Вильгельм Гумбольдт 2 страница

______________________

* Ibid. VII.

______________________

Что касается до исправления нравов, то закон не может влиять здесь иначе как запрещением отдельных действий с целью ограничить проявление чувственных наклонностей в гражданах. Таковы, например, законы о роскоши. Но и в этом случае вмешательство власти приносит более вреда, нежели пользы. Чувственность сама по себе не есть зло. Напротив, из нее исходят все сильнейшие стремления человека; она составляет источник его энергии и того огня, который оживляет его деятельность. Чувственный мир таинственными нитями связан с миром сверхчувственным; видимое служит проявлением невидимого. Отсюда чувство красоты, которое дает высшую цену и значение всем действиям и стремлениям человека, даже научным исследованиям и нравственным побуждениям. Гармоническое сочетание двух миров составляет высшую цель человеческой жизни. Поэтому чувственность сама по себе заслуживает уважения. Правда, что избыток ее ведет к вредным последствиям, но истинное развитие должно состоять в усилении недостающего, а не в ослаблении существующего. Принудительный же закон, подавляя чувственные стремления человека, вместе с тем уничтожает в нем энергию, первую его добродетель. Нравы исправляются, и равновесие человеческих стремлений восстановляется только свободою; принуждение же превращает народ в толпу рабов, получающих корм от господина. Даже крайнее развитие безнравственности не может быть столь вредно, ибо крайности нередко составляют путь, через который человек идет к высшему совершенству. Но крайняя порча нравов, вообще, редкое явление. Человек более склонен к доброжелательству, нежели к эгоизму. Свобода же, возвышая его силы, дает его чувствам известную ширину, тогда как запрещения заставляют его прибегать к низким уловкам слабости. И если предоставленный сам себе он медленнее приходит к истинным правилам жизни, зато эти правила вкореняются в нем гораздо тверже и глубже. К этому надобно прибавить те многообразные столкновения, которые порождает вмешательство государства в частную жизнь граждан и те бесчисленные проступки, которые возникают отсюда. Из всего этого ясно, что государство должно воздерживаться от всякого стремления направлять по-своему нравы и характер народа. Все меры, касающиеся воспитания, религии, нравов, выходят из пределов его ведомства*.

______________________

* Humboldt. Ideen zu einem Versuch... VIII.

______________________

С устранением всех этих предметов деятельности за государством остается попечение собственно о безопасности. И здесь, однако, необходимо точное определение границ этого понятия, ибо излишнее его расширение опять-таки ведет к значительному стеснению свободы. Под именем безопасности надобно разуметь крепость законной свободы. Поэтому она нарушается не всякими действиями, приносящими вред, а только действиями противозаконными. Относительно поступков этого рода государство может принимать различные меры. Оно может 1) предупреждать их полицейскими законами; 2) устранять проистекающий из них вред посредством вознаграждения убытков, что составляет предмет законов гражданских; 3) наказывать их в виду предупреждения подобных поступков на будущее время, что совершается законами уголовными*.

______________________

* Ibid. IX.

______________________

Согласно с означенным правилом, запрещения, издаваемые полицейскими законами, должны касаться единственно тех действий, которые могут иметь последствием нарушение прав, принадлежащих как отдельным лицам, так и целому обществу. Поэтому не должны быть запрещаемы поступки, просто возбуждающие соблазн. Тут не нарушается ничье право. Каждый может добровольно от них удаляться или противостоять подобным впечатлениям. От этого выигрывает, с одной стороны, сила характера, с другой - терпимость и ширина воззрения. При этом Гумбольдт делает, однако, оговорку, что большее стеснение свободы может быть допущено в пределах общей собственности, например на дорогах, улицах, площадях, ибо каждый совместный владелец имеет здесь право запрета. Так как на практике запрещение действий, производящих соблазн, обыкновенно простирается только на публичные места, то при подобном ограничении значение означенного правила теряет всю свою силу*.

______________________

* Ibid. X. S. 108,116.

______________________

Гумбольдт не совсем последовательно допускает вмешательство государства и в такие действия, где требуются специальные знания, недоступные массе публики; но здесь он предоставляет ему только право давать советы, а не употреблять принуждение. Так, например, оно может установить экзамены для желающих получить диплом врача или адвоката, не запрещая практику остальным. В этом случае выданный правительством диплом служит только рекомендациею, не стесняя ничьей свободы*. Очевидно, однако, что подобная мера выходит из пределов охранения безопасности, в том смысле, как понимает это Гумбольдт. Дурное лечение не нарушает чужих прав, а наносит только вред; следовательно, тут дело касается благосостояния, а не безопасности.

______________________

* Ibid. S. 109.

______________________

Затем возникает вопрос, какого рода действия, угрожающие безопасности, должны быть запрещаемы: те ли, при которых является возможность, или те только, при которых усматривается необходимость вредного последствия? В первом случае может пострадать свобода, во втором безопасность. Для решения этого вопроса, говорит Гумбольдт, не существует определенного мерила. Вообще, надобно держаться среднего пути, но в приложении к отдельным случаям можно руководствоваться только вероятностями. По естественному праву, запрещаются только те действия, которыми наносится вред другому по вине деятеля, но государство не может ограничиваться этими пределами, предоставляя гражданам самим приобретать достаточно опытности и осторожности, чтобы ограждать себя от опасности. Общим правилом можно выставить следующее положение: "В видах охранения безопасности государство должно запрещать или ограничивать те действия, которых последствия нарушают права других, т.е. без их согласия умаляют их свободу и собственность или от которых этого можно с вероятностью ожидать, причем всегда следует принимать в соображение, с одной стороны, величину грозящего вреда, с другой стороны, важность проистекающего из закона стеснения свободы. Всякое другое ограничение частной свободы граждан лежит вне пределов деятельности государства"*.

______________________

* Ibid. S. 111-113.

______________________

Оказывается, следовательно, что тут определенной границы положить нельзя; все предоставляется усмотрению. Как скоро дело идет не только о пресечении преступлений, но и о предупреждении вредных действий согласно с требованиями безопасности, так к точному и определенному началу права присоединяется совершенно неопределенное начало пользы, в силу которого деятельность государства может получить самые широкие и стеснительные размеры. Очевидно, что тут вопрос идет уже не только о нарушении прав, но и о благосостоянии граждан; последнее, таким образом, волею или неволею, становится предметом попечения государства. Безопасность заключает в себе оба элемента: право и благосостояние. На практике они связаны неразрывно; а потому все попытки построить государство на чисто юридических началах должны оставаться тщетными.

Менее затруднений представляет определение государственной деятельности в области гражданского права. Однако и здесь возникает вопрос: насколько государство обязано поддерживать принудительною силою выражения частной воли? Это касается, прежде всего, обязательств. Государство, говорит Гумбольдт, очевидно, не может признать силу договоров, которых условия нарушают права посторонних лиц или противоречат общим законам. Но этого мало: охраняя личную свободу, оно не может допустить, чтобы человек вследствие минутной необдуманности наложил на себя оковы на целую жизнь. Поэтому не только договоры, которыми человек отдает себя в рабство другому, должны быть признаны незаконными, но и всякие обязательства касательно личных услуг должны быть ограничены известным числом лет. С тою же целью государство должно облегчать по возможности расторжение подобных обязательств. В особенности там, где личные отношения основаны на внутренних чувствах и обнимают всю жизнь человека, как в браке, расторжение должно быть допущено во всякое время и без всякого приведения причин*.

______________________

* Humboldt. Ideen zu einem Versuch... XI. S. 117-122.

______________________

Те же соображения должны иметь место и в вопросе о законной силе завещаний. Хотя, строго говоря, человек не имеет права распоряжаться своим имуществом в то время, когда он уже перестал сам существовать, однако, с одной стороны, личной воле человека всегда следует отдать предпочтение перед постановлениями государства, с другой стороны, было бы слишком жестоко лишать человека возможности оказать благодеяние и после смерти, тем более что этим установляются крепчайшие связи между людьми. Поэтому, за исключением определенной части, обеспечивающей законных наследников, следует признать свободу завещаний. Но это право должно простираться единственно на назначение наследников, нисколько не стесняя свободы последних. Всякие распоряжения, ограничивающие волю других поколений, следует признать незаконными. Государство с своей стороны при определении законного порядка наследования должно воздерживаться от всяких политических видов, не задавая себе задачею ни сохранения блеска семейств, ни раздробления имуществ, а ограничиваясь строгою почвою права*.

______________________

* Ibid. S. 122-127.

______________________

С той же точки зрения предоставления возможного простора личной свободе следует обсуждать и вопрос о правах корпораций, в которых одно поколение сменяется другим. Подобные мелкие союзы в высшей степени полезны для развития личности, но только тогда, когда они не втесняют ее в узкую рамку, из которой нет возможности выйти. Одно поколение не имеет права налагать свою волю на другое. Поэтому всякая корпорация должна быть признана только как соединение наличных членов, большинству которых должно быть предоставлено право распоряжаться по усмотрению всеми ее силами и имуществом*.

______________________

* Ibid. S. 129-130.

______________________

Нельзя не заметить, что этим уничтожается самая сущность корпоративного права, которое состоит в независимости общественного учреждения от частной воли лиц. Корпорация становится временным товариществом, и большинству дается возможность обратить общественное достояние в свою частную пользу. Вообще, забота о личной свободе вовлекла Гумбольдта в совершенно односторонние и противоречащие друг другу положения. С одной стороны, во имя свободы человек ограждается от последствий собственной необдуманности: ему запрещается добровольно налагать на себя излишние стеснения; с другой стороны, той же минутной необдуманности дается полнейший простор в гораздо более важных делах, например при расторжении такого союза, который по существу своему должен быть заключаем на всю жизнь, каков брак. Точно так же и в вопросе о наследстве государству запрещается иметь в виду какие бы то ни было политически цели; но, в сущности, все клонится к полной свободе лица с уничтожением всяких преемственных учреждений, а это есть уже известная политическая цель, ибо государственный порядок в значительной степени зиждется на гражданском.

Что касается до восстановления нарушенного права гражданским судопроизводством, то Гумбольдт справедливо замечает, что государство, становясь высшим судьею между сторонами, должно, с одной стороны, действовать не иначе как по их воле, т.е. держаться состязательного порядка, а не следственного; с другой стороны, оно не должно предоставлять сторонам излишнего простора, что ведет к крючкотворству и к нескончаемым тяжбам. Точно так же и в требовании формальных актов, имеющих силу как судебные доказательства, надобно, с одной стороны, обеспечить достоверность дел, с другой стороны, избегать излишних затруднений и многосложности порядка*.

______________________

* Ibid. XII.

______________________

Наконец, последнее и важнейшее средство охранять безопасность состоит в наказании преступлений. На основании выше принятых начал наказанию могут подвергаться только действия, нарушающие чужое право. Оскорбления нравственности и вообще всякие действия, касающиеся только самого деятеля или совершенные с согласия потерпевших, не могут считаться преступлениями. Цель наказания состоит в предупреждении на будущее время действий подобного рода посредством устрашения. Но так как действительность этого средства зависит от разнообразных обстоятельств, от характера преступника и от свойств окружающей среды, то здесь невозможно установить определенной меры, годной для всякого времени и места. Вообще, надобно стремиться к уменьшению строгости наказаний, ибо жестокие казни возбуждают жалость и притупляют чувства народа; мягкие же наказания, менее поражая тело, действуют более нравственно и могут быть употребляемы чаще. Многое зависит и от положения граждан: чем оно лучше, тем всякое стеснение для них чувствительнее. Поэтому в свободных государствах, где благосостояние народа выше, наказания могут быть менее строги. Общим правилом можно положить, что высшая мера наказания должна быть по возможности низкая. В этих пределах наказание должно быть соразмерно с преступлением: чем больше нарушение чужого права, тем сильнее должно быть наказание. Это и есть то соответствие, которое требуется справедливостью и которое преступник обязан терпеть. Ибо хотя нет нужды выводить эту обязанность из согласия данного при вступлении в общество, однако преступник как свободное лицо должен признать правомерность постигающей его кары, а эта правомерность состоит в том, что право его стесняется настолько, насколько он нарушил чужое. Большего он не обязан терпеть. Поэтому всякие посторонние соображения, как-то: потребность усилить наказание в видах безопасности, не могут быть признаны справедливыми. Подобные меры, хотя бы они придавали большую силу отдельным законам, подрывают именно то, что составляет крепчайшую опору всех законов - нравственные понятия граждан. Только требуемая справедливостью соразмерность наказаний с преступлениями способна установить гармонию между нравственным развитием народа и государственными учреждениями*.

______________________

* Humboldt. Ideen zu einem Versuch... XIII. S. 138-147.

______________________

Очевидно, что при обсуждении этого вопроса у Гумбольдта смешиваются два разнородные начала. Отправившись от системы устрашения, признанной прежними криминалистами, он окончательно приходит к системе воздаяния, установленной Кантом. Относительно преследования преступлений, Гумбольдт сообразно с своею теориею принимает, разумеется, самые либеральные начала. Судья не должен употреблять никаких средств, выходящих из строгих пределов права. Поэтому с подозреваемым нельзя обращаться, как с уличенным преступником. Не только пытка, но и обман безусловно воспрещаются; все должно производиться прямо и явно. Даже осужденного преступника не позволено оскорблять в его человеческих и гражданских правах, ибо первые могут быть отняты у него только с жизнью, а вторых он может быть лишен только в силу формального приговора суда*.

______________________

* Ibid.

______________________

Наконец, Гумбольдт рассматривает вопрос о предупреждении преступлений. Этот вопрос отличается от обсужденного выше вопроса о предупреждении опасных действий тем, что в последних вред непосредственно проистекает из действия, тогда как в первых нужно новое решение преступной воли. Поэтому здесь предупреждение касается не столько внешних действий, сколько самой воли лица. А так как большая часть преступлений проистекает из несоразмерности между желаниями и средствами, то предупредительные меры могут клониться или к улучшению положения лиц, или к подавлению наклонностей, побуждающих людей к нарушению законов, или, наконец, к уменьшению случаев совершить преступление. Все эти меры, по мнению Гумбольдта, должны быть признаны несоответствующими цели. Попечение государства о положении лиц, могущих быть вовлеченными в преступление, кроме того, что оно имеет вредные последствия для характера получающих помощь, потому уже неуместно, что здесь пособие основано на чисто индивидуальных соображениях, а потому требуется вмешательство власти в совершенно частные дела. Можно полагать притом, что с предоставлением гражданам широкой свободы подобные положения сделаются гораздо реже и найдут врачевание в частной благотворительности без участия государства. Еще вреднее стремление государства действовать на нравы подавлением преступных наклонностей. И тут к общим невыгодам присоединяется ненавистное вторжение в чисто личную область. Государство не может действовать здесь иначе как поручив известным лицам надзор за поведением граждан, а из этого проистекает самый невыносимый гнет и бесчисленные злоупотребления. Даже слабый надзор без употребления каких бы то ни было принудительных мер не только бесполезен, но и вреден. Пока гражданин не нарушает закона, он должен иметь право действовать совершенно свободно, не давая никому отчета в своем поведении и не подвергаясь унизительному надзору, который ведет только к лицемерию. Даже лица, состоящие в сильном подозрении, лучше отдавать на поруки, нежели оставлять их под надзором правительственных агентов. Что касается до уменьшения случаев совершить преступление, то и здесь государство должно ограничиться наблюдением за самым ходом преступного действия, когда преступник готовится уже привести его в исполнение. Все, что выходит из этих границ, слишком стеснительно для свободы граждан. А так как подобное наблюдение не может быть названо в строгом смысле предупреждением, то можно постановить общим правилом, что предупреждение преступлений не входит в пределы ведомства государства*.

______________________

* Ibid. XIII.

______________________

Устранивши из области государственной деятельности все, что не касается собственно безопасности, Гумбольдт делает, однако, исключение для тех разрядов граждан, которые не в состоянии сами смотреть за собою, именно для детей и умалишенных. Первые находятся под властью родителей, которые обязаны заботиться о их благосостоянии и воспитании. Но государство должно охранять их права от злоупотреблений родительской власти, не вмешиваясь, однако, в воспитание и не требуя от родителей постоянного отчета. Относительно же опекунов, заменяющих родителей, права государства шире. Самый способ и условия их назначения должны быть определены законом; от них следует требовать и постоянного отчета в управлении, ибо здесь связь менее тесна и злоупотреблений может быть больше. Ближайшее наблюдение всего удобнее предоставить общине; верховный же надзор должен принадлежать государству. Что касается до слабоумных и умалишенных, то на них распространяются те же правила, с теми различиями, которые вытекают из самого их положения. Здесь, кроме того, необходимо и освидетельствование врачей*.

______________________

* Humboldt. Ideen zu einem Versuch... XIV.

______________________

Таковы, заключает Гумбольдт, указанные теориею границы государственной деятельности. При подобном порядке лицо может беспрепятственно развивать все свои силы и способности; а с другой стороны, между гражданами сами собою установляются теснейшие связи. Эта двоякая задача может быть разрешена только самою широкою свободою. Вместе с тем этим установляется истинное отношение между государством и обществом. Только союз народа, т.е. свободные отношения граждан, в состоянии доставить человеку все те блага, для которых он вступает в общество. Государство же составляет только средство для достижения этой цели; оно всегда является не более как необходимым злом. Поэтому политическое устройство никогда не должно препятствовать свободному развитию общества. Можно сказать, что то устройство наилучшее, которое дает государству наименее влияния на характер граждан и внушает им только уважение к чужому праву в соединении с пламенною любовью к собственной свободе. Впрочем, говорит Гумбольдт, этот вопрос выходит из пределов настоящего исследования*.

______________________

* Ibid. XV.

______________________

Гумбольдт признает, однако, что описанный им порядок представляет не более как идеал, к которому следует стремиться, но которого достижение едва ли когда-нибудь возможно. В приложении же к действительности всегда надобно соображаться с существующими условиями. Каждая установившаяся форма жизни зависит от предшествующей и в свою очередь определяет последующую. В этом выражается историческое развитие человечества. Периодические перевороты историй представляют перевороты самого человеческого духа. В данную эпоху силы человечества устремляются на одну задачу и принимают одностороннее направление; только в совокупном движении мы можем усмотреть изумительное разнообразие целей и стремлений. Поэтому надобно дать господствующему направлению выразиться и изжиться до конца, а не идти ему прямо наперекор. Надобно действовать на мысли, на убеждения; этим путем новые начала медленно и постепенно проникнут в жизнь и разорвут, наконец, опутывающие ее сети. Главная задача государственного человека, согласно с изложенными взглядами, состоит в постепенном расширении свободы. Казалось бы, нет ничего легче, как снять с людей висящие на них оковы; по-видимому, это можно сделать во всякое время. Но когда граждане привыкли видеть в себе членов единого целого, обнимающего многие поколения, невозможно внезапно лишить их этого воззрения, не ослабив их энергии и не повергнув их в бездействие. Только высшее образование может убедить их, что они гораздо плодотворнее действуют для будущего, когда они направляют все свои стремления на ближайшую к ним сферу и находят более наслаждения в самой деятельности и в развитии сил, нежели в непосредственных результатах. При таких только убеждениях люди делаются восприимчивыми к свободе, которая без того не приносит надлежащего плода. С другой стороны, однако, государственный человек должен пользоваться всеми случаями, чтобы приготовлять людей к свободе. А тад как это приготовление состоит в развитии способности к самодеятельности, а эта способность развивается только свободою, то очевидно, что лучшим приготовлением к свободе служит сама свобода. Поэтому надобно снимать оковы по мере того, как люди начинают чувствовать их тягость. Всякий шаг по этому пути служит приготовлением к следующему. Общим правилом должно быть сохранение единственно тех стеснений, которые необходимо требуются жизнью. Необходимость, а не польза должна служить руководящим началом в государственной деятельности, ибо необходимость дает нам твердые точки опоры и для всех вразумительна, тогда как польза - начало неопределенное, изменчивое, которое каждый может толковать по-своему и которое, в сущности, ни для кого не убедительно.

Таковы результаты исследования Гумбольдта. Оно замечательно как последовательная попытка построить государство единственно на началах права. Очевидно, что все это воззрение коренится в системе Канта и здесь только имеет свое значение. Как скоро человеческая мысль вышла из пределов чисто субъективной цели, как скоро она поняла государство как органический союз народа, так оно должно было рушиться само собою. Мы увидим у преемников Канта дальнейшую судьбу этой теории.

Фихте

Кант анализировал человеческое познание, разобрал различные его элементы, указал двоякий путь его происхождения, но он не связал всего этого материала в одно систематическое целое.

Идеи и опыт являлись у него, как два противоположные полюса, между которыми нет перехода. Самые формы познания - пространство, время, категории - не были выведены из общего начала. То же можно сказать и о принципах практического разума. Поэтому последователям его предстояла еще значительная работа, чтобы достроить начатое им здание. Эта работа шла в двояком направлении. Ближайшие преемники Канта, как Рейнгольд, исследовали преимущественно эмпирическую сторону предмета, факты сознания, которые они производили от внешнего мира, признавая в последнем нечто им соответствующее, хотя и недоступное человеческому разумению. Фихте, напротив, устремил свое внимание на проистекающую из разума форму. Он взялся вывести все человеческое познание из единого умозрительного начала, из чистого самосознания. По его воззрению, содержание мысли не может быть ей чуждо, иначе оно не было бы мыслью. Все наши ощущения, все наши понятия не что иное, как действия нашего я. Человек непосредственно познает только самого себя, и если он свои ощущения приписывает влиянию внешних предметов, то это совершается опять же на основании законов его разума. Наше собственное воображение связывает и переносит вовне внутренние, разрозненные представления субъекта. Таким образом, все, что мы называем опытом, имеет основание внутри нас. Достоверность его опирается единственно на законах разума, а потому источником всякой науки может быть только самосознание.

Исходя от этих мыслей, Фихте в главном своем сочинении, в "Основании совокупного учения о науке" ("Grundlage der ge-sammten Wissenschaftslehre"), старался начертать общую систему законов разума, истекающую из единого начала. Это сочинение вышло в 1794 г. Впоследствии он несколько раз перерабатывал его с более или менее значительными отступлениями от первоначального изложения. Недостатки субъективного идеализма побуждали его пробивать новые пути, что окончательно привело его к совершенной перемене образа мыслей. Но эти позднейшие переделки во многом уступают первому произведению. Такую же изменчивость мы встречаем и в его практических воззрениях. В 1796 г. он издал "Основание естественного права на началах учения о науке" ("Grundlage des Naturrechts nach den Principien der Wissenschaftslehre"), где он с строжайшею последовательностью выводил свою теорию права и государства. В следующем году вышла вторая часть этого сочинения под заглавием "Прикладное естественное право" ("Angewandtes Naturrecht"); она заключает в себе уже значительные отступления от первой чисти. Затем в 1798 г. появилась "Система нравственного учения на началах учения о науке" ("System der Sittenlehre nach den Principien der Wissenschaftslehre"). Здесь теория государства излагается опять с новой точки зрения в связи с нравственною системою. Наконец, последнее сочинение, относящееся к этому периоду, есть "Замкнутое торговое государство" ("Der geschlossene Handelsstaat"), вышедшее в 1800 г. Оно содержит в себе полное развитие тех начал, которые были положены в "Прикладном естественном праве". В позднейшую эпоху своей жизни, когда Фихте стал на новую почву, он излагал свое учение в многочисленных сочинениях, но они выходят уже из пределов субъективного идеализма, который мы разбираем в этом отделе. О них будет речь ниже.

Первоначальное учение Фихте нигде не выразилось с такою ясностью и последовательностью, как в первом изложении "Учения о науке". Последующие изменения, предпринятые с целью обойти встречающиеся затруднения, произвели только новые несообразности и придали его системе более односторонний характер. Здесь же высказывается цельная, свежая мысль, со всеми своими существенными качествами и со всеми своими недостатками.

Фихте прямо отправляется от чистого самосознания, которое лежит в основании всякого знания. Первое, неоспоримое положение, которое мы можем высказать о предмете, каков бы он ни был, - его тождество с собою (А = А), - имеет основанием тождество субъекта, высказывающего это положение. Точно так же и всякое суждение о различии предметов предполагает тождество субъекта, их сличающего. Я есмь я, или я=я, есть поэтому первоначальное положение разума; самосознание есть начало всякого знания. Это - начало абсолютное, далее которого идти невозможно. Все, что человек думает и чувствует, он понимает как свои мысли и ощущения, все это существует в нем и для него, следовательно, предполагает существование сознающего субъекта. Самосознание же само себе служит началом. Я есмь, потому что я сознаю себя, и наоборот, я сознаю себя, потому что я есмь, ибо сущность моего я состоит именно в самосознании. И если спросят, как часто водится, чем было я до самосознания, то надобно отвечать, что его вовсе не было, ибо оно становится я только в силу самосознания, все же остальное, что оно сознает или представляет, полагается им и существует в нем и для него. Сознающий субъект есть, следовательно, абсолютное начало как для себя самого, так и для всего, что в нем заключается*.

______________________

* Fichte. Grundlage der gesammten Wissenschaftslehre. § 1 //Werke. I. S. 91 - 99.

______________________

Таков основной закон разума, закон тождества, исходящий из внутренней рефлексии, из тождества субъекта с самим собою. С этим непосредственно связан и другой закон. Всякое сознание есть сознание чего-нибудь определенного. Сознавая себя, я необходимо сознаю себя определенным, следовательно, отличным от другого; а потому, как скоро я полагаю себя, так я неизбежно противополагаю себе нечто другое, не-я. Это - закон противоположения, на котором основано всякое различие*.