк Анатольевич Гурвич уже объезжал редакции газет, опубликовавших снимки и статьи.
- К тебе вернётся зло, сволочь мерзкая! Бог есть, убедишься! - крикнула Зинаида Андреевна, и отключилась.
Вера убедилась в существовании Господа Бога уже на другой день, когда у входа в гостиничный номер засверкали фотокамеры. Первая красавица областного ТВ и звезда российского кино - ах! выходят из номера вместе в полдесятого утра! ох! садятся в одно авто! ого-го! он успокаивающе кладёт руку на её колено: "Не обращай внимания, Солнце"... Безусловно, прессу привели деньги Зинаиды Андреевны и ораторский талант Марка Анатольевича. Но ведь за любыми действиями людей стоит высшая воля. Значит, цветные снимки Веры и Леонида напечатал Господь Бог. Надо отдать ему должное, фото были эстетичными - никаких оттопыренных ног и оторванных набоек. Вера и Леонид смотрелись вместе как голливудская, да что там - как первая человеческая пара в Эдеме. Очень гармонично, очень ярко.

Глава 18. "... она должна была с её красотой сидеть в этой деревне?..."

Матвей проснулся в пять утра. Будильник ещё молчал, давая хозяину право поспать ещё два сладких часа, но Матвей встал и подошёл к окну - подозрительно белой была ночь за окном. А это не ночь, это странный и страшный снег сыпался с неба, создавая сплошную завесу. Белое, цвет смерти. В пять часов утра особенно страшно, но Матвей подумал не об этом. Хоть бы улеглось до половины восьмого. Как идти на работу под таким кошмаром?
После этого он лёг и мгновенно уснул. В семь небо было, как положено ему зимой, чёрное. Матвей отправился на кухню - поставить чайник. Двигаться он старался бесшумно: матери на работу к десяти, деду вообще никуда не идти, пусть поспят. Матвей привык так - лет с восьми он сам собирался в школу, сам готовил себе завтрак и заворачивал с собой обед. Скудный семейный бюджет не позволял посещать школьный буфет, приходилось носить с собой небогатые бутерброды. Иногда это бывали два ломтя хлеба, прослоенные домашним вареньем. Сейчас Матвей зарабатывал нормально, но по-прежнему собирал себе свёрток. Богатая фабрика не имела собственной столовой. Административная группа обедала в ближнем кафе, рабочие приносили из дома жареную курятину, сосиски, яйца и тому подобное.
Служебного автобуса фабрика тоже не имела. Народ ездил на работу на личных автомобилях, а те, кто попроще (вроде Матвея) ходили пешком - два-три километра в любую погоду. В любую, чёрт возьми, но не в такой Апокалипсис, воскликнул Матвей, пытаясь открыть дверь. Его попытки имели слабый результат. Дверь плотно занесло снегом, и Матвею удалось выйти в окружающую среду только через четверть часа, прокапываясь руками. Окружающая среда была белая, без малейшей примеси другого цвета. Крыльцо, двор, сад, калитка - всё было занесено снегом. Матвей на ощупь нашёл на крыльце лопату и проложил узкую тропку до калитки.
На улице было уже проще. Народ выходил на работу и раньше Матвея. Следы первопроходцев были похожи на мышиные и крысиные ходы в погребе. Матвей двинулся одним из снежных туннелей. Рядом пыхтели двое приятелей с фабрики - в снегу по грудь, потные от усилий, они ухитрялись ещё рассуждать о превратностях жизни.
- Батя сказал, такого снегопада не было с восемьдесят второго года, - сказал Колька Буров, бывший одноклассник Матвея и Володи Рыбакова.
- Или к большому добру или к войне, - сообщил сзади Сергей Сергеич, мужик постарше.
- На работу, по-любому, опоздаем, - подытожил Матвей.
Опоздала вся фабрика. Особенно сильно опоздала В.С. Миляева, директриса фабрики, чей "Мерседес" застрял в снегах, как некогда знаменитый ледокол "Челюскин". Такси вызвать было невозможно - все авто в городе постигла одинаковая судьба. В.С. Миляевой пришлось бороться со стихией как простым смертным - собственной грудью. Спортивный пот испортил укладку, размыл мейк-ап, уничтожил божественный флёр французских духов. Злая, как чёрт, В.С.Миляева крикнула секретарше:
- Нестерова из третьего цеха ко мне!
Секретарша бежала по цеху с дробным топотом, брезгливо уворачиваясь от летящих из-под резцов опилок.
- Нестеров, тебя босс вызывает! Злая, ужас!
Матвей пожал плечами. Характер директрисы был обычным и нормальным для пятидесятилетней дамы с большими деньгами, но без мужа. Матвей, правда, ни разу не попадал под удары климактерических молний, но был наслышан.
- Матвей Павлович, вы на каком у нас курсе учитесь? - спросила В.С., делая ударение на словах "у нас". Чтобы помнил босяк, что фабрика тратит деньги на его учёбу.
- На четвёртом.
- Значит, незаконченная вышка у тебя есть? - спросила В.С. уже другим тоном. Простецки-свойским, как разговаривала с солидными и уважаемыми работягами своих лет.
- Да.
Обдав Матвея запахом горького, перенасыщенного гормонами пота, директриса подвинула к нему ручку и лист бумаги формата А-4.
- Пиши: "Директору АО "Волчанская мебельная фабрика" Миляевой В.С. от Нестерова М.П.". С маленькой буквы - "заявление". Так, теперь: "Прошу принять меня на работу по специальности инженер-химик с третьего февраля"... цифрами, конечно... Число ставь и подпись.
Третье февраля было завтра.
- А Валерий Николаевич?- удивлённо спросил Матвей.
- Инсульт. Ночью был, в шесть утра мне жена звонила.
"К большому добру или к войне", - вспомнил Матвей. Безусловно, должность инженера-химика следует принимать, как добро. Тем более, когда она досталась раньше ожидаемого. Чем раньше начнёшь, тем быстрее отработаешь диплом, тем меньше проживёшь в разлуке с Верой... Матвей вернулся в цех, чтобы доработать сегодняшний день, но мыслями был очень далёк от своих действий (взять с механической тележки одну фиговину и металлическими уголками присоединить к другой хреновине). Он рассчитывал, сколько будет зарабатывать теперь, когда пойдёт в отпуск, и сможет ли свозить Верку в Париж. Верка, правда, даже в Турции не была, но мечтала только о Париже.
В перерыве Матвей вышел в комнату отдыха с мобильником. Безусловно, первым номером в его телефоне значилась Верка, и ей же был сделан первый звонок. Но занятая ведущая новостей не брала телефон. Наверное, запись программы, подумал Матвей, и, в общем-то, не сильно ошибся - запись программы только что закончилась, как и утренние съёмки у Лёни, две звезды ехали вместе в ресторан обедать, и романическая Селин Дион в "Крайслере" заглушила звонок мобильника. Матвей послал СМС: "Меня назначили инженером, т.к. Суслова парализовало. Позвони мне часов в шесть, крольчонок". Вторым номером в телефоне стояла мать. Она радостно, как всегда поздравляла Матвея с его многочисленными победами и успехами: "... мой дорогой, любимый, самый лучший на свете сыночек". Голос у Анны Павловны слегка дрожал, и Матвей подумал - от счастья. На самом деле, Анна Павловна едва сдерживалась от слёз и неприличного бабского воя - завоешь, ей-богу, когда найдёшь в поступивших в библиотеку свежих газетах фотографии невестки с любовником.
- Сыночек бедный, - прижав к губам кончик шали, шептала Анна Павловна, - зачем же ты на этой дряни женился? На этой топ-модели из Долгопропащенска?
Мать поступила так, как поступит любая нормальная мать - она не показала жутких газет сыну. Но он сам купил одну - просто потому что по средам всегда покупал свежий номер. Мать увидела, как Матвей сидит над разостланными на кровати цветными свидетельствами Веркиного предательства и своего позора, и только охнула тихонько.
- Сына, - позвала она, - наплюй на неё. Она тебя недостойна.
Матвей не успел ответить. Мобильник у него зазвонил, и он, не взглянув на номер, сбросил вызов.
- Это я недостоин её, - сказал Матвей, - я ничего не сделал для того, чтобы мы жили, как нормальные муж и жена.
Телефон снова зазвонил, и Матвей снова сбросил вызов.
- А она? Что она сделала, чтобы вы нормально жили? Ей телекамеры были важнее? - крикнула мать.
- Мам, не кричи, - сказал Матвей, глядя не на Анну Павловну, а на слегка измятую Верку, которую Л.Зеленин выводил под ручку из отеля, - она должна была с её красотой сидеть в этой деревне и копаться в огороде?
- Красота! Вон где её красота теперь! - мать ткнула в газету, нечаянно попав ровно в причинное место Лёне Зеленину.
Зазвонил мобильник, Матвей сбросил. Через несколько секунд зазвонил мобильник Анны Павловны в её спальне. Она побежала, взяла и услышала взволнованный голос Верки:
- Аннпавловна, добрый вечер, где Матюша? Прислал СМС, просил позвонить, двадцатый раз набираю его, а он скидывает. На работе задержали, что ли?
- Дрянь ты дрянь, - с наслаждением проговорила Анна Павловна, - и не стыдно тебе звонить ему? Сама, небось, только что из койки выбралась у своего актёришки?
- Вы со мной так не разговаривайте! - крикнула Верка. - Это не ваше дело! Дайте мне Матвея!
Поскольку Анна Павловна тоже отключилась, Верка послала Матвею СМС: "Я сама хотела тебе сказать, но так получилось. Подай на развод сам, мне некогда."
Матвей ответил лаконичным мэссиджем: "Не дождёшься".
Верка яростно настучала: "Я выхожу замуж за артиста Зеленина и уезжаю в Москву".
Матвей спросил: "Жена № 105? Или пока № 104?"
Далее пошла переписка, которую зарёванная Верка показала полчаса спустя Лёне, а бледный от злости Матвей стёр под причитания матери и деда.
"Настоящая жена, а не фиктивная!"
"Брак заключается в круглосуточном трахе?"
" Некоторым нравится одинокий онанизм, но я не из их числа".
"Озабоченная".
" И горжусь этим".
"Больше-то нечем".
"А чем тебе гордиться, Нестеров? Ветвистыми рогами?"
"Пошла ты".
"И пойду, но не на твой".
"Попутного ветра".
"Сиди в своей грязной деревне и нянчи свою мамочку".
"Стирай носки своему бабнику".
"Лучше бабник, чем мамкин сынок".
"Котина, отвали, прошу тебя".
" С удовольствием!"
"Я тебя ненавижу".
"Взаимно".
Потом Матвей просто выключил мобильник и погасил в спальне свет. Мать не осмелилась предложить ему ужин. Она чувствовала себя виноватой во всём - не следовало ей, нищенке, рожать ребёнка, обрекать его на бедность, крепостную зависимость, неуспешность, несчастную любовь... До полуночи она не спала, плакала, капала себе валокордин. А Матвей спал. Мёртвым сном без снов, в сплошной черноте. Он слишком утомился на работе, чтобы душевные терзания перебороли усталость.

Глава 18. "... у меня лекарства вместо крови..."

Володя Рыбаков вернулся в город только в середине февраля, когда уже запеклось и зачерствело крутое тесто скандала с Домом, Зинаидой Андреевной, Веркой, Зелениным и Матвеем. После традиционной стирки-уборки Володя даже вышел на улицу и купил газеты. Обычные газеты провинциального областного центра: выстроен новый мост, проведены соревнования по санному спорту, состоялась выставка картин нашего уважаемого пейзажиста. За окном падали редкие снежные хлопья. Чтобы не смотреть на них и, как следствие, не вгонять себя в тоску о весне, зелени, Нонне, Володя включил телевизор и одновременно - компьютер.
В электронном ящике болталось всего одно письмо с невыразительной темой: "About your book". Володя открыл письмо и увидел следующеё:
"Volodya, this is Mary Blackhill. Excuse me for my English, my Russian key-board is being repaired now. Please, tell me the date and the time when I'll be able to phone you up. The book of your poems was published in my father's editor’s house three weeks ago. It got great popularity among the students and teachers of our college. We want you to visit the US and meet your readers. The Slavistic Fond of our university will pay for your trip.
Love,
Masha."

Володя пробежал глазами строчки, понял, что половины слов не понимает, и воспользовался спасательным кругом всех несчастных, лишённых английского разговорного - электронным переводчиком. Программа выдала следующую версию:
" Володи, это есть Мэри Чёрный холм. Извините за мой английский, мой русский клавиатура есть ремонтируется сейчас. Пожалуйста, скажите мне дата и время, когда я буду в состоянии позвонить вам вверх. Книга ваших стихотворений был опубликован в моего отца издатель дом три недели назад. Оно получил великий популярность среди студенты и преподаватели нашего колледжа. Мы хотим, чтобы вы посетили США и встретили ваши читатели. Фонд Славистики нашего университета заплатит за ваша поездка.
Любовь,
Маша."

- Офигеть! - крикнул Володя сам себе и бесстрастным телевизионным рожам. - В Штаты! Великая популярность! Твою мать!
Он немедленно настрочил Маше ответ: "Машенька, дорогая, спасибо-спасибо-спасибо, я так счастлив! Звони в любой день от семи до десяти вечера, я буду ждать! Передай мою горячую благодарность твоему отцу и вашему Фонду, хотя я мало знаю, что это такое. Владимир Рыбаков".
Через пару минут за первым письмом отправилось второе: "Маша, я посчитал в уме и врубился, что наши семь вечера для тебя будут раннее утро. Маша, звони в ваши семь-десять вечера, я проснусь и отвечу!"
Володю обуяла такая сумасшедшая радость, что хотелось беситься, стрелять из водяного пистолета и бросать из окна ненужные вещи. В общем, совершенно детская непосредственная реакция. Белые хлопья за окном показались радужным фейерверком. Володя схватил мобильник и позвонил Матвею. Тот сбросил вызов, но Володя не удивился. Матвей не мог отвечать на звонки в шумном цехе, и чувствуя вибрацию в кармане, сбрасывал, а после работы перезванивал сам. (Володя не знал, что Матвей теперь трудится не в цехе, а в кабинете с офисным столом и компьютером, и что в районном суде города Волчанска уже две недели лежит заявление о разводе Нестерова М.П. с Нестеровой В.А.). Дальше Володя звонил всем подряд: Руслану, Зинаиде Андреевне, Агаше, Буку... Даже родителям и сестре сообщил радостную весть. Все восторгались, поздравляли, как умели, но ни один не выразил подлинного счастья. Понятное дело - не было среди Володиных приятелей и родственников истинного друга, истинной возлюбленной. И счастье Володино несколько потускнело. Захотелось выпить - не водки, конечно, а шампанского, что ли, вернуть ликующее блаженство первых минут. Володя сбегал в ближайший магазин, принес бутылку, и после первого же бокала осмелился - набрал на мобильнике номер, который нормальный человек давно бы стёр.
Гудки летели одновременно с пузырьками шампанского. Володя налил второй бокал и ждал. Сердце тряслось, мысли умерли.
- Алло, - сказала Нонна спокойным голосом, - кто это?
Она-то, судя по вопросу, Володин номер удалила.
- Это Рыбаков. Володя. Помнишь?
Нонна не только не сбросила звонок, она с откровенной симпатией ответила:
- Конечно, помню. Что у тебя случилось?
О, господи, она идёт на контакт, она согласна слушать меня, она... Володя вмиг забыл о Ноннином предательстве, о перенесённых муках и ужасах, и в голове у него завертелись разноцветные солнца чужих счастливых миров.
- У меня вышла книга стихов в Штатах. Читатели хотят со мной встретиться. Фонд славистики оплатит мою поездку.
- Великолепно! Володька, ты молодец! Я за тебя очень рада!
Именно та искренность, которой Володя не услышал ни в одном предыдущем телефонном разговоре, звенела в голосе Нонны.
" Я тебя люблю", - думал Володя, не смея сказать вслух, - "я тебя люблю, люблю, люблю"...
- А ты как поживаешь? - спросил он. - Как чувствуешь себя?
Она помолчала несколько секунд.
- Сейчас уже ничего... кормят психотропными... я ведь в отделении неврозов, Володя. У меня выкидыш случился, ну, и нервы сдали... депрессия была очень сильная...
Как будто гнилая вода вылилась разом из Володиной души - стало легко, пусто и страшновато.
- Ты где? В нашем городе или в Москве? Тебя можно навестить?
- Можно, - сказала Нонна простым печальным голосом, - я же не буйная, меня и гулять отпускают. Приезжай, Володя, если есть желание. Психиатрическая больница, посёлок Башметьевка, тринадцатый троллейбус...